Мне, или никому

– Кормить-поить буду, но нянчиться — увольте! – бабушка подняла бровь и вскинула руки, будто уже пожалела, что согласилась. – Не хватало ещё, чтобы на старости лет в мамочку второй раз играть.

Бабуля, хоть и была рада видеть свою кровинушку, сразу дала понять своему сыну Жене и его новой пассии, что сидеть с ребёнком не намерена. Не для того она с молодости примкнула к движению “FIRE”, чтобы на ранней пенсии в 45 лет носиться с внучкой.

– Я в эту глухомань не затем ехала, чтобы тратить своё время на кого-то, кроме себя. Я своё отпахала, у меня теперь новое увлечение — дауншифтинг. На лоне природы, вдали от городской суеты познаю себя и свой внутренний мир.

– Ма, да я понял тебя, – с натянутой улыбкой перебил её сын, – буквально на месяц прошу, пока на работе дела не улажу. Проект для журнала закончу — Галку сразу домой заберу. А от меня тебе грузовик дров, договорились?

– Ладно… Только пусть сама себя занимает.

Мнения Гали в этой ситуации никто не спрашивал. Да и она не рвалась его высказывать. Вернее даже не так — она не знала, чего хотела, поэтому просто хотела того, чего хотели от неё окружающие.

Маму Галя совсем не помнила, отца про неё не спрашивала — всё равно не ответит, в лучшем случае просто махнёт рукой. Папа её, Евгений Ростратов, был известным в Москве молодым фотографом, и маленькая дочь не особо вписывалась в его планы о всемирной славе в духе Анри-Картье Брессона. Галя уже даже не пыталась найти никаких точек соприкосновения с отцом, просто молча выполняла его требования — "тихо сидела, не мешала папе работать".

Единственными её подругами были многочисленные фотомодели, которых Евгений фотографировал для обложек модных журналов. Ну как подругами — эти 20-летние тётеньки в лучшем случае дарили ей “три сю-сю”, и тут же бежали под вспышки стрипбоксов и отражения диско-шаров.

Поначалу маленькой Гале нравились эти милые полуголые тётеньки, но очень скоро она поняла, что говорить с ними ей не о чем. Мультики они не смотрят, в новых модных игрушках не разбираются, даже то, почему небо голубое, их совершенно не интересует! Ну о чём говорить с такими пустышками?

Плюсы такого  положения— можно бесконечно смотреть мультики и есть столько сладкого, сколько хочешь — папа не заметит. Одежду Галя себе не выбирала, а носила то, что покупал ей отец, а покупал он по принципу “лишь бы не сильно пачкалось и дольше проносилось”. В основном это были тёмно-серые кофты, печального цвета джинсики и соответствующие ботиночки. Из развлечений у Гали были только гелиевые фильтры, через которые она разглядывала мир, раскрашивая всё вокруг яркими оттенками.

В деревне у бабушки не было даже этого.

Это и деревней-то сложно было назвать — три дома на единственной улице, из которых один принадлежал бабушке, а два остальных были давно заброшены. Свежесколоченная бабулина изба своим видом будто издевалась над покосившимися, отдающими унынием соседними развалинами. Ба выбирала себе жилище по принципу «нет людей — нет проблем». Все необходимые коммуникации — газ, вода, электричество — были подведены, а телевизора, интернета и прочих гаджетов в доме не было — не потому что вышки 5G и всё такое. Просто бабушка решила устроить себе цифровой детокс, и производила его самыми радикальными методами. В доме был лишь старый советский телефон, для критических случаев, но им женщина запрещала пользоваться даже себе — только для крайних ситуаций. Подруг у неё не было, поэтому и болтать по телефону без повода было не с кем.

Отец перед отъездом пытался дать наставление своей дочери. Получилось так себе.

– Галя, ты, это… Бабушку слушайся… И…

– Да, пап, я знаю… Тихо сиди, не мешай работать. – пробормотала Галя, будто повторяя выученную с детства мантру. Она уже столько раз слышала эту фразу, что вполне могла бы сделать себе вышивку на футболке с этими словами.

– Вот, умница! Давай, я только закончу – сразу приеду! Займи тут себя чем-нибудь, потом мне расскажешь. Всё, целую, – сказал он, и со своей то ли Вероникой, то ли Кристиной, то ли вообще Анжелой уехал быстрее, чем Галя успела сказать: “Я буду тебя ждать”.

Бабушка и девочка вдвоём долго смотрели на удаляющуюся машину, после резко посмотрели друг на друга, и бабуля пошла к себе в дом. Галя бросила последний взгляд в сторону, где только что скрылась машина, и медленно, неохотно,, поволоклась за бабушкой. Не потому что хотелось, а потому что ничего другого не оставалось.

––––––––––––––––––––––––––––

Через три дня Галя уже не знала, куда себя деть. Единственная на всю округу речка была исхожена вдоль, вглубину и поперёк. Все ближайшие опушки исследованы до последнего муравейника. Дальше она не шла не потому, что бабушка запрещала, а из соображений собственной безопасности.

Приёмы пищи мало чем отличались друг от друга — разве что формой агрегатного уныния. Меню состояло из безвкусного хлеба, проростков каких-то бобов и чёрных маленьких семян, по вкусу напоминавших гравий с претензией на ЗОЖ. Из сладкого — только несладкие галеты вприкуску к кислой комбуче. В общем, бабушка себе на пенсии ни в чём не отказывала.

Почти всё своё время она проводила в медитациях и бесконечных асанах, пытаясь постичь ту самую седьмую чакру. Каждый рассвет она встречала в позе «разочарованной цапли» и провожала в позе «непонятно кого, но явно без позвоночника». В свободные часы бабушка выращивала рукколу на участке позади дома, но успехов в этом предприятии особо не имела–первые ростки увядали, печально глядя на очередную бабушкину врикшасану.

Галя изнемогала от отсутствия хоть каких-то развлечений. Доски в заборе были пересчитаны, камни на участке — пересчитаны дважды.. Книжек в доме не водилось, если не считать священных текстов по йоге кундалини и потрёпанных листков с рецептами оладий из чиа.

– Ба, можно к тебе обратиться с…

– Я уже сказала: в моём доме не будет ничего из того, что тебе "по возрасту положено"! — отрезала бабушка, не открывая глаз, в позе пассионарно-настроенного лотоса. – Не надо меня уговаривать.

– Да ба, я уже поняла. Я о другом хотела спросить…

– О чём? – бросила женщина с ленивой настороженностью.

– Можно я что-нибудь у тебя в саду посажу? У тебя же всё равно руккола не растёт, а мне занять себя нечем. Может, хоть что-то и выйдет.

– Ну не знаю… – с одной стороны, впусти внучку в огород — и прощай дзен. С другой – пусть сажает, лишь бы не маячила под ногами. Меньше разговоров — ближе просветление.

– Хорошо, – наконец сказала она. – Я согласна. Только если это всё разрастётся в какой-то буерак — никаких джунглей из фасоли и подсолнухов! Развлечения сразу прекращаются. Мне тут ботанический сад не надо.

– Спасибо, ба.

–––––––––––––––––––––––––––––––––––

Галя целый месяц бродила по лесу, собирая всё, что могло стать будущими обитателями её сада: маки, ромашки, васильки, колокольчики и прочие полевые безымянники. Лопату девочка нашла в одном из заброшенных соседских домов, там же отрыла и ржавую тачку — пусть со сдутым колесом, но уже хоть что-то. Постепенно сад оживал. Растения приживались легко, будто сами хотели остаться у неё, и казалось, что цветы начинали цвести прямо у неё в ладонях, ещё до того, как попадали в землю. Несколько кустов дикого шиповника и малины тоже переселились в её крошечный огород и, похоже, не возражали.

Бабушка сперва смотрела на её старания со смесью пренебрежения и медитативного безразличия, но когда участок начал преображаться и напоминать сказочную поляну из добрых советских мультиков, что-то в ней дрогнуло. В какой-то момент она даже попросила найти местечко для рукколы. Галя с радостью выполнила просьбу, отсыпав земли в старые деревянные ящики из-под овощей.

Прошёл месяц. Приехал Евгений — с новой «моделью» наперевес, как всегда.

– Галя, поехали домой! — позвал он, привычно бодрым голосом человека, который только что вспомнил о существовании дочери.

– Сейчас! — откликнулась девочка и поспешила к бабушке.

– Бабуль, можно тебя о двух вещах попросить?

– Сад поливать не буду, даже не проси! — отрезала бабушка.

– Вот об этом я и хотела. Первое: пожалуйста, ничего не трогай. Пусть всё будет как есть. А второе... можно я к тебе на следующее лето приеду?

– Господи, что за ребёнок! — покачала головой бабушка. — Всем бы таких внучек: просят ничего не делать. Конечно, никаких проблем. Приезжай когда хочешь — ты мне не мешаешь.

– Хорошо… до встречи.

– До встречи.



Прошло десять лет.

Каждое лето Галя возвращалась на бабушкину дачу. Не мешала. Не шумела. Занималась садом. Он становился всё живее, как будто сам тянулся к ней. Цветы в нём одичали — в самом красивом смысле этого слова: неуправляемые, свободные, яркие. Малина давала такие плоды, каких не сыскать ни на одной сельскохозяйственной ярмарке, а полевые цветы окутали участок лёгкой, пастельной дымкой. Галя вложила в этот сад всё, что у неё было: скуку, одиночество, свои мысли.

Тем временем жизнь шла своим ходом. У отца появилась новая, уже постоянная женщина, от которой родился мальчик — единокровный брат Гали. Евгений души в нём не чаял, ходил и всем рассказывал:

— Смотрите, какой у меня сын! Всем сыновьям сын! Лучший сын из всех сыновей!

Галя почти не общалась с мальчиком, сидела с ним только по настоянию отца. Не любила и не ненавидела — он просто был в её жизни, и всё.

Евгений в очередной раз привёз Галю к бабушке. Но в этот раз — с сыном. Мальчик, едва выскочив из машины, с воплем побежал осматривать окрестности. Галя, не теряя времени, пошла к своему саду.

Она сидела в своём цветочном царстве, любовалась васильками. И вдруг — треск. Обернувшись, она увидела, как её брат с хрустом отломал ветку малины и жадно ел ягоды прямо с неё, размазывая сок по щекам.

– Что ты делаешь?! — вскрикнула Галя, встав как вкопанная.

На шум тут же выбежали отец и бабушка.

– Да ладно тебе, Галенька, ну что такого? — запричитала бабушка.

– Ну подумаешь, обломал одну ветку. Он же не со зла! — улыбаясь, добавил папа. — Зато сразу видно: вкусная у тебя малина выросла!

Галя молчала. Просто стояла. И молчала.

День прошёл тихо. Вечером был красивый закат — алый, с прожилками золота. Папа решил остаться на ночь, чтобы сын “попривык на новом месте” .

Ночью бабушка и Евгений проснулись от странного треска и оранжевых всполохов в окнах. Подбежав к стеклу, они увидели картину, от которой перехватило дыхание.

Весь сад был объят пламенем.

Короткими всполохами загорались сухоцветы, кусты же горели гораздо ярче и дольше. Вся эта картина была похожа на чёрный разряд молнии в оранжевом зареве.

И посреди этой картины стояла Галя. Её хрупкий силуэт очерчивали языки пламени, сама она стояла словно недвижимый обелиск, глядя на эту картину. На сад.

Своими собственными руками сотворённый.

Своими собственными руками уничтоженный.