Когда солнце не взойдет. Глава 23

Правда не ставит точку, она вырывает страницу. И ты либо останешься в пустоте, либо начнёшь писать с самого начала. Ведь только когда всё рушится и разбивается вдребезги — ты видишь, что изначально было построено на песке.

Дэн смотрел в конец коридора, где в полумраке дрожало тусклое, едва заметное свечение непонятного происхождения. Казалось, сама темнота отступала перед чем-то древним, могущественным и таинственным, будто приглашая познакомиться поближе. Мелодия — вязкая, тягучая, как дым после сгоревших воспоминаний, продолжала все глубже проникать в сознание и звать его за собой. Она обволакивала слух, залезла под кожу, и в каждом её звуке чувствовалась тревога — не внешняя, а глубинная, та, что затаилась внутри него самого. С каждым её аккордом он ощущал, как нечто потерянное и важное медленно поднимается из темени забвения, чтобы наконец потребовать ответа.

— Я пойду и загляну за дверь первым. Вам двоим, возможно, было бы лучше переждать в какой-то комнате, — неуверенно сказал Дэн, ощущая ладонью как нагрелась рукоять собственного меча. Он будто предчувствовал будущую атаку, хотя не понимал, что может стать источником.

— Дэн, признаюсь честно — в наибольшей безопасности я чувствую себя только рядом с тобой, — уверенным голосом отозвалась Ксюша, обвив его локоть своей теплой рукой. Его сердце сжалось от нежности и тревоги одновременно — что если он не сможет защитить ни ее, ни Марину, которую доверил ему Костя?

Выждав ещё несколько секунд в надежде на какое-то озарение свыше, Дэн кивнул девушкам и двинулся вперёд.

Страх не пришёл внезапно — он поднимался в нём постепенно, как болотная жижа, в которой застревали мысли. Руки похолодели, в горле запершило, и ему начало казаться, что если он сделает ещё шаг, что-то изменится навсегда. Что за той дверью — не просто источник звука, а сам ответ на главный в его жизни вопрос — кто стоит за этим всем?

Подойдя к большой мраморной двери, которая оказалась перед ними быстрее, чем ожидалось, его  ноги налились свинцом. Он стоял, стиснув зубы, и в какой-то момент даже захотел повернуть назад. Оставить всё — эту тьму, эту музыку, замок, память, самого себя. Просто исчезнуть. Стать кем-то другим. Тем, кто не должен идти туда.

— Кукольный театр, — хрипло прошептала Ксюша, указав не старую табличку над дверью. Марина рядом шумно выдохнула и тоже схватила Дэна за руку, даже не пытаясь скрыть дрожь.

— Кукольный театр в заброшенном замке? Ну, наконец-то что-то милое! Осталось только чаепитие с привидениями — и вечер удался, — неудачно пошутил он, с трудом выдавив кислое подобие
 улыбки. — Надеюсь, хотя бы билеты бесплатные. Или, как говорится — душой расплатиться?

Как и ожидалось — лица девушек даже не дрогнули. Дэн со свистом выпустил воздух и тронул покрытую ржавчиной ручку. Тягучий скрип на секунду заглушил мелодию, напоминая звук из преисподней, и дверь медленно отворилась.

Неожиданно их встретила тишина —  такая глухая, давящая, что на миг даже мелодия, доносившаяся до этого из глубины, показалась Дэну лишь галлюцинацией. Воздух внутри был тяжёлым, застоявшимся, словно ним веками никто не дышал. Пахло пылью, плесенью и чем-то ещё — еле уловимым, но до ужаса неприятным, как запах старых костюмов, впитавших чужие жизни.

Помещение оказалось просторным, с высокими потолками и чёрными, как ночь, стенами. Острые, вытянутые окна, похожие на глаза, пропускали внутрь слабое фиолетовое свечение, от которого всё казалось ирреальным — как будто они ступили в сон, чужой и тревожный. Свет ложился рваными тенями на крошечную сцену в центре зала. Занавес свисал подранными клочьями вниз, будто кто-то сорвал его в спешке, и теперь он беззвучно трепетал в пустоте.

Перед сценой стояли детские кресла — низкие, пыльные, выстроенные в идеальном порядке, как будто зрители вот-вот должны были вернуться на свои места.

На сцене, в глубине темноты, стояли фигурки — марионетки. Их тонкие деревянные тела покрылись трещинами, головы висели на боку, а ниточки свисали, как порванные жилы. В одном углу валялась сломанная рука, рядом — черный , будто обгоревший кусок бархатной занавески, чуть дальше —рассыпанные по полу облупившиеся бусины и кукольная голова с пустыми стеклянными глазами.

У Дэна по спине пробежал холодок. Сердце билось глухо, как в замкнутом ящике. Ему казалось, что весь этот зал смотрит прямо на них. Как будто пустые глаза кукол, едва освещённые сумраком, с интересом следили за каждым ихним движением.

И вдруг, как холодный укол в затылок, его пронзила ещё одна вспышка памяти — такая яркая, что на миг он перестал различать, где заканчивается реальность и начинается сон. Конечно! Он уже был здесь, видел этот зал — в тусклом, болезненном свете и тяжёлой тишине, наполненной призрачными тенями. Он помнил сцену, помнил куклы в изломанных позах, помнил музыку — ту самую, которая звучала еще мгновение назад, помнил атмосферу загадочности, которая в детстве не пугала, а скорее завораживала. Сейчас же, найдя свое место в реальности, все носило совершенно иную, зловещую окраску.

Дэн минуту не мог нормально дышать. Всё внутри сжалось от ужаса, каждая клеточка в теле отзывалась паникой, но разум, вопреки этому, оставался странно ясным, как будто само место вплетало ему в сознание обрывки памяти, чтобы он побыстрее вспомнил и перестал гнушаться каждого нового открытия.

— Значит, и это тоже? — тихо спросила Ксюша, сжав его руку, но Дэн и без пояснений понял, что она имеет в виду новую вспышку воспоминаний.

Он молча кивнул и нерешительно ступил шаг вперёд. Где-то в глубине сцены что-то щёлкнуло — хруст дерева, как если бы одна из кукол пошевелилась. А затем, случилось то, к чему они, казалось, совершенно не были готовы.

В глубине сцены вспыхнул тусклый свет — слабый, будто от одинокой свечи, мерцающей в темноте, как отголосок забытых снов. Он очертил контуры старого пианино,  наполовину скрытого в тени, и слабое сияние легло на его потрескавшийся корпус, будто подчёркивая ужасающую древность.

Дэн застыл — он не сразу осознал, что вместе со светом вновь зазвучала музыка: медленная, обволакивающая, с затаённой печалью и угрозой, что звучала между нот.

За пианино сидела марионетка. Её деревянное тело выглядело хрупким, иссечённым мелкими трещинами, как у старинной фарфоровой куклы, что вот-вот рассыплется от малейшего прикосновения. Лицо было пустым и безликим, но в этой неподвижности таилось что-то тревожное, почти осознанное. Пальцы касались клавиш с пугающей грацией, будто принадлежали живому человеку.

Нитки тянулись вверх в черноту и дёргались плавно, словно кто-то, спрятанный за завесой мрака, управлял этим представлением с потусторонним терпением. Каждое движение было отточено, как у танцора, заучившего танец страха.

Дэн чувствовал, как мороз ползёт по позвоночнику вверх, сдавливая горло. Его дыхание стало неглубоким, как будто сцена сама вытягивала из него воздух. Ксюша больно схватила его за руку, пытаясь оттянуть назад, а Марина глухо вскрикнула. То, что они видели сейчас, уж больно напоминало кадр из очередного фильма ужасов. Это не был ни монстр, ни призрак, ни игра воображения. Это было что-то гораздо хуже — осознанное и дающее отчёт своим действиям. Марионетка за пианино подняла голову. Скрипнули нитки, затрещало дерево, и лицо, до этого безжизненное, застыло в искажённой пародии на улыбку. Не меняя положения тела, она будто смотрела прямо на них.

В груди у Дэна что-то взорвалось — ярость, острая и ослепляющая, вспыхнула, как пламя. Внутри не осталось места для паники и страха — лишь гнев, хищный и переполняющий, как будто сама сцена оскорбляла его своей жуткой игрой. Он вырвал руку из хватки Ксюши, поднял меч, и металл отразил дрожащий свет сцены.

— Хватит! — прошипел он голосом, решительным и срывающимся одновременно, и бросился вперёд.

Пол под ногами застонал, как будто зала не существовало — только сцена и тьма. Его шаги отдавались глухим эхом где-то сверху, а каждая секунда казалась растянутой, вязкой.

Меч Дэна, как вихрь, дугой разрезал воздух, и тонкие нити лопнули одновременно — со звуком, будто кто-то резко вырвал струны из невидимой арфы. Марионетка обмякла, рухнула на клавиши, выдав глухой, фальшивый аккорд. Нити продолжали свисать с потолка, но теперь они шевелились сами по себе. Тянулись, как живые, в поиске… чего? Его?

Он вскинул голову. Над ним зияла тьма — густая, как нефть, и где-то в ней, за гранью зрения, шевелилось нечто. Невидимый кукловод. Он чувствовал его — как присутствие за спиной, как взгляд, что давит между лопатками.

— Кто ты? Покажись! — крикнул он в темноту. — Я знаю, ты здесь!

Сцена будто вздрогнула. В ответ послышался лёгкий шелест, как если бы что-то ползло по потолку — не существо, нет…что-то страшнее.

Дэн словно обезумел. Он резко рванулся вперёд и одним ловким прыжком взлетел на рояль. Ногой отшвырнул марионетку — и она рассыпалась, как пересохшая скорлупа, будто держалась только на воле чужого желания. Щепки, кусочки дерева и обрывки треснувших пальцев разлетелись по клавишам и осыпались на пол.

Он вскинул меч и, не раздумывая, ударил в темноту над собой — в ту самую черноту, что тяжело дышала сверху, словно в ней пряталось что-то огромное. Лезвие рассекло воздух, будто вспороло плоть ночи… и тут же его отбросило назад. Невидимая сила ударила в грудь с яростью урагана, и тело, будто вырванное из сцены, полетело вниз. Он рухнул спиной прямо на детские стулья и перевернув их, ударился об пол — больно, тяжело, с хрипом вырванного дыхания.

Сзади послышался вскрик девушек и их быстрые шаги по направлению к нему. Его тотчас схватили за локти и оттащили назад, будто что-то или кто-то напугал их впереди — тот, кого Дэн ещё не успел разглядеть.

А затем он увидел это...

Из тьмы над роялем медленно опускалось нечто — как будто кусок самой темноты отклеился от потолка и сползал, как капля густой смолы, вытягиваясь и приобретая очертания. Контуры становились всё более различимыми: плечи, шея, длинные руки, словно из чёрного воска. Там, где должно было быть лицо — зияющая маска пустоты, а вместо глаз — провалы, что втягивали взгляд, как воронки.

Фигура замерла у рояля. И даже не касаясь клавиш, изнутри инструмента раздался глухой, ползущий по нервам звук — как если бы сам мрак начинал играть свою партию.

Дэн откашлялся и попытался выпрямиться, отстраняя подальше Ксюшу и Марину, которые, очевидно, получили уже силы, но толком ещё не поняли, кто их противник. Подхватив меч, что упал недалеко, он тут же встал в боевую позицию, обострив восприятие, как хищник перед прыжком на добычу. Пол под ногами казался зыбким, как настил над пропастью, а воздух — тяжёлым, гулким, будто сама сцена стала пещерой, наполненной дыханием чего-то исполинского. Он смотрел вперёд и не мог отвести взгляда. Не потому что не хотел, а потому что тьма смотрела на него в ответ.

То, что сползло с потолка, казалось, не имело тела и четкой видимой оболочки. Это была сама суть кошмара — будто сгусток чужой воли, что излепил из мрака подобие тела. Его очертания были зыбкими, как отражение в чёрной воде: тонкие изогнутые руки, скрученные плечи, и лицо… нет, не лицо — зияющая воронка, безглазая и безликая, но в ней Дэн чувствовал взгляд. Острый, внимательный, голодный...

Он запомнил этот ужас. Узнал его сразу, на каком-то глубинном, зверином уровне. Всё в нём замерло, как тогда, когда они только поднялись на второй этаж и узкая дверь распахнулась сама по себе, как пасть, выпустив давящее присутствие. Тогда страх ударил в грудь мощным разрядом молнии и побудил сбежать без оглядки, не стремясь к более близкому знакомству.

Сейчас это чувство вернулось. Как будто существо ловко и незаметно переместилось в пространстве, создав новую импровизацию кошмара с новыми декорациями,
но с тем же зловещим замыслом — довести до предела, загнать в угол, снова пробудить тот первобытный ужас. Теперь это был новый кошмар, но режиссёр тот же. Всё здесь — сцена, фиолетовый сумрак, пыль на клавишах, марионетка, рассыпанная у ног — было частью тщательно выстроенной пьесы, цель которой одна: снова столкнуть его с той самой гранью, за которой уже не страх, а безмолвное, неминуемое уничтожение.

И оно двинулось... Прежде чем Дэн успел выдохнуть, из темноты вырвалась волна — мощная, темная, как всплеск чернил на воде. Она закружилась в воздухе и метнулась в сторону Ксюши с такой немыслимой скоростью, что та даже не успела  вскрикнуть — лишь сжалась от ужаса, прикрываясь рукой, будто это могло спасти.

Дэн нутром ощутил, что сила, которая пришла к девушкам, когда ему грозила опасность, так же стремительно их покинула, стоило ему вскочить на ноги. Отчаяние заполнило рассудок наравне с яростью, которая готова была разнести все вокруг в клочья. Только сейчас он в полной мере осознал, насколько это несправедливо — не давать никакой защиты охранникам,  будто их жизни ничего не значат. От этого осознания гнев в нем разрастался с такой силой, что казалось, даже воздух вокруг трещал от напряжения.

На мысли не было времени. Дэн бросился вперёд — между Ксюшей и тьмой, между жизнью и той безликой пастью, что уже раскрывалась. Сгусток черноты нёсся с шипением, изгибаясь, как ожившая плеть. Каким-то внутренним чутьем Дэн понимал, что если это коснется Ксюши — она умрет. Сила в черноте скрывалась такая, что, казалось, любое живое существо от соприкосновения с ней не просто погибнет, а рассыпиться в пепел.

Сталь его меча вспорола ожившую тьму, как нож прорезает тонкий шелк, и черный сгусток тотчас взорвался облаком тени. Осколки мрака осыпались на пол, дымясь и шипя, словно живые. Мысленно Дэн поблагодарил кристалл за столь ценный подарок для битв — меч, способный отбивать даже самые мощные разряды энергии. Если бы не он — шансов у них бы не было никаких.

Новая вспышка уже неслась со скоростью света и Дэн разрубил ее раньше, чем успел о чем-либо подумать. Меч едва задел массу из тьмы, и чернота вздрогнула и рассыпалась, растворяясь в воздухе, как пыль. Краем глаза он увидел, как Ксюша, прижавшись к стене, держала в руках свою заострённую палку и с трудом сдерживала приступы дрожи. Ее силы ушли, едва не сделав ее жертвой черного нечто, угроза от которого ощущалась сильнее, чем от чего либо еще. Марина, увидев, что к ней так же летит черный сгусток тьмы, подняла руку, но Дэн так и не успел понять, зачем, грубо оттолкнув ее за первый попавшийся манекен.

Он понимал, что не имеет права ни на один промах, ни на одну ошибку. Если он замешкается хоть на долю секунды — это будет конец. Для девушек — физической жизни, а для него душевной.

Новые сгустки надвигались с разных сторон, а фигура на сцене, казалось, содрогалась от приступов хохота, наблюдая, как Дэн даёт им отпор. Он бросался навстречу новым атакам, сжимая рукоять до онемения в пальцах, до помутнения перед глазами, будто вступил в бой с самой смертью. Блики стали мелькали в темноте — хаотично, словно отблески молний, высекающих искры из самого воздуха. Черные сгустки рассыпались в пыль, коснувшись его оружия, но через секунду создавались новые.

Его скорость возрастала с каждым движением, словно сама ярость влилась в кровь, вытесняя страх, усталость и боль. Тени, что расползлись по залу, метались к девушкам, вытягивая к ним свои тонкие щупальца из кусков мрака. Они хищно тянулись сквозь воздух, чувствуя их пульс,  дыхание и  уязвимость.

На сцене, как будто скрученная из самого зла, по прежнему  возвышалась черная угрожающая фигура — огромная, безликая, с интересом наблюдающая за каждым взмахом его меча. Дэн понимал, что все это действие — лишь фон, декорации, разменные фигуры в игре. Пока это существо стоит на сцене и изливает из себя тьму, словно жертвоприношение страху — у него нет ни единого шанса. Он может отбивать атаки, защищая девушек, сражаться до полного изнеможения, но черные волны будут появляться снова и снова, вырываться из ниоткуда, рваться к ним, как алчные тени, что не знающие сталости. Но именно на сцене их источник и сердце. И именно его он должен каким-то образом уничтожить.

С этой мыслью в груди что-то щёлкнуло — нечто внутреннее стало ледяным, безжалостным, как клинок, кованый не из металла, а из решимости — из той последней, крайней грани, которую переступают не ради себя. Дэн, с неестественной для себя скоростью отбил все атаки и поддался вперёд — сначала один шаг, потом второй, и с каждым новым он чувствовал, как всё внутри собирается в узел, как будто сам становился оружием.

Он больше не слышал испуганные вскрики девушек за спиной, не чувствовал, как что-то царапает кожу — может, осколки взрыва или тени, что пытались остановить его. Всё это было где-то далеко, за стеклом. Сейчас был только он — и это существо на сцене — исчадие без лица и формы, которое изливало темноту в пространство, как дирижёр, что водил палочкой по беззвучной партитуре ужаса.

Убив в себе все мысли, сомнения и страхи, Дэн летел к существу, как стрела, выпущенная из самого сердца шторма с одной единственной целью — уничтожить этот черный безликий источник. Сквозь вихри черноты, сквозь попытки сгустков сбить его с ног, сквозь треск и злобный хохот, эхом разносившийся по залу, и даже сквозь свое второе «я», которое продолжало изнывать от страха и сомнений.

Удар. Его клинок, пульсирующий в руке огненной болью, вошёл в чёрное тело не с тем звуком, что он ожидал. Не было ни хруста, ни визга — только глухой всплеск, как если бы он вонзил его в саму ночь. Мгновение — и всё вокруг ослепительно вспыхнуло: белый свет разорвал тьму, а фигура, как марионетка с обрезанными нитями, резко изогнулась, задрожала и рассыпалась, не оставив ни плоти, ни пепла.

Тишина настала не сразу — она словно стелилась по сцене, как лёгкий туман после шторма, когда уже не веришь, что всё действительно законилось.

— Быстрее, уходим! Оно скоро... вернётся, — сорвавшимся голосом прохрипел Дэн, оглядываясь на девушек, которые уже бежали к нему. Дважды повторять не пришлось.

Спустя мгновение они уже мчались по коридору, петляя между теней, где углы казались глубже, чем должны быть. Мертвые комнаты проносились мимо, как кадры старой выцветшей пленки — с запылённой мебелью, косо висящими картинами, разорванными занавесками, тронутыми плесенью... Мрак прижимался к стенам, как живое существо, и в каждом зеркале, каждом темном углу Дэн чувствовал взгляд — тот самый, безглазый и хищный. Ужас не отпускал: он больше не гремел и не кричал, а просто сидел внутри — тихий и липкий, шепча на ухо, что всё это было лишь отсрочкой.

За спиной то и дело вспыхивали звуки — то ли вой, то ли искажённый хохот, будто сама тьма насмехалась над их бегством, играла в догонялки, не спеша и зная, что рано или поздно всё равно настигнет. Казалось, существо не преследовало их напрямую, а выбирало другие пути — сквозь зеркала, щели в стенах, сквозняки и тени. Оно могло возникнуть снова в любой точке, куда бы они ни добрались, возродиться из куска тьмы, из капли страха, даже из их собственного дыхания.

— Быстрее! Нужно спрятаться куда-то! Комната или спальня — что угодно!

Иногда, на долю секунды, Дэну чудилось, что краем глаза он замечает что-то — движение, отблеск, лёгкий перекос в воздухе — и сердце срывалось с места, готовое вступить в новый бой, но каждый раз это было ничем, только тем самым «почти», от которого волосы шевелились на затылке, и шаг ускорялся безо всякой воли.

«Разве ты убегать от меня должен? Разве не я давал тебе подсказки во снах, которые ты легко забывал? Разве ты не хочешь узнать правду, избранный? Разве я тебе враг?»

Голос, словно из глубин сознания, звучал в голове навязчивым эхом. Дэн понимал, что его не слышит никто, кроме него. Он был добрым и спокойным. От него веяло чем-то светлым и успокаивающим, будто этот некто пытался достучаться до его истинного понимания.

Вот только Дэн знал — то, что пряталось за узкой дверью, а затем возродилось в кукольном театре, то что хотело уничтожить его друзей и в тоже время шептало сейчас на ухо —  одна и та же сущность.