Завтрак

Петр Михайлович открыл шкаф. Ему подумалось, что его гардероб больше подходит для какого-нибудь клоуна, чем для делового человека. Он надел фиолетовый пиджак – ничего темнее в шкафу не было.

Пробираясь через бардак в квартире, Петр Михайлович мимоходом схватил лежащую на кровати недопитую бутылку пива и осушил ее одним залпом. Ему захотелось вернуться в то время, когда такая бутылка могла достаться ему лишь с помощью величайших ухищрений.

Он вышел на улицу, окутанную тьмой. Его уже караулил у подъезда знакомый таксист. Петр Михайлович немало удивил его, пройдя мимо, не сказав ни слова и направившись к автобусной стоянке.

Через час Петр Михайлович стоял у дверей своего офиса на первом этаже бизнес-центра и угрюмо смотрел на буквы «ИП» на табличке у двери.

«А ведь Света предлагала помощь, – подумал он. – А я говорил: глупая женщина, не лезь в мужское дело, занимайся хозяйством…»

Петр Михайлович достал из кармана телефон и привычными жестами включил камеру и протянул руку вперед. Больше всего в бизнесе ему нравилось вести блог, и его блог насчитывал больше селфи, чем подписчиков.

С экрана телефона на него посмотрела уродливая, убийственная усмешка. С отвращением он убрал телефон обратно.

Вставив ключ в замочную скважину и повертев им, Петр Михайлович обнаружил, что дверь уже отперта. Он вошел. Офис был пуст, только у входа стояла пара коробок с бумагами. В них, сидя на корточках, рылся Евгений Николаевич, администратор бизнес-центра, который при виде вошедшего смутился и встал.

– А, Петя! – сказал он, приветствуя его крайне сдержанной улыбкой. – Извини, что вот так ворвался к тебе. Просто я спешу, сегодня много дел. Хотел забрать твой договор… да и закончить все это побыстрее.

Петр Михайлович закивал с понимающим видом, как бы говоря, что извинений в данном случае не нужно.

– Что насчет… – тут он тяжело вздохнул, – реструктуризации?

Евгений Николаевич смутился еще больше, улыбка совсем исчезла с его лица, и Петр Михайлович догадался обо всем, что он собирался сказать.

– Ты же сам понимаешь, Петя, – все-таки начал Евгений Михайлович, – мы были бы только рады тебе в этом вопросе содействовать. Это ведь и в наших интересах, ты же сам понимаешь. Но ведь сумма… она просто невозможная.

Петр Михайлович снова закивал с понимающим видом. Установилось молчание.

– Конечно, ты можешь попробовать договориться с судом, – вдруг добавил Евгений Николаевич, будто бы эта идея только что пришла ему в голову. – Опыт у тебя уже есть, и притом успешный…

Петр Михайлович хмуро уставился на Евгения Николаевича.

– Я имею в виду, как ты выиграл против нее… – пояснил тот. – Конечно, там было гражданское дело, а тут арбитраж. Конечно, разница есть, ты сам понимаешь, однако… – Евгений Николаевич посмотрел на Петра Михайловича и осекся. – Ладно, неудачная идея. Извини.

Петр Михайлович резко вдохнул и закивал как-то агрессивно и отчасти смешно, будто всеми силами пытался доказать, что не Евгению Николаевичу тут извиняться.

– Я думаю, что я не выиграл то дело, – пробормотал Петр Михайлович. – А впрочем, какое вам до того дело.

Он грустно усмехнулся над этим плоским каламбуром. Ему вспомнились первые минуты после приговора. Он тискал сына в объятиях, качал его, почти задирал и отпускал шутки, похожие на ту, что вылезла у него сейчас. Что-нибудь вроде: «Где у женщины деньги? – У ее мужа. – А если муж бывший? – Значит, и деньги бывшие!» Петр Михайлович, успев уже хлебнуть, громко хохотал, а сын вроде отвечал на грубые ласки отца и едва-едва посмеивался, но смотрел на отца с каким-то недоумением. Еще вспомнилось Петру Михайловичу, как с каждым днем это недоумение усиливалось, пока однажды утром он не обнаружил, что он в кровати один.

– Пойду я, – прошептал Евгений Николаевич.

Опомнившись, Петр Михайлович отошел от двери. Евгений Николаевич немного заколебался, но, встретив безразличный, обреченный взгляд Петра Михайловича, покорно опустил голову и вышел прочь.

В кармане проиграла короткая веселенькая мелодия – на телефон пришло уведомление. Петр Михайлович достал телефон и открыл ленту уведомлений. Она почти разрывалась от непрочитанных сообщений и пропущенных звонков, но все они стояли на беззвучном. Только у одной переписки звук был включен – контакт назывался «Мастер».

«Светлана сказала, что ее все устраивает и что она хочет взять все вопросы и расходы на себя. Какое у Вас мнение на этот счет?» – только что написал Мастер.

Кроме этого сообщения в переписке был еще файл, отправленный три дня назад, но еще не просмотренный. Петр Михайлович ничего не помнил, но мог предположить, что эти три дня, скорее всего, он пьянствовал беспробудно.

Он открыл файл, и это оказалась объемная модель надгробной плиты. На ней были выгравированы какие-то стихи о добром и вечном, которые Петр Михайлович не дочитал и до середины. Его целиком поглотили два слова – «Григорий Петрович».

Он написал Мастеру: «Оставьте все ей». Затем вышел из офиса, добрался до лифта и поехал на последний этаж.

На последнем этаже не было офисов – только смотровая площадка под открытым небом. По ней гуляла только девочка лет пяти-шести. На цыпочках она заглядывала за перила, пытаясь разглядеть город, но могла разглядеть только верхние этажи высоток. Она двигалась вяло и пела себе под нос что-то унылое – ей явно было скучно.

Заметив ее, уже прислонившийся к перилам Петр Михайлович выругался сквозь зубы и замер. Прошло минут десять, а девочка не уходила.

Вдруг из лифта выскочила женщина и побежала к ней.

– Аня! Слава богу! Я полчаса тебя ищу! – и женщина принялась распекать свою дочь крепкой бранью.

Петр Михайлович посмотрел на искаженное гневом лицо матери. Ему показалось, что он давно знает ее, хотя на самом деле он встретил ее впервые. Он перевел взгляд на девочку. Та подобрала с пола бумажный комок и, не обращая внимания на крики матери, стала играть с ним, будто воображая его самолетом, – пустила его в полет мимо своих глаз и зажужжала, как двигатель. Впервые за месяц Петр Михайлович вспомнил, что его компания занималась изготовлением игрушек для детей.

Мать выхватила у дочери бумажный комок, швырнула его за перила и повела дочь за руку. Обе скрылись за дверьми лифта, но Петр Михайлович не мог перестать думать про эту девочку. Он вдруг захотел сделать для нее игрушечный самолет. Сделать не на станке, который до недавнего времени штамповал из пластика бессмысленные шарики и кубики. А своими руками. Из чего? Да хоть бы из бумаги.

Петр Михайлович посмотрел за перила. Внизу, на оживленном перекрестке, шумели машины, каждый торопился по своим делам. Петр Михайлович посмотрел на небо. Весеннее солнце купалось в утренней заре и забавлялось с облаками, крася их в разные цвета.

Он стоял у перил долго, мучительно долго. По его щекам потекли слезы. Наконец, он закрыл глаза, глубоко вдохнул, сжал кулаки – и разом выдохнул.

В соседнем здании располагалась столовая. Он решил пойти туда – ему было необходимо позавтракать как следует (к счастью, в кошельке оставалось еще несколько сотен). Что будет дальше, он не представлял вообще; но он хотя бы знал, что прямо сейчас ему нужен завтрак.