К Борису Зайцеву - в Усты

Редко какому русскому селению доставалось столько литературных признаний в любви, нежных воспоминаний, долгой и мемуарной судьбы и в тоже время горького последующего исторического забвения, как жиздринским Устам. Одна из самых выдающихся в русской литературе автобиографий, принадлежащих перу Бориса Зайцева, начинается так:

"Двухэтажный барский дом, каменный, с деревянной пристройкой. Июньское утро, ничем от других не отличающееся – для всех, но не для некоего маленького человека. Вставши, умывшись, в деревенской своей курточке стоит он на галерейке стеклянной второго этажа – просто на минуту приостановился, прежде чем спускаться в сад пить чай. Внизу с этой стороны двор. Конюшня, каретный, людская изба его образуют... За крышами построек видны огороды, пологим скатом сходящие к Жиздре в лугах, и направо сосонник, а над лугами опять ровное взгорье к горизонту, у самой черты его мягко-зубчатый лес: Высоцкий заказ".

Так в русской литературе получили постоянную прописку маленькие Усты, что более трёхсот лет назад взобрались на правый берег Жиздры , хитро петляющей тонюсенький лентой в ивняках где-то между Брянском и Калугой.

"Ничего не слыхал еще ни о рае, - продолжает свое признание в любви милым сердцу Устам Борис Зайцев в своём бессмертном "Путешествии Глеба", - ни о Боге маленький человек, но они сами пришли, в ослепительном деревенском утре…"

И рай почти, да и божественное тоже - не перевелись по сию пору в жиздринских Устах. Всё вроде здесь есть из некогда воспетого Борисом Зайцевыв: и звенящий чистый воздух, и утра ясные деревенские, и вечера, и вознёсшийся к небу Воскресенский храм, и тоненькая нежная Жиздра, что течёт понизу деревни, всё есть кроме одного - самого Бориса Константиновича Зайцева, выдающегося русского писателя, память о котором в этом живописным селении, увы, никак нынче не угадывается.

Вот заросший в пояс крапивой и борщевиком полуразрушенный барский дом ещё Мальцовских времен. В нём в конце XIX века обитала семья управляющего Мальцовскими рудниками - отца писателя. Вот утонувший в бурьяне старый красно- кирпичный остов какой-то хозяйской постройки. Вот перед самым домом огромные древние липы, что полтора века назад давали тень в барский палисадник. Здесь семья любила пить чай.

"Сад невелик, – продолжает описание дома Борис Зайцев , - скорее даже палисадник. Но в нем старые липы, в их тени стол, белая скатерть, самовар, стаканы, чашки – все в пестро-золотых солнечных пятнах, медленно зыблющихся, то набегающих на усы отца, который пьет с блюдечка чай с густыми сливками... А за изгородью уже улица, широкая улица села Устов, по которой утром и вечером гоняют стадо... "

И сейчас можно постоять под теми же липами. И даже - посидеть на гигантских пнях, что остались от некоторых из этих древних лип, очевидно, самых старых, пущенных десятки лет назад на распил. И к Жиздре сойти тем же пологим скатом, или "покатостью", что служила зимой ребятишкам Зайцевых отличной горкой для катания на салазках.

Через дорогу от дома - всё также синеет куполами всё тот же Воскресенский храм, из которого в барский дом Зайцевых на престольные праздники всякий раз являлся в рясе и наваксенных огромных сапогах седовласый батюшка - служить молебен, да вкушить, чего бог пошлёт . А бог у Зайцевых посылал немало, что радовало настоятеля вдвойне, поскольку он прекрасно знал, что "господа" хоть и хлебосольные, но к религии, как и большинство просвещённой публики в ту пору, порядком равнодушны.

Нам показалось это равнодушие взаимным - никаких примет присутствия здесь когда-то автора замечательных литературных памятников не только во славу маленьких Устов, но и прославляющих русских святых (Сергия Радонежского, например) и многие православные обители (скажем, Валаам или Афон), увы, не обнаруживается.

Храм Воскресения Словущего в Устах уже две сотни лет величественно парит над Жиздрой. Воздушен и красив. Приугадывать время посещения не надо. На двери записка от настоятеля - мы всегда открыты, заходи, пиши записки, ставь свечи и молись. Что мы и сделали, обойдя в одиночестве все его пределы. Благая тишина...

Другая тишина - скорей убогая - настигла нас в забытом, и забитом досками барском доме: ни весточки нигде о зайцевских корнях, ни столбика, ни таблички. Скорее всего - разрушится... Заглянули внутрь - всё, как везде: порушенная печь, рваные матрасы, битое стекло и "Надя + Вася=?"

Разузнать что-то из литературного краеведения удалось только в соседствующей Брыни. Местные музейщики дали понять, что Борис Зайцев мало кого сегодня может заинтересовать, потому, как "уехал". Да и проходит, как выяснилось, по другому "ведомству". Если Брынь - это исторически вотчина Демидовых, то Усты - царство Мальцовых. Потому в Брыни больше чтут писателей местного "Демидовского" крыла, скажем останавливающихся в ней Михаили Пришвина и Николая Загоскина. За Бориса Зайцева слова замолвить оказалось некому. Кроме, правда его самого и его главного литературного героя:

"Мама, - спросила Лиза, - ты любила Усты?
Мать улыбнулась.
- Мы жили там очень скучно.
- А нам с Глебом нравилось. Глеб, правда, там хорошо было?
Глеб ответил серьёзно и как бы задумчиво:
- Лучшее время жизни..."