Жизнь прожить не сад перейти

— Мне нужно перебраться на ту сторону, — подумал еж Филипп.


Перед глазами его простиралось бескрайняя зелёная пустыня, или, переводя на человеческий язык, сад бабушки Нины. Перед Филиппом стояла сложнейшая экзистенциальная задача–дойти до другой стороны сада, желательно, не намотанным на лезвия бездушного робота-газонокосилки. Задача нетривиальная даже по меркам человеческим, так как всякое живое существо, замеченное старой женщиной, рисковало оказаться либо за работой по прополке сорняков, либо на том свете. Хоть для Филиппа второй вариант и был более предпочтителен, он решил всё же сначала выполнить поставленную перед собой задачу, а именно–добраться до другого конца сада.


Удрученный жизнью еж, познавший в жизни не только категорический императив Канта, но и бесконечно долгие и лишённые смысла 4 года жизни, на мгновение почувствовал, что свет в конце тоннеля стал чуть тусклее. Впереди забрезжил хоть какой-то смысл. Филипп не преминул воспользоваться этой возможностью, и с плохо скрываемой безрадостью двинулся вперёд.


Обходя очередной розовый куст, ежик посмотрел на своих дальних родственников, и посочувствовал им, а потом позавидовал. Сочувствие заключалось в том, что Филипп считал себя более высоким звеном эволюции по отношению к розам, и отсутствие у них лап и возможности идти туда, куда им вздумается, вызывало в старом еже кусочки сострадания. Но тут же верх брало чувство зависти к своим игольчатым собратьям. Ведь в их жизни был хоть какой-то смысл–дарить радость тем, кто смотрит на их прекрасные бутоны, отдавать свой нектар пролетающим пчёлам, воплощаясь в новой форме на прилавке очередного модного магазина, в баночке под крафтовой этикеткой. На худой конец царапнуть проходящую бабушку Нину по ноге–и уже день прожит не зря. Филипп ввиду слабости своих суицидальных наклонностей не мог позволить себе даже этого.


Он продолжил свой путь на ту сторону сада.


Перед ним встало ещё одно обстоятельство непреодолимой силы–круг камней, служивший капищем вокруг задающего тон всему саду куста крыжовника. В аккуратных, печальных, как рыба-капля, камнях, Филипп видел не просто неодушевлённые серые округлости, нет. На мгновение ему показалось, что в них он видит бездушные оболочки своих собратьев, трагически погибших и оставивших после себя лишь жёсткие, как мраморные лестницы Эрмитажа, каменные коконы. Эдакие пилигримы, выбравшие, в отличие от Филиппа, путь проще и трусливее. Проще, потому что путь их завершился. Трусливее–потому что завершился так скоро. Маленькому ежу захотелось присоединиться к этому серому параду, но он решил, что данный путь он может выбрать в любой момент. Конечно, одинокий камушек, с лёгкой руки бабы Нины, быстро станет достоянием соседнего сада, но это последнее, что будет беспокоить Филиппа в случае выборе такой участи.


Девятый крестовый поход продолжался.


По левую лапу Филиппа наблюдалась конструкция, в духе погружённого в бездну колючего путешественника. Это было ржавое основание старой пружинистой кровати, которое возвышалось на кирпичах над заброшенным кострищем. Инсталляция вполне себе в настроении серенького философа. Ежик подумал, что другой конец сада никуда не уйдет, и решил здесь задержаться. Заняться здесь было чем: он лизнул заржавевшее железо, привкус которого напомнил ему вчерашний день. Прошелся своими иголками по железным пружинам, отчего возник звук, похожий на удары друг об друга где-то вдали океана стеклянных китов. Вступил по приятной неосторожности в золу. В воздухе повисла белая взвесь, осевшая на теле, носу, лапах, иголках, сердце Филиппа, отчего он стал похож на альбиноса, со своими красными слегка мокрыми глазками. Душевное состояние несостоявшегося, по причине своего происхождения, отличника философского факультета, обрело телесную форму. Почувствовав, что сделал уже достаточно для себя и этого места, еж, бормоча в мыслях “Дано мне тело, что мне делать с ним…” двинулся дальше.


Впереди замаячила финальная точка пути. Филипп ускорил свой бег. Он чувствовал, что должен как можно скорее оказаться у края сада. В траве оставались белые маленькие следы, похожие на барашки посреди бескрайнего океана. Еж бежал, и предвкушал, какое чувство его настигнет, когда он, наконец, достигнет цели своего пути, и эти мысли подталкивали его вперед, к концу.


Наконец, он достиг своей цели. Перед ним, в высоту такую, какую Филипп не мог осознать, возвышалась грязно-молочная сетка рабицы. Отдышавшись, он обрадовался, вновь обратился к своим мыслям, и понял одну страшную вещь…


Он не знает, зачем ему надо было сюда прийти. 


;жик стоял в ступоре и не мог двинуться с места. Он судорожно пытался понять, вспомнить, сочинить прямо в эту секунду цель, за которой он сюда так долго и настойчиво шёл. Но ответ никак не приходил в его колючую головку.


Филипп обернулся, посмотрел вдаль, на другой конец сада, который был совсем размыт вдалеке. Такой короткий путь, казался теперь для него чем-то, на что он никогда бы не решился. Получается, что вся дорога была проделана зря? Ни для чего? Никакой цели не было перед ним. Вернее, тогда, в пути, была, но сейчас, из окончания этой дороги было понятно, что никакой цели не было! Это был обман, игра воображения. Может, Филипп просто хотел себя обнадежить, найти хоть какую-то конечную точку для себя, и он сам не заметил, как придумал такой сложный, полный опасностей путь. И всё ради чего? Ради дырок, пустоты, отсутствия смысла между тонкими проволоками рабицы.


Филипп посмотрел в себя. Потом снова посмотрел на ту сторону сада, откуда пришёл.


— Мне нужно перебраться на ту сторону?... — подумал он…