Вьюга. Глава 3. Дорога домой

Глава 3. Дорога домой
- Но, скотина! Чу-чу!- по-монгольски чукая, орал Савка, хлеща вдоль крупа  коня. – Чу-чу! Тварь бессловестная!  Малец во весь опор мчался по дороге, кося глазом на разбушевавшегося хозяина, и не понимал, в чем он провинился. Ему и без битья одного «но» или «чу» было достаточно, но он чувствовал, что хозяин не в духе и старался ему не досаждать. Его дело слушаться и сани везти. А домой всегда легче бежать, чем из дому, тем более, что тайга скоро, а там и вьюга потише.
Метель, словно в отместку за  Савкино упрямство, угрожающе завывая, медленно, но уверенно набирала обороты. Окутанная белым шлейфом повозка, подобно сказочному призраку, покачиваясь, неслась в белоснежную даль...
Проехав часть пути, Савка начал сожалеть о том, что не послушал Михея. Прав был дядька, надо было дождаться утра. Но как он мог остаться в этом проклятом доме? В памяти всплыла страшна картинка: наскоро сколоченный гроб, орущие старухи, чадящие свечи… Нет, он бы сошел с ума, если бы остался. Значит, все правильно сделал.
   Ехать с каждым километром становилось все тяжелее. Сани, утопая в снегу, с трудом преодолевали сугробы, качались из стороны в сторону, грозя в любую минуту остановиться или перевалиться набок. Ветер, словно в пьяном угаре, ухая и завывая, кружил над повозкой, норовя залезть Савке за  воротник, швырял в лицо колкую ледяной крупу, слепил глаза, умудряясь попасть даже в рот.  Савка понимал, что пора сделать привал, но злость  наперекор трезвому разуму гнала его дальше.  И только, когда Малец с трудом преодолел  очередной спуск, решил остановиться.
Выбравшись из саней, он первым делом счистил с коня снег,  успевший превратиться в ледяной панцирь,  затем набросил на него попону, крепко перевязал веревками, чтоб не унесло, и только после этого полез в холобуду.
 Увидев в проеме Савкину голову, Анна поднялась со скамьи.
- Может помочь чего, Сав? – не поднимая глаз, проговорила она.
- Да пошла ты! – он с размаху ткнул ее кулаком в грудь.  – Век бы тебя не видать!
Анна чуть не завыла от боли. Грудь, разбухшая от избытка молока, и без того  горела огнем, а тут такой удар. Из глаз посыпались искры. 
Анна знала, что муж никогда не простит ее за смерть сына и будет изводить всю оставшуюся жизнь, терзая денно и нощно. Молча проглотив обиду, она забилась в угол повозки и запретила себе думать о будущем. Конечно, горько слушать напраслину, жжёт она сердце, душу рвёт, словно рану разворошили, а деваться некуда, надо терпеть. Разве этому извергу докажешь, что в случившемся есть и его вина. Ведь, если бы муж берег ее смолоду, а не ездил, как на ломовой лошади, то роды прошли бы как надо, и ребеночек остался живой. Но он никогда не признает вину, чтобы она ему не сказала.
 Савка тем временем выудил из сумки литровую бутыль самогона. У Анны сердце зашлось от испуга. Ей ли не знать, что может вытворить муж в пьяном угаре. Но все пошло не так как она ожидала. Сделав несколько шумных глотков, Савка положил бутылку в корзину, и слова не говоря, выпрыгнул из халабуды.

Увидев хозяина, Малец надрывно заржал, поднялся на дыбы, и чуть было не опрокинув повозку. 
- Ты чаво, ядрена в корень?! – заорал Савка. - А ну, тпру, окоянный!  - он попытался схватить его под уздцы. Но не тут то было. Малец начал вырываться, трясти головой и пятиться назад, осыпая возницу комьями снега.
Савке бы трезво рассудить, что умный и послушный конь никогда не будет вести себя подобным образом без причины,  вспомнить, что происходит с домашними животными перед опасностью. Как крупный рогатый скот ломает клети, собаки срываются с цепи и убегают из дома, как кони, в табуне, почуяв волков, занимают круговую оборону и, загоняя молодняк внутрь круга, встают на дыбы и отражают атаку копытами, а коровы защищают молодняк внутри такого же круга рогами... Но ни о чем таком Савка не думал, мысли его были направлены на то, чтобы сани не перевернулись в сугроб.