Алтайское краеведение. Юровский. Память

КРАТКАЯ БИОБИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Игорь Федорович Юровский (1932--1997)
Член СП России, прозаик, драматург, переводчик.

Родился в Семипалатинске в 1932 году. Детские годы будущего писателя были нелегкими и наполненное событиями, которые яркими эпизодами после вошли в его первую книгу Монолог для брата. В рассказах, составивших этот прозаический сборник, удивительно узнаваемы характеры людей, живших с ним рядом в небольшом селе Шемонаихе, куда его и младшего брата увезла мать, боявшаяся за свою и их судьбы: близкое родство с ныне известным сибирским писателем-эмигрантом Георгием Гребенщиковым тогда было опасным.

После вся семья собирается вновь, возвращается даже отец писателя, который дважды был очень тяжело ранен на войне, но выжил и дошел до Берлина. О нем после Игорь Юровский расскажет в повести Солдат.

Закончена десятилетка, педагогический институт, Дальше -- работа в сельской школе, три года армии, где за отличную службу маршал Советского Союза А. И. Еременко вручил Игорю Юровскому именные часы.

В последующие годы писатель работал в областных газетах Казахстана, долгое время заведовал редакцией литературно-драматического вещания республиканского радио, где часто звучали и его произведения. Затем была редакция художественной литературы республиканского молодежного издательства, позже, в Барнауле, - Алтайское книжное издательство.

И. Ф. Юровский - автор сборников рассказов, повестей, многих переводных книг.

Умер в 1997 году.

ПАМЯТЬ

Память

Старик сидел за столом и доедал запашистые щи. Старуха стояла в проеме двери, за которой была кладовка. Раньше они спали в ней сами, а уж года два как переместились в светелку - самую большую и дальнюю комнату. Еще их, комнат этих, было три.

- Никак к нам, - светлые глаза на широком старухином лице прищурились.

- К нам, так и завернут, не протопают, - облизнул ложку старик и тоже уставился в окно. - Ишо придут, - смахивая в ладонь крошки со стола успокоил он после. - Ты б все-таки нацепила эту финтифлюшку, а то как-то голо.

- Та ладно. Ежели седня не сторгуемся, так и надену.

Они говорили о зеленом, уже выцветшем абажуре, который старуха сняла и уложила в сундук, где лежали и занавески с окон, и тяжелые с бахрамой дверные шторы, и скатерти, и все ее вышитые салфетки.

Неделю назад они так сильно засобирались на свою Брянщину, что в один вечер уложили нехитрые пожитки. Оставалась кое-какая мебель, так ее они решили продать, плохонькую совсем - оставить.

- Кончил свое застолье? - отлипла старуха от косяка и взялась мыть миски. - Ох и долго ты ешь, отец. Я б уже двадцать раз проглотила.

- Так ты свое и проглотила, а чо толку-то? Спихала все враз и вкусу не почуяла.

- А ить и Петька в меня был. Тожить только за ушами пищало.

Старуха совсем недавно стала говорить это дикое слово - был. И то старик приказал. Травила она ему душу своими разговорами да все так: "Петька рубаху, глянь, как порвал, надоть зашить к теплу", или: "Петькин трактор нонче видела. Бок-от красить придется. Помнишь, ободрала ему эта охальшина?"

Старик сам свыкался туго, да надо же. Два года, как похоронили Петьку. Что уж теперь?

К нему они сюда, со своей Брянщины, из старого, уже в ту пору разросшегося села приехали. Петька махнул за девкой, что была у них там в школе учительницей один год, а она тут, у своих родителей, огляделась и чего-то за Петьку не пошла. Он и дом взялся строить неподалеку, так она из соседей в город переехала. Замуж вышла за парня, с которым еще в школе училась, и уехала.

А Петька остался, обозлился здорово, все не знал, чем отомстить, а после решил так жениться, такую свадьбу отгрохать, чтоб до нее в город молва докатилась.

На примете у Петьки никого не было, но взять хотелось добрую девку из видной семьи. А потому и самому надо было прилично выглядеть. И стал он пристраивать к двум, уже обжитым комнатам, другую половину. Ладно подстроил, из новых бревен, которые в те годы еще можно было поднатужась, достать.

Об этих-то бревнах и твердил старик, помогая старухе собирать вещи. Мол, на них и ставку надо делать и меньше, чем за семь тысяч отдавать нельзя. Где им насобирать еще денег, чтобы у себя там, на Брянщине, купить? Вот свояченица что пишет? Избы подорожали.

- Дак, сберегли кое-что? Выложим за избу, а жить на что?

- Оно ведь и правда, - соглашалась старуха, - дешевле нонче не будет. Людей наплодилось. всех не прокормишь вдосталь.

- Опять Петька обидится, - добавлял старик самое веское. - Ежели мы задарма-то...

- А Скоковы за сколь? За девять ли, чо ли, продали? - чтоб только не молчать, начинала старуха. Она знала, за "сколь", но сегодня о другом разговор просто не шел.

- То Скоковы! У них не дом - дворец. Они его для того и строили, чтобы деньгу взять. У их ведь сам-то работал где? А-а-а! Мы тоже хорошо возьмем, семь возьмем, а на меньшее и не сбивай, - вдруг закуражился старик и зыркнул на старуху. - Все одно не послушаю.

- Меньше не возьмем, - быстро соглашалась та.

Когда совсем рассвело, в калитку толкнулась какая-то женщина. Она помахала рукой, просясь войти и давая знак, что не может открыть дверцу. Старуха выскочила встречать.

- Это у вас дом продается? - обивая прилипшую к сапогам грязь, вежливо спросила женщина.

- У нас, милая, проходь.

- Да чем-то надо обтереть сапоги, а то наслежу.

- Ниче-ниче, мы уже собрались, так и пол нонче не моем. Проходь, - опять пригласила старуха женщину, распахивая обитые клеенкой первые двери.

Женщина так и не прошла. Остановилась у дверей, оглядела внимательно две видные ей комнаты, спросила из чего сделан дом и только после поинтересовалась:

- А за сколько?

- Чо за сколько? - переспросил старик.

- Дом-то за какую цену продаете?

- Так семь нам надо. Семь, милая, - поторопилась старуха, и старик зыркнул на нее от печи, у которой сел греть спину.

- О-о-о! - протянула женщина и стала извиняться, что зря потревожила. - Это дорого!

- Ну уж и дорого! - обиделся старик и быстро поднялся с табуретки. - Вон тот видишь? - потянул он женщину к окну за рукав. - Тот за девять продали. А чем он лучше? Литой он. Знаешь, какой литой? В ем воздух тяжелый. Они все время, покуда жили, ведра с водой по комнатам расставляли, чтоб, значит, лучше воздух был. А у нас из чего? У нас из бревен. Хошь ковырнем угол пойдем?

- Да что вы! - отказалась женщина. - Зачем?

- А у нас еще сад видела? Не видела. А все - дорого! - вдруг распетушился старик. - С саду-то нашего можно столько приработку брать, ежели, конечно, с руками да умом. Вот я тетрадку тебе сейчас покажу, так ты все увидишь, что к чему.

- Сад нам не нужен, - взялась объяснять женщина, но старик уже листал тетрадку, послюнявив коричневый палец.

- Вот глянь. Как мы, значит, сюда переехали, Петька эту тетрадку завел. "Будем, говорит, родители, счет вести, чтоб не просчитаться". И ведь не просчитались. Тот год взяли с сада пять сотен, потом опять - пять. Опосля клубнику да вишню добавили - пошло лучше. Гляди-ка: вот первая ягода сколь стоит - по рубчику да по полтора. Не опоздать бы. Ну уж опосля - как повезет. Но кормиться можно хорошо. - Потом старик решил выяснить, отчего это женщине сад не нужен.

- Я не себе. У нас в городе есть квартира, а домик нужен маме. Она свой там продаст, а тут, поблизости, мы ей и подсматриваем.

- Одной-то много будет, - подала голос старуха. - Измается.

- Много, я сразу увидела. И сад разве что для красоты. Ей работать в нем нельзя.

- Чой-то? - участливо спросила старуха.

- Ревматизм. Ну, проще - кости болят, - пояснила женщина и спиной подалась к двери.

- Так чо ж не лечит? - встрепенулась старуха. - У меня случалось такое. Ломит и ломит, спасу нет. А еще корова тогда была. Она ведро молока давала, на ем я и решила руки. Так что мне посоветовали? Весной, как крапива подымится, самым жалом хлестаться.

- Больно, - покачала головой женщина.

- Ну и что? Вылечит ведь. Руки-то главное в нас.

Женщина кивнула.

- А мы на Брянщину собираемся, - сказала старуха и посмотрела на старика, призывая того к разговору. - Там, поди, так же распустило. Скоро пахать будут.

- Далеко, - видя, что сейчас ее не отпустят, улыбнулась женщина и посмотрела - сильно ли она наследила на половике.

- Села б, - попросила старуха.

Женщина еще раз глянула на сапоги и отказалась.

- Далеко, - протянула старуха разговор. - Да родились там, всю жизнь провели, а сюды - за сыном приехали. А он возьми да помри. Никого тут у нас окроме ево не было. Ничо нас тут не держит. Одна Семениха, рази что. Так и она будет свой продавать. Вот как-то грозилась.

- А она за сколько? - торопливо спросила женщина.

- Она дешевше. Ей семь не надо. Она поедет к сыну в Иркутск. Там все у них есть: и дом, и сарай, и баня. Чо ей?

- Ну а все же?

- Говорила - за три. Да ить она еще не вешала листки эти. Ты наш-то где видела?

- У магазина.

- Ну да. Еще мы по всей главной улице на столбах прилепили. Не видала?

- На столбах - нет.

- Вчера только вешали. К вечеру. Счас бы отбою уже не было, - сказала старуха.

Женщина улыбнулась:

- Наверное.

Помолчали.

- А к ней как пройти?

- К Семенихе-то? Провожу, счас провожу. У нее как раз и огород маленький, рук не надо... И дом поменьше. Только если она откажет - не серчай.

- Не буду, - пообещала женщина.

Они ушли, а старик так и не поднялся от печи. Что-то с утра начинало вступать в спину. А тут у тепла отошло. Он все еще не убрал тетрадку, она лежала у него на коленях, помятая, с замусоленными краями...

- Эх, Петька, Петька, - на всю комнату вздохнул старик, покачал головой. - Хотел жить как? Всех лучше. Вон теперь и сад, и погреб... А кому? Рук-то давно у нас с матерью нет. Баба-то потому и дом не взяла, что ее матери не под силу... А та, видать, помоложе нас. Оно, конечно, доброй семье тут есть что делать. Да...

Пришла старуха, встала в проеме, отдышалась.

- Ну?

- Чо ну? Взъерошилась Семениха. Говорит - счас не продам, осенью продам. Зачем, говорит, ты надумала людей водить? Свое, говорит, продавай, нечо гонять покупателев.

- А ить я подумал это же!

- Чо подумал?

- Что зря ты ее повела. Глядишь, наш бы взяла. Семениха ишшо может подождать, а нам надо скоро.

- Да приглянулась она мне. Стоит, сесть не хочет - наслежу, говорит.

- Ну и чо?

- Ну и ничо.

- А ты не горюй. Пойдет покупатель, пойдет. Как-то надо похитрее нам, а?

- Как?

- Да я бы знал - сказал.

- Ну и придумай.

- Ага.

- Ты вот забыл, что у нас колонка во дворе. И сад поливной.

- Забыл.

- И про погреб не сказал.

- Ага.

- Ну так не мешай, чо ли, мне говорить. А то я только зачну слово, а ты уже в рот глядишь. Путаешь.

- Да говори, - согласился старик.

После к ним, где-то через час, заскочил парень, спросил, сколько стоит и, присвистнув, отмахнулся:

- Нет, моим не под силу.

- Ты слушай! - начал свое старик, но парень приподнял шапку и убежал.

Погрустнели. Когда время подошло к обеду, старик сказал:

- А ему и не надо было. Он так это.

- Конечно, - согласилась старуха, - зеленый, что понимает. Поди, студент. Отколь у него деньга водится? А все туды - дом покупать!

- А не себе вроде?

- Ну и чо?

Снова замолчали.

Покупатели пошли после шести. Уже солнце не так ярко светило, однако не спускалось еще. И день - и вроде попритух немного. Автобус, которому из города до совхоза езды пятнадцать минут, бегал исправно и вот привез новых покупателей.

Одни, спросив цену, прощались, другие входили в сад, но тоже скоро уходили. А потом явились два мужика. Один здоровый - чуть лоб не расшиб о косяк, хоть Петька по себе дверь рубил и был тоже справный. Другой, наоборот, - маленький, вертлявый. Он старухе сразу не приглянулся, но она отчего-то именно с него глаз не спускала.

- Что просите? - сразу начал большой мужик, направляясь по комнатам.

Старик, глянув на старуху, которая вся так и вытянулась, завел издалека:

- Оно, если хозяин хороший попадет, с одного сада можно сотен девять брать.

- Да ну! - удивился большой мужик, и старуха не поняла, как это он сказал свое "Да ну?"

- А ты чо думаешь? Смотри в окно: десять яблонь, шесть вишен, клубника, слива...

- Слив сколько?

- Три.

- На черта?

- Что?

- Слива. Ее не уходишь, червяк ест. И спеет, когда у всех уже полно. Разом.

- Дак, варенье...

- Кто его тут ест?

- Ну вырубить, другое посадить.

- Вырубить, посадить. Ясно. А мне надо уже готовый сад. Так, сколько просишь?

- Я не прошу. Я так и возьму.

- Ну?

- Семь.

- Да ты что, дед? За семь я возьму знаешь какой! С батареями, с водой тебе прямо в комнаты и с туалетом.

- А у нас есть, - отозвалась старуха, не решаясь оставить вертлявого мужика одного. И брать нечего, да кто его знает?

- Обморозишься бегать, - ответил большой мужик. - Да и что-то покосился он у вас.

- Новый. Петька менял.

- Не сильно новый, - не согласился мужик и постучал по стене дома. - Саман?

- Какой саман? Бревна, во какие! - старик раздвинул пальцы рук, пытаясь точно показать, какой величины бревна.

- Знаю я эти бревна. По одному - в углу. Для близира.

- Это как же по одному? - возмутился старик. - А ну идем!

Они ушли, потом заскребли в угол дома, и старуха ахнула:

- Никак ковыряют!

- А почему - нет? - услужливо улыбнулся юркий мужик и ловко крутнулся на табуретке к окну. - Кота в мешке брать?

- Чего?

- Кота!

Старуха от обиды не поняла его и поджала губы.

- Если все так будут скрести, как мы его продадим? - глядя мимо сидящего, спросила она.

- Да за семь - уж точно не продадите. Он никогда столько не стоил.

- А сколь?

- Ну, четыре от силы.

- Четыре нам не хватит.

- А куда вам? Жить-то осталось всего ничего.

- А надо - и все, - отмахнулась старуха, решив, что это совсем не покупатель, а так - вместе с тем пришел.

Отряхивая руки, вошли старик и большой мужик. На этот раз он ударился о косяк двери и ругнулся.

- Так и после биться будешь, - засмеялся юркий.

- Не будет, привыкнет.

- Не соврал - из бревен, - остановился большой мужик возле юркого и вопросительно глянул ему в глаза.

- Это еще ничего не значит. Может, грибок в погребе, или бревна гнилые, или вода сюда не доходит.

- Вода доходит, - вспомнил старик то, что велела сказать старуха. - У тех. что сверху, и правда, не доходит до садов. А через нас все поливается.

- Да ты сейчас наговоришь, - большой мужик опять глянул на юркого. - А?

Тот скосил глаза на дверь и большой мужик понял:

- Мы, дед, сад поглядим. Сами, одни.

Они ходили по саду, спускались в погреб, попробовали раскачать туалет, а потом юркий ловко взобрался по лестнице на крышу дома и прошуршал над головами стариков.

- Не возьмут эти, - сказал старик, уже не решаясь отчего-то посмотреть старухе в глаза. - Удавятся, а не возьмут.

- За меньше бы взяли.

- За меньше - куда нам?

- Нельзя, - согласилась старуха.

Мужики еще раз протопали в комнаты, похлопали стены, попробовали подоконники и взялись рядиться:

- Три.

- Сказал же, - пытаясь взять их тон, обрезал старик, - семь!

- Да ведь сляпано все, как попало.

- Это ты не трожь, это ты не смей! Петька у нас, знаешь - мастер, он что сделает - не огадишь!

- Ну четыре, - повысил цену большой мужик.

- И пять не возьму, и шесть. Сказал - семь!

Мужики странно посмотрели на старика, переглянулись.

- Да ведь семь и дурак не даст!

- Даст.

Они еще посовещались в дальней комнате, и юркий позвал старика. Старуха забеспокоилась. Заглянула. Юркий зубами открывал откуда-то взявшуюся бутылку водки, старик пошел к буфету.

- Оно б не надо, отец, - шепнула старуха, но тот отмахнулся. Там они и присели. Старик отпил из своего стакана - он ее давно уже не пробовал, а мужики опорожнили посуду быстро.

- Ну так как?

- Что как? Семь.

- Четыре.

- Семь.

- Ну вот что. За четыре нам отдашь. Мы после еще раз придем. Нам тут понравилось. А больше - никому!

- Четыре мне на что? Я ж не куплю там-то за четыре. Мне семь надо.

- Ох и смешной ты, дед. Надо! Мало ли что тебе надо? А если - не стоит?

- Семь, - стоял старик на своем и возил стакан по кругу. - А за четыре, так лучше я утренней бабе отдам. Она хотела своей матери взять.

- Другим не отдашь! - приказал большой мужик.

Они еще посидели, подумали, потребовали у старухи закуски, и она, поджав губы, подала по тарелке щей - чего уж, вылакали вон сколько, развезет сразу.

Потом ушли, еще разок попинав носками сапог освободившееся бревно в углу и, сказав, что оно трухлявое, ну да ладно, мол, они заменят. И в доме опять наступила тишина.

Уставшие старики, не сговариваясь, разошлись по комнатам, да так бы и на ночь остались там, если б не Семениха, которую, конечно, разбирало любопытство: сговорились соседи или нет.

Она вошла, как всегда, одним боком, немного прихрамывая и охая. Села у стола, посидела и, видя, что никто ее не встречает, крикнула:

- Подушили вас, что ль?

Старуха поднялась, вышла. Она знала, что Семениха вечером явится, ждала ее. Ей не терпелось все пережевать за чаем, потому как всухомятку сегодняшние приходы не глотались.

- И говорит - трухлявый дом! - всплеснула руками Семениха.

- Ага.

- Типун ему на язык! Свиристел. Ему б видеть, как Петька ставил его. Вас-то еще не было, а я все со двора глядела. Думала - долго жить собирается парень, крепость строит. Оно и есть - крепость. Зря, видно, все замазали?

- Ты чо? Ты думаешь, кому надо и взаправду не разглядит? Как бы ни так! Все ж подешевле хотят взять.

- Правда?

- Вот те на! Не поняла, что ли?

- Думала - не видют.

- Не видют, - передразнила Семениха и потребовала: - Чай давай. Горло пересохло. Надысь огурцов достала - крепкие еще. У тебя-то много?

- Много.

- А куды денешь - уезжать будешь?

- Тебе отдам.

- На что мне? Свои некуда девать.

- Оставлю в погребе.

- Так уж?

- Ну, а куды?

Помолчали. Потянули чай из стаканов - свои любимые чашки с голубыми цветочками старуха уже устроила в сундуке, переложив юбками.

- Не жалко?

- Так - надо.

- Чего надо? Жить везде можно, а умирать возьметесь - какая разница?

- Дак там ишшо родня есть, а тут кто?

- Петька-то как?

- Чо как?

- Петьку-то, говорю, с собой не заберете?

- Уж думала-думала. Если б не держал он нас, мы бы ишо два года назад уехали. Держал...

- А теперь?

- Теперь отпустил. Я ходила к нему на днях, все ему обсказала. Старые, говорю, мы уже, нас и прибрать тут некому.

- Так уж и некому!

- Ну, соседи - это ишшо не все. Ты-то к сыну вот лыжи навостряешь.

- А кто еще знает меня, может, и не уеду.

- Дак ты что? Сама, почитай, нас с толку сбила, а теперь взадпятки? Я как подумала? Петьки нет, Семениха уедет, с кем мне тут быть?

- Да что уж так Семениха тебе далась? - довольно переспросила та, зная, что прикипели они за эти годы друг к дружке прочно, что и правда, не взялись бы сниматься с места старик со старухой, не объяви она, что едет к сыну. Тот ее звал, но ненадежно там будет Семенихе житься, уж точно. И хочется туда, и свой угол - это свой угол. Старым так лучше.

- А не уеду, что тогда?

- Теперь уж и не знаю, - задумалась старуха и кивнула в комнату, где спал старик. - Его ведь не повернешь. - Помолчала. - Рази, что все семь не дадут? У нас лишних нет новый дом покупать.

- Семь-то? Семь не дадут! Вы что?

- А сколь?

- Красная цена - три, ну четыре.

- За четыре и думать нечего там у нас купить. Село большое, кто попало не живет.

- Так к родне поезжайте. Отдайте им все деньги и живите, хватит на вас.

- Не привыкли, чо уж ты, приживалки мы, чо ли? - обиделась старуха.

- Тогда хвост прижмите да тут оставайтесь, не рыпайтесь больше.

- Ты почто это такая, а? Сама завела все, теперь выходит - против?

- А как же? Против.

- Не знаю, - покачала старуха головой. - Прямо не знаю.

- А чо знать? Заломили деньги - никто не даст. На что надеялись? Кто-то вам выложит почти половину лишних? Шире карман!

Старик вовсе не спал. Побаливала голова - что-то быстро ударила водка и быстро ушла. Старик думал, что, и правда, хорошо бы в своем селе оказаться. Закрыть глаза, опосля открыть - и там. Да еще б в этом вот доме. Память от Петьки, одна-единственная - дом. Ребятишек не успел настряпать, все тянул да тянул жениться. Дотянул.

Еще думал, что умирать, и правда, какая разница - где. Что на Брянщине, что тут. На Брянщине хотелось пожить. Ну, хоть сколько осталось им. Так хотелось, что иногда криком кричи. Вот и старуху его тоска за горло взяла. Только она, глупая, как все бабы: засуетилась, обрадовалась. А как и в самом деле?

Вспомнились все, кто заходил сегодня. Разные такие. Были и веселые, и ушлые. А вот эти мужики, хоть и делали вид, что умники, а ничего же понять не смогли. Чего это он, старик, заломил деньгу такую? Эх-эх. Кабы от жадности - все б проще было. Есть у них со старухой чем добавить. Она, правда, счета не вела, все он с Петькой. Да говорить ей о том не стоит. Пусть думает, что судьба их на Брянщину не пускает. Так легче. И ведь сама Петькин дом не бросит никогда, но понять этого еще не может. Баба.

Потом пожалел угол, который расковырял. Ковырял, запалясь от обиды, и чтоб старуха ничего не заподозрила. Пусть пока постоит. Залепить недолго. Завтра ведь снова придут люди. Все одно - показывать.

Спать сегодняшние впечатления старику не давали. Он плохо слышал, что там плетут старухи, и потому перестал прислушиваться. И тут ему вдруг пришла мысль, что завтра или послезавтра найдется кто-нибудь, кто даст эти семь тысяч. Сердце у старика вздрогнуло и похолодело. Он перевернулся на бок, прижался к стенке. Через минуту-другую успокоился.

Да нет же, не найдется. За семь, и правда, мужики говорят, можно и с водой и с уборной домашней купить. Они цену знают. Да и он сам - что, дурак? Что почем забыл?

Решил думать о соседях. Они тут тоже разные: есть с душой, есть с потемками. Однако помочь всегда придут. Петьку вон хоронили - все сделали. Семениха-то хромая-хромая, а заместо главного распорядителя была. Подумать, что она тут без них останется, так даже старику не по себе, не то что старухе.

Вот и через забор живут хорошие люди. И напротив. Все их ребятишки к нему бегают: "Деда, а деда, сострой кубики". Он строит, а что? Дети - все дети. Интересно, какие бы были они у Петьки? Белесые? Это если в него. А какая у Петьки могла быть жена, старик и не знал.

К осени, когда стал свертываться на деревьях желтый лист, старуха опять собрала вещи в сундук, словно трогаться с места надо было завтра же. Старик повесил объявление.

Приходили новые покупатели, старик водил их к углу, который так и не замазали и в котором видно было добротное, во много колец бревно. Ногами, как тем мужикам, пробовать бревно старик никому больше не разрешал - есть на то руки. Иным показывал тетрадку, в которую за лето больше чем сотню и не записал. Куда им? Что есть - прожить бы! Торговался, вредничал другой раз, если кто пытался дом хаить, водил по саду и просил все те же семь тысяч, которые ему, конечно же, так никто и не давал.

О ЮРОВСКОМ

http://proza.ru/2019/12/04/468