Обитель детской скорби

Если вы спросите у ребёнка, какое место он считает цитаделью фальши и лицемерия – вы услышите один ответ– детская поликлиника.


Нет в мире большего средоточия обмана, чем, казалось бы, такое приветливое и нужное учреждение – не дайте себя обмануть! Сколько боли, сколько обманутых ожиданий и чаяний впечатано в эти расписанные Мамонтёнками стены!


Как мелочно ведут себя взрослые по отношению к ребёнку! А ведь детские врачи ничем не лучше. Женщины в светлых халатах, лгущие тебе прямо в лицо, что “будет не больно”, и тут же нарушающие свои обещания. Женщина-детский врач в своей работе преследует две цели: мальчиков на всю жизнь научить, что “все проблемы из-за баб”, а девочкам дать пример того, как вести себя по жизни, то есть, врать мужчинам в лицо, тут же нарушая свои обещания.


Конечно, детская поликлиника с первых дней готовит ребёнка ко взрослой жизни. Именно здесь дитя получает на всю жизнь урок, что люди могут вести себя лишь одним образом – улыбаться и врать тебе в глаза, напевая добрые песенки, не прекращая лить елей в уши. Это всё лишь подготовка к новому кругу невыносимых страданий. Как только вы расслабитесь и решите, что всё хорошо, вам тут же воткнут иглу, и ладно бы в сердце! Это нежный детский разум мог бы пережить. Но укол в ТУДА простить никак нельзя. И нет бы на этом остановиться, но ведь обязательно нужно ещё и помазать эту точку печали чем-то, что будет лишь длить и растягивать унижение детского достоинства. Да и больно, в конце концов!


Ложь сокрыта в игровых комнатах детских поликлиник. Маленькие существа томятся там и готовятся, как молочные поросята на убой в угоду чьей-то прихоти. Поросёнку даже легче – он уже в грязи, его участь незавидна, он понимает, что лучшего от жизни ждать ему не стоит. А бедное дитя существует, надеясь на светлое будущее, даже не понимая, что его поджидает в следующую минуту, не догадываясь, что вот-вот его поведут на заклание во имя какой-то абстрактной цели.


Ты сидишь в коридоре, и время перестаёт течь. Часы на стене давно умерли, а песочные часы в твоей душе сыпятся, но не песком, а маленькими каплями ужаса. Перед глазами – дети, такие же, как ты. Кто-то плачет. Кто-то держится молодцом, но по глазам видно: он уже там, в аду. Кто-то выходит из кабинета и смеётся. И от этого становится ещё страшнее. Что с ним сделали, что он СМЕЁТСЯ? Или это уже не он? Разум покинул его? Душа его осталась в стенах кабинета?


В эти моменты ты невольно постигаешь неизбежность. Как философ перед гильотиной, как кот перед дверью в ванную. У тебя есть выбор, но ты знаешь, что выбора нет. Ты можешь закатить истерику, ты можешь бежать, цепляться за косяк, как отчаявшийся бродяга за последний кусок человечности – но тебя всё равно внесут. Внесут, как жертву на алтарь общественного блага.


Вы думаете, стоит выйти из кабинета — и ты свободен? Что детская поликлиника выпускает своих жертв, словно птиц на волю? Как бы не так. Здесь всё продумано. Здесь каждый шаг — это элемент ритуала, продуманный до последней детали. Ты не уходишь, ты выпроваживаешься, как будто это тебе надо было — укол, анализ крови, манту, осмотр у ЛОРа, как будто это ты сам, добровольно, записался на пытку по предварительной записи через портал Госуслуг.


А за углом уже другая очередь. Другая битва. В туалет, где мама тебя потащит, чтобы собрать "материал", достойный анализа. Да-да, я говорю про то самое! Тот акт, который при нормальных условиях должен был быть твоим личным, интимным вкладом в экологию, теперь становится лабораторным заданием. "Постарайся, зайчик, ты можешь, мы так долго ждали…" — говорит мать, держа в руке пластиковый контейнер. В такие моменты ты осознаёшь: человеческое достоинство — понятие весьма абстрактное.


И если ты думаешь, что на этом мучения окончены — ты заблуждаешься.


Потому что после анализа кала начинается анализ последствий. Не у врачей — у родителей. Они будут обсуждать с другими родителями: как ты себя вёл, как орал, как укусил медсестру (и правильно сделал, между прочим), как "позорил" семью. Они будут сравнивать тебя с Васенькой, который не пикнул, и с Машенькой, которая сама просила укол, потому что "понимает, как это важно". Мда. Машенька... Где она теперь?


А ты сидишь, словно ветеран войны, и смотришь в пол. Молчишь. Потому что больше сказать нечего. Ты познал систему.


Детская поликлиника не лечит. Она инициирует.


Это портал в другой мир. Где всё перевёрнуто. Где добрые лица — самые коварные. Где твои слёзы не повод для сочувствия, а скорее — доказательство эффективности метода. Где конфета в конце — не утешение, а как бы плата за молчание. "Вот тебе леденец, только не рассказывай никому, что здесь происходило."


И ты принимаешь. Ты глотаешь леденец, как таблетку, и молчишь. Потому что понимаешь: тебя не спасут ни жалобы, ни мольбы. Это древний ритуал. Он существовал до тебя, существует сейчас, он будет существовать после.


Ты вырастаешь с этим знанием. И каждый поход в любое государственное учреждение потом будет ощущаться, как возвращение туда. В поликлинику. Где всё якобы для твоего блага, но тебе при этом хочется выть. Ты научишься заполнять бумажки, сидеть в очередях. Это всё — производные той первой встречи с медицинской системой, где ты впервые понял: система не любит тебя. Она тебя обрабатывает.


А кто-то скажет: "Ну, это нужно, для здоровья!" — и ты улыбнёшься. Да, конечно. Всё во имя здоровья. Даже боль. Даже унижение. Даже "держите его покрепче, мы сейчас только чуть-чуть..."


И в этот момент ты поймёшь самую страшную вещь:


Ты больше не ребёнок.


Потому что если ты уже понимаешь – значит всё. Конец наивности. Официально. Добро пожаловать во взрослую жизнь, где манту уже не ставят, но уколы продолжаются. Просто другими способами.


Но самое страшное — не укол. Не предательство в белом халате. Не улыбка медсестры, которая ласково шепчет: «Сейчас-сейчас, зайчик…», чтобы в следующий миг воткнуть тебе стальной шип боли в самое сокровенное. Нет, не это. Самое страшное — ожидание.


И тут ты понимаешь, в чём главная ложь. Не в халатах, не в шприцах, не в ванильных наклейках “динозавру, который не боится уколов” после пытки. Ложь — в системе. В идее, что боль делает тебя сильнее. Что страх надо преодолеть. Что взрослые знают, что делают.


Нет. Они не знают. Они просто раньше смирились.


А ты ещё борешься. Продолжаешь бороться.


И вот ты выходишь оттуда. С предательским пластырем, который все видят — как клеймо. С душой, из которой испарилось доверие к миру. С шепчущим в голове голосом: в следующий раз будет хуже. Потому что теперь ты знаешь, на что они способны.


Ты идёшь по коридору, будто по пути позора— это путь в изгнание из наивности. Ты не плачешь. Ты даже улыбаешься. Потому что всё уже случилось. Потому что сломали не тело — душу.


Да, этот мир научил меня важному. Главное — всегда быть начеку.


Не верь улыбкам, особенно тех, кто держит в руках железо. И никогда, слышишь, никогда не заходи в комнату, где пахнет спиртом и детскими слезамих. Там начинается взрослая жизнь.


А я — я пока ещё маленький. Но уже знаю: спасение не в маме, не в докторе, и не в медальке за "храбрость". Спасение — в дверях. В тех самых, через которые можно сбежать, пока тебя ещё не позвали.


И однажды — я убегу. Или убежу. Навсегда.


Куда? Неважно. Лишь бы подальше от детской поликлиники.