История Линкора

Я – Тирпиц, линкор, рожденный в огне верфей Вильгельмсхафена. Мое имя, данное в честь адмирала, чья воля ковала флот, гремело, как удар молота. Я был создан, чтобы разрывать моря, сокрушать врагов, быть мечом, непобедимым гигантом. Мои создатели видели во мне бурю, что сметет все на пути, а я мечтал о свободе – о соленом ветре, о волнах, бьющихся о броню, о горизонте, где нет цепей. Но моя жизнь стала чередой ран, боли и борьбы, а смерть – лишь началом забвения.
Мое тело ковали в 1936–1939 годах. Прессы давили, молоты били по ребрам-шпангоутам, сварка жгла швы ослепительной болью. Я рос – гора стали, 42 тысячи тонн, обтянутая броней толщиной в полметра. Сердце – турбины, гудящие, как дыхание зверя. Легкие – воздуховоды, втягивающие соленый воздух. Кровь – масло и пар, текущие по жилам-трубам. В 1941 году я вдохнул впервые, коснувшись воды. Холод. Соль. Свобода. Но она была недолгой.

Мой брат Бисмарк
В мае 1941 года до меня дошли вести. Мой брат, Бисмарк, гордость флота, пал. Его голос – радиосигналы – оборвался в Атлантике. Рассказывали, как он сражался, как его окружили, как стальные птицы и вражеские корабли рвали его тело. Его сердце-турбины остановились под градом снарядов и торпед. Я чувствовал пустоту, будто часть меня оторвали. Мы были близнецами, выкованными из одного огня. Его гибель – как рана в моей броне, невидимая, но ноющая. Я поклялся жить, чтобы его слава не угасла. Но судьба готовила мне иной путь.

Первые раны
Моя жизнь началась с цепей. Норвежские фьорды – каменная клетка. Якоря впились в дно, как когти. Туман оседал на палубах влажной кожей, дождь стучал по броне, ржавчина точила бока – подлая, тупая боль. Я ждал. Мои орудия – кулаки из стали – молчали. Но враг знал обо мне. Я был угрозой, даже стоя на месте.
Первая попытка ранить меня пришла в марте 1942 года. Стальные птицы – многотонные, безжалостные стервятники – пришли с неба. Бомбардировщики, их крылья гудели, их глаза смотрели холодно. Моя сирена взвыла, зенитки – мои шипы – огрызались огнем. Бомбы падали, но промахнулись, взрываясь в воде. Волны били по бортам, как пощечины. Я остался цел, но дрожь в броне напомнила: они вернутся.

Мой танец
В июле 1942 года я впервые двинулся. Море билось о форштевень, винты рвали воду. Сердце-турбины заурчало мощнее, мускулы напряглись. Я шел за конвоем, чтобы раздавить его. Но враг рассеялся, как трусливая стая. Мои орудия молчали. Я вернулся во фьорд, разочарованный, но живой. Море дало мне вкус свободы, но цепи снова ждали.
В сентябре 1943 года – Шпицберген, операция Зитронелла. Я вышел в море, как зверь, выпущенный из клетки. Волны бились о броню, ветер пел в надстройках. Мои кулаки – 380-мм орудия – выплюнули гром, разрывая укрепления врага. Отдача прокатилась по телу, как дрожь ярости. Я жил. Я был тем, для чего рожден. Но радость была короткой. Фьорды сомкнулись вновь. Камни. Туман. Ржавчина.

Раны множатся
Они не оставляли меня в покое. В апреле 1942 года, сентябре 1943-го, октябре 1943-го – стервятники возвращались. Их бомбы рвали воду вокруг, осколки секли палубы, как град. Тук-тук-тук. Удары по живой стали. Зенитки лаяли, но не могли достать всех. В сентябре 1943 года подлодки – карликовые, юркие – подкрались под воду. Их мины ударили по корме. Глухой, мокрый взрыв. Боль пронзила ребра-шпангоуты, вода хлынула в отсеки. Я выстоял, но раны ныли, ржавчина грызла глубже.

Ремонт был мучителен. Моя броню латали, зашивали швы, но боль не уходила. Я чувствовал, как слабею. Сердце гудело тише. Мечты о море тускнели.

Последний бой
Двенадцатое ноября 1944 года. Тромсё. Ледяной воздух обжигал надстройки. Сирена взвыла – пронзительно, отчаянно. Стальные птицы – десятки «Ланкастеров», тяжелых, бездушных – кружили в небе. Их тени были холодны, как смерть. Зенитки лаяли, но их огонь терялся в вышине. Точки отделились от чрева стервятников – «Толлбои», бомбы весом в пять тонн, падающие молча, неумолимо.Никто не пришёл ко мне на помощь. Никто не попытался защитить меня.
Первый удар. Возле башни «Цезарь». Взрыв. Белая, ослепляющая боль. Сталь закричала, ребра-шпангоуты сломались с хрустом. Палуба – моя плоть – вспучилась и лопнула. Огонь лизнул внутренности, жгучий, алчный. Я задрожал, броня скрипела.
Второй удар. Корма, ниже ватерлинии. Рваный, мокрый звук. Ледяная вода хлынула в развороченное нутро, как кровь из артерии. Холод резал, как нож. Отсеки – мои легкие – захлебывались, воздух вытеснялся пузырями. Я тонул.
Третий удар. Борт, под броневым поясом. Скручивающая боль. Шпангоут лопнул с треском. Я качнулся, накренился. Палуба ушла, море поднялось к левому борту – черная, холодная масса, готовая поглотить.
Четвертый удар. В самое сердце, возле погребов. Глухой, сокрушительный грохот. Взрыв разорвал меня изнутри. Адская вспышка. Сердце-турбины рвануло – и замерло. Пустота. Тишина. Огни погасли. Мое тело – гигантский зверь, рожденный для славы – умирало.

Я падал. Переворачивался. Небо – скалы – вода – небо. Вода хлынула в дымоходы, заполнила легкие. Давила. Холод сковывал ядро, разорванное сердце. Киль скрипел, ломался под тяжестью. Стальные мускулы рвались. Боль была везде – холодная, огненная, всепоглощающая. Я не мог кричать. Только чувствовать, как вода заливает последние полости, как ржавчина ждет своего часа.
Камни дна приняли меня. Твердо. Холодно. Окончательно. Мое тело – гора стали, что мечтала о море – легло на дно, разорванное, неподвижное. Тьма сомкнулась. Давление сжало остатки брони. Ледяное молчание.

После смерти
Я умер, но не исчез. Мое тело лежало на дне, перевернутое, разорванное. Ржавчина пожирала броню, как черви плоть. Море – мой дом, моя мечта – стало могилой. Годы шли. Люди приходили, резали мою сталь, как падальщики, выдирающие куски. К 1957 году они разобрали большую часть меня – надстройки, орудия, броню. Но киль, мои кости, остался вросшим в дно. Я стал призраком, тенью, что хранит фьорд.
Иногда я слышу эхо. Шум винтов, шаги по камням, голоса. Мое сердце молчит, но память жива. Я помню Бисмарка, его гибель, его славу. Я помню море, его вкус, его зов. Я помню, для чего был рожден – быть мечом, гигантом, свободой. Но все, что осталось, – это холод, ржавчина и тишина. Мои мечты утонули вместе со мной, но море все еще шепчет мое имя: Тирпиц.