Время

 Время...
( В. Исаков)

   Музыка  марша, отправляющего людей торжественно в неизвестность прервалась и  звук  о крышку  последнего пристанища друга бил набатом по моему  сердцу.   Они, как пули  «дум-дум»  разрывали мое  сердце на части, выстреливая  самое  дорогое: неожиданную  потерю  друга и мужскую дружбу. Я стоял над  ямой, почему - то называемой  могилой и кидал  комки за комками  земли в вечность. По нашему  русскому обычаю, сколько раз бросишь  комков земли столько  раз и встретишься с ним  на  небе.
Да, на небе с моим другом, тащившим меня, изнывавшего от жажды и жары. Меня, потерявшего много крови и мычащего  от боли, когда его задели  во второй  раз в том далеком Афгане.
   Он стоял  живым перед моими глазами, все не мог себе представить, что  он там внизу в  земле.
   Погружался в прошлое, закрыв глаза, как будто это было только вчера.  Жара, на небе не облачка, солнце не наше: оно палит неимоверно, прожигая  насквозь. Через мутное сознание, как будто  издалека со стороны я видел его, кричавшего мне в кровавое месиво лица, чтобы я открыл глаза и не спал, иначе он меня  убьет на моей свадьбе. Тащил  по камням по этим острым осколкам  гор, как  куль с картошкой.  Некоторые  камни рвали  «полёвку» острыми зазубренными концами, стал пересчитывать их  спиной, чтобы не уснуть. Боль спряталась, начинал с ней уже  дружбу завязывать, привыкая. Лишь от резкого рывка  за «бронник» тело кричало  в мозг, вспышкой ревущей боли, а друг тащил и тащил. Я ко всему  был безразличен. Только надсадные крики заставляли контролировать себя: опять считая камни, впивающиеся в спину острыми иглами. А потом в последние капли  воды из фляги он бережно обмакивал  полой «полевки»  и очень медленно смачивал  мои потрескивающие  губы.
   А сейчас  ко мне подходили  люди  и, что – то  говорили в знак   соболезнования, а я не слышал, просто кивал в ответ. Я был там среди этого въевшегося кислого запаха отстрелянных  гильз и слышал опять  его крик, ощущал свой шершавый напоминающий наждачную бумагу язык, слизывающий  влагу. Язык, был громадным куском мяса, не умещающийся  во рту!
   Ветер пригнал кладбищенскую тишину и поставил ее передо мной по стойке смирно!  Пришел в себя. Обнаружил, сидящим  себя рядом с могилой  на лавке и бессмысленно сыпавшим  песок  из  ладони в ладонь. Вот и мы  в этом мире  как этот  песок, пересыпаемый из ладони в ладонь судьбы.
Вот  и всё! Нет планов  на  завтра, нет планов на год и  бесконечность.  Его улыбка застыла только на фотографиях в альбоме и моей  памяти, да на черном  мраморе памятника.
 Ушел в мир иной в одном  костюме  и красивых  ботинках.
     Его бывшим женам, ставшим делить  наследство  тут же на поминках за столом  с  киселем,  молча взглянул  в глаза.
  Правая рука по привычке потянулась к поясной  кабуре под левую полу   пиджака. В  полу пиджака  был всегда вшит кусочек  свинца, так  быстрей  можно вытащить  «ствол». Бабушки, сидящие за столом  напротив  меня,  заглянув в мои глаза, стали креститься. А дамы осели на лавку и замерли в оцепенении, боясь пошевелиться: застыли. Мое слово « Сидеть»  вырвавшееся рыком - голосом, таким, каким я строил без мегафона на плацу личный состав  вверенного мне мотострелкового  батальона, завернуло их в плащ страха.
    Друг  погиб!   
Ночью перед похоронами приказал охране удалить всех  из квартиры  и сел рядом  с домовиной последнего пристанища друга. Поставил на столик  возле гроба  бутылку, налил  стакан водки, положил на стакан краюшку черного  хлеба, зажег свечу. Берет положил  рядом со свечой. Разговаривали всю  ночь. Никого не было,  и поэтому мог себе позволить всё: вытирал коряво выступающие слезы, сердце  выло от потери друга, смеялся, вспоминая наши разговоры, наши выходы  на войну  и его  поездки  к  его первой  любви на БМПышке  втайне от командира уже в Союзе.
  И, как  после  развала  страны Горбатым, бросив  проворовавшемуся командиру  на сапоги, смачный плевок  ушли  в бизнес.  Мы  работали, как волы!  Мы из  офицерской  породы и  ставили задачи,ближайшую и дальнейшую, а значит, их выполнение в срок  независимо от времени суток:  приказ есть приказ.  А, как  мы  смеялись, когда порог переступил с просьбой бывший вор – командир с просьбой  устроить его на работу хотя бы сторожем по "старой" памяти. Он помимо нашего  денежного  довольствия, которое крал,  память у себя зачистил мерзавец!
  Народ ушел,  на бывших  жен, а теперь в  новом статусе вдов цикнул  так, что  они  стремглав  бросились  вон.  У них  даже  траурные  платки были с  ярлыком  «гучи» и на пальцах кольца с  черными  камнями.
 Я остался  один  в квартире  и на  всей  земле  и на всем свете!
Время так  скоротечно, как  текущий  песок  из  ладони в ладонь! Живите!