Безымянный и Будда

**Хрущевка. Кухня.** Вечерний сумрак лип к обоям, отставшим над плитой. Воздух — густой суп из запахов: старый жир, пыль, сладковатая вонь открытой пачки «Вискас» и кисловатый перегар дешевого пива. На столе — две субстанции: пенистая желтизна в алюминиевой кружке и коричневая россыпь гранул в миске с облупившимся цветочком.

**Безымянный** сидел на табуретке, худой, в застиранной майке, тенью бороды по грудь. Пальцами, черными от машинного масла, он подцепил горсть корма, сунул в рот, хрустнул зубами, запил долгим глотком пива. Глаза, горящие где-то в глубине зарослей, смотрели в стену, будто пытались прожечь ее до самого ядра несправедливости.

**Кот**, восседал на соседнем табурете, как малый Будда на лотосе из дерматина. Пузо обвисло, шерсть — клочьями. Лапа методично тырила гранулы из миски. Язык шершавый смачивал усы после каждого куска. Глаза — две узкие щели янтаря, полные немыслимого покоя и знания, что миска никогда не опустеет. Рядом — блюдце с молоком, белым пятном в полутьме.

**Безымянный** (хрипло, кроша корм на стол):
— Вот оно, Кот... Суть. Прямо тут. В гранулах. В этом... (махнул кружкой, пиво плеснуло на линолеум) ...пойле. Система, понимаешь? Кормят тебя чем-то усредненно-питательным. Дали миску. Дали блюдечко. И сиди. Не рыпайся. А свобода? Где она? В прыжке на подоконник? В драке за помойку? Иллюзия! Ты всё равно привязан к миске. К хозяину. К *идее* хозяина. Рабство добровольное — самое мерзкое!

**Кот** (не отрываясь от миски, мурлыканье глухое, как работа холодильника):
— Мяу.

**Безымянный** (оживился, ткнул пальцем в воздух):
— Точно! "Мяу"! Абсолютно! Это и есть... анархия! Не "нет хозяина", а "нет нужды в хозяине". Ты же не ждешь, что я тебе *должен* дать корм? Я даю, потому что... да. Просто. Ты берешь — потому что голоден. Нет долга. Нет принуждения. Только голод и еда. Чистота! Буддийская пустота действия! Вот она — справедливость: когда каждый получает по потребности, без иерархий, без этих... (запнулся, ища слово) ...ментов в голове!

**Кот** (поднял морду, слизнул каплю молока с уса. Взгляд медленно пополз к Безымянному. Задержался. Потом опустился обратно к миске):
— Мррр...

**Безымянный** (вдохновенно, кроша корм уже в бороду):
— "Мррр"! Да! Принятие! Ты не борешься с миской. Ты не злишься на гранулы. Ты просто ешь. Сейчас есть — хорошо. Потом не будет — тоже хорошо? Нет... (поморщился) Не то. Справедливость — это когда миска *всегда* полна? Но тогда лень, ожирение, деградация! Ага! Значит, справедливость — в самой *возможности* найти миску? В усилии? В свободе рыскать, нюхать, искать? Но тогда сильный отберет у слабого! Ха! Замкнутый круг, Вась! Адская сансара в масштабах помойки!

**Кот** (закончил с миской. Тщательно вылизал лапу. Провел ею по уху. Потом перевел непроницаемый взгляд на Безымянного. Молчал долго. Так долго, что Безымянный уже потянулся за новой горстью корма. И тогда Кот произнес, тихо, словно скрип несмазанной двери):
— ...Корм есть. Сидишь. Жуешь. О чем кричишь?

**Безымянный** (замер с кормом у рта. Пивная пена застыла на губах. Глаза расширились. Потом медленно опустил руку. Хрипло рассмеялся):
— Блин... Точно. Сидишь. Жуешь. А кричишь... о свободе от чего?!. Идиот. Полный идиот. (Допил пиво до дна, поставил кружку с глухим стуком). Ладно, Будда пузатый. Ты — мудр. А мне... надо ехать. Воздуха вдохнуть. Скорость... чтоб мысли сдуло.

Встал, заскрипели табуретки. Достал из кармана потрепанные ключи с брелком в виде черепа. Кот следил за ним, не мигая. Безымянный потрепал его по засаленной холке.

— Держи форт, анархо-пушистый. Свобода требует ответственности. Ха!

Вышел в темный коридор. Хлопнула дверь. На кухне остался Кот, немыслимо спокойный, как гора. Он прыгнул на подоконник, слился с тенью занавески. За окном, в сизой вечерней мути двора, резко чихнул, взревел и захлопал двухтактным сердцем мотор **Honda Gyro**. Звук удалялся, таял в городском гуле, как последний вопль о справедливости в безразличной вселенной.

**Кот** (зевнул, обнажив желтые клыки, и уложил морду на лапы):
— ...Мяу.