Перенапряжение на Воскресение

или Почему нельзя скрещивать фазу со временем.

На рассвете пятницы, в 06:66 загробного времени, в Главной Комнате Контроля Вечности раздался звук, которого боялись даже в Аду. Это был не гул трубы архангела. Не гром вселенского краха. Нет. Это был тревожный "дзинь" старого счётчика воскресений, который молчал со времён Лазаря.

Он дзинькнул. Потом ещё. А потом начал звенеть, как звонок в советской школе на перемену.

— У нас массовое самовоскресение, — мрачно сообщил Люциферов К.К., протирая крылья валерьянкой. — Без регистрации. Без пропусков. Без оркестра.

— Откуда? — спросил Уриил (Исполняющий), уже не удивляясь ничему, кроме того, что ещё никто не сгорел.

— Из Хроно-Щитка. Пошло перенапряжение. По линии «время-жизнь». И понеслось…

— Это значит, что…

— Да, — кивнул Люциферов. — Люди воскресают, Иван Петрович. Сами. Без уведомления. Прямо из Мертвого Фонда.

— А сколько?

— По последним данным: 4238. Включая двух египетских жрецов, одного философа, трёх поэтов и сотрудника ЖКХ из Тулы. Последний уже подал в суд на Бога за незаконную смерть — и потребовал перерасчёт по тарифу.

— Срочно в Хроно-Подвал! — скомандовал Уриил.

Туда отправили бригады загробной помощи. Брюквин – старший по электрочасти. С ним — Коля, молодой стажёр, недавно переведённый из сектора "Песни и Ностальгия". Коля был бодр, романтичен и почему-то в шапке-ушанке. Самое неприятное — его стихи в загробном пространстве иногда материализовались. Стоило ему прошептать строку про «искры вдохновения», как ближайшая лампочка взрывалась. А уж рифмы на тему «время-ток» гарантированно плавили предохранители.

— Первый выезд, — сказал он, записывая в блокнот. — Так волнуюсь! А вдруг мы встретим Машину Времени? Или Архив Предназначения?

— Слушай внимательно, — хмуро сказал Брюквин. — Там темно. Там опасно. И если видишь что-то блестящее — не трогай. Это, скорее всего, прошлое. А оно мстительное.

Хроно-Щиток находился между «Уже Было» и «Никогда». Вход — через дверцу, заклеенную табличкой «Не беспокоить. Идёт Время».

Внутри – паутина проводов, пыль веков и старый шкаф с надписью «ЛИЧНОЕ. НЕ ОТКРЫВАТЬ. Г.О.ХРАНИТЕЛЬ».

— Кто сюда последний лазил? — удивился Брюквин, глядя на обугленные клеммы.

— По легенде… Никто. Всё было в штатном режиме. До сегодняшнего утра.

— Ага. А это что? — Иван Петрович указал на место, где фазовый кабель времени был аккуратно перекручен с контуром Жизни.

— Ну… — потупился Коля. — Я тут вчера был... У меня стихи родились про "нитку дней, вплетённую в ток". Я… как бы… вдохновился.

— ТЫ СКРЕСТИЛ ВРЕМЯ С ЖИЗНЬЮ?! — заорал Брюквин.

— Я думал, это метафора!

Пока Брюквин рылся в коробке с инструментом, из шкафа высунулась седая голова.

— Уходите… — прохрипел Г.О.Хранитель, древний завхоз Времени. — Я пытался их удержать… Но уже поздно… Прошлое прорвало… И Будущее… тоже немного…

— Где? — спросил Брюквин.

— За шкафом. Там портал. Через мультивременной рубильник.

— Потрясающе! — восхищённо сказал Коля. — У вас здесь… портал?

— Нет, — сказал Брюквин. — У нас тут утечка.

За шкафом действительно был люк. Под ним – туннель. В нём — мерцающее нечто, через которое просачивались тени: то динозавр, то философы в тогах, то мужчина с ноутбуком, восклицающий: «А что, я уже умер?!», то кандидат наук из 1987-го, который всё ещё защищался перед комиссией.

В центре всего — вспученная катушка времени, иссиня-мерцающая, с надписью «Сделано в начале времён».

— Нужно разомкнуть цепь, пока не пошёл обратный поток жизней! — скомандовал Брюквин. — Коля! Подай мне отвертку. И не пиши стихов!

Но Коля всё-таки написал четверостишие, от которого катушка взвыла, а в углу родилась миниатюрная радуга с подписью «от редакции». Брюквин шлёпнул его гаечным ключом.

— Прости. Музой накрыло.

С последним щелчком — тишина. Портал закрылся. Счётчик воскресений замер. Из шкафа вышел Г.О.Хранитель и вручил Брюквину накладную на хронозатраты.

— Ну, мы всё… — начал было Коля.

— Нет, — перебил Брюквин. — Мы починили. Но не исправили.

— А что исправить?

— Причину. То, что у нас в Отделе Света поэтов берут без допуска. И что инструкции никто не читает, потому что они написаны шрифтом Апокалипсиса.

Позже на собрании Люциферов сказал:

— Брюквин, ты опять нас вытащил. Молодец. Только… ты там фазу не перепутал?

— Нет. Но… Будущее слегка искрится. Возможно, через год Земля изобретёт самовоскрешение. Я оставил предохранитель. На случай повторной глупости.

— А ты уверен, что глупость — не вечная?

— Нет. Но предохранитель — вечный.

На доске объявлений появилось:

ОБЪЯВЛЕНИЕ:
Поэтические вечера в отделе временно отменены.
Поэзия допускается только при наличии технической документации и заземления.

Брюквин, устало поправив комбинезон, пошёл в сторону душевой, где уже ждали новые заявки:

— Моргает лампочка у Пророка Исайи.
— Фонарь в Коридоре Отложенных Судеб вдруг светит красным.
— И где-то, в Кухне Судеб, включился тостер. Из него пошёл дым.
— А вдалеке снова послышался… «дзинь».