Цитаты из повести Дело номер 23

А её дневники... То ли написанные от одиночества, то ли от отчаяния, целые книги, тома, повествующие о событиях долгих пятнадцати лет. Собственно, она как начала однажды их писать, в январе, так и закончила только со смертью... Преданность делу, ещё один вид творчества? Скорее нет, это грустное и жестокое одиночество. (...) И кляксы, которым уже много лет, так жутко смотрелись на выцветшей жёлтой бумаге!

А много ли нужно уже надломившейся душе?

Вопросов становилось всё больше, с каждым днём и листом. Но это не отталкивало, а наоборот втягивало и подогревало интерес ищущего.

Искать практически нечего, не из чего. Но надо идти, продолжать...

Что ж выходит, чем страшнее человек – тем о большем его «свете» говорят такие же, как он сам?

(...) В университете произошла не менее непонятная ситуация. Или понятная? Более, чем... Зависть. Зависть – вот ответ на любой из всех возможных и невозможных вопросов!

Бывали у него, как и у всех, конечно, перемены настроения, бывали проблемы, но, кажется, в последний год, когда их было побольше, даже тогда он выглядел заметно спокойнее. Или это время всегда так сильно меняет людей?

Ему попался весьма красивый наивный стишок о море. Природа... Удивительная в любых строках, даже ребёнка!

Как знать, может эта девчонка – через десять лет наш новый Пушкин? Только, конечно, другая. Как знать...

Эта боль обязана кончиться, иначе она станет вечной.

...Нет, для «невезучести» смерть – это всё-таки слишком!

Чувствование сердцем появилось у него давно. Это было что-то среднее между трансом и погружением в музыку, когда, даже среди городского шума, он одевал наушники и пытался вслушаться в этот мерный или наоборот испуганный звук. Что-то подсказывало, на интуитивном уровне, что подобная реакция будет самая правильная, и точно магическим образом это всегда было так.

(...) Конечно, прошло много лет, но это не повод так измениться!

Не все всегда набрасываются с непрошенной критикой. Прошло то время, когда оскорбления говорили в лицо... А жаль. Хотя иногда это слишком жестоко. Всё жестоко, что причиняет боль и доводит до смерти.

Смерть – очень часто результат травли. Это – её «логичный» конец...

Дэвид поражался, почему, из-за чего же, при таких, скажем прямо, неудачных отношениях с этими «друзьями», племянница продолжала с ними да ещё всеми общаться? Ответ напрашивался только один – потому, что искала среди тысяч того единственного, кто всё поймёт. Но искала не там или не в том времени, боялась пройти мимо и не найти. Она думала с уверенностью. И потому, увы, именно так и случилось...

К чему просьба рассказать, какой у неё стиль? Ведь дело ни в коем образе не в книгах, не в творчестве – зависти нет дела до уровня автора, она и не в состоянии его полностью оценить.

Я всегда жалела о том, что не умела придумать вовремя резкий остроумный ответ, от того втягивалась в разные беседы и увязала в них всё глубже и глубже. (...) Эх, жаль, что умные ответы приходят, как идеи, на следующий день, но завтра они бывают часто не нужными...

Почему так много обмана? Почему именно Эмма? Что сделала она этой Андреевой? Или не ей, а всем?.. Точно вырастила Крылья, и это бескрылая толпа вокруг подняла свои страшные головы и увидела Их...

Не раб тот, кто не считает себя рабом. (...) Не раб даже тот, кто в кандалах и подвале, если за спиной у него нимб или Крылья.

У популярности, как известно, минимум две стороны, а у травли всегда только одна.

Лучше не писать совсем, чем множить некачественные тексты.

Как два разных человека. Маски. Это те самые маски, которые они так легко меняют. И как же им (людям) верить после этого, где настоящая правда, а где фальшивка?

Глупые советы, бесполезные пустые разговоры, неверие, упрёки или оскорбления... всё это не проходит бесследно, особенно у юной и тонкой души.

Доведённые до конца, никогда не являются самоубийцами!

Всё больше штормит ярко-чёрное море,
Всё круче его скалы стали с годами,
Всё больше отчаяние чайками вторит,
И бездна давно пролегла... между нами.
Оно не простит никому своей боли,
И я не прощу то, что сделали люди.
И чёрные тени пусть смоются кровью,
Лишь так справедливее будет.

Так много всего изменилось с годами...
Так много уже... сожжено...

Мама ещё пристала со своим любимым страхом общественного мнения, говорит, будто весь город скоро будет знать о том, какая Эмма «больная на голову». Но городу всё равно! И как она этого не понимает?

Где правда, где ложь, всё переплелось, а родители отказались написать заявление в полицию – никому ничего не надо, когда оно их не касается.

Завтра... Нет, лучше сегодня же!

И всё-таки травля намного более страшное явление, чем многие могут представить...

Школа – это достаточно много лет.

Сложилось впечатление, что все недруги были связаны друг с другом, и связывала их не одна школа или класс. А она. Будет очень громко сказано, но кажется, скорее их объединила Эмма – на почве бессмысленной ненависти к себе, беспричинной и постоянной травли. Но складывалось ещё и другое впечатление, что-то дядя всё же упускал, чего-то не знал. Чего-то или кого-то. Всё намного больше, чем просто «не такая, как все».

(...) Зная всё это, девушка никак не отреагировала на своего нового знакомого и тогда, когда спустя два года после экзамена, он захотел с ней встретиться вживую. Зачем-то согласилась... Почему? Об этом в дневниках не написано. Договорилась. Видимо, от одиночества... от него случилось так много всего...

(...) Она (бабушка) стала склонять врача к тому, что это не депрессия, а «шизофрения». Ведь она тоже врач, ей «виднее».

(...) Она странные вещи говорит, ей люди не нравятся, - сказала тогда бабушка психотерапевту.
- А кому они нравятся? Сильно они нравятся вам?

Подростковая травля, к сожалению, происходит в каждом классе каждого города и каждой страны. Если даже не чаще...

(...) Я уже не помню толком, о чём мы болтали, воспоминания давно перемешались и потерялись; сейчас не могу понять, почему и зачем мы общались, если она сразу была такой, от одиночества, что ли… Да. Наверное, от одиночества. Я была согласна на всё, лишь бы только не одна, как всегда, это и стало ошибкой.

Прикрывается тем, что давно знакомы! Какое давно?! Разве знакомство – дружба? Разве несколько писем, дней переписки – это общение? Смешные картинки и мемы – это друзья?

Во снах многое наоборот, но что наоборот именно в этом?

Запутанные дела (детективы) случались интереснее любого придуманного человеком романа, но они имели также свои особенности... Очень разные аудитории... и уже совсем не придуманная, а наоборот настоящая боль и смерть.

(...) А может, и не было никого, это такое стечение обстоятельств, психологический закон жертвы, сильного и слабого в любом коллективе, ведь жертва есть везде, в каждом... закон природы... Эмма просто не встретила того, кто бы мог заменить её? И ей просто... не повезло? ...Нет, для «невезучести» смерть – это всё-таки слишком!

(...) Язык. Точно на двух языках. В переписках с Эммой – всегда нервная, но в целом обыкновенная, в переписках с другими – сплошная грязь, пошлость и мат. Точно не ради того, чтобы тянуться к свету. Или тьма победила... Жаль, не перетянул свет.

Почему сейчас Кацуми опять матерится: раздражающая тема или настоящее лицо? Это нельзя скрыть... Намеренно такую маску одеть – она прирастает.

(Она) призналась, ушла на сторону врага по причине: «Что ей оставалось делать?» Нет, не так решают ссоры подруги, тем более подруги, если придираться к словам!

(Она) пребывала явно не в том состоянии, чтобы изложить всё без ошибок. Да и ошибки ли это – недописки, сомнения, намеренная забывчивость?

(...) Скорее она просто врала. Претворялась, что хочет дружить, а сама собирала информацию, потом показала своё лицо. Для чего, какую и с какой целью? Это – уже вопрос второй. И было в этой скорости что-то пугающее. Одним днём... Или так всегда и бывает? Почему-то в большинстве случаев так.

Те, что усиленно скрывают о себе информацию, нередко сливают данные случайным образом.

(...) Снова похоже, на это были свои причины, кроме лени и «быстрого» времени – оно всегда есть, когда есть желание или необходимость.

Почему среди читающих или пишущих так много агрессивных и двуличных людей? Это ведь никак не влияет на факт создания. И тем не менее всем хочется что-то делать, творить. Но оценивать при этом только своё, себя.

Как найти, не зная совсем ничего? Как понять, кто из трёх миллионов пользователей – это она? И потом, ведь Эмма искала тоже. Не может быть, чтобы она не нашла... Она знала куда больше, чем описала в листах. Или как раз поэтому упустила?..

(...) За что? Куда катится этот мир? Или скатился давно ко всем чертям... был бы нормальный – такое не происходило бы сплошь и рядом.

К сожалению, в наше время, если ложь красиво упакована и правильно подана – она становится очень «правдивой», в неё сложно не поверить, но это не оправдание для предателей, скорее ещё одно доказательство того, как глупы люди и как легко такими управлять. Им даже не надо дёргать за ниточки, сами пойдут и всё сделают, и будут уверены, что это они приняли решение, а не им указали на него.

Вот она, убийца, сидит передо мной, ест, ходит по улицам, учит детей... и никто не может в толпе подумать, понять, кто же она на самом деле. Как же так, разве это возможно? (...) Все кругом врали, один другого хуже! Разве такое возможно? Да как такие могут ходить по земле, среди нас, рядом с нами? Смотреть на нас, улыбаться, как будто ничего не происходит, как будто они ничего не делали. Кто же они? Разве можно их назвать людьми после этого?

(...) С другой стороны, кому и зачем это нужно? Так же, как и зачем убивать...

Надо... Так много всего... И почему все самые важные мысли приходят не сразу, а после?

Не я жестокая. Я хочу всего лишь отдать им свои непрожитые годы и свою боль. А потом... потом... Я хотела бы, чтобы ничего этого со мной не случалось, забыть всё и родиться кем-то другим, но, если уже так нельзя, хотя бы знать, что смерть моя и короткая жизнь, и труд мой был не напрасен!..

Её настоящее имя – придуманный самой себе псевдоним.

Прощение – слабость, а глупые люди
Хотят видеть милость в великой природе.

Прощение – слабость, а глупые люди
Хотят видеть милость в великой природе,
При этом на море с бутылками ходят,
Как дань своей новой придуманной моде.
Они разучились всему удивляться,
Но ждут от природы хвалы и восторга.

(...) Все, кто слышал подобное, считали слова погибшей глупыми шутками, истериками и сценами, и не воспринимали всерьёз. А жаль. Думали, что много драмы не может быть, а она ещё как бывает...

Так уж вышло, что благодаря этой истории, Дэвид понял, его удалённая работа с продажами – это совсем не его, и он просто обязан вернуться обратно к расследованиям. Теперь он откроет своё детективное бюро и, наконец, будет заниматься тем, что умеет лучше всего. Теперь он чувствует это, а раньше... тогда, знать, не пробил час.

В то, что вокруг нас ходит так много психически нездоровых людей и убийц, поверить сложнее всего... Присмотритесь внимательно в лица тех, кто вас окружает в магазине, транспорте, просто на улице; может, этот человек, который так мило улыбается продавщице мороженого, сегодня на завтрак уже убил одного «иного», а может, и нескольких? Уже давно это следует принять как данность. Если только подобное можно когда-нибудь принять...

Но даже полное прозрение и прощение не спасло бы её (убийцу) от уже сотворённого прошлого, которое ни ей, ни другому не изменить. И даже новое будущее не всегда в силах перекрыть совершённые не сегодня деяния.

Наши дела всегда имеют последствия в будущем.

(...) ад кончен. Теперь конец уже близок, и правда-справедливость тоже близка!

Теперь уже поздно, но… будет ещё хуже, если и вовсе не разобраться с этой историей.

Доведённые до отчаяния, никогда не могут являться самоубийцами! Не могут!

Страшная месть настигнет каждого, кто выбрал путь убийцы... Но будет ли этого достаточно, чтобы искупить вину, или нет?