Как я прыгал с качалей

Однажды мне было так страшно, как никогда. Я едва не убил человека. И не просто человека — ребёнка! Даже вспоминая это сейчас, чувствую, как сжимается живот и пробегает холод по спине. Да, ребёнок тоже человек, но если взрослому практически всегда можно сказать: «Сам виноват», то ребёнку — едва ли.

С недавних пор я начал относиться к детям, если не с пиететом, то как минимум с нежностью. А новости, касающиеся любого насилия над детьми, вызывают у меня острую сердечную боль, недоумение и ярость. Всё просто — сам стал отцом. Помнится, думал, что проживу жизнь бобылём, а друзей, что слали мне фото своих детей, откровенно не понимал. Теперь понимаю.

Но обо всём по порядку.

Лето, деревня, пятница. Мне лет так шестнадцать-семнадцать. Летние пятница и суббота в нашей деревне — особенные дни: работает клуб. Днём — для детей, а вечером — для остальных. Дискотека! Развлечений в деревне не то чтобы много, и клуб пользуется популярностью у всех. Даже с соседних селений приезжают гости, что, естественно, иногда приводит к другой народной забаве — мордобою.

Я и Женя Петров, мы его ещё называли Ёжик, готовились к походу в клуб. Кажется, прозвище появилось благодаря моей сестре — как-то раз она окрестила его так за растрёпанную прическу, и прижилось. Прозвище оказалось метким — Женя был диковат, в то же время весьма смышлён, добр, но главное его качество — прекрасный друг. Кто-нибудь слышал плохие истории про ежей? Вот и я — тоже нет.

Обычно перед клубом мы слегка разогревались самогоном. Но вот незадача: в местах, где мы брали обычно, — либо ещё не готов, либо уже закончился. Конечно, Женя знал все доступные варианты и повёл покупать у кого-то в двухэтажку, где раньше жили мои дед и бабушка. Я остался во дворе, а Жека пошёл за «сэмом». Мне всегда было забавно от этого названия, так как в голове возникал образ тычущего в тебя пальцем дядюшки Сэма в звёздно-полосатой шляпе с американских агитплакатов.

Огромное количество происшествий в мире так или иначе связано с алкоголем, и деревня тут не исключение. Поэтому расскажу немного про самогон. Не знаю, как сейчас, но тогда во многих домах гнали, и каждый знал, где и какого качества продукт. Типа: тут не берём — наливают «отгон», там — разведённый спирт, а вот здесь — первач, надо брать!

Иногда просили идти «на поклон» меня, потому что не все везде могли взять — кто в долгу, кто поссорился. Помню один такой случай:

— Ты кто? — спросила меня хозяйка в сенях.

Я по привычке отвечаю:

— Юра Семёнов, с Риги.

— А-а-а, Лёшкин сын! Ну, проходь.

Заходим в дом, она достаёт пузырь.

— Я тебе, конечно, продам, только батьке не говори, у него норов крутой — убьёт, — и даёт мне в догонку пару огурчиков и рюмку. Вот это сервис! Рюмочку мы потом вернули, оставили в сенях.

Пили где придётся и как придётся — посуда была не всегда. Однажды долго не могли придумать, из чего же пить, и Ваня Петров (Женин брат) открутил плафон задней фары своего мотоцикла — пили из него. Чаще всего, если не планировали костёр, выпивали у одного из колодцев, чтобы сразу и запивать. Кстати, Женя на этом поприще снискал у нас определённую славу — мог взять бутылку, быстро-быстро раскрутить и залпом, словно в воронку, влить в себя ОГРОМНОЕ количество самогона. Меня этот трюк восхищал, хотя расход напитка увеличивался сильно.

Ну и завершая отступление от главной темы — мой первый раз.

Помню, были мы у Олеси Романовой на веранде. Ночь. Нас человек семь. Расселись за столом, и пошла рюмка по кругу. Очередь дошла до меня. Сначала я ощутил запах. И это был шок! «Как они это пьют?» — пульсировало в голове. Тогда я не знал, что такое сивушные масла, и первая ассоциация была с бензином. Я не думал, что смогу это выпить. За столом начались смешки и подначки. А ведь там были и ребята постарше — помню братьев Николаевых — и падать лицом в грязь ой как не хотелось!

В деревне иногда встречалось отношение типа: «Что с вас, городских, возьмёшь — вы как дети малые», и честь городских нужно было отстаивать. Тут Потапень (об истории этого прозвища мне сказать вам нечего — никто толком не смог рассказать, только догадки) говорит: «Нос закрой и пей». Так я и поступил. Потапешку я знал ещё с детских приездов, и хоть он был тот ещё плут, я ему доверял. После пары тяжёлых рюмок пил уже как все.

Не стоит думать, что мы пили каждый день. Мы бы, конечно, и не прочь, но деньги были не всегда. Через пару лет Сергея Потапня не стало, и в последние приезды остро чувствовалась нехватка его общества. Я и сейчас с теплом вспоминаю его хриплый голос, улыбку — скорее даже ухмылку, огоньки в глазах и, конечно же, идиотские шутки. Как он, к примеру, ныряя в озере, приспускал плавки, чтобы показать нам свой зад. Иногда мне казалось, что он безумец. Ну, в хорошем смысле этого слова.

А не так давно Олеси Романовой тоже не стало. Годы идут, люди уходят, зачастую нелепо. Меня это прямо выводит из себя. Каждый раз выбивает из колеи и настраивает на упаднический лад.

Так вот, Женя что-то задерживался, стало скучно, и я уселся на качели. О, что это за качели! Сделанные на славу — металлические, с деревянной седушкой толщиной в несколько сантиметров, висящие на балке между деревьев. Летать под 90 градусов на них — одно удовольствие. Этим я и занялся.

Во дворе я был не один. Совсем недалеко играл с самосвалом паренёк лет четырёх. Мы не обращали друг на друга ровно никакого внимания — каждый был занят своим делом. И тут он зачем-то вышел на линию полёта качелей. Время замедлилось. Я отчётливо помню, как он стоит, держит машинку за верёвочку и смотрит на меня. Я — в самой дальней точке от него, на взлёте. И нас однозначно ждёт столкновение.

Мозг лихорадочно искал выход. Я мог выставить руки в стороны и попытаться затормозить о деревья, но с таким разгоном качелей остался бы без рук. В момент, когда качели были перпендикулярны земле, я — что-то крича — из них выпрыгнул, надеясь таким образом, сбросив массу, уменьшить силу удара. Думаю, мне это удалось. Я вылетел с качелей, грохнулся на смесь песка с гравием, почувствовал жжение в бедре и ладонях, но было плевать — я услышал глухой стук, через секунду — падение тела и тишину.

Моё сердце перестало биться. Я вскочил и прыжком добрался до мальчугана — он лежал на спине, всё ещё держа завалившийся самосвал за верёвочку и молчал. Голубые, как у ангела, глаза смотрели в небо. С цветом глаз могу ошибаться — это может быть и обман памяти в угоду сочности истории, утверждать не буду. Он мне тогда так и так показался маленьким ангелом, с раскинутыми в стороны руками.

— Пацан, милый, ты как? — спросил я севшим голосом.

Его взгляд приобрёл смысл, переместился на меня, он достаточно резво встал, секунду помолчал — и зарыдал. У меня отлегло, но на душе было погано — всё же младших я никогда не обижал.

Из подъезда выскочила его мать, взяла ребёнка на руки и начала крыть меня матом. Я пытался, ей-богу, пытался извиниться, сказать, что это случайность, лепетал прочие оправдания. Естественно, это не возымело действия. Тогда я ещё не понимал, что такое мать, волнующаяся за своего ребёнка, и что мои доводы бесполезны.

Однако я тоже не железный, и в какой-то момент меня, что называется, «накрыло». Тремя словами я послал её так далеко, как только возможно. В самой грубой форме. Конечно, это нисколько меня не красит, и до сих пор стыдно — но из песни слов не выкинешь.

Жене удалось раздобыть бутыль самогона. Помню, он сказал что-то типа:

— Надеюсь, она меня не узнала, а то потом могут возникнуть проблемы.

Оказалось, это учительница русского языка в местной школе. Мне стало вдвойне стыдно — мало того что оскорбил взрослого, так ещё и учителя. Хотя, признаться, чувствовал я и удовлетворение — возраст как-никак бунтарский.

На следующий день мы снова готовились к походу в клуб, и я столкнулся с отцом мальчугана. К моему счастью, он оказался вполне адекватным и не закатал меня в асфальт, а просто поругался, поугрожал. Я всё воспринял молча, кивнул — и мы разошлись.

Позже я справился о судьбе того мальца и специально узнал у Жени, что с ним сейчас. Говорит — жив, в порядке. Я испытал огромное облегчение, что тот несчастный случай не обернулся скверными последствиями. Правда, с тех пор качели я недолюбливаю.