И Слово Было Жизнь

Часть 1. Эмма
С тех пор, как умер муж, Эмма жила одна в двухэтажном старом доме. Дом, словно почуяв власть над ней, постоянно требовал внимания, то одно починить, то другое, и съедал почти всю ее пенсию.
Вот и сегодня, в коридоре перегорела лампочка. Сколько ни щелкала Эмма звонкой клавишей выключателя, но оживить ее так и не удалось.
В кладовке, куда она заглянула, чтобы найти запасную, царил навязчивый запах сырости, и безжизненная темнота.
- Ничего страшного! – ободряла она себя, - Поеду и куплю новую!
Нарядилась согласно требованиям времени и врача Тигнеля, во избежание заражения вирусом covid: куртка, респиратор, перчатки резиновые. Завела новенький сияющий автомобиль, и поехала в торговый центр на окраину Гетеборга. Эмма любила гулять по пластиковым дорожкам этого безлюдного и просторного центра, особенно в дождливую погоду. Над головой крыша, под ногами сухо, и вокруг много бытовой техники. А еще она любила покупать там какой-то новый электроприбор, чтобы чувствовать себя идущей в ногу со временем.
Таким образом приобрела недавно дорогую и многофункциональную микроволновую печь – духовку, которая может жарить шашлыки. Хотя она давно уже не ест мяса, и шашлык ей жарить некому. Да и себе готовить перестала, омлет да хлеб с сыром, больше и не надо.
В этот раз Эмма выбрала несколько разных лампочек, и поспешила обратно. Около дома ждал неприятный сюрприз. За время ее отсутствия, строители выкопали огромную канаву, по краям которой валялись куски разломленного асфальта. 
И хуже всего, - место ее парковки занимал неуклюжий грузовик, присевший под тяжестью горы мелких и колючих камешков. Камешки успели рассыпаться, и теперь неприятно перекатывались и трещали под ногами.
Пришлось перекрикиваться со строителями. В респираторе и так сложно говорить, да еще шум вокруг. Но строители оказались отзывчивыми, успокоили: мол строительные работы только началась, и рассчитывать надо на насколько недель, так что завтра тут поставят передвижные удобства - туалет Байя-Майя, и парковку занимать не будут, по возможности.
Эмма вкрутила в кладовке лампочку, и обнаружила там зеленое пластмассовое ведро, наполненное нетронутыми, потемневшими от старости упаковками лампочек разных калибров. Эх! Знать бы раньше! Но ничего, пригодятся еще!
За ведром пылились бутылки с вином. Она вспомнила, как покупала это вино в каком-то придорожном гастрономе Ростока, куда они ездили вместе с мужем лет десять тому назад.
Вино стояло так же, как его поставили, и забыли. От мысли про мужа настроение совсем испортилось. Эмма достала дальнюю бутылку Рислинга и пошла на кухню.
В холодильнике имелся кусок голубого с плесенью сыра.
Она вышла во двор и устроилась на стуле перед разрытой канавой. С удовольствием глотнула кислого вина из высокого бокала, и откусила кусочек сыра.
Захотелось компании, доброго собеседника, одобрительного слова.
Эмма подняла к носу циферблат умных часов и нажала кнопку вызова.
Удобно все-таки придумали: можно поговорить с кем хочешь, без телефонного аппарата! Слышимость, правда, плохая, но часы отличные!
- Алле, – пропели часы.
На вопрос «что делаешь» Эмма повернула бутылку, и, прищурив глаза, прочла неразборчивый шрифт этикетки. – Сижу во дворе, Рислинг пью, 2008 года.
- Ух ты! – изумились часы. - А чего вдруг?
- Нашла в кладовке. Совсем забыла, что там вино стоит, а вот лампочка перегорела…
И подробно пересказала утреннюю историю.
- Приходи, и тебе налью!
- Приду, - откликнулись часы, - только еще второй укол вакцины сделаю, как сделают, так и приду.
- Нинтаи! - Отчеканила Эмма.
- Что это?
- По-японски значит «терпение»! На подставке к микроволновке написано, я специально в словаре искала. Жду!
Поднялась со стула, и решительно вошла в дом.
Ровно в четыре часа строители сняли желтые защитные жилеты, пластмассовые каски, и исчезли.
К вечеру собрались тучи.
Ночью она спала плохо, видела во сне разных людей, в том числе забытого приятеля. Проснувшись, вспоминала сон, и не могла понять зачем он ей приснился. Может быть у него сегодня день рождения?
Нашла в записной книжке номер его телефона, и послала короткое, но теплое поздравление. Через несколько минут получила лаконичный ответ, - спасибо, тронут, и что-то там про погоду.  Очевидно, не понял от кого пришло поздравление, и написал в ответ что-то нейтральное о погоде, общие слова благодарности. Так они еще перебросились несколькими фразами о вакцинации и здоровье, и на этом их беседа утихла, увяла в общей суете дня.
За окном уже надрывно трещали строительные машины, пересекая пространство двора, старательно объезжая оставленные в центре три несмелые березки.
На фоне освещенных солнечным светом соседних домов, хаотично разбегались по дорожкам заспанные собачники, ведомые поводками любимых питомцев. Синяя будка Байи-Майи зевала распахнутой дверью, которую кто-то забыл закрыть…



Часть 2. Люс

В старости Эмма резко похудела. Поэтому одежда, которую она носила прежде, размеров на 10 больше, теперь висела на ней, как на вешалке, и она походила на какое-то огородное пугало в объемном двубортном пиджаке сиреневого цвета, служившим ей прежде выходным костюмом. 
Кроме того, она стала сентиментальной. Завела гостевую книгу, и, каждый раз, когда к ней кто-то приходил, требовала, чтобы оставляли в там запись.
 
Это страшно раздражало Люс, ее новую приятельницу, живущую неподалеку. Люс на самом деле звали Люся, но с детства за ней прочно закрепилось короткое Люс.
Разница в возрасте не мешала Люс подшучивать над Эммой. Эмма поощрительно улыбалась: «Ты смешная!», и угощала Люс подсохшими шоколадными конфетами из потертой коробки.
А когда Эмме нужно было прополоть в саду розы, или отнести посылку на почту, или убрать снег во дворе, то Люс сразу же, не раздумывая протягивала руку помощи.
Но гостевая книга стала неожиданным препятствием, причиной, по которой Люс перестала навещать Эмму так часто, как прежде.
Ничего нового туда Люс написать не могла, кроме обычных «спасибо и была рада повидаться».
- И число постав обязательно!
Требовала Эмма.
Люс ставила число. При этом испытывала неприятное чувство тоски, вынужденно совершая надпись. А почему, поняла только со временем.
Дело в том, что в опустевшей квартире Люс в Минске осталась такая же книга для гостей. Когда-то к ней приходили много людей, таков стиль жизни обычного советского человека. Телефон звонил в любое время дня и ночи. Люс работала адвокатом. Звонили и приходили все подряд, когда им вздумается: клиенты со своими проблемами, корреспонденты газет чтобы взять интервью, друзья, знакомые и незнакомые тоже. И Люс, с загадочной улыбкой, просила их совершать запись в гостевую книгу, прежде чем они уйдут. Гости послушно писали. Кто искренне, кто шутки ради.
Зачем это надо было? Тогда казалось, что это придает ей общественный вес, вроде бы создает ауру востребованности и общественную популярность. Самооценка повышалась с числом важных и интересных людей, написавших в книгу. Никогда впоследствии записи она не перечитывала. Важен был сам факт. Люди уходили и пропадали… Порой навсегда. И жили своей жизнью, забывая о ее существовании. Впоследствии Люс поняла, что настоящий статус ей придавала любимая работа. И, хотя на тернистом пути адвоката ее постоянно ждали препятствия, но ей нравилось помогать людям. Система власти препятствовала каждому, кто пытался сопротивляться, контролируя ее в работе, лишая возможности профессионального роста, и, главное, в свободе просто жить своей жизнью.

В конце концов Люс пришлось срочно и вынужденно уехать из страны. В тот момент даже мысли не возникло прихватить с собой в числе самых необходимых вещей гостевую книгу. Даже подумать смешно!
Книга осталась пылиться в пустой квартире, - забытая, сохраняющая даты ненужных встреч и расставаний с посторонними людьми.
И эта затея в той прежней жизни представлялась ей теперь глупостью, мещанством, честолюбием.
Поэтому в книгу Эммы она писала неохотно. Каждый раз ощущала тяжелый груз воспоминаний и оставленных в Минске проблем.

Макет отношений из прошлой жизни, где и люди были другие, и ситуация, и система власти, Люс теперь применила в отношениях с Эммой.
Сама того не понимая. С одной стороны она создавала новые отношения, а с другой это было отражение из прошлого.
Эмма, однако, никогда не расспрашивала ее о прошлом, из деликатности, или из равнодушия. Она любила рассказывать.
Как только ее настигало вдохновение, Эмма легко входила в образ, и уже существовала в нем столько долго, сколько мог вынести слушатель. Она театрально поднимала голову, и прикрывала глаза:
- Сегодня на обед у меня рыбное филе с соусом бешамель и шпинатной посыпкой. Не плохо? Что скажешь?
Купленные в супермаркете Lidl готовые блюда, которые она размораживала в микроволновке, звучали в ее исполнении торжественно, изысканными блюдами. И даже тривиальный брецель приобретал вкус неповторимого деликатеса.
Затем шли эмоциональные воспоминания о случившемся накануне.  Какая-то нерадивая фирма подвязалась отремонтировать квартиру, и не справилась вовремя со своими задачами.
- Я звонила каждый день в их диспетчерскую! – сокрушалась Эмма, - и объясняла, что не могу работать.
Работа ее заключалась в подсчете цифр в таблицах для отчета о выполнении совместного с кем-то проекта.
- Я не могу ни о чем думать, когда по дому стоят стройматериалы!
Негодовала она, и требовала у фирмы сумму неустойки за причиненные неудобства, адекватную их выручке за прошлый месяц.
Секретарь диспетчерской пугалась, обещала разобраться, и тут же вешала трубку. А потом и вовсе перестала отвечать на звонки.
Тогда Эмма написала им претензию, (стройматериалы не помешали стройности изложения мыслей на 4 листах), и добилась, таки, выплаты значительной суммы в счет компенсации своих потерь времени и работы над проектом.
Кроме того, в письме еще фигурировал племянник, который должен был приехать из другого города, чтобы помогать расставить мебель по местам, и он уже взял билет.  Но ему пришлось приехать просто так потому, что работа не была окончена. Это тоже послужило доказательством бессовестности фирмы. В конце концов, под мощным натиском Эммы, фирма сдалась и заплатила ей то, что по договору намеревались получить с нее же за работу.
Завершив эпопею с фирмой, она пригласила Люс зайти и оценить ее дизайнерский размах, обновленную квартиру.
Люс вошла и остановилась как вкопанная, прямо у входа. Там весело громадное панно с китайским иероглифом.
Люс вспомнила, как Эмма рассказывала ей о поездке в Китай, когда-то давным – давно.
- Наверно, привезла оттуда, и вот теперь решила повесить, обновить, так сказать, интерьер после ремонта, - подумала Люс. И вежливо поинтересовалась:
- А что это за иероглиф?
- Да это не иероглиф!
Эмма махнула исхудавшей рукой в тяжелых кольцах:
 – Посмотри, это же мальчик сидит на скамейке. Просто строители повесили картину вверх ногами, не поняли искусства! Ха-ха! Теперь никто ничего не понимает. Но так даже оригинальнее. Как считаешь?
Люс неуверенно кивнула головой.
На крутящемся стуле около старого пианино, на крышке которого громоздился отряд гипсовых бюстов композиторов, сидел молодой человек лет тридцати, как оказалось тот самый племянник.
- Хотите, я вам Рахманинова сыграю! – восторженно отозвался он, когда Эмма представила Люс, сказав, что она из Минска.
Племянник с усердием заиграл, методично нажимая правой ногой на истертую металлическую педаль инструмента.
Внезапно остановился.
И стянул полосатый носок.
- Посмотрите! У меня на этой ноге пальцы растут неправильно!
Пальцы, действительно росли криво, но смотреть на них Люс не хотела, особенно после музыки Рахманинова.
Племянник обиженно отошел от пианино, и больше ничего не исполнял.
Так и ходил весь вечер в одном носке. А когда Люс, написав в книге гостей привычное спасибо, уходила домой, трогательно помахал им ей в след.
Прощаясь в дверях, Эмма вдруг спохватилась:
- Ты забыла в прошлый раз шляпу!
И протянула Люс болотного цвета выношенную мужскую шляпу с широкими полями. Это была знакомая Люс шляпа умершего мужа Эммы.
- Нет, не забывала! - искренне удивилась Люс, — Это не моя шляпа!
- Твоя, конечно, посмотри!
Эмма с напором уговаривала: Твоя! Забирай!
Но Люс твердо стояла на своем.
- Не моя!
- Ну, хорошо! Приедет сэкон хэнд и заберет!
Эмма водрузила шляпу на вешалку.
Затем тепло обняла Люс, уселась на стул-подъемник, по-детски поставив ноги вместе, сдвинув ступни широких спортивных сандалий, и нажала на кнопку «старт». Стульчик медленно, так что можно было разглядеть развешенные по стенам картины, двинулся на второй этаж, туда, где в пустой комнате громко работал огромный новый телевизор, который пока не успели представить Люс, но о его существовании Эмма уже подробно доложила ей по телефону.
Люс вышла в вечернюю тишину улицы.
Вдоль покосившегося забора тянулась жидкая дорожка голубых и белых цветочков. Люс вспомнила, как Эмма недавно говорила, что подсчитала их, и уже распустились 82 цветка.
- Как же, должно быть, ей одиноко, если она выходит и считает все эти цветочки, и некому об этом сказать, и нужен человек, который бы ее услышал, которому она доверяет. И звонит мне, и рассказывает, что их ровно 82. Как грустно, что этим заполнен ее день!
От этой мысли Люс стало грустно.
- Я выслушиваю, конечно, - как бы оправдываясь подумала она, - но у меня ведь совсем другой темп жизни!
Нинтай!

Отпевали Эмму в маленькой миссионерской церкви, куда она обычно ездила по выходным. В церковном кафе после службы любила выпить кофе в компании знакомых прихожан.
- Всего за 40 кронн и кофе, и бутерброд с сыром можно получить! Неплохо! А? Хочешь как ни будь со мной пойти, - приглашала она Люс.
Но та все время отнекивалась. Не лез ей в горло церковный бутерброд, хоть и дешевый.
Об этом Люс почему-то вспомнила, как только вошла в просторный зал, и увидела в центре алтаря белый, убранный цветами гроб. Люс разрыдалась и уже не могла успокоится до самого окончания похорон. На нее с опаской оглядывались люди. И, когда настала очередь прощаться, подошла, и тихонько попросила у гроба прощения. Все-таки нехорошо получилось. Эмма была очень больна, и звонила ей по многу раз на день.
Люс в то время, как раз меняла работу. Все мысли занимала отчетность, боязнь сделать что-нибудь неправильно, показать себя не с самой лучшей стороны. Знакомство с новым коллективом, со строгим начальством.
Но она сдерживала себя, и терпеливо выслушивала в трубку неоднократно уже пересказанные старые новости Эммы, с деталями того, что сказал или сделал тот-то, как он был одет, что она сегодня ела на ужин, и прочее.
- У меня в понедельник рабочий устанавливал кухню, - с энтузиазмом повествовала Эмма, и я решила накормить его. Заранее позвонила, и спросила, как долго он будет работать и чего не ест. Он сказал, что будет работать часов пять, и что ест все, без ограничений. Я сделала двойной сандвич с сыром, с одной стороны пластик эменталя, а с сверху пластик эдамера. И кофе растворимый с молоком. Он бутерброд съел, и кофе выпил. Не плохо? А?
Эту историю Люс многократно прослушала в деталях на фоне навалившейся на нее махины личных проблем, с которыми надо было что-то делать.
- Ты уже рассказывала мне это!
- Уже рассказывала?
- Да, вчера!
- А, ну ладно. Но вот что я тебе не рассказывала! Точно.
И принялась подробно описывать нового начальника Люс, с которым она оказалась знакома, потому что продала его жене английский сервиз. Случайно узнала в разговоре, где и с кем работает муж.
- И вот! -  радостно сообщила она, - какие приятные люди этот твой новый начальник, и его жена! Я им про тебя тоже рассказала!
Мир тесен, как всегда!
- Ну как? Правда здорово?
- Вовсе нет! - Люс как волной подняло.
Не хватало еще чтобы меня теперь в деталях обговаривали, включая незнакомых людей и новых коллег! – подумала она, но вслух сказала только:
- До свидания.
С металлическими нотками в голосе. Так что у Эммы аж дыхание перехватило.
На следующий день, когда Эмма ей позвонила, Люс что-то пробормотала в ответ на протяжное «почему», и положила трубку.
Эмма терпеливо звонила.
Люс не отвечала.
Эмма присылала смс: «Что случилось? Почему не отвечаешь?»
Какое-то время Люс держалась, потом поняла, что надо объясниться.
Причина вовсе не в Эмме, - поняла она, - не в том, что она выспросила у незнакомых людей, и пересказала все новости, касающиеся нового рабочего места. Причина в другом!
Люс позвонила Эмме.
Та сделала вид, что ничего не произошло, но разговаривала как-то боязливо.
- Хочу объяснить, почему я так отреагировала.
Тяжело сказал Люс. - Дело в том, что одной из причин моего отъезда из Минска стало то, что за мной установили слежку. Это мешало работать и жить, угнетало сознание. Конверты, которые приходили из-за границы, были вскрытыми. На заклеенной сверху полоске стоял штамп почты: «Получено в поврежденном виде». Под окном дежурил микроавтобус с прослушивающей аппаратурой. А в квартире я находила «жучки», оставленные какими-то «друзьями». Электронная почта прочитывалась, а в телефоне я каждый раз слышала, кроме голоса того, с кем разговариваю, чьи-то дополнительные голоса, и просила их утихнуть, дать поговорить. Так что теперь, когда столкнулась с подробностями моей жизни, которые ты сообщила мне по телефону, узнав от кого-то, через кого-то, отреагировала панически. Мне вспомнились ощущения слежки, страхи и отчаянье, оставленные в прежней жизни. В моем подсознании гнездится страх, приобретенный прежде! Глубоко и прочно засел там, вот как. Теперь, надеюсь, ты понимаешь, почему я так отреагировала!
- Конечно! – С готовностью согласилась Эмма. - Я тебя хорошо понимаю!
Откуда же могла знать Эмма все это! Она не могла даже предположить, вот и недоумевала, почему Люс перестала с ней разговаривать.
Опять матрица прошлых страданий отпечаталась на новые отношения.
Люс принесла их с собой, в своей голове, и спроецировала на Эмму, не имевшую никакого отношения к прошлому Люс, не знавшую о том, как она жила раньше.
Это разрушило их отношения, навредило обоим.

Люс подсознательно искала в отношениях с Эммой пережитые когда-то страхи. Создавая новые отношения, отражала в них свое прошлое.
Порой ей казалось, что все осталось в прошлом, и началась жизнь с чистого листа. Но мозг обманывал ее. И память не покидала. Прошлое таилось в подсознании и влияло на то, что она искала в новой жизни. Неосознанно она выбирала людей, или ситуации, знакомые прежде, и страшилась потом результата. Но проблема скрывалась в ней самой.

Люс и Эмма успели объясниться по телефону. Эмма все поняла, и не обижалась. Но больше они не виделись.
И, когда Эмма умерла, Люс не покидало чувство вины за то, что так поступила. Поэтому она искренне плакала над гробом.
- Прости, Эмма!
Наверно, Эмма услышала там, наверху. Потому, что сквозь стекла высоких окон под куполом церкви вдруг засветило солнце. И на каменной стене отразились пляшущие тени, похожие на силуэты высоких стеблей цветов.
Люс почувствовала внезапное облегчение. Словно с души упал груз, и там образовалась пустота, которую теперь нужно будет заполнять памятью и светом.


Часть 3. Аве

Казалось, невозможно надышаться ароматами прохладного весеннего воздуха, наполненного таинственными шелестами свежей листвы и звуками птичьих голосов.
Аве, так звали седовласого высокого мужчину, шагал по дороге к теплице, находящейся в глубине сада. Много лет он занимался изучением реакции растений в разных условиях их выживания, создавал новые образцы, и высаживал диковинные ростки, наделяя каждый своей функцией.
Не все растения принимались, не все прорастали, не все исполняли то, что задумал Аве.
Но он, ежедневно, шел в теплицу, ожидая, что какой-нибудь росток по-особенному проявит себя, удивит его, обрадует.

Сад расцветал, рос, становился все более загадочным и таинственным.
Но цветы в теплице об этом не знали, не могли знать.
Бурьян вокруг теплицы давно намеревался поглотить плантацию цветов, активно прорываясь внутрь.
Но, по воле Аве, цветы сохранялись, и вносили свой неповторимый колорит в жизнь сада.

Стекла теплицы, конечно, пропускали свет. Но свет был не настоящий, лишенный жизни, энергии солнца, и свежести воздуха.
Можно сказать, что свет был трансформированный, приглушенный.
Поэтому растения становились вялыми и бледными.
И только немногие выживали, приобретали особенную устойчивость к тепличным условиям, разрастались вширь, без возможности подниматься вверх.
Аве хотел, чтобы растения сами разрушили теплицу, разрастаясь не по правилам, вопреки установкам.
Он ждал, что появятся ростки-бунтари, разрушители, индивидуалисты.
То есть, среди обычных, чахлых и слабо развивающихся растений, он надеялся вырастить сильные, способные разрушать структуру норм общей посадки.
Аве изучал именно этот феномен.   
Для этого он намеренно приоткрыл в теплице одно из стекол, сделав небольшой прем к открытому воздуху и свету, и ждал, пока одно из растений приблизится к проему.
Аве даже назвал это растение по-особому, Люс. Как «свет».
Люс уже несколько раз пыталось протянуть свои несмелые поросли к проему, тянулось бледно-зелёными ростками к открытому воздуху.
И вот, наконец, Аве заметил, что Люс окончательно вылезло из теплицы, и теперь бурно расстилалось по зеленой траве, свободной от зарослей бурьяна. Почуяв свободу, Люс словно взбесилось, вытягивалось изо всех сил, тянулось дальше и дальше, хотя корнями еще крепко держалось в сухой земле теплицы.
И чем дальше отделялось Люс от теплицы, тем больше изменялись цвет и форма листочков, они становились крепче и больше. На распустившихся овалах сочной изумрудной зелени проступали чуть заметные выемки, в которых скапливались капли росы.
Ах, как это было красиво!
Капли сверкали на солнце. И Люс, чуть поворачивая листочки, играло блестящими каплями, как фокусник.
Это было уже совсем не то растение, которым Люс чувствовало себя в теплице. Красивое, уникальное, наполненное жизненными силами, оно рассыпало семена вокруг, становясь частью нового пространства, завоевывая его.
Люс радовалось простору и свету, тому, что удалось найти этот проем, и выбраться из теплицы, расти теперь в саду, среди других растений.
Аве с интересом наблюдал, как крепнет и развивается Люс, как рывками приближается к другому концу сада, туда, где давно уже растет Эмма.
Эмма превратилось почти в сорняк, но все еще украшало сад.
Когда Люс приблизилось к Эмме, они очень быстро сплелись стеблями, гибкими отростками, и зазеленели как бы вместе, расцветая каждый по-своему.
Эмма нуждалось в опоре, и поэтому доверчиво повисла на Люс, просто, чтобы удержаться от порывов ветра, ведь Люс было крепким растением, а Эмма совсем ослабла.
Люс и Эмма теперь выживали вместе, отвоёвывая у сорняков свое пространство.
Аве улыбался. Все как задумано.
Но, переполненное энергией Люс, стремилось все дальше и выше, не могло оставаться на месте,
Слишком активные объятия Эммы уже тяготили Люс. А Эмма не понимало, почему Люс отстраняется.

Эмма увядало с каждым днем, и в конце концов совсем усохло, и упало.
А Люс, утратив объятия Эммы, на миг потерялось в опустевшем пространстве.

Но свежий ветерок ворвался в сад, качнул густую поросль кустарника, и пробежался по стебелькам высокой травы.
Солнечный луч подхватил мелодию ветра, и сыграл на тонких веточках дерева, как на струнах арфы, волшебную музыку.
Ожили и закачали головками желтые одуванчики.
Огромный рыжий кот, повисший на заборе, издал из чрева протяжный зов любви.
И Аве сказал Слово.
И Слово Было Жизнь.