Поклонница французских романов

Адриан никого не любил. Впрочем, его подобными чувствами тоже не баловали. Кто он такой? Обыкновенный человек. Тихий, незаметный, одинокий мужчина шестидесяти пяти лет. Он не сочинил  бестселлер, не открыл новую планету, не побил мировой рекорд. Он никому не интересен. Ни одной живой душе не нужны его мысли,  его внимание и советы. Как в друге или в собеседнике, в нём не нуждаются. Если только как в дворнике. Хоть тут  пригодился. Людям нравится, когда во дворе чисто, когда есть скамеечки,  работают качели, подстрижены кусты. А кто за этим стоит, кто сметает мусор, убирает снег и опавшие листья, красит, ремонтирует - никого не заботит. Принимают как должное. По правде говоря, он и сам в друзья не навязывается и чужого  внимания не ищет. Адриан встаёт раньше всех, чтобы навести на вверенной ему территории порядок до того, как из открытых окон и форточек восемнадцатиэтажного дома-муравейника аппетитно запахнет кофе и гренками, станет слышен звон посуды. К этому времени он уже в своей квартире, пьёт крепкий чёрный чай и немного философствует.
Люди - всего лишь молекулы для огромной Вселенной, размышляет мужчина. Выйдет из строя одна, на её место тут же встанет другая. Мир не заметит. Как не заметил уход Бланки. Её нет. А по утверждённому миллиарды лет назад Богом закону, как прежде, сменяются времена года и время суток, реки впадают в моря, Земля вертится, а в  Большой Медведице всегда семь звёзд. И это ничем не изменить.
Когда-нибудь я тоже исчезну, думает Адриан. Навсегда уйду из этого большого и шумного мира. И вместе со мной исчезнет, растворится, не оставив следа, мой собственный маленький, в котором сейчас ещё присутствуют вещи, напоминающие о жене. Хотя о ней я буду помнить в любой точке света, не пропустив и дня...

              * *
Они познакомились в другой жизни. Когда деревья были большими, а они детьми. Адриану не нравилось гостить всё лето в деревне, но кто его об этом спрашивал? Бабушка заставляла пить тёплое молоко с пенкой, есть морковные котлеты, щи из крапивы и ненавистную гречневую кашу с луком. Говорила: полезно, витамины. А он всё заглядывался на соседний участок. С завистью и пуская слюни. За невысоким забором из крашенного штакетника росло грушевое дерево. По мере созревания плоды на нём всё больше толстели, покрываясь загаром на бочках, обращённых к солнцу. Адриан  представлял, как откусывает нежную белую мякоть, как ароматный и сладкий, словно мёд, сок наполняет рот, стекает каплями по руке. И где-то в августе, когда вечера стали темнее, он не выдержал и забрался в тот сад. И только протянул руку к своей заветной мечте, как услышал:

- Это поздний сорт. Зубы сломаешь. Пойдём, я покажу тебе спелую.

Незамеченная воришкой девочка, сидевшая у открытого окна, выбралась наружу и махнула Адриану узкой ладошкой:

- Ступай за мной.

Потом они долго сумерничали в её миниатюрном кукольном домике, ели чудесные сладкие  груши, восхитительное печенье из кукурузной муки и тихонько вели задушевные беседы, стараясь не разбудить спящего в деревянной кроватке  плюшевого зайца. Адриану было девять, Бланке - восемь.

После он стал приезжать в деревню вообще на все каникулы. Терпел допотопную бабушкину кулинарию ради встреч и общения с девочкой, которая его понимала. Они могли открыться друг другу,  как никому больше, рассказать о страхах, поделиться радостью, чувствами. Повзрослев, поженились. Жили счастливо, но недолго. Хотя для кого-то тридцать семь лет семейной жизни - это много. Другие за это время пять раз разведутся и снова женятся. А им оказалось мало. Не хватило. Не успели надышаться друг другом. Наглядеться, наговориться досыта не успели. Растратить отпущенную им с лихвой любовь.

У каждого из нас свой убийца. Старость, катастрофа, ошибка врача, несчастный случай. Бланку убила болезнь.
Нерастраченная любовь Адриана  превратилась в боль, и его разбитое сердце болит теперь каждым осколком. Вот уже третий год он тоскует по жене. Белый свет без неё не мил.

             * *
Мужчина, стоя на балконе с чашкой чая в руках, наблюдает, как то и дело распахиваются двери подъездов. Жители дома высыпаются наружу, словно цветные горошины из стручков, и разбегаются в разные стороны. Чуть позже выбираются на свет божий старухи, благоухающие  парфюмом прошлого века. Сбиваются в стайки, рассаживаются на лавочки, сплетничают. Старушечьи плечи покрыты ветхими шалями, тёплыми вязаными платками, выцветшими от давности лет палантинами. Хотя наступила весна и солнце согревает до самого сердца, обезболивает и усмиряет гнетущую тоску - печальную неизбежность одиночества. Видимо, недостаточно согревает.
Ближе к обеду двор пустеет. Адриан осматривает территорию: всё ли здесь функционирует так, как надо, подрезает разросшийся кизильник. Потом уходит в парк.

Парк огромен, можно заблудиться. Здесь почти одни златоногие сосны. Просеянный сквозь вечнозелёные кроны солнечный  свет ложится на землю множеством ярких бликов. Между кронами васильковое небо и облака - кружевные салфеточки. Одна из  сосен сварливо поскрипывает от лёгкого дуновения ветра. Неподалёку самозабвенно трудится дятел. Остро пахнет нагретой хвоей.
Адриан сворачивает на тропинку, что проходит по берегу небольшого озера. В ясный день вода в нём - чистый изумруд. В пасмурный - фиолетовый сапфир. Красота сказочная. Но настоящее колдовство можно увидеть осенью, когда после холодных ночей над поверхностью воды клубятся клочья тумана. Адриан вдыхает запахи леса, любуется, прислушивается к звукам, к пению птиц, неспешно шагает вперёд.

Какой же это одновременно безжалостный  и удивительный мир. Не отними он у меня Бланку, размышляет мужчина, он мог бы быть местом безграничного счастья. Теперь всё, что я могу от него принять, это недолгий покой для души и разума. Минуты безмятежности.
Есть ли те, кто дожив до самой старости, не имеют понятия о том, что такое настоящее горе? Кто без тревог, но с радостью ждёт завтрашнего дня и без печали вспоминает вчерашний? Возможно, кто-то очень одинокий: ни друзей, ни близких. Ведь о чужих не скорбят.

Возле озера, на одной из множества ажурных кованных скамеечек - Анна. Как всегда, с книгой. Поклонница французских романов. Часто тут сидит, даже в прохладные дни. Соседка Адриана. Чуть помладше его. Приятная, улыбчивая женщина. Носит изысканный аромат белой фрезии, элегантные пальто и закрытые платья. Его ангел-хранитель.

             * *
После ухода Бланки Адриана пугали встречи с людьми и возможные разговоры о случившемся. На словах все сострадают, но на самом деле испытывают облегчение от того, что не их коснулась беда. Неискренние соболезнования были ему безразличны. Он не ждал ничьей поддержки и не выходил из квартиры. Мужчина то плакал, то впадал в тяжёлое забытьё. Просыпаясь, надеялся, что случившееся было лишь страшным сном. Но это был не сон.
Образовавшаяся в его бытии пустота сжигала сердце и не давала дышать. Казалось, он выпил целую чашу яда. Отрава растеклась по сосудам, заполнила его изнутри до кончиков пальцев, вызывала мучительную боль в  каждой клеточке. Мужчина говорил себе: с этим надо жить, но не знал как.
Однажды, уткнув лицо в домашнюю кофту жены, он так горько разрыдался, что поверг этими звуками в ужас соседку. Адриан был вынужден открыть дверь, чтобы Анна прекратила давить на кнопку звонка. Женщина не подошла к нему, не обняла за плечи, не потребовала прекратить рыдания. Молча прошла на кухню, налила в чайник свежей воды, поставила на огонь. Потом заварила чай, добавила много сахара, сунула в его трясущиеся руки чашку, сказала:

- Пей. Это просто чай.

Она не произносила избитых фраз, не призывала вернуться к нормальной жизни, не стыдила, не уверяла, что время лечит. Словно чувствовала, что любые слова, даже самые искренние, полные желания помочь, прозвучат глупо, пошло и лишь добавят боли. Он тоже молчал. Истинное горе бессловесно.
Она не давала лекарств, не подсыпала к заварке трав, не подливала успокаивающих зелий. Анна сама была лекарством.
Молча навела кое-какой порядок, вымыла грязные чашки, вынесла мусор. На следующий день принесла в большой  кружке с забавным рыжим котом горячий бульон. Сказала:

- Пей. Это просто бульон.

Люди не любят, когда их видят в минуты утери контроля над собой. Особенно мужчины. Но Анна держалась на таком почтительном расстоянии и вела себя так, что Адриан не почувствовал с её стороны ни унизительной жалости, ни корысти в участии. Заходила к нему ненадолго всего лишь раза три-четыре. Приносила бульон, заваривала чай и уходила. В душу с разговорами не лезла. Понимала: у каждого свой способ и свой срок  преодоления горя и не надо сему мешать. Сделать так, чтобы вмиг всё стало хорошо, даже Бог не может.

             * *
Всё в нашей жизни изнашивается, ветшает. Даже горе. И однажды наступило  время, когда Адриан смог и  захотел поговорить о Бланке.
Было начало осени. Листья уже начинали желтеть и краснеть, но воздух был ещё по-летнему тёплым. Анна сидела на своей любимой скамеечке возле озера, куталась в толстый свитер и смотрела на воду. Она позволила ему присесть рядом и выслушала. Поняла, что самая страшная и опасная боль его смягчилась.  Посоветовала работу. Например,  дворником. Бывший уволился  две недели назад, а какие-то хулиганы на днях  сломали песочницу. Сказала:

- Она не излечивает, но отвлекает. Я про работу. Люди приходят и уходят, а мир остаётся прежним. Он требует заботы, любви и ремонта. Этим и спасает.

Помолчав, добавила:

- Испытала на себе.

Анна оказалась права. Работа стала единственной ниточкой, не позволяющей ему полностью исчезнуть из мира. Помогла создать иллюзию нормальной жизни. Хотя бы внешне. Все его внутренние переживания происходили за закрытыми дверьми.
Адриан был благодарен соседке за тактичное участие в его жизни, но после той беседы в парке они почти не общались. Она, как и прежде, держалась отстраненно, при встречах лишь вежливо желала ему хорошего дня и уходила, оставляя за собой аромат свежести и прохлады. Казалось, женщину окутывает аура, сотканная из спокойствия и света. Адриан порой испытывал желание сказать ей что-нибудь кроме "здравствуй", но боялся, что та неправильно поймёт его внимание, примет за назойливость, и витающее между ними невесомое чувство тепла исчезнет. Он не хотел этого. Ему нравилось её видеть. Просто видеть.
Вернувшись из парка, Адриан готовил несложный ужин. Вымыв посуду, читал газету, заполнял кроссворды, смотрел спортивные матчи, как мог, чинил свою одежду. Перед сном выходил на балкон,  вдыхал прохладу, пытался определить по закату погоду назавтра, прислушивался к голосам снизу. Возвращаясь, старательно захлопывал балконную дверь, желая остаться наедине со своей жизнью. Хотя ему и не доставало присутствия Бланки, обществу людей он всё же предпочитал тишину своей квартиры.

                * *
В один из последних дней мая, как обычно, ни свет ни заря, выйдя во двор с метлой,  Адриан обнаружил щенка. Вокруг ни души. Очередной подкидыш. За его трудовую деятельность на этом участке третий. Котят тех и  вовсе устал считать. Однажды  сразу пятерых в пакете подбросили. Мужчина уже знает, что делать. Не обременяя себя излишними хлопотами,  пытаясь самостоятельно пристроить бедолаг в надёжные руки, он увозит всех в загородный приют и оставляет для них  деньги. Это лучше, чем малыша покусает собака или замучают дети. Адриан такое видел и больше не испытывает судьбу. Лучше предотвратить беду, чем улаживать её печальные последствия. У каждого должно быть будущее и надежда на лучшее. У животных тоже.

- Привет, малыш. Не буду спрашивать, как ты тут оказался. Но я позабочусь о тебе, - произнёс мужчина, присев рядом с угольно черным комочком.

Щенок, почуяв участливость в голосе человека, громко и возбуждённо заголосил, заревел, зажаловался на свою осиротелость, на голод и житейскую неустроенность. Казалось, этих рыданий никогда не унять. И столько в этом вопле было отчаянья и горя, что мужчина был просто вынужден утешить собачье дитя, сунув в тепло под куртку.
Насколько беззащитен каждый живущий,  изумлялся он, ощущая дрожащее от страха и холода тельце возле своего сердца и вспоминая, как когда-то так же отчаянно рыдал сам.

Адриан выскреб на тарелку оставшуюся после завтрака кашу. Щенок смёл её, как и не было. Побродил по кухне, понюхал мебель, сделал пару лужиц, потом притулился возле батареи и задремал.

- Пойду поработаю, - произнёс Адриан, глядя на поскуливающий во сне меховой комок. - А ты поспи. Потом решим, что с тобой делать.

Три дня решал. Прислушивался к себе, задавался вопросами, оценивал возможные ущербы, пока, наконец, не понял, что больше не хочет жить в изоляции. Что готов позволить начаться чуть более счастливой жизни. Готов принять новую ответственную роль, впустить в своё сердце это забавное, требующее внимания и еды существо, позаботиться о нём. Готов беречь его от опасностей и голода. И что бы ни случилось в грядущих днях, они встретят и переживут это вдвоём. Человек - не остров.  Одному никому не лучше.
Для каждого шага своё время.

              * *
- В приют увезешь? - спросила Анна, столкнувшись с парой на лестничной площадке.

- Нет.

- И то верно. Не задерживай уходящего, не прогоняй пришедшего. Живая душа рядом - это хорошо.

Коснувшись мягкой шёрстки малыша, добавила:

- Словно шёлковый бархат.

- Что ж, пусть будет Бархат. Звучит красиво.

Щенок пробудил в мужчине давно погребённые чувства, стал его тенью, половинкой сердца, подарил минуты радости и море обещаний. Разум и тело Адриана  расслабились, губы то и дело трогала улыбка. Внутри посветлело. Хоть и маленький огонёк, а тьму и холод  растопил, как большой. Чёрный меховой клубок на толстеньких ножках с трепещущим от восторга хвостиком. Подгорелая сдобная булочка с начинкой из тёплого счастья. Бархатная горошина, утешающе приятно пахнущая  солнцем, шерстяным пледом и ромашковым шампунем. 

Адриан подносил щенка к лицу, и каждый раз тот принимался облизывать его нос и щеки своим тёплым розовым язычком, смывая тем самым неизбывную тоску из самых глубоких и потаённых кладовых души, чтобы тотчас затопить их нежностью и любовью, запечатать каждую трещинку. Бархат любил Адриана. Любил таким, какой он есть. Безоговорочно, безусловно и безоглядно. Как умеют только собаки.

Щенок обживал квартиру, пробуя на зуб всё, что попадало под руку: ботинок, палец хозяина, джинсовую штанину, коврик, угол дивана, ножку стула, оброненную газету. Корм из миски сметал подчистую. Спал там, где сбивали с ног сон и усталость. Адриан находил его то за креслом, то под столом, то посреди комнаты, то в тёмной прихожей. Спящий Бархат сладко посапывал, о чём-то вздыхал, вздрагивал, перебирал лапками, словно пытался бежать. Куда? К кому? Может, улепётывал от опасности? Или ему снилась мать, и он спешил навстречу? Один Бог знает.
Жизнь щедра не только на тех, кто любит собак. В ней всегда были и будут те, кто их ненавидит, думал Адриан, глядя на спящего пёсика. Я постараюсь, чтобы у моего друга недоброжелателей было как можно меньше и чтобы он как можно дольше оставался здоровым и невредимым.

Как говорится: встал в хоровод – придется танцевать. Дни мужчины стали насыщеннее, жизнь более живой. Казалось, всё вокруг стало добрее, красочнее, интереснее. Завидев на тропинках парка очаровательного толстолапого щенка, люди смягчались, таяли, начинали улыбаться, ненадолго забывали о своих проблемах. Знакомились с Адрианом, вступали в общение, задавали вопросы, желали хорошего дня. Похожий на медвежонка с серо-голубыми глазами, Бархат обезоруживал каждого встречного, примагничивал своей доверчивостью, дарил возможность  побыть счастливым.
Солнце пригревало. Пахло смолой, лесом, зелёной травой. Адриан чувствовал себя другим. Сильным. Нужным. Хорошим. Изливающиеся на Бархата тепло людской души и растроганность делали и его жизнь лучше. Мужчина ощущал собственную полезность. Гордость от обладания  пушистым чудом. Немногословно, но общался в ответ.
Порой сделаешь что-то вроде бы незначительное, а откликается всё вокруг, всё меняется и сияет. Уж если живёшь в этом мире, то не можешь не быть его частью. Всякий шаг имеет последствия.

               * *
 Ароматное, пёстрое лето пролетело незаметно, как один день. Осень устелила землю медными коврами, удивила тёплыми днями, восхитила  колдовскими туманами и растаяла, как дым. Дни стали короче, вечера уютнее, ночи глубже, а мир холоднее. Он всё больше погружался в покой и безмолвие, но не утрачивал своего очарования и красоты. Появлялись другие цвета, звуки, запахи, свет. Свежие, мягкие, лёгкие, тонкие. Ртутный столбик опускался всё ниже, зима всё больше утверждалась в правах. Из прохудившихся серых туч то и дело сыпался снег. Город становился волшебным, воздух хрустальным, парк дивным, тонкое ледяное зеркало озера чарующим.
Бархат уже не был прежним милым и неуклюжим медвежонком. Он значительно подрос, повзрослел, стал более самостоятельным. Нажил свой особый ритм жизни, опыт, уверенность, привычки. Порой, с интересом изучая окружающий мир, убегал далеко в сторону, но послушно являлся на зов хозяина. Прислушивался к звукам, к речи, к интонациям и, кажется, всё понимал. Видимо поэтому, завидев на парковых дорожках Анну, спешил навстречу.
Она радовалась его вниманию, обнимала, разговаривала. Снимала шерстяную  варежку, с нежностью гладила тёплой ладошкой лохматую чёрную голову, заверяла, что счастлива видеть. Ему нравилось слушать её мелодичный успокаивающий голос. Адриан здоровался, порой подходил ненадолго поговорить о погоде, порой сразу подзывал Бархата и они шли дальше.

              * *
Тот день был серый и ветреный. День, который советовал остаться дома, заварить чай, найти книгу потолще и сидеть у тёплого очага, глядя на меланхоличную унылость мира из окна. Но Бархату, несмотря на советы дня,  требовалась прогулка.
В районе полудня в парке было почти пусто. На заснеженной дорожке встречались лишь пожилые пары, послушно исполняющие прописанную докторами ежедневную двигательную активность.
Анну, как обычно, они встретили возле озера. И как обычно, Бархат бросился к ней, в надежде осчастливить своим присутствием. Подошёл и Адриан.

- А я уже прогулялась, - сообщила Анна, обнимая пса. Взглянув на мужчину, тепло улыбнулась, добавила:

- Сегодняшняя погода навевает грусть. В такой день просто необходимо радовать себя чем-нибудь вкусным. Вернусь домой, согреюсь и испеку роскошный пирог. С тыквой и апельсиновым сиропом. Хотите, я вас угощу? Просто тыква - дама на любителя, не всем нравится.

- Пирог - это всегда вкусно.

 - Согласна. Когда-то давно мы пекли его с  моей мамой, а рецепт ещё бабушкин, фирменный. Она и тыкву  выращивала сама. Каждый вечер ходила в огород, гладила нагретые солнцем оранжевые бока, разговаривала, хвалила, поливала, называла сударыней. Может быть, потому  и пирог получался нежным и воздушным, а  в доме пахло медовым теплом и уютом. Один из ароматов, которым пропитано мое детство! О, Господи, кажется, я не могу сдержать слёзы, простите мою сентиментальность.
 
- Анна, нет ничего плохого в том, чтобы показывать свои чувства. Я вас прекрасно понимаю. Хотя кулинарию моей бабушки не любил. Просто терпел.

- Может она забывала добавить главные специи? Частичку души, ложечку радости, щепотку любви. Моя мама...

Адриан слушал и почти не слышал, смотрел и глаз не мог отвести. Анна была очаровательна. Хрупкая, красивая, такая близкая и чужая одновременно. Ей так шли и пушистая шапочка, и длинный голубой шарф, многослойно уложенный вокруг шеи, и лёгкий румянец на щеках, и смущённая улыбка и элегантный запах фрезии. Он вздрогнул, когда вдруг увидел в её распахнутых глазах испуг.

- О, Господи! Адриан, посмотри на озеро, там что-то происходит! Человек упал или провалился под лёд. Кажется, ребёнок!

Он оглянулся. Далеко от берега кто-то действительно барахтался в полынье, взмахивая руками.

- Анна, держи Бархата! Я - туда. 
 
Мужчина скинул ботинки и куртку и побежал по ещё неокрепшему льду к тонущему. Когда до цели оставалось метров пятнадцать, лёд проломился. До ребенка добирался вплавь, ломая коварное холодное стекло грудью и локтями. Да, это был ребёнок. Мальчик лет восьми. В красной вязаной шапке. Адриан кричал ему, чтобы  держался.
Пробивался всё ближе и ближе, пока наконец не схватил обессилевшего малыша за курточку. Ноги и руки уже немели от холода. И тёмная озёрная глубина тянула вниз. Он не помнил, как добрался обратно до более крепкого льда. Помнил только белое, как мел детское лицо, огромные зелёные глаза, белые губы, веснушки, чужое дыхание с запахом страха. Белый снег. Серо-фиолетовое небо. Анна, принимающая из его рук мальчишку. Чёрная вода. И протянутая для спасения рука Бога в виде чёрной собачьей лапы...

               * *
Серые облака, словно бездушные айсберги, плавали в студеном,  похожем на застывший океан, небе. В мире, засыпанном снегом, краски почти исчезли. Не на что смотреть: ни звука, ни запаха, ни вкуса. Только красные трамвайчики, будто божьи коровки, неспешно ползали туда-сюда.
Всё изменится с наступлением ранних сумерек, думает Анна, стоя у окна. Город  проснётся, оживёт. Каждая улочка наполнится людьми, автомобилями, разговорами. Засияет фешенебельными ресторанами, запахнет ванильными кондитерскими, зазвучит дверными колокольчиками маленьких магазинчиков, наполненных чудесными вещами, расцветёт иллюминацией. Самое волшебное время года, когда все живут надеждой на лучшее.
Она отходит от окна, берет в руки большую чашку и идёт в спальню. Адриан уже не спит.

- Доброе утро. Это тёплое молоко с мёдом. Пожалуйста, выпей. А мы с Бархатом на прогулку.

- Вот она отвратительная изнанка моего спасения: оставаться в одиночестве и пить горькое снадобье, - вздохнул Адриан, принимая чашку. - Уверяю: слухи о моей скорой кончине сильно преувеличены. Я себя прекрасно чувствую и мог бы составить  вам компанию.

- Не мог бы. Ночью ты кашлял. Три раза. И снадобье вовсе не горькое. Не капризничай.

- Я над этим работаю.

- Это бросается в глаза. Обещаю, вечером прогуляемся вместе. Если не появятся отдалённые последствия от купания в нашем коварном озере. Не скучай, мы скоро.

Нет ничего ужасней, чем отпускать от себя самое дорогое, что только есть на свете, подумал Адриан, когда входная дверь захлопнулась.

Вчера эти двое почти не отходили от него. Бархат сидел возле кровати, ловя каждое движение, стараясь заглянуть в глаза, чтобы в них найти подтверждение тому, что больше ничего страшного не случится. Он умел читать по глазам обо всём, как никто другой. Лучше всяких Цицеронов и Толстых вместе взятых. Пёс ловил взгляд закутанного в кучу одеял хозяина, видел в его серых зеркалах души любовь,  благодарность и, самое главное, желание жить. Бархат успокаивался, ложился на коврик, клал голову на лапы, прикрывал глаза. Возможно, то, что на озере, в какую-то секунду он прочёл в них прощание, всего лишь показалось.
 
Анна хлопотала, кружилась над ним, будто пчела над сладким цветком, поминутно ставила градусник, трогала лоб, пыталась согреть  стопкой пледов, шерстяными носками, горячим чаем с малиной. А согрела вниманием и заботой. Каждую клеточку души и сердца. Ночевала на кухонном диванчике, готовая в любой момент прийти на помощь. Мягко ступая, ежечасно подходила к его постели, чтобы послушать дыхание. Словно ангел в белом  плюшевом халате, с чуть растрёпанными волосами, нежно пахнущая. Он любовался её домашностью, и говорил, что если она ещё хотя бы раз подойдёт к нему до рассвета, он умрёт от чувства вины.

- Дурак, - отвечала Анна, - если не буду знать, что с тобой всё в порядке, тогда умру я. От беспокойства и волнения.

               * *
На вечернюю прогулку вышли втроём. Парковые аллеи освещались оранжевым светом фонарей. Пушистые сугробы искрились и переливались всеми оттенками золота. Умудрённые возрастом сосны затаили дыхание. Из звуков - лишь похрупывание снега под ногами и лапами. Хрум-хрум, хрум-хрум-хрум.

- У меня предложение, - загадочно улыбнулась Анна. - Испечь завтра тот самый тыквенный пирог, о котором я рассказывала. Помнишь?

- Да. Пирог по рецепту твоей бабушки. С ложечкой радости и щепоткой любви. Готов слизывать с ложки сироп и мыть посуду. Но хотел бы сделать для тебя что-то более значимое. В благодарность за спасение.

- Есть вариант, - не задумываясь ответила женщина. - Мне будет очень приятно, если ты сходишь со мной в один антикварный магазинчик. Не для того, чтобы что-то купить. Нет. А чтобы я могла поделиться своими эмоциями и чувствами. Обожаю  копаться в местечках, пропахших сандалом, пожелтевшими страницами старых книг, табаком, цветами, деревом. Открывать для себя красивые вещи, очаровываться, таять от умиления, и главное: дивиться их историей! Подержать в руках подсвечник, когда-то гуляющий по залам дворца. Или хрустальное блюдо, в котором подавали шоколадные эклеры любовнице вельможи. Или книгу... Ой, что это я разошлась. 
 
Анна смутилась, посмотрела на Адриана,  улыбнулась слегка побледневшими от холода губами. Которые так хочется согреть поцелуем, подумал он. 
И он это сделал.

Высоко в небе появлялись первые огоньки приветливых звёзд, в окнах домов загорался тёплый свет, в тысячи сердец вселялась на ПМЖ любовь. Так было и будет всегда. Что бы кто ни говорил...