Это было, это было в те года...

Доломатов, М. Это было, это было в те года: автобиографическая повесть / М. Доломатов. – Уфа: УНПЦ «Издательство УГНТУ», 2025. – 80 с. ISBN 978-5-98755-

Жизнь человека не бывает усыпана одними цветами. Приходится преодолеть немало трудностей, чтобы осознать, что прожил яркую, насыщенную, достойную жизнь, за плечами – годы роста, профессионального и личностного становления.
Вниманию читателей предлагается автобиографическая повесть академика РАЕН, профессора, доктора химических наук, кандидата технических наук Михаила Юрьевича Доломатова «Это было, это было в те года…», в которой автор делится воспоминаниями о своей семье, родных и близких людях, друзьях, учителях, о своем детстве – одним словом, о том времени, когда деревья были большими...
Книга адресована современникам, чье детство совпало с послевоенными годами, когда люди верили в светлое будущее и были открыты друг другу и миру, а также ее с интересом прочтет молодое поколение, которое стоит на пороге выбора своего жизненного пути.


О ЧЁМ-ТО ДАЛЬНЕМ-ДОРОГОМ, О ЧЁМ-ТО БЛИЗКОМ И РОДНОМ…

Не зря говорят: талантливый человек талантлив во всем. Эти слова относятся в полной мере к герою моего повествования, известному в научном мире России и Башкортостана академику РАЕН, профессору Михаилу Юрьевичу Доломатову, в очередной раз опровергнувшему вечный спор о физиках и лириках.

Читаю рукопись его новой книги и восхищаюсь превосходной памятью, отличным литературным слогом, умением писать ярко, образно, тепло, с юмором, вызывая уважение и не оставляя читателей равнодушными.

Книгу приятно читать еще и потому, что она буквально дышит любовью и благодарностью к тем людям, которые окружали автора с первых дней его рождения, которые помогли ему вырасти, встать на ноги, определиться с выбором жизненного пути и найти себя, подарили много приятных моментов в жизни.

Воспоминания возвращают автора в детство, в те годы, когда были живы родители, бабушки и прабабушки, дедушки и прадедушки, не чаявшие в нем души, любимые учителя, одноклассники, коллеги, друзья и, конечно, искренняя дружба и романтика первых чувств…

Повесть читается на одном дыхании, в ней много поучительных примеров для молодежи. Она наглядно показывает, как формировался человек, путь которого не был устлан розами, скорее даже больше шипами, пока он обрел себя и сумел стать достойным, благородным человеком, великолепным российским ученым.

Можете ли вы хоть на минуту представить, что в его жизни был период, когда он получал двойки по математике, но не потому, что не понимал ее, а просто не любил, считая скучным предметом… Но когда возникла необходимость, на кону стоял вопрос о чести, буквально за несколько дней, денно и нощно штудируя математику, будущий профессор сумел освоить  этот предмет, а  впоследствии Михаил Юрьевич стал профессором физики и математики. Помогла преодолеть эту стену непонимания математики его одноклассница-отличница Любушка Затинацкая, которую прикрепили к «отстающему» ученику Михаилу Доломатову, в которую он влюбился.  Дружбе с этой девушкой автор посвятил ряд страниц своей книги.

Так воспитывались воля, трудолюбие и усердие, очень нужные в будущем жизненном и профессиональном багаже ученого.

… В книге много неожиданных, интригующих моментов. Например, эпизод, когда по величайшему недоразумению его хотели исключить из школы за неуспеваемость по математике, но ряд интересных событий предотвратили эту ситуацию…

О своих замечательных друзьях и одноклассниках Михаил Юрьевич тоже тепло вспоминает.

Или еще пример. Михаилу в школе плохо давались иностранные языки и как-то учитель сказал, что ему не надо учить английский, посоветовал учить немецкий. …И вот прошли годы и в 2019 году в Лондоне Михаил Доломатов издает на английском языке монографию. И это пресловутое не «благодаря», а «вопреки», когда приходилось добиваться чего-то, сопровождало Доломатова на протяжении жизни.

Эта книга дорога мне еще и тем, что написал ее любимый ученик моей мамы – учителя от Бога – Флюры Давлетхановны Ахмеровой, и память Михаила Юрьевича о ней и о других учителях 96-й школы города Уфы очень греет душу.

Воспоминания Михаила Юрьевича ценны вдвойне, так как раскрывают для меня образ мамы, я узнаю из этих воспоминаний новое о ней и горжусь тем, что ее ученики стали такими прекрасными людьми.

Приятно было увидеть на страницах книги имена педагогов, с которыми была знакома лично. Это учитель русского языка и литературы Элиза Мугафаровна Ахмерова, это учитель немецкого языка Роза Габдуловна Кудоярова, это учитель начальных классов Людмила Митрофановна Мустафаева, с супругом которой Куламом Джалаловичем мне довелось работать после окончания университета в проектной организации. А с какой любовью Михаил Юрьевич написал об учителе химии Людмиле Тимофеевне Зариктуловой, давшей путевку в жизнь, поверившей в талант ученика.

Михаил Юрьевич тепло написал о своих коллегах-ученых и друзьях – Акдесе Закировиче Биккулове, Рудольфе Николаевиче Хлесткине, Тагире Гайсаевиче Давлетбаеве, о соседях- знаменитых артистах Уфы – народном артисте РСФСР Николае Михайловиче Дроздове, народном артисте БАССР Михаиле Леонидовиче Кондратьеве, с которыми дружила его семья, о своем дяде, выдающемся спортсмене Борисе Ксенофонтовиче Лиманове.

Любопытно было прочитать страницы о Льве Львовиче Каневском, в годы моего студенчества декане юридического факультета Башгос-университета. Михаил Юрьевич дружил с сыном этого человека, Сашей, был знаком с его семьей.

Хочу сердечно поблагодарить Михаила Юрьевича за его подвижнический труд. Придя в наше Уфимское общество краеведов имени Флюры Ахмеровой и став его Почетным членом, он рассказал слушателям краеведческого лектория о целой плеяде замечательных коллег – ученых Семене Валентиновиче Шапиро, Феликсе Гергардовиче Унгере, Николае Николаевиче Боголюбове и многих других, оставив о них благодарную память.

Дорогой Михаил Юрьевич!

Искренне рада Вашему творчеству, новым книгам, не только научным!

Хочу пожелать, чтобы вдохновение никогда не иссякало в Вашей душе. Ведь Вы еще и поэт, что продемонстрировали недавно на нашем поэтическом вечере, так легко и непринужденно поделились своими ироничными и добрыми стихами.

Пусть каждый день приносит новые творческие идеи и возможности для их реализации. Я думаю, Вы достигнете всего, что задумали. Пусть каждая идея, каждая мысль воплощаются в Ваш личный шедевр.

С чувством искреннего уважения, Гюльнара Иксанова, руководитель Уфимского общества краеведов имени Флюры Ахмеровой Общероссийской общественной организации
«Союз краеведов России», заслуженный деятель культуры Республики Башкортостан,
член Союза журналистов России и Республики Башкортостан


ПРЕДИСЛОВИЕ

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной,
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забило глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Иосиф Бродский

Я прожил 70 лет, или 2,2 миллиарда секунд. Это много, по сравнению с жизнью мотылька (1 сутки = 86400 секунд), и ничтожно, по сравнению с вечностью Вселенной. Как и всем людям, эти секунды были щедро отпущены мне Всевышним на дела, размышления, ошибки, на которых следует учиться и исправлять жизнь.

Моя автографическая повесть – не просто сборник воспоминаний, это попытка сохранить живой образ моих родных, и друзей запечатлеть те моменты, которые казались такими обычными в их время, а теперь стали частицами истории нашей жизни. Каждая страница – это дань уважения тем, кто подарил мне жизнь, воспитал меня, научил любить и ценить дружбу и разделял со мной горе и простые человеческие радости.

Надеюсь, что эти воспоминания станут не только бумагой в моём личном архиве, но и будут интересны нашим детям и внукам.

Я благодарен, что по жизни был связан с множеством талантливых и замечательных людей. Я не хвалю себя и пишу о детстве как есть, со всеми совершёнными мною промахами.

Благодарю моих друзей-одноклассников и мою сестру Доломатову (Афанасьеву) Наталью Юрьевну за напоминание ускользнувших из памяти ряда моментов, пережитых в детстве.

Благодарю Рахиль Яковлевну Вельц и особенно Иксанову Гюльнару Альфредовну, взявших на себя нелегкий труд редактирования моей рукописи.

ПЕРВЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ

Это было, это было в те года,
От которых не осталось и следа.
Это было, это было в той стране,
О которой не загрезишь и во сне.
Николай Гумелев

Раннее детство я вспоминаю отрывочно и пытаюсь собрать разбитые в памяти осколки воспоминаний и рассказов моих родных и близких в единую жизненную картину.

Мое рождение состоялось в ненастный понедельник 1 ноября 1954 года. В этот день после ледяных дождей сильно подморозило, и Галина Николаевна Бутакова – моя бабушка вышла из нашего бревенчатого дома (располагался он по адресу: улица Ленина, дом № 106), поскользнулась, упала и сильно повредила ногу. Беременная мама кинулась поднимать бабушку, и у нее начались схватки. Так досрочно родился я, недоношенным, семимесячным, весом 900 грамм. Мама говорила, что я родился в «рубашке» – неразорвавшейся околоплодной оболочке. В народе считается, что такому ребенку, если он выживет, всю жизнь будет способствовать удача. Сегодня, прожив 70 лет, могу сказать, что удачных моментов в самом деле было больше, чем неудач, хотя ошибок я наделал немало. Несколько раз был на краю жизни, но везло – выживал.

Итак, я родился в рубашке, но в понедельник. В народе говорят: рожденный в понедельник, не может рассчитывать на выигрыш в лотерее или денежные наследство. Для меня это было именно так: всю жизнь мне приходилось зарабатывать деньги упорным трудом.

Маму выписали из роддома, через полтора месяца она вышла на работу. Декретный послеродовой отпуск в то время, после Великой отечественной войны, был всего 42 дня после родов. Меня положили в корзину с ватой на теплую печь, кормили из сосочки. Мама, бабушка и прабабушка Наталья Андриановна меня выходили: так началась моя жизнь. И, наверное, именно всеобщая любовь моей родни помогла мне не только выжить, но и занять достойное место в этом мире.

Первые воспоминания о детстве обрывочны и хаотичны, но я обладал цепкой памятью. До сих пор помню наш большой дом с огородом и садом, где росли яблони и вишни. Дом тогда казался огромным, а сад бесконечным, таинственным, наполненным удивительными звуками и запахами. Хорошо помню большую кухню, которую занимала огромная русская печь, где стояли чугунки и ухваты, а на печке, за занавесками, располагались полати. Мебель была простая: дореволюционная или самодельная. На печке в зимние холода спали прадедушка Николай Васильевич и прабабушка Наталия Андриановна. О них я расскажу отдельно. На этой кухне я показывал пальцем на предметы, и взрослые говорили мне, как они называются. У меня были игрушки: подаренная отцом металлическая машина с педалями, на которой можно было ездить; деревянная лошадка из папье-маше и деревянная кошечка. Игрушки ломались, и дедушка их чинил. Моей любимой деревянной кошке дедушка столярным клеем приклеил хвост, и она выглядела так, будто страдала острым кишечным расстройством. Взрослые по этому поводу шутили, но я не переставал её любить.

Под старой яблоней была душевая кабинка, где нас с сестрой часто купали летом: вода сначала казалась холодной, а потом скользила по телу и была очень приятной.

Во дворе была небольшая избушка, где жили дядя Павел, тетя Руфа и мой дядя Толя, которому тогда было 13 лет. Он был удивительно добрый, обладал изумительной памятью. К сожалению, у него была болезнь Дауна, и он так и не научился писать. Еще там жили кошка Пуфка и ее сын – котик по кличке «Мальчик». Дядя Павел и тетя угощали меня вкусными пирогами, а кошка ловила огромных крыс и складывала их у порога дома во дворе.

А ещё у нас жил сибирский кот Тимоша, которого мама очень любила, прощала ему все его безобразия. Однажды 25 декабря 1956 года, это был день рождения мамы, я увидел, что Тимоша входит в комнату и на спине несет маме подарок, перевязанный ленточкой: такой выдумщицей была у меня бабушка. Был еще пес Бобик, очень нервный и злой, и однажды он пытался меня укусить. Перед нашим переездом в другую квартиру он сбежал и попал под машину.

Рядом с домом через дорогу располагался парк имени Ивана Якутова, где на огромном Солдатском озере ходил паровой катерок (его всегда было заметно по черно-коричневому дыму), была детская железная дорога с настоящими вагонами и черным паровозом. Родители нас на этом поезде часто катали. Хорошо помню, как осенью 1956 года (мне было тогда 2 года) отец с мамой взяли меня в кинотеатр, где демонстрировался фильм «Илья Муромец». Но когда я увидел Соловья-Разбойника, который прыгнул с дерева с диким свистом, мне стало страшно, и я заплакал.

По долгу корреспондентской работы отец часто был в командировках и всегда привозил нам с сестрой что-нибудь вкусное. Однажды это был пряник в форме крокодила: очень твердый, я его долго грыз.

На огороде стоял какой-то особый запах помидор и свежих огурцов. Бабушки собирали огурцы, я бегал с ведерком и пытался им помочь. Недалеко, в тени, в большей коляске спала моя сестренка Наташа, которая была на полтора года младше меня (она родилась 18 мая 1956 года).

С улицы Ленина в чистом прозрачном воздухе четко были видны излучина реки Белой и дальние корпуса недавно построенного Ново-Уфимского НПЗ, колонны которого горели ночью и слегка дымили. В легкой дымке видны были обширные поля и фермы совхоза «Алексеевский». Тогда в Уфе воздух был чистый, а город не был застроен безобразными и унылыми высотными домами. Ночи были очень теплые, ясные и многозвездные. Во дворе дедушка делал шатер из брезента, где они с бабушкой спали на панцирных железных кроватях в жаркие дни и ночи.

В октябре 1957 года мы наблюдали первый искусственный спутник Земли. У дяди Павла был хороший полевой бинокль, а у мамы – театральный. Всем было радостно. Мы вышли ночью во двор, передавали эти бинокли из рук в руки, и все смотрели в ночное небо: оно было очень ясное, холодное и звездное. Я ожидал увидеть спутник величиной с Луну, но в небе появилась лишь маленькая звездочка, которая, сверкая, довольно быстро перемещалась к линии горизонта. В отличие от взрослых, я спутник хорошо разглядел даже без бинокля.

В те неспокойные после смерти Сталина времена шли массовые хрущевские амнистии. На улицах города было очень тревожно: побирались инвалиды, нищие, шатались бездомные, нередко случались пьяные драки, а иногда и поножовщина. Однажды вечером к нам в окно с улицы влетел большой камень, разбил стекло и чуть не попал в мою полугодовалую сестру Наташу. Отец с дедушкой кинулись ловить хулиганов, но те убежали. Нищим мои близкие часто отдавали старую одежду и хлеб. Ещё они очень жалели заключённых: многие из них, пришедшие из тюрем после долгой отсидки, находили свои дома занятыми.

Отца помню только в военной форме. После окончания срочной службы он остался на сверхсрочную и работал в редакции гарнизонной газеты корреспондентом. Кроме того, он учился заочно в вечерней школе. Позже он рассказывал мне, что тогда посещал поэтический кружок и дружил с известными впоследствии журналистом и поэтом А.П. Филипповым и писателем Б.З. Рафиковым. К отцу часто приходили военные друзья и даже его командир, кажется, подполковник. Дедушка всем был рад: они курили в саду под яблонями, пили вино и пели песни под гитару.

Дедушка очень любил сад, где росли золотые ранетки, грушевые яблочки и поздние антоновки, за которыми он ухаживал, а мне они казались огромными. С сестрой Наташей мы играли под их ветвями. Пахло яблоками и прелой листвой. Особенно запомнилась грушовка, которая была покрыта очень сладкими желтыми яблочками, и ранетка с плодами игрушечными, терпкими. Антоновку заворачивали в газеты и хранили в маленьком деревянном сундучке, мы ели их даже зимой. Сад казался мне сказочно удивительным: думал, что в кронах огромных яблонь прячется ветер, который сбрасывает яблони на землю. Я кричал: «Буря, беги!», и мы с Наташей носились по саду. В небольшом огороде у нас росла крупная картошка величиной с кулак дедушки и ярко-зелёные огурцы с пупырышками.

Меня очень удивляло таинственное место сада, где размещалось полупогруженное в землю помещение, в котором даже летом были большие куски льда, присыпанные опилками. Там среди льда хранили мясо и рыбу. Холодильников у большинства людей в то время не было. Я был поражен зиме среди лета. Мне так и объяснили, что здесь летом живет зима. В майские дни мне запомнились пурпурные кусты сирени, белой черемухи и огромные букеты этих цветов в стеклянных вазах. С тех пор это мои любимые цветы.

Мама часто гуляла с нами, прогулки были интересные. Она увлекательно рассказывала о птицах и учила не бояться животных и насекомых. Помню: мама клала нам на вытянутые ладошки дождевых червей, мышек, пауков и лягушек, показывала ужей и говорила: «Не бойтесь, они симпатичные и безобидные». И мы с сестрой их никогда не боялись. А ещё мама рассказывала, как называются травы, садовые и полевые цветы, растения. В лесу показывала гадюк. Говорила, что, если змею не трогать, она на нас никогда не бросится. Уроки не прошли даром: я не боялся змей, что очень пригодилось мне в Дальневосточной тайге во время военных учений и армейской службы.

Ещё мама читала нам стихи о природе: она любила поэзию. Многие из них прочно врезались в мою память на всю жизнь. Когда мои родные жили в Чите, мама поступила на филологический факультет пединститута, но с третьего курса ушла в академический отпуск, а в 1951 году семья Бутаковых-Пальминых переехала в Уфу, и маме было не до учебы: она начала работать. Мне объясняли переезд необходимостью смены климата из-за плохого здоровья мамы. А недавно выяснились обстоятельства этого переезда: в Читинском пединституте, в котором училась мама, после войны было прекрасное образование, не хуже, чем в столице. Это неудивительно: лекции читали ссыльные профессора – известные ученые и педагоги из МГУ, ЛГУ, Московского пединститута, осужденные за троцкизм и прочие отклонения от «правильной линии» партии. Некоторые из них были с дореволюционным стажем. В институте мама была членом студенческого литературного кружка и очень активно участвовала в его работе. Но хорошие времена закончились, когда один из студентов по простоте душевной сравнил ссыльных преподавателей с декабристами, а 1951 год – с временем Николая 1. Кто-то из студентов донес об этом в органы госбезопасности, и друзья предупредили дедушку, что маму, как дочь врага народа, могут арестовать. Поэтому родные спешно приняли решение переехать из Читы в Уфу. Выбор был не случайным: до революции дедушка жил и работал в этом городе. Кроме того, здесь у него жила родня – сестры и племянники.

К сожалению, с ранних лет у меня появились травмы, которые преследовали меня всю жизнь. Когда мне было 8 месяцев, бабушка не удержала меня на руках и уронила: я сильно ударился головой об пол и получил сотрясение мозга. По словам бабушки, я даже посинел. К счастью, помогли холодные примочки, и я выздоровел. В возрасте двух с половиной лет я споткнулся возле печки и сжег о горячую заслонку руку: до сих пор помню, как рука стала желтой, покрытой волдырями, и как её перевязывали. Другой случай: я вбегал с ведерком на крыльцо, запнулся и упал, ударился носом о ступеньку и захлебнулся кровью. Кровь останавливали льдом. А через много лет на военной медкомиссии выяснилось, что нос у меня был сломан. Но и это было далеко не всё. Как-то отец играл со мной на огороде, где бабушки и дедушка собирали урожай. Он подбрасывал меня, а результатом стал вывих плеча, что приносило мне нестерпимую боль. Пришлось обратиться в больницу, где мне вправили руку (если мне не изменяет память, это было в августе 1957 года).

Я хорошо помню, как 8 сентября 1958 года праздновали день рождения Натальи Андриановны, моей прабабушки. Накрыли стол прямо во дворе. Бабушки сварили очень вкусное варенье из золотистых ранеток и крыжовника. На большом столе был светло-коричневый гречишный мёд, вкусные пироги и огромный арбуз. Отдельно стоял пузатый угольный самовар.

Мой прадедушка Николай Васильевич Пальмин (дальше буду называть его просто дедушкой) пел под гитару, и все гости хором подхватывали старинные романсы и песни. У нас все, кроме меня, очень хорошо пели, и когда я пытался подпевать, дедушка говорил: «Мишка, не порти хор». На день рождения приходили старшие сестры Николая Васильевича: тетя Катя (Екатерина Васильевна) и тетя Стеша (Степанида Васильевна). Тетя Катя была мамой дяди Бори, любимого племянника Николая Васильевича, и племянницы тети Мани. Екатерина была абсолютной противоположностью Стеши: очень своенравная, вспыльчивая до злости и упрямая. Иногда она отправляла мужа Ксенофонта собирать милостыню. Тётя Катя часто приходила к Николаю Васильевичу и приносила нам какой-нибудь гостинец: пряники или кулек конфет. Умерла она в декабре 1964 году, когда я учился в третьем классе. Её могила, которую мы посещаем и сегодня, находится на Сергиевском кладбище Уфы.

Помню, что в 1958 году Пасха была ранняя, в апреле, местами в саду ещё лежал снег. Все ушли в гости к дяде Боре и тете Соне Лемановым. Я остался с тетей Стешей, которая подарила мне покрашенное луковой шелухой в коричневый цвет яичко, леденцы и пряники. А я хулиганил: прыгал на кровати и её не слушался. Удивительно, но очень плохо помню тетю Стешу, зато хорошо помню её удивительную душевную доброту. Она была любимой сестрой дедушки. У неё не было детей, и дедушка как-то в разговоре с бабушкой сравнил её с бесплодной яблонькой. Но детей она обожала и воспитывала приемных детей, сирот.

Ноябрь 1957 года был трагическим для нашей семьи: все женщины плакали, вздыхали, а я не вполне понимал, что случилось. Мне объяснили, что дядя попал под трамвай, когда шел с работы. Все ушли хоронить дядю Павлика, а меня и сестру оставили с тетей Стешей. Тете Руфе было, когда он умер, 50 лет, но она так и не сошлась ни с кем после его смерти. Вожатая трамвая, который задавил дядю, пришла к нам и плакала, просила прощения. Тетя её простила и подала заявление в милицию с просьбой закрыть уголовное дело. Мои родные всегда умели прощать. Они всегда говорили, что главный судья – Бог, и не суди и не судим будешь.

В 1958 году в доме опять случилось несчастье: умерла тетя Стеша – любимая старшая сестра Николая Васильевича. Через пять лет мы начали искать ее могилу на Сергиевском кладбище, но так и не нашли, а кладбищенские архивы в 80-е годы частично сгорели. Я до сих пор чувствую из-за этого угрызения совести.

Несколько слов о Павле Ионовиче

Тётя сохранила основные документы, поэтому я сумел восстановить его жизненный путь. Порошин Павел Ионович родился 12.07.1906 в г. Сретенске Читинской области в семье Ионы Спиридоновича Порошина, активного революционера – большевика, хорошо известного в Забайкалье. Под влиянием отца он рано включился в комсомольскую работу и был членом Читинского райкома комсомола. В ноябре 1931 года поступил на планово-экономическое отделение Московского областного кооперативного техникума (г. Мытищи), который с отличием закончил 6 ноября 1933, и получил диплом плановика-экономиста. Там он вступил в ВКП(б) и активно выполнял партийно-общественную работу. В 1932-1933 гг. параллельно с учёбой работал секретарем Московского обкома ВКП(б). Затем, по просьбе сектора кадров Главного Управления Северного Морского пути при Совете народных комиссаров (СНК) СССР, был откомандирован из обкома в Управление Снабжения на должность старшего экономиста-плановика. И вдруг неожиданное известие: его исключили из партии и уволили, о чём имеется запись: 26.08.1935 он был уволен ввиду призыва в ряды Красной Армии. Это было для всех неожиданностью: с такой должности он в возрасте 29 лет призывается в Красную Армию, где прослужил 2 года (с 1.09.1935 по 11.09.1937). А затем любопытная справка, что после службы в армии он возвращается в родные края в Забайкалье. С 10.10.1937 по 27.02.1939 Павел Ионович работал экономистом на одном из предприятий и во всех документах проходил как беспартийный.

В Москву он не вернулся. Причины этого заключаются, очевидно, в сложных политических событиях, развязанных партийной верхушкой во главе с И.В. Сталиным, В.М. Молотовым, К.Е. Ворошиловым и др. 1.12.1934, после убийства С.М. Кирова, сначала в Ленинграде, а затем по всему Советскому Союзу прошла волна массовых репрессий. В Постановлении правительства СССР заявлено о необходимости «окончательного искоренения всех врагов рабочего класса». 27 мая 1935 г. приказом НКВД СССР повсеместно были организованы «тройки», в состав которых входили начальник Управления НКВД, начальник Управления милиции и областной прокурор. Репрессиям подверглись все, кто высказывал сомнения в действиях власти или работал вместе с троцкистами. В результате Павел Ионович был исключен из партии и уволен с работы. Спасли его служба в Армии и отъезд далеко от Москвы, в которой его ждал неминуемый арест и расстрел за какую-то связь с партийной оппозицией. Он вернулся в Читу и стал работать скромным экономистом-плановиком, что спасло ему жизнь. Там произошло не менее важное для него событие: он познакомился с моей тетей Руфиной, и 22 декабря 1937 года они сыграли свадьбу.

С самого начала войны, с 13 июля 1941 по  декабрь 1945 года, он по призыву служил старшим лейтенантом в Красной Армии: с августа 1942 по июнь 1943 составе 39-й стрелковой бригады в г. Дальнегорске (Приморский край) и в 275-й стрелковой (Хинганской) дивизии в 984-м стрелковом полку в составе 2-го Стрелкового Корпуса Забайкальского фронта. Служил хорошо и даже вновь был рекомендован в партию 5 декабря 1944 года, но политорганы в партию его так и не допустили: видимо, считали неблагонадёжным, хотя он был убеждённым и идейным человеком. 275-я дивизия тогда входила в состав 36-й армии Забайкальского фронта, командовал армией генерал А.А. Лучин-ский, Герой Советского Союза. Подразделение, где служил Порошин, в июле-августе 1945 года было переброшено на территорию Монгольской народной республики, в Баин-Тумян, затем в Китай, а закончили войну 3 сентября 1945 года в Манчжурии, в городе Чанчунь, и находились там до декабря 1945. Официально дивизия начала боевые действия 9 августа 1945 года.

По воспоминаниям его однополчанина, связиста 984 полка Ивана Ермолаевича Антипина: «5 августа 1945 года полк был поднят по тревоге и переброшен к границе. Передвигались только ночью, чтобы скрыть все манёвры. У поселка Старацурухайтунь в ночь на 9 августа пришел приказ о начале боевых действий. 9 августа форсировали реку Аргунь. Перед 275-й дивизией была поставлена задача взять Хайларский укреплённый район, протяженностью 150 километров. Японцы оказывали яростное сопротивление. Температура воздуха достигала 50 градусов по Цельсию. Все колодцы по пути следования армии были отравлены или засыпаны песком. В ходе боев солдаты не могли преодолеть несколько сопок, с которых велся прицельный огонь. Как потом оказалось, этот огонь вели снайперы-женщины и японцы-смертники, прикованные цепями к пулемётам. Ценой больших потерь японцы были выбиты».

Окончание Второй мировой войны – 2 сентября 1945 года – 275-я стрелковая дивизия встретила в городе Сапингай. а 3 сентября 1945 года официально завершила боевые действия.

Служить было тяжело: Павел Ионович не отличался крепким здоровьем, имел врожденный порок сердца. В возрасте трех лет он перенес корь, в 1925 году – сыпной тиф. В 1945 году, после военных действий, в армии тяжело заболел малярией. Тем не менее остался на военном учете категория 1 СВ.

Павел Ионович любил военную службу и стремился остаться в армии. Но в декабре 1945 года был комиссован по состоянию здоровья.

Я читал не так давно переписку тети Руфы и дяди Павла. Какая редкая удивительная любовь была у них всю жизнь! Руфина Николаевна и Павел Ионович очень любили друг друга. У меня сохранились их письма, полные взаимной заботы и нежности. Смутно помню похороны и слёзы тети Руфы. Сохранилось письмо, где Павел Ионович с болью в душе пишет, как ехал из Приморского края в Монголию мимо родной Читы, из поезда нельзя было выходить, а о маршруте кому-либо сообщать. Остановка была несколько минут. Ему было грустно, что не увидел Руфину. Он мысленно видел её рядом, на перроне. Мы вместе с тётей ходили на кладбище к его могиле и на могилу моего прадедушки. Тётя после смерти дяди Павла не могла его забыть: она пережила его на 16 лет и просила похоронить её рядом. После смерти они тоже неразлучны: их могилы находятся рядом на Сергиевском кладбище Уфы. Не так давно я поставил им общий памятник.

Я помню дядю добрым и весёлым, несмотря на все испытания, которые пришлись на его долю, он даже о войне часто вспоминал что-нибудь смешное и всегда шутил.

Несколько слов о прадедушке и прабабушке

Семья наша была большая и патриархальная, во главе семьи был дедушка. Николай Васильевич Пальмин, мой прадедушка, родился 19 декабря 1884 года в старинном г. Мензелинске Оренбургской губернии в семье мензелинского мещанина Василий Васильевич Пальмина. Даты жизни его отца Василия Васильевича (20.12.1845 – 16 (29) .04.1916) и матери Александры Емельяновны Пальминой (11.06.1846 – 3.06. 1919) я восстановил по подписям на фотографиях.

По рассказам дедушки, основоположником рода Пальминых (дед Николая Васильевича) был польский студент Василий Пальминский, которого сослали в Мензелинск за активное участие в польском восстании 1830-1832 гг. В Мензелинске Пальминский женился на русской женщине, принял православие и стал Василием Пальминым. Его сын Василий является отцом Николая Васильевича. В 80-е годы 19 века семья переехала в город Бирск, где они долго жили. В церковноприходской школе Николай Васильевич демонстрировал великолепные способности, особенно хорошо ему давалась словесность, он лучше всех писал сочинения. Иногда он рассказывал мне про наказание в школе: озорников, в том числе его, там заставляли стоять коленями на рассыпанном горохе, били по рукам. Поэтому с дисциплиной там все было в порядке. Об учителях отзывался только хорошо. Однако продолжить учёбу в школе не смог: пришлось помогать отцу. Но желание учиться и осваивать новые профессии сохранилось у него на всю жизнь. Помимо торговли, он был фельдшером, плотником, кондитером, обучался на бухгалтерских курсах. Закончив три класса церковно-приходской школы в г. Бирске, Николай Васильевич плотничал вместе с отцом. С 14 лет два года работал торговым учеником у купцов в Гостином дворе в здании Торговых рядов в Уфе, затем, примерно в 1896-1899 гг., приказчиком. Он вспоминал, что работать приходилось часто по 18 часов в сутки, и рассказывал нам о том, как жили купцы. Среди них были разные люди: в Уфе жил купец Иван Патокин, который все свои деньги отдал на строительство храма Рождества Богородицы; а Артемий Ногарев, богатейший человек Уфы, купец и заводчик, миллионер, прослыл очень скупым и странным: он экономил на еде, одежде и даже сам выполнял обязанности дворника в своем доме (жил он на улице Центральной, напротив нынешнего здания мединститута). Но после его смерти узнали, что он тратил все свои деньги на церкви, сиротские дома и больницы. Поражало, что купеческое слово ценилось выше бумажных договоров.

Вместе с тем дедушка рассказывал, что купцы часто обманывали покупателей, подсовывая некачественный товар. Николай Васильевич вспоминал, что, когда работал в Торговых рядах на улице Центральной (ныне улица Ленина), наблюдал такой случай: в бочке с ежевичным вареньем обнаружили крысу, которая утонула в вязкой жидкости. Эту несчастную крысу утром вытащили, а варенье как ни в чем не бывало продавали. Много он рассказывал и о юродивых, которые предсказывали судьбы людей и страны.

В период с 1900 по 1904 гг. Николай Васильевич работал вместе с братьями у отца, который основал в Бирске пекарню-кондитерскую. Материальное положение семьи Пальминых заметно поправилось. О старшем брате Василии известно мало. По словам племянника Бориса Ксенофонтович Леманова, дедушки сына Екатерины, Василий болел эпилепсией и отличался огромной силой: мог выбить дверь вместе с косяком. Он был не женат и всю жизнь помогал Василию Васильевичу в пекарном бизнесе.

Николай Васильевич в совершенстве освоил кондитерское ремесло, очень хорошо изготавливал пряники, различные пироги. Сам делал квас, пиво. Впоследствии он передал эти знания дочерям и племяннику.

Дедушка был очень умным и способным человеком: много читал, занимался самообразованием. Особенно он любил произведения и учение Льва Толстого, портрет которого висел у него в доме. Николай Васильевич физически был очень крепок, занимался гимнастикой. В юности до женитьбы участвовал и побеждал в кулачных боях. Не чуждался веселых компаний, вспоминал, как с братьями и отцом катался зимой на тройках.

Работал он директором торговой базы ОРС Народного комиссариата путей сообщений (НКПС) в г. Чите. О его ударной работе свидетельствует награждение двумя знаками «Отличный административный работник» в период с 1943 по 1950 гг. и медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
Хотя дедушка был директором торговой базы, в первые годы войны жили очень голодно. По воспоминаниям бабушки Галины Николаевны, ели сухари, поджаренные на машинном масле. Позже дедушка, как административный работник ЖД, начал получать спецпайки, и питание семьи улучшилось. Как вспоминали его родственники и друзья, он многих спас от голодной смерти. Безвозмездно помогал не только своим близким, но и незнакомым людям.

Зимой выпадало много снега, и владельцев частных домов заставляли убирать его с пешеходной части. Снег лопатами укладывали на большие деревянные санки и увозили в положенное место. Дедушке было уже 72 года: у него болели ноги, вены были раздуты, и ему было нелегко. Однажды к нам пришел грозный участковый в синей шинели и оштрафовал нас за плохо убранный снег. Когда переехали на квартиру в пятиэтажку, дедушка очень обрадовался, но все равно помогал дворнику убирать снег рядом с подъездом.

Моя прабабушка Наталья Андриановна, в девичестве Новикова, обладала прекрасной памятью и способностями к математике, хотя закончила всего четыре класса церковно-приходской школы. Она родилась в Мензелинске и часто вспоминала родителей, особенно отца, который был портным. Когда Наталья Андреевна была ещё совсем маленькой, они переехали в Уфу и жили в Нижегородке, в районе улицы Ущелье. Мать и отец умерли рано, и она в 16 лет осталась одна вместе с любимым старшим братом Георгием, который в 1914 году был мобилизован. Он участвовал в Брусиловском прорыве и попал в плен к немцам, где тяжело заболел туберкулёзом, но ему удалось бежать. Вскоре после возвращения он умер. Это было большим ударом для Натальи Андриановны. Но жизнь продолжалась, и она по-прежнему работала продавщицей в булочной, которая находилась на углу улиц Пушкина и К. Маркса: жить на что-то было надо. Там она познакомилась с дедушкой, и 8 июня 1905 года они повенчалась в Покровском храме г. Уфы (низ улицы Пушкина).

Дальнейшие события

Когда мама и папа ещё жили вместе, к нам приезжали родители моего отца: Вера Григорьевна и Алексей Федорович, который был начальником железнодорожной станции. Они привозили чемодан грецких орехов и сухофруктов из Черновцов, где тогда жили. После женитьбы отца они хотели переехать поближе к Уфе. Алексей Федорович даже устроился начальником железнодорожной станции Симская. Но после развода они прекратили с нами какие-либо отношения и не помогали ни мне, ни сестре. У меня сохранилось письмо, в котором дедушка Алексей Федорович просил, чтобы меня отправили жить к ним на Украину. Николай Васильевич ответил отказом. А Вера Григорьевна нас с сестрой, по-моему, ненавидела до конца жизни. Но зато нас любили бабушка Галя, которую мы с сестрой в детстве называли Лисонькой (она ходила в старой лисьей шубе, которую носила много лет), и прабабушка Наташа, которую называли Кошечкой. Мы с сестрой жили в атмосфере этой любви, что для детей очень важно.

Наш дом приговорили к сносу осенью 1958 года, в октябре-ноябре. Помню: к нам пришли какие-то рабочие и стали выкапывать мои любимые яблони. По словам мамы, их увезли в коллективный сад химзавода. Мне было грустно: замечательный сад уничтожали, взрослые упаковывали вещи и говорили, что дом снесут, а нас временно переселят в другое место. Наш большой и прекрасный дом действительно рушился в прямом и переносном смысле. Он был хороший, сложен из крепких бревен: из дуба и лиственницы, почти не затронутый временем. Поэтому его разобрали и увезли в Нижегородку, взрослые говорили, что там его вновь собрали и отдали под детский сад. Мама тогда сумела отсудить какую-то денежную компенсацию за дом и сад.

Отец уезжал в командировки, которые были все длинней и длинней. Но однажды он приехал в последний раз. Я толком не понимал, что случилось, почему мама так переживает, но чувствовал: происходит что-то очень плохое. Уходя, отец погладил меня по голове, а сестру взял на руки. Наташа плакала и не хотела его отпускать, вцепилась в него двумя ручками. После этого он появился у нас только в 1973 году. Потом бабушка объяснила, что папа не приедет, потому что нас бросил. Мне было очень обидно: у всех друзей были отцы, а мой куда-то уехал.

Вскоре отец вызвал маму в Сибай, она собрала вещи и уехала, думала, что будет жить с ним. Но он только познакомил её с новой женой. Мама после этого пыталась броситься под поезд, к счастью, ее в последний момент остановила какая-то женщина. У мамы началась страшная депрессия, она не хотела жить. Однажды я проснулся от шума: мама пыталась повеситься в ванной комнате, хорошо, что дедушка успел вынуть ее из веревки. Официально мама долго не давала согласия на развод. Кроме того, у неё начались неприятности в Доме культуры, где она работала заведующей детского сектора. У неё был какой-то конфликт с начальством. Её уволили, и она долго была без работы. Мама хотела работать именно с детьми, в этом было ее призвание. Она была очень талантлива, читала стихи Маяковского (это ее любимый поэт), играла главные роли в драмкружках, писала стихи и мечтала поступить в театральный институт.

В ноябре 1958 года мы переехали в коммунальную квартиру № 1 на улице Лесотехникума, 10 и там жили полтора года – до марта 1960 г. После старого дома на ул. Ленина окружающая обстановка резко переменилась. Этот дом сталинской постройки сохранился до сих пор. Рядом были лес, коллективные сады, небольшие частные дома и картофельные поля. По проспекту Октября до Черниковки тянулась трамвайная линия, кругом грохотали стройки, шли тракторы и самосвалы. Проспект Октября уже начинал застраиваться. Утром слышны были гудки заводов № 40 и «Промсвязь».

На территории будущей улицы Зорге располагался аэропорт, рядом стояли будки коллективных садов, за которыми начинался лес: он казался мне сказочным, полным зверей и тайн. Окна квартиры выходили на дубовые рощи, среди которых размещались огромные вышки – радиостанции Коминтерна, вечерами на них горели красные сигнальные огни (дедушка тогда работал в охране этой радиостанции). В районе вышек располагался прекрасный древний лес. Там стояли огромные столетние дубы и липы, было много зайцев. Сейчас здесь лишь мертвый асфальт и уродливые высотки. Поэтому я не люблю бывать в этом окаменевшем, словно заколдованном злым духом, районе.

Бабушка и мама очень любили природу, особенно лес, и, когда мы были маленькими, нас с сестрой часто водили туда. Но вскоре рощи за аэропортом уничтожили. Озеро осушили, деревья почти все срубили. Тетя Руфа и мама иногда брали меня в другой лес на берегу Уфимки, в район, где сейчас стоит гостиница «Президент Отель». Там росло много грибов и красивых мухоморов. Иногда в кустах пробегали хорьки и полёвки. Очень запомнился Кошкин лес на горе рядом с Тужиловкой. Тогда там никаких домов не было, только дубы, клены, липы, заросли дикой малины и ежевики. Мы туда часто ходили. Собирали грибы и ягоды, там было много зайцев и лис, иногда по деревьям прыгали рыжие белки. Я думал, что Кошкин лес называется так из-за того, что он населен кошками, но мне объяснили, что до революции в нем была усадьба помещика по фамилии Кошкин. Сейчас половину этого леса вырубили под застройки и закидали мусором. Жаль, что природу в Уфе власти не ценят и губят её ради сиюминутной выгоды. Вспоминаются слова из песни Цоя: «Я сажаю алюминиевые огурцы на брезентовом поле».

Помню, мне было лет пять, когда меня с сестрой привели в лес, рядом с которым располагалась железнодорожная больница. Однажды в предзимье, где-то в начале ноября, снега еще не было, но установились первые морозы. Озеро и лес казались сказочными: все деревья в тончайшем серебряном инее. На елках и в лучах солнца этот иней особенно искрился. Озеро затянуло льдом, который переливался на солнце. Картина была настолько чудесной, что я помню ее до сих пор. А мама еще читала нам стихи про зиму. В школе я вспоминал этот лес и стихи Пушкина и Есенина: они запоминались очень легко.

Особенно необычно было зимой: вокруг дома располагался частный сектор из бревенчатых домов. В небо валил синий дым, снег был легкий и какой-то сине-белый. На Новый год дома всегда была ёлка. Мы с сестрой помогали бабушке её наряжать. Покрытая хрустальными старинными игрушками и серпантином, ёлка рождала ощущение чуда и сказки. В доме на Лесотехникума меня всё время не покидало какое-то чувство необычного, сказочного и прекрасного, которое в дальнейшем я редко ощущал. Вечерами к нам приходили гости: дядя Боря и тётя Соня Лимановы, тётя Маня и её муж дядя Паня. Гости сидели за столом, пели, выпивали и играли в лото, домино и преферанс, дедушка играл на гитаре. На Новый год мама подарила нам с сестрой архитектурные кубики, и мы строили причудливые дома: я мечтал быть строителем.

Двор на Лесотехникума, 10 был интересный: там располагались сараи, в которых жильцы держали велосипеды и всякий хлам. Дом был очень добротный, сталинской застройки, комнаты по три метра высотой. К сожалению, канализация в квартирах не работала и деревянные туалеты стояли во дворе. Помню, как однажды дворник провалился через ветхие полы уборной в выгребную яму и страшно ругался, а взрослые его вытаскивали. А ещё помню: во дворе было много детей. Двое – у наших соседей Сметаниных: сын Валера, первоклассник, и дочка Диля. Наверху проживала девочка Фарюза и школьник по имени Рауль. Остальных ребят не помню.
Бабушка часто забирала нас с сестрой на прогулки и читала нам книги, сидя на большом камне на склоне оврага, где сейчас вместо быстрой и небольшой речки Сутолоки расположен проспект Салавата.

Новое жильё и новые события

Дедушка долго пробивал все инстанции насчет нашего дальнейшего жилья и добился невероятного через своего знакомого Ибрагима Шакировича. Нам дали две квартиры №№ 41 и 42 в новом пятиэтажном доме по улице Леина, 102. Причём квартиры были на первом этаже и находились как раз на месте нашего старого дома. В марте 1960 года мы переехали на постоянное жительство. Я с грустью покидал дом и двор, к которому так привязался. Почему-то именно об этом месте у меня остались тёплые воспоминания. К новому жилью ещё предстояло привыкнуть. Помню, как мы ехали в шарабане по проспекту Октября: машину сильно трясло, и наша утварь качалась и звенела.

Дедушка пользовался большим авторитетом в новом доме, и был избран жильцами уполномоченным. К своим обязанностям он относился по-хозяйски, помогал дворнику Илье Павловичу убирать снег и чистить наледь на крыльце. Двор был интересен: четыре однотипных пятиэтажки образовывали разомкнутый квадрат. В середине двора, в низине, от частного сектора остались яблоневые сады. В мае двор тонул в бело-розовых цветах, стоял чудесный запах. Так что мы росли среди яблонь. Но самое интересное было весной, когда низину с садом заливало талой водой, и получалось большое озеро глубиной метр-полтора. С середины апреля до начала мая мы могли плавать на самодельных плотах, иногда плоты опрокидывались, и мы шумно падали в холодную мутную воду. В детский сад большинство детей нашего двора не ходили, но соседи зорко следили за нами, чтобы мы вели себя дисциплинированно.

Однажды дедушка взял меня на рынок, который находился за Гостиным двором, на месте корпусов УГАТУ. Я помню торговые ряды, в которых продавали подвешенную на крюки рыбу: сомы ростом с дедушку, который был под метр восемьдесят, и огромные щуки ростом выше меня. Мужики говорили, что рыба из Демы. Наверное, сейчас такой рыбы в уфимских реках не водится. Иногда дедушка покупал щук и сомов и рассказывал, что будто бы сомы выползают ночью на влажные заливные луга. В молодости дедушка много рыбачил и охотился. У него была бамбуковая удочка и старинное охотничье ружье, с которым мы с сестрой, несмотря на строгие запреты, умудрялись поиграть. Потом я долго ходил с этой удочкой на рыбалку.

Дедушка и бабушки вставали рано. Утром мы с Наташей бежали к ним (они жили отдельно, в кв. 42). Дедушка делал картофельное пюре на подсолнечном масле с золотистым жареным луком. Иногда нам наливали какао «Золотой ярлык» или чай. Бабушка очень ценила крепкий и хороший чай, который заваривала в фарфоровом чайничке с мельхиоровым ситечком. Глыбы сахара были завернуты в синюю бумагу, и его откалывали специальными щипчиками. Бабушка нас приучила к хорошему чаю. Так мы завтракали. Иногда дедушка покупал конскую колбасу, которая была очень вкусной. Раз в две недели дедушка ходил за мясом на рынок, который располагался на месте УГАТУ, за трамвайным кольцом. А по праздникам в семье делали изумительные пальминские пельмени. Я так и не научился их делать, хотя меня много раз этому учили дядя Боря и тётя Соня, которые, как и Юля, были в этом мастера. Сейчас я только у Юли могу такие пельмени поесть. А ещё бабушки иногда делали изумительные пирожки с ливером. Я расспрашивал дедушку, как он жил, когда ему было шесть лет, как и мне. Он рассказывал, что очень бедно: босиком бегал по снегу в туалет, денег на валенки не хватало; ели репу, капусту и картошку. И только когда они открыли пекарню, то жить стали лучше.

Он много рассказывал мне про летчиков. В Первую мировую войну дедушка служил фельдшером в полку, где были знаменитые лётчики, в их числе П.Н. Нестеров, совершивший в начале войны первый в истории авиации воздушный таран. Дедушка брал в руки деревянный самолетик и показывал, как лётчики делали мертвые петли в воздухе. К сожалению, всех историй я не помню. Он очень любил авиацию, фильмы и песни про лётчиков. И, что было очень интересно: он нам рассказал, что род Пальминых произошёл от Василия Пальминского – студента, сосланного в Мензелинск за участие в Польском восстании 1832 года.

Дедушка не любил Советскую власть. Ленина называл сатаной. Отец вспоминал, что дедушка однажды спичками набрал слово Ленин, а потом тоже спичками из его имени выложил число сатаны – 666. Галина Николаевна рассказывала, что он запретил ей и сестре, тете Руфе, вступать в комсомол. Сталина дедушка ненавидел, Хрущева ругал. Мама, наоборот, боготворила Ленина, хотя жалела семью Романовых, особенно царевича Алексея. Дядя Боря терпеть не мог Коммунистическую партию и каждый раз под разными предлогами отказывался в неё вступать, хотя это сильно помешало его карьере. Дядя Павел в своё время был секретарем Московского обкома комсомола, но исключен из партии за связь с троцкистами. Он всю жизнь добивался восстановления в КПСС, однако ему в этом отказывали. Тётя Руфа поддерживала линию партии.

Наталья Андриановна считала, что всякая власть от Бога. Она признавала всех царей, включая советских, осуждала дедушку за его насмешки над Хрущевым и рассказывала нам с сестрой про Николая Второго, которого встречали в Уфе 29 июня 1904 года на железнодорожной станции. Она была среди встречающих и вспоминала, что было очень много полиции и жандармов, которые должны были охранять царя, а на перроне выстроился военный почётный караул. Как ей удалось получить разрешение пройти на вокзал, она не говорила. По её словам, царь был в белом парадном кителе, очень бледен и встревожен. Не удивительно: русско-японская война только началась. Царь некоторое время был на вокзале, а затем отбыл в Златоуст, который в то время относился к Уфимской губернии, на смотр воинских частей.

Бабушка Галина Николаевна уважала Ленина и ненавидела Сталина, а мама относилась к нему с большим уважением. Перед школой мама разучила со мной стихотворение, где были слова: «Сталин думает о нас». Я рассказал это стихотворение на Новый Год. Дедушка возмутился и что-то резкое сказал маме, потом мне запретил рассказывать это стихотворение. Помню: летом в 1961 году в сквере недалеко от школы № 8 разместили бюст Сталина. Но вскоре он был разрушен. Мама очень возмущалась. В общем, отношение к политике было в семье весьма запутанное и противоречивое. И только в одном все мои родные сходились: Родину надо любить и защищать. В любом случае Ленин и Сталин построили Советскую империю, которая явила миру высочайшие достижения в науке, технике и искусстве, хотя крови было пролито немало. С именем Сталина связаны не только репрессии, но и победа над фашистской Европой.

…Надо принимать всё в истории страны, семьи и даже собственной жизни, как есть: и тёмные, и светлые стороны. Примером стал Париж: меня поразило отношение французов к своей истории. У них есть памятники императорам и революционерам, одна из площадей называется площадью Сталинградской битвы, а одна из станций метро – Сталинград, а мы даже город и улицы переименовали.

В доме № 102 на улице Ленина, где мы жили, двери в нашей квартире никогда не закрывались. Люди доверяли друг другу, знали всех жильцов. Сейчас, к сожалению, люди разобщены. Я помню наших соседей Борисовых, Гусевых, Усмановых, Садыковых, Варченко, Костиных, Малаховых, Каневских, Дроздовых. Это были интеллигентные люди, и не только представители интеллигенции Клюевы, Юнаки, но и высококвалифи-цированные рабочие, мастера своего дела.

Наша соседка, Фаня Борисовна Гальперина, была лучшей подругой бабушки. Выпускница Института благородных девиц в Смольном и высших женских курсов, до пенсии она работала зубным врачом. Фаня Борисовна читала французские книги: Бальзака и Дюма – в оригинале. Когда я спросил: «Откуда вы так хорошо знаете французский?», она сказала, что научилась языку в Институте благородных девиц.

Муж и сын Фани Борисовны погибли на войне. Она сама служила в войну в медсанбате и перенесла много горя, тяжело переболела амёбной дизентерией, но, несмотря на все беды и лишения, была очень доброй и отзывчивой. У неё были интересные коты, которые ухаживали за нашей кошкой Муркой. Она шутила: «Мой Васька ведет себя, как Бальзак».

С 70-х годов старые соседи стали переезжать в новые улучшенные квартиры, а их место занимали случайные люди. Дом в корне изменился. Люди стали разобщенными и злыми, впервые обыденными стали воровство и пьянство. Квартиры начали запирать, а в двери вставлять «глазок».

Николай Васильевич был главой нашей многочисленной семьи и непререкаемым авторитетом. Он обладал редким даром дружить с самыми разными по общественному положению и образованию людьми. Среди его друзей были наши соседи по дому № 102, расположенного на улице Ленина: знаменитый народный артист РСФСР и Башкирии Н.М. Дроздов, наш дворник Илья Павлович, отставной сержант старик Калинкин – пенсионер. Когда мы с сестрой были маленькими, то часто бывали у Дроздовых. Мы жили на одной с ними площадке в соседней квартире № 40. С Дроздовым дедушка крепко дружил, нередко они у нас вместе выпивали, потом пели под гитару старинные песни и рассказывали интересные случаи из своей жизни. Я сидел рядом и слушал. Иногда в дружеских посиделках принимали участие Ираида Дроздова, жена Николая Михайловича, которая работала на уфимском телевидении, народный артист Волков, знаменитый артист Уфимского русского театра Михаил Кондратьев. Он был исполнитель роли Ленина в фильмах, которые, если мне не изменяет память, назывались «Вихри враждебные», «Они были первые» и другие, названия которых, к сожалению, не помню. Николай Михайлович, как и мой дедушка, был интересный рассказчик. А ещё он был неплохой художник-любитель. Однажды он рассказал, как решил изобразить пейзаж в деревне рядом с Уфой на берегу озера. Раскрыл холст, сделал первые мазки и услышал шорох, посмотрел вниз и обомлел: он находился в змеином гнезде, и вокруг вились змеи. К счастью, всё обошлось хорошо. Николай Михайлович был человеком добрым и сердечным. Он иногда доставал нам контрамарки в театр. Его игра выделялась душевностью, ясностью образов. Сейчас актёров, равных Дроздову, Кондратьеву и Волкову, в Уфе нет. Очень благодарен ему за то, что на выпускной вечер в 1972 году он дал мне замечательный модный галстук. В начале 1973 года Дроздовы переехали в другой дом, на б;льшую жилплощадь.

Летом 1960 г. у прабабушки Натальи Андриановны случился инсульт. Она не могла говорить, её частично парализовало. Лечили ее дома: кровопусканием, пиявками и разными травами. Постепенно речь и движение у нее восстановились, память вернулась, и она пережила дедушку на 13 лет. Дедушка в элегантном белом костюме и с бамбуковой тросточкой гулял со мной и сестрой в парке Якутова, иногда мы ходили с ним на стадион «Труд» и наблюдали тренировки сборной Башкирии по спидвею. А ещё я помню почту, которая находилась на углу улиц Ленина и Уральской (Бульвар Ибрагимова), куда мы часто ходили с дедушкой. В середине этого деревянного дома росло огромное дерево, которое проросло через крышу. Иногда дедушка брал нас с сестрой в маленькую парикмахерскую, где меня стригли под бокс, а сам дедушка стригся и брился. Парикмахершей была дородная, очень высокая, широкоплечая, баскетбольного роста женщина с огромными, как чугунные гири, грудями. Ее дедушка с бабушкой называли «царь-бабой», нам с сестрой было смешно. Мы спрашивали, когда она была царицей. Оказывается, в старину так называли в деревнях дородных крепких женщин. Дедушка говорил, что во время войны эта женщина работала на складе и одна могла загружать на подводу сразу по два мешка с зерном. В старости она тяжело заболела, высохла и повредилась рассудком: из-за деменции никого не узнавала. Родственники часто выгоняли её на улицу, и она рылась в помойке в поисках еды. Нам с сестрой было её очень жалко, а бабушка и мама давали ей картошку и хлеб.

Мы жили на первом этаже, и окна выходили на парк и большую улицу Ленина. Это давало мне огромные преимущества: я иногда прямо с улицы залезал домой через окно, минуя подъезд. Мы с сестрой любили смотреть в окна. На 7 ноября и 1 мая на улице собиралась демонстрация, шли колонны со знаменами и песнями. Люди несли красные флаги и портреты довольных жизнью и уверенных в себе пожилых людей, а также лозунги «Слава КПСС». Я не мог понять, думал, что Слава – это имя, фамилия которого КПСС, но мама объяснила, что это название партии, которая всем в стране рулит.

Некоторые колонны людей с вокзала или на вокзал шли мимо окон нашего дома рано утром и поздно вечером. Когда по улице под конвоем брели этапом очень худые, понурые и измученные люди, мама и другие женщины старались передать им хлеб и дешевые папиросы. Солдаты-конвоиры этому не препятствовали. Слишком свежа была память о репрессиях, когда в тюрьмы сажали невинных людей. Бабушки говорили мне, что там много невиноватых сидят, не понятно за что.

Иногда в сопровождении военных мимо окон проходили колонны очень весёлых, но плохо одетых молодых людей. Многие парни шли с гармонями и гитарами, а некоторых держали под руки нарядные девушки. Мне объяснили, что это призывники уходят служить в армию, а плохо одеты они потому, что скоро им выдадут красивую военную форму, и старая одежда будет совершенно ненужной. Я представлял, что также весело пойду в армию и буду солдатом, а сестрёнка Наташа будет провожать меня.

Перед новым 1960 годом мама привезла нам похожего на пупсика малыша. Она сказала: «Это ваш братик Серёженька». Серёжа родился зимой 20 декабря. Его отец, по словам моей бабушки, был плохой человек. Мама имела несчастье влюбиться в Геннадия Скобцова, лоботряса и бездельника. Геннадий маму не любил и вскоре нашел другую. Ему по душе была такая женщина, как он. После рождения сына он исчез, говорят, уехал куда-то из города. Больше мы его не видели. Мама не требовала алиментов. К сожалению, ей всю жизнь не везло с мужчинами. Но я ни разу не слышал от неё что-то плохое об отце и других мужчинах, которые у неё были. После рождения Сережи она опять потеряла работу, потому что малыш часто болел и требовал ухода. Жить в семье стало тяжелей, но веселей.

Летом 1961 года у меня начались проблемы с ногами и сердцем. Стал задыхаться и бледнеть при ходьбе, сильно болели суставы. Врачи поставили диагноз: ревматизм и ревмокардит плюс порок митрального клапана. Тетя Руфа была хорошей медсестрой и делала мне уколы, давала таблетки. Меня лечили прекрасные педиатры М.Н. Поморцева, Н.А. Репина. Надо было соблюдать строгий постельный режим. Меня выносили во двор, где я лежал на раскладушке. Смотрел картинки в разных книгах: читать еще не умел. Постепенно болезнь отступала.

В детстве мы с сестрой ухитрились переболеть корью, дизентерией, ветрянкой, а я ещё скарлатиной и свинкой. Бабушка нас выхаживала, в больницу не ложились. Тогда, в конце 50-х и начале 60-х, это было нормальным явлением. Всеобщую вакцинацию детей только начинали. Нам давали вакцины от полиомиелита в виде драже. Однажды мы с сестрой подумали, что это конфетки, достали вакцину из сумки тети Руфы, к счастью, попробовать все не успели, взрослые остановили нас вовремя.

Дедушка с бабушкой научили меня перед первым классом читать. Летом тогда мне было уже семь с половиной лет. Помню, что очень не хотелось учить азбуку. Сидели с Натальей Андриановной за столом на кухне, было жарко, за букварём хотелось спать. Когда я уставал, меня отводили к раковине, умывали прохладной водой, и мы опять занимались. В течение двух часов меня учили чтению, основам грамоты и арифметики. Написание цифр 2 и 7 у меня не получалось, и дедушка из-за этого сильно расстраивался. Но к сентябрю я уже читал свободно.

В доме была большая библиотека, и летом между первым и вторым классами я начал читать книги, в том числе старинные, дореволюционные с буквами ижица, фита и ять. В августе на базаре дедушка выбрал мне красивую школьную форму, которая тогда напоминала солдатскую: гимнастерка с воротником, форменная фуражка и кожаный ремень. Дедушка научил меня правильно заправлять гимнастерку. А в третьем классе появилась новая школьная форма, отвратительная на вид: серая, мышиного цвета.

Школьные годы

Первого сентября 1962 года, в ясный и по-летнему теплый день, я пошел в 1Д класс школы № 39. Помню: страшно растерялся в новой обстановке, кое-как отсидел первый урок и убежал домой. Меня опять привели в школу и объяснили, что в школу теперь придется ходить каждый день и быть там очень долго. Потом наш класс вместе с учительницей Людмилой Митрофановной пошел в парк Якутова, где мы сфотографировались.

В классе я чувствовал себя отчужденно, все время хотелось домой – в родной двор к друзьям и моим родным. Ребята меня не обижали, но лидером я не был, держался от всех в сторонке, за исключением Саши Коханчикова и Игоря Николаева, которые жили поблизости. Меня посадили на предпоследнюю парту вместе с бойкой и симпатичной девочкой Олей Шабановой, которая сразу моей маме и дедушке понравилась. В ноябре 1962 года я, Оля и наши мамы ходили в гости к другой девочке Зине Панчешниковой, которая вместе с мамой жила в деревянном доме на улице Крупской.

В школе № 39 и затем с основания школы № 96 в сентябре 1964 г. наш класс вела замечательный педагог, яркий и талантливый человек Мустафаева Людмила Митрофановна. Она была одной из лучших учителей начальных классов Уфы. Часть нашего 2 «Д» класса она забрала в новую школу № 96, куда перешла работать и где создала лучший в школе класс. Я помню, сколько сил и времени уделяла нам Людмила Митрофановна: это, прежде всего, интересные уроки природоведения и основы литературы. Я помню все стихотворения, которые мы тогда учили. Больше всего запомнились очень интересные экскурсии, походы в лес и прекрасные концерты и спектакли, которые она талантливо ставила. Мы с одноклассниками не забывали любимую учительницу.

Людмила Митрофановна жила в доме по улице Якутова, 5 в нашем дворе. Она знала меня еще до школы и очень тепло ко мне относилась. У меня до сих пор хранятся книги, которые она дарила мне на день рождения. Людмила Митрофановна прожила долгую жизнь. Мы поздравляли ее с праздниками, а она побывала на моих юбилеях в 50 и 60 лет. Впоследствии она много занималась с моей дочкой, которая тоже любила её и поддерживала вплоть до смерти: умерла моя любимая учительница в июне 2019 года.

Учёба в младших классах давалась мне по-разному. Были пятерки, а иногда тройки. Особенно тяжело шло чистописание. Писали деревянными ручками с железным пером, мы носили с собой чернильницы. Руки были испачканы чернилами, иногда в тетради ставили кляксы. Авторучки у нас появились только в 3-м классе.
В первом классе отмечали все праздники. Был день прощания с осенью, его помогала проводить моя мама, которая полгода вела кружок в нашей школе. Разучивала с нами стихи. Её до сих пор помнят некоторые мои одноклассники. Но потом она поссорилась с учителями, и её уволили. Мама расстроилась, а мне было очень обидно. Наверное, ей завидовали: она хорошо умела работать с детьми, которые её любили. Вспоминаю, как в день Советской Армии мы изображали пограничников. Дедушка из мягкого дерева изготовил мне макет автомата, который покрасил в коричневый цвет. Он выглядел очень натурально, и ребята были удивлены сходством. В этот день мы пели песню про пограничников. До сих пор помню слова: «Ночь темна, и кругом тишина: спит Советская наша страна. Возле самой границы овраг, может, в чаще скрывается враг, но каких бы ни встретил врагов, дать отпор пограничник готов». Через много лет, когда я оказался на боевом посту, на границе, я часто вспоминал эту песню, только враги у нас были реальные, а оружие настоящее.

В первом классе нас приняли в октябрята и дали всем звездочки с изображением молодого Ульянова-Ленина. В третьем классе я был командиром «звездочки» (так назывались группы по пять человек, по числу лучей советской звезды), и помню, что организовывал походы в зеленый зал кинотеатра «Родина» на картину «Высота» и фильмы про Гражданскую войну. Еще мы посещали стеклодувную мастерскую на заводе трансформаторного оборудования, которой руководил отец нашей одноклассницы Оли Вдовиной. Там нам подарили красивых зверюшек из стекла.

Дедушка многому научил меня: плотничать, стрелять, не носить зимой рукавицы и перчатки, растирать в мороз руки снегом, учил навыкам гимнастики и борьбы. Бабушки закутывали меня в мороз, одевали платок и шарфы, а дедушка срывал всё лишнее. Я не боялся холода, и это пригодилось в армии. Я обожал дедушку и подражал ему.

14 апреля 1963 года на Пасху у дедушки начались судороги: нога отнялась и посинела. Некоторое время он лежал дома, но потом его отвезли в больницу, которая находилась на улице Тукаева. Диагноз был плохой: гангрена, и ногу ему ампутировали. 2 мая мы с бабушкой Галиной Николаевной и сестрой поехали к нему в больницу. Дедушка очень нам обрадовался шутил, был веселый. Я не думал, что вижу его в последний раз. Через некоторое время дедушке стало плохо. Тётя Руфа сидела с ним ночью, а он перед смертью вспоминал всех своих друзей и нас. 8 мая 1963 года, накануне Дня Победы, дедушки не стало. Для меня его смерть была страшным потрясением. Но я старался походить на него. Он говорил мне, что мужчина должен содержать семью, брать на себя ответственность за жену, детей и за себя. Я старался этому следовать, также вели себя мой брат и сын. Дедушка учил меня жить честно, не воровать, помогать людям и не помнить зла. Он говорил часто: «Отойди от зла, сотвори благо».

Второй класс помню плохо. Мой школьный друг Саша Коханчиков начал писать записки с объяснениями в любви к девочкам: Оле Шабановой и Зите Ишкуловой, но я был далек от этих тем, я увлекся изучением растений и начал собирать гербарии. Помню: у нас начались уроки труда в столярной мастерской, и было очень интересно что-то выпиливать лобзиком.

Запомнился Новый год: в школу пришел Дед Мороз, в котором мы узнали учительницу физкультуры. Во втором классе были уроки труда, очень интересные.

Мне иногда давали деньги: несколько копеек, чтобы я покупал пирожки и чай в буфете. На эти деньги я покупал книжечки на исторические темы или открытки с фотографиями первых космонавтов, которые были нашими кумирами, а девочки собирали коллекции фотографий популярных киноартистов, которых народ в 60-е годы любил не меньше героев космоса.

Моя бабушка

С годами все чаще вспоминаешь детство и родных. Особо я хотел бы сказать о моей любимой бабушке Галине Николаевне: она была необычайно добрая, прощала нам шалости и учила добру и уму разуму. Вчера был её день рождение: 6 апреля ей бы исполнилось 119 лет. Обладая изумительной памятью, она красочно рассказывала нам содержание книг классиков литературы.

Кроме того, она была художницей. Картины бабушки висят у меня и сестры, как память о ней. Однажды, когда я учился в 5-м классе, она подправила мне рисунок, изображающий зиму. Рисунок получился настолько хороший, что наша учительница рисования рекомендовала его на выставку. Тогда я честно призвался, что рисунок принадлежит бабушке (её талант передался моей дочери, но она стала не художницей, а физиком).

Я художественными талантами не обладал, зато изумительно рисовал мой младший брат Сергей. У него был прекрасная память, он был очень начитан. Книги читал очень быстро. Немного о нем: он закончил медицинское училище, а затем медицинский институт, работал ортопедом-стоматологом. Сергей был очень честным, прямым человеком и неутомимым тружеником. Его не стало 13 января 2015 года, когда ему исполнилось всего 54 года. Три инсульта подряд он не выдержал. К моему великому сожалению, мы с ним в последние годы часто ссорились, но за год до смерти помирились. Он похоронен рядом с нашей мамой на Южном кладбище. У него осталась дочь Алена, офицер МВД, и жена Ольга, которая сейчас на пенсии.

Когда брата не стало, я понял, как мне его не хватает.

Если я совершал плохие поступки, бабушка просто плакала, и у меня болела душа из-за того, что я её обидел. Вторая бабушка, а точнее прабабушка Наталья Андриановна, тоже нас очень любила, она была строгой и набожной.

Моя бабушка очень напоминала мне по доброте и бескорыстию бабушку Акулину из трилогии Максима Горького, но с той разницей, что была очень интеллигентная и начитанная. Бабушка вместе с сестрой тётей Руфой окончила Читинский медицинский техникум, однако по специальности почти не работала. Медицина ей не нравилась. Зато, как я уже отмечал выше, она любила рисовать и была прекрасной художницей. А ещё она очень хорошо пела. Помню также, как она прекрасно шила и перешивала нам одежду, штопала носки. Бабушка ложилась спать позже нас, иногда в час-два ночи, а в 6 утра уже была на ногах. Покормит нас кашкой и яичницей и проводит в школу. Бабушка специально покупала на базаре. дешевые субпродукты и битые деревенские яйца вполцены. Она экономила, но мы были более-менее сыты и всегда очень опрятно одеты. В школу на завтрак она давала нам яблоки и помидорку с кусочком хлеба, иногда 5-10 копеек на пирожок.

Несмотря на бедность, мама с бабушкой всегда устраивали нам праздники. Мы весело отмечали дни рождения и именины, праздновали Новый год, 1 мая, 23 февраля, 8 марта и, разумеется, христианские праздники: Рождество, Пасху и Троицу. Новый Год и Пасха были наши любимые праздники. Бабушка умела прекрасно готовить: она пекла пироги, торты, вкусней которых я никогда не ел (при этом рецепты были очень простые и недорогие). Нам всегда дарили небольшие подарки, в том числе детские книги. На Новый год у нас обязательно была ёлка, которая стояла до конца января. Мама наряжалась Дедом Морозом и вручала подарки, мы пели, смеялись. В зимние каникулы с братом и сестрой играли целыми днями под ёлочкой, которая была украшена старинными игрушками. Пасху отмечали изумительно: разводили чернила разных цветов, варили шелуху лука и красили яички. У мамы получались удивительные цвета. Бабушка за неделю до праздника сеяла в железной баночке из-под ленд-лизовских консервов овес. В Пасху в изумрудную траву помещали накрашенные яйца. В сочельник, вечером перед Рождеством, бабушка давала мне почитать страшные книги Гоголя 1855 года издания. Я с замиранием сердца читал «Вий», «Страшную месть», а она в это время пекла пироги. Бабушка не только прекрасно рисовала, она любила книги и хорошее кино. Помню, как в пятом классе мы пошли с ней в небольшой летний кинотеатр, который находился в саду Матросова, на американский фильм «Римские каникулы», мелодраму американского режиссера У. Уайлера: наивный сказочный сюжет о любви принцессы и журналиста. Бабушка на этом фильме плакала. Она любила литературу, театр, хорошую народную и классическую музыку. Из артистов ей особенно нравились певцы: Леонид Утесов, Муслим Магомаев, Сергей Лемешев и Иван Козловский. Она ценила классику, романы и рассказы, которые помнила до мельчайших деталей. Когда мы были маленькими, во время прогулок она нам рассказывала интересные сюжеты из этих книг. Незадолго до её смерти (она умерла в 1989 году) я поставил старую дореволюционную пластинку с записями церковных хоров. Бабушка слушала и плакала. Говорила, что вспоминала дедушку – Николая Ивановича Бутакова, очень любившего церковные песнопения (его репрессировали и расстреляли в 1938 году).

Что ещё известно о нём? Первый муж моей бабушки и мой дедушка Николай Иванович Бутаков происходил из очень древнего нижегородского рода Бутаковых, получивших дворянство еще в 1600 году при Борисе Годунове. О них я недавно написал небольшую книгу. Родители дедушки: Аграфена Дмитриевна Бутакова (Бережнова) и Иван Константинович Бутаков были большевиками и профессиональными революционерами, несмотря на свое знатное происхождение. Аграфена Дмитриевна – дочь промышленника, купца первой гильдии Дмитрия Яковлевича Бережнова, а дед Николая Ивановича – Константин Андреевич Бутаков – был крупным чиновником, которому доверяли охрану и сопровождение цесаревича Николая – будущего Николая II – в поездке по Забайкалью. Прабабушка и прадедушка отреклись от родителей ради свободы народа, как они считали, и пошли по пути революции.

Мой дедушка Николай Иванович, в отличие от родителей, был далёк от политики: работал главным бухгалтером-экономистом на различных предприятиях города Читы. Последнее место его работы – Управление снабжения Забайкальской железной дороги. Николай Иванович имел звание ударника социалистического соревнования, был рационализатором: он предложил новые формы бухгалтерского учета, которые были одобрены. Люди характеризовали его как очень грамотного специалиста, порядочного и честного человека.

Николай Иванович был очень начитанным и хорошо разбирался в русской литературе, в музыке: в нюансах оперного искусства. У него была большая коллекция грампластинок и книг, часть которых сохранилась в нашем доме. Он обладал хорошим голосом и в свободное время любил петь и играть на мандолине и фортепьяно (видимо, сыграли свою роль гены рода Бутаковых). Интересно, что, несмотря на преданность делу большевиков, Николай Иванович был глубоко верующим человеком и вместе с женой Галиной часто посещал церковь в Чите, а дома отмечал все церковные праздники. Подчеркну, что и Галина Николаевна, и Николай Иванович одобряли Советскую власть, чтили В.И. Ленина, хотя профсоюзными активистами не были и в партии не состояли.

По признанию друзей-экономистов Николая Ивановича, именно он поставил экономику железной дороги «с головы на ноги». Его отличную работу высоко оценили в Наркомате Путей Сообщения в Москве, куда в начале 1938 года он был приглашён на работу. Но, вероятно, нашлись завистники и доносчики. В 1938 году, во времена «ежовщины» (этот термин – от фамилии комиссара НКВД Ежова), их счастливая жизнь оборвалась. 5 марта 1938 года Николай Иванович был арестован по ложному доносу. Бабушка и мама, которой в то время было всего 7 лет, вспоминали этот день как один из самых ужасных в своей жизни. Трудно описать всё, что пережила Галина Николаевна после потери мужа. Угроза ареста постоянно висела и над ней. Но, несмотря на это, она продолжала писать письма в прокуратуру и НКВД с требованием освободить мужа. В местном НКВД ей сообщали, что он получил срок 10 лет без права переписки, в главном управлении лагерей ей отвечали, что в зонах Гулага Николай Бутаков не числится. По рассказам Галины Николаевны, незадолго перед войной один из работников НКВД, знакомый Пальмина Николая Васильевича, ее отца, конфиденциально сообщил, что Николая Бутакова расстреляли в 1938 году.

В 2010 году по запросу в ФСБ я получил материалы уголовного дела, и многие подробности стали известны.

Приговор тройки УНКВД 9 июня 1938 года был безжалостен: расстрел. 14 июля 1938 г. в Читинской тюрьме этот приговор был приведен в исполнение. Из материалов дела следует, что, по жалобам Галины Николаевны, 26 июня 1940 года помощником прокурора Читы Кувшиновым проведена проверка уголовного дела. Прокуратура занялась этим вопросом, дело дошло до Лаврентия Берия и было пересмотрено. При этом установили, что все обвинения найдены недостаточными, а факты – не проверенными, всё дело построено на признании обвиняемых. В 1938 году этими следователями-палачами было арестовано 123 человека, б;льшую часть из которых расстреляли. Следователи НКВД были наказаны. В обвинительных документах указывались пытки, которые они практиковали: «сажали подозреваемых на ножку табуретки», лишали сна, жестоко избивали. Однако моя бабушка так и не получила документы о реабилитации мужа, и на ней долго висело ярмо «жены врага народа», из-за чего с устройством на работу возникали трудности. Лишь перед войной ей с трудом удалось устроиться художником-ретушёром в фотоателье.

Как видим, ещё в 1939-м году была ясна нелепость обвинений, и виновные следователи были наказаны, но только благодаря письму моей мамы в Генеральную прокуратуру СССР, 6 января 1959 г. Бутаков Николай Иванович был посмертно реабилитирован Военным Трибуналом Забайкальского Военного Округа. А после его реабилитации бабушка получила странное свидетельство о смерти – документ, согласно которому Николай Иванович скончался в 1943 году в сибирских лагерях от перитонита. Так власть скрывала истинные масштабы репрессий. И только в начале 90-х годов – после смерти бабушки – я нашёл документальные сведения о его расстреле в 1938 году. Сейчас становится понятным, что при Хрущёве это делалось для того, чтобы не раскрывать истинное число жертв репрессий.

Несмотря на реабилитацию, все документы, подтверждающие трудовой стаж Николая Ивановича, были изъяты, а архивы потеряны. На работу бабушку не всегда принимали, как жену «врага народа». Поэтому с 1959 года и до конца жизни, за исключением двух последних лет при Михаиле Сергеевиче Горбачёве (1989-1991 гг.), бабушка получала жалкую пенсию – 20 рублей, которая при Брежневе была увеличена на три рубля.

Бабушка коллекционировала книги, а книги у нас были редчайшие: первые издания Гоголя, Пушкина. Огромное удовольствие я получал, читая дореволюционные журналы «Нива», «Пробуждение» и многие другие. К бабушке часто приходили любители старых книг, особенно я запомнил Степана Михайловича. Это был человек с тремя классами образования, при этом прекрасно разбирающийся в литературе. Всю жизнь он работал плотником, но занимался самообразованием, как Максим Горький. Однажды мы были у него в гостях, в доме на улице Ленина, во дворе напротив магазина «Детский мир». Меня поразил его скромный быт. Сколоченный деревянный стол, лавки, топчан. Вся квартира была заставлена книжными полками, как в библиотеке. Огромное количество заботливо переплетенных старых книг. К сожалению, после смерти Степана Михайловича его сын пропил всю великолепную коллекцию. А у нас с сестрой осталась часть коллекции бабушки, к которой Степан Михайлович часто приходил с друзьями. Это были люди, влюбленные в книги. Иногда приходил старый профессор филологии, который преподавал еще до революции в Питере, а потом, при Сталине, оказался в ссылке в Уфе, где доживал свой век. Имя этого человека, к сожалению, не помню. Эти люди говорили на старинном языке: «Сударь», «Сударыня», «Барышня», «Милостивый государь» и были очень вежливыми. Жаль, что много книг было украдено: бабушка и мама были добрыми, не жадными людьми и давали книги всем желающим. Но, к сожалению, многие их не возвращали.

Бабушка восхищалась прекрасными иллюстрациями книг, изданных до революции. Эти традиции подхватили художники 20-50-х годов. Потом в оформлении литературы, особенно детской, начался стиль примитивизма, что очень возмущало бабушку. Она была хорошей художницей, некоторые ее работы, написанные маслом, сохранились у меня до сих пор. К сожалению, когда у нас было тяжелое материальное положение, бабушка, чтобы семья выжила, за бесценок продала книги и свои картины на толкучке.

После ухода отца и смерти прадедушки Николая Васильевича в 1962-1964 гг. семья жила крайне бедно. Сын бабушки, дядя Толя, был с рождения инвалид, получал пенсию десять рублей, а мама часто болела, поэтому у неё были перерывы в работе. Тётя Руфа – сестра бабушки – содержала дядю Толю и заботилась о нем. Часто мы жили всего лишь на пенсию бабушки (23 рубля) и прабабушки Натальи Андриановны (25 рублей). Итого: 48 рублей на 5 человек. Мы были рады хлебу и каше. Часто готовили картофельный отвар: в воду после варки картошки бросали лук, добавляли горчицу, и было вкусно. Бабушка готовила еду, но сама часто не ела: всё отдавала нам. В результате у нее началась анемия, она часто падала в обморок. После этого тётя Руфа и подруга бабушки, соседка Фаня Борисовна, начали её откармливать. В 1964 году мама нашла работу, а отец начал платить алименты, и жить стало легче.

Школьное и дворовое детство

В годы нашего детства мы не знали электронных игр. Многие игрушки мы делали сами. С братом и сестрой мы рисовали на картоне солдат, людей различных профессий и сословий и играли в города и страны, между которыми шли войны. Такие игры захватывали, и в каникулы мы могли играть часами.

Мама на праздники дарила нам игрушки. Некоторые я до сих пор берегу как память.

Стихотворение о детстве я посвятил сестре:

Ты помнишь дом, несчастный и счастливый,
Весь в огниве рябин, шиповником багрян.
Там дедушка, вином прибавив силы,
Пел песни под гитару и баян.

Дед получал медали и раненья
В окопах и атаках боевых;
Варила бабушка чудесное варенье
Под куполом ранеток золотых.

Ты помнишь ёлку, за окном порошу
И шариков хрустальный перезвон,
Подарки мамины, промокшие калоши
И песенки под старый патефон.

Ты помнишь, как не спали ночью поздней,
Из окон были чудеса видны,
В бинокль смотрели на Луну и звёзды,
К которым улетали корабли.

Да, до поры не видят горе дети,
Не замечают драмы мамы и отца,
И потому блаженны годы эти,
И вспоминаются до самого конца.

Во дворе у меня были друзья: Ринат Галиуллин, Саша Коханчиков, Саша Каневский и Валера Юнак. Позже Ринат и Саша переехали в другие микрорайоны. Особенно я дружил с Сашей и Валеркой. Саша, или Шурик, как мы его тогда звали, был очень начитанный, скромный мальчик и отличался удивительной памятью. Он помнил географические карты, был очень смелым и всегда нас поддерживал. Саша прожил яркую жизнь, связанную с производством, работал на заводе, служил в прокуратуре. Закончил карьеру прокурором Уфимского района. Валерка слыл местным хулиганом, но мы с ним дружили и никогда не дрались. О его замечательных родителях я расскажу далее.

Впоследствии Валера стал предпринимателем. Его отец был прекрасным мастером и добрым, очень отзывчивым человеком. Он работал на тепловозоремонтном заводе токарем. К сожалению, много пил и закончил жизнь самоубийством: повесился в состоянии белой горячки. Мама Валерки – тетя Женя – работала в парикмахерской, и мы часто у неё стриглись. Мы вместе играли в городки и волейбол, ходили на рыбалку, лазили по деревьям и крышам, иногда хулиганили, но в меру. Очень интересно было лазить на крышу нашей пятиэтажки: на чердаке жили голуби и открывался прекрасный вид на город. Чердачные люки были запечатаны на замки, и нам приходилось карабкаться наверх по ржавой и раскачивающейся пожарной лестнице. С нашего дома на это решались только трое ребят: Саша, Валерка и я. Через крышу мы протянули в свои подъезды телефонные провода и организовали телефонную связь между моей квартирой и квартирами Саши и Валерки, которые жили во втором подъезде. Телефонные трубки мы срезали в телефон-автоматах, а кабель нашли на городской свалке, которую иногда посещали и находили там много интересного. В трескучие морозы играли по телефону в морской бой. Часто по самодельным телефонам часами говорили друг с другом. Но однажды зимой (я тогда учился в 7-м классе), бегая по обледеневшей крыше, я поскользнулся, покатился по скату, хорошо, что меня удержал бордюр. С тех пор у меня возникла неведомая ранее боязнь высоты. До сих пор боюсь, когда лечу в самолёте, мне неприятно смотреть с балкона или с самолёта на землю. В армии этот страх приходилось всё время преодолевать.

Запомнились эпизоды, связанные с животными. Когда сносили частный сектор вокруг нашего микрорайона, хозяева частных домов безжалостно оставляли на улице собак и кошек. Дети строили для собак будки, а кошек кормили в подъездах.

Животные были ласковые и благодарные, мы с ними играли, кормили их, но некоторые взрослые видели в этих существах только разносчиков инфекций и вызвали службы по отлову и уничтожению животных. Потом на глазах у детей собак перестреляли, некоторые были ранены, и собачьей кровью был обагрен весь снег во дворе. Дети плакали, а одну собаку нам удалось спрятать в подъезде и спасти. Мы с сестрой заботились о кошках, которые жили в подвале нашего дома. Но по просьбе отдельных жильцов работники ЖЭУ отлавливали и кошек, хотя они уничтожали крыс и мышей в подвалах. После этого в доме началось нашествие мышей.

Эта история получила общественный резонанс, и её обсуждали даже на телевидении, но многие из нас после этого перестали верить взрослым. Те, кто ненавидел этих животных, расстреляли в нас веру в добро и справедливость.

Вообще-то в детстве я делал немало глупостей. Во втором классе в парке Якутова нашу компанию малышей окружили старшеклассники и хотели что-то отнять, я испугался и побежал звать взрослых. С тех пор не мог простить себе эту трусость и начал бороться со страхом: старался подавлять в себе чувство страха и ходил через опасные дворы и темные улицы, где меня гопники легко могли избить до полусмерти. В подростковом, студенческом возрасте и позже мне неоднократно угрожали ножом, но, к счастью, все обошлось нормально. Спасало жизнь то, что я не демонстрировал свой страх. Это помогало мне и в дальнейшем.

В шестом классе я совершил большую глупость: решил закаляться, и в мороз начал ходить без шапки, которую прятал в портфель. Дело закончилось воспалением глазных нервов, которое с трудом вылечила прекрасный врач, невролог Корчагина Надежда Ивановна. Месяц не ходил в школу, но, слава Богу, не ослеп.

В нашем дворе жили дети из самых разных семей. Были очень неблагополучные многодетные семьи, в которых ребята постоянно недоедали. Были дети из очень обеспеченных семей. В целом жизнь у большинства из нас сложилась неплохо. Многие выучились и стали бизнесменами, военными и инженерами. Правда, несколько ребят впоследствии спились или дошли до тюрем.

Двор у нас был неплохой, хотя ребята иногда хулиганили, но между собой редко дрались. После просмотра фильмов про войну мы очень завидовали киногероям и сетовали, что им повезло: они воевали, а у нас ничего не остаётся, как сидеть в школе, а потом опять учиться и затем работать. Мы тогда – в конце 60-х – не представляли, что кому-то из нас придется участвовать в войнах в Афганистане и Чечне, в конфликтах в горячих точках, бандитских разборках и других событиях, которые охватят поздний СССР и распавшуюся в 90-е годы Красную империю.

Избыточная энергия ребят иногда находила выход, и между мальчишками из соседних дворов возникали серьезные потасовки. Враждебный соседний двор располагался от нас через дорогу: там стояла пожарная часть и трёхэтажные, построенные еще до войны, дома пожарных. Драки начинались, когда кого-то из пацанов обижали подростки из соседнего двора. Все мальчишки поднимались как по тревоге, вооружались палками, велосипедными цепями и шли стенка на стенку. Впереди были те, кто постарше. Ребятишки помладше метали комки глины, а иногда и камни, но до ножей дело никогда не доходило. Как правило, бои были непродолжительные, потому что кто-то из жильцов звонил в милицию. Милиционеры немедленно приезжали на мотоциклах с колясками и желтых уазиках, именуемых в народе луноходами, названными так в честь покорения Луны роботом-станцией Луна-1 в 1970 году. С приездом милиции мы спешно разбегались во все стороны. Наиболее горячих милиционеры задерживали, как правило, наказывали штрафами их родителей и сообщали в школы, а повторно задержанных за хулиганство ставили на учет в Детской комнате милиции. Ущерб, нанесенный противником в таких драках, ограничивался разбитыми носами и фингалами под глазами, но иногда случались более серьезные раны: моему брату в одной из таких драк камнем разбили голову, к счастью, не очень сильно, так что обошлись без медицинской помощи.

В 60-е годы огромной популярностью пользовались мотогонки по гаревой и ледяной дорожкам. Их проводили на уфимских стадионах «Труд» и «Строитель». Стадионы, вместимостью пять тысяч человек, заполнялись полностью.

У всех на устах были имена прославленных уфимских гонщиков – чемпионов мира и СССР: Бориса Самородова, Габдрахмана Кадырова, Игоря Плеханова, Фарита Шайнурова и многих других. Билеты на мотогонки были дорогие, их мне купить не могли, но на стадион очень хотелось. Из нашей компании родители давали деньги только Сашке Каневскому. Стадион оцеплялся кордонами милиции. Мы с Валеркой Юнаком перелезали через трёхметровый забор или приходили на стадион за полтора часа до начала соревнований и прятались под трибунами. Но это не всегда удавалось, и тогда я придумал другой способ. У ворот стадиона пристраивался к какому-нибудь зрителю, подходил к контролеру и потом резко бежал, теряясь в толпе. Бегал я очень хорошо, и милиционеры меня догнать не могли (лишь один раз догнали, больно били резиновой дубинкой по спине и выставили за стадион за шиворот). Сейчас мотогонки в нашем городе пришли в упадок. В Уфе строятся Дворцы борьбы, фехтования, гимнастики и другие, но ни по одному из этих видов спорта не было таких результатов, которых достигали мотогонщики, завоевавшие множество золотых и серебряных медалей на чемпионатах мира.

Большое влияние на меня оказал мой друг Слава Кайнов, который был физиком и математиком от Бога. Когда я учился в девятом классе, он уже был студентом 1-го курса физфака университета. Слава часто беседовал со мной: темой разговора были тайны 4-го измерения пространства и удивительный мир чисел. Он изобрел тогда особые числа, которые, за их необычность, назвал чёртовыми. Кроме того, Слава писал прекрасные стихи, играл на фортепьяно и гитаре. Он интересовался всем: от астрологии и проблем космоса до истории и рок-музыки.

С 8-го класса мы со Славой иногда выпивали: считали себя взрослыми и можем это себе позволить. Обычно в киосках покупали пиво, которое таскали в полиэтиленовых мешках и пили на лестнице в подъезде, а иногда у Славы дома, когда его матери не было, пили дешевое вино. Однажды мы перебрали со спиртным, и я пришел домой изрядно пьяным. Мама, как всегда, пожалела меня, а бабушка страшно расстроилась, возмутилась, заплакала и сказала: «Неужели и ты такой же». Дело в том, что мои дедушки иногда злоупотребляли спиртным.

Слава курил, а я нет. Когда мне исполнилось 15 лет, мама начала дарить мне сигареты и пепельницы: у женщин в нашей семье считалось, что мужчина должен курить. Не удивительно, что их дедушки и мужья много курили. Я говорил маме, что не курю, потому что занимаюсь спортом. Сигареты дарил ребятам, и они мне завидовали: им родители запрещали курить. Не курил я даже в армии, но в аспирантуре появилось пристрастие к табаку. Глушил кофе и курил, чтобы не хотелось спать. С огромным трудом преодолел эту привычку, и уже 20 лет не курю.

К сожалению, учиться в университете Славе было неинтересно, и на третьем курсе он был исключен. Впоследствии он продолжил учиться заочно и стал хорошим инженером. Славы уже 6 лет нет в живых. Жалею, что в последние годы мало с ним общался. Романтическое отношение к науке тогда объединяло нас.

За свою жизнь мне несколько раз попадались удивительно талантливые люди – потенциально большие учёные, которые из-за различных обстоятельств в науку не пошли: кому-то не хватало трудолюбия и твёрдости характера, у кого-то не было денег, а некоторых сгубило обычное пьянство.

После школы я спешил к друзьям во двор, который был притягательной частью моей жизни, наверное, до 8-го класса. В 9-м классе мне стало неинтересно общаться с приятелями по двору, и я постепенно удалялся от дворовой компании, потому что в школе общение с одноклассниками было намного интересней, кроме того, я серьёзно увлекся химией и физическими опытами.

Я часто бывал у Саши Каневского. Его родители были замечательные люди и очень помогали нам. Мама Саши – тётя Аза – была прокурором Верховного суда БАССР, а Лев Львович – дядя Лёва – следователем, затем доцентом и профессором юридического факультета БашГУ. В детстве мы бывали там часто: в музее криминалистики было много интересного. Аза Камиловна как-то спасла моего брата от проблем с милицией: его дружок Борька Ковясов угнал мотоцикл и всё свалил на моего брата, которого просто прокатил. Слава Богу, с этой ситуацией разобрались объективно. В 9-м классе у меня тоже были серьёзные проблемы с участковым Уразгильдиным: его, в дым пьяного, я спустил с лестницы, когда в подъезде он сначала отнял, а потом начал ломать нашу гитару. К счастью, нашлись свидетели происшедшего. Участковый получил выговор от начальства, но мне отомстил: искажённо донес о происшествии в школу, что сыграло роль в последующих событиях. Неоднократно Аза Камиловна и Лев Львович в сложных ситуациях выручали нашу семью: когда после смерти бабушки Натальи Адриановны нас ЖЭУ хотело выселить из квартиры и поселить туда своего человека, я обратился к Азе Камиловне, и она очень грамотно помогла решить эту проблему. Не говоря уже о том, что Лев Львович вывел меня из находившейся в подвале лаборатории, деятельность в которой могла плохо закончиться, в научное общество учащихся (НОУ), а затем помог поступить на химфак БГУ.

Немного о нём: Лев Львович родился 30 апреля 1924 года в г. Золотоноша Черкасской области Украинской ССР. В 1940 г. в шестнадцатилетнем возрасте поступил в 10-ю специальную артиллерийскую школу Ленинграда, затем – в артиллерийское училище, после окончания которого добровольцем ушел на фронт. С 1943 года до конца войны он служил на фронте командиром взвода разведки гвардейской воздушно-десантной бригады 2-го, а затем 3-го Украинского фронта. Бесстрашный и умный командир, он участвовал в ответственных разведывательных операциях в ходе высадок в тылу врага, тем самым обеспечивая наступление советских войск. Был ранен, принимал участие в освобождении Белоруссии, Австрии и Венгрии. Из рядов Красной Армии демобилизовался 27 мая 1946 года. После войны Лев Львович с отличием окончил Ленинградский юридический институт и работал следователем Республиканской прокуратуры БАССР. С 1964 года стал преподавателем Уфимского факультета Свердловского юридического института, позже преобразованного в юридический факультет Башкирского государственного университета. Лев Львович руководил кафедрой криминалистики. В 1968 году он успешно защитил кандидатскую диссертацию, в 1984 году – докторскую. По сути, он стал основателем уникальной научной школы расследования преступлений, совершаемых несовершеннолетними, которая получила мировую известность. Им опубликовано множество научных работ, он воспитал сотни учеников.

В 9-м классе после спортивной травмы я заболел, и дядя Лёва рано утром вытаскивал меня на утренние пробежки и гимнастику в парк Якутова. Это помогло мне восстановить здоровье. С Сашей Каневским мы до сих пор дружим, хотя встречаемся нечасто. У него прекрасная семья. Нила Петровна, его жена, – врач-эндокринолог высшей категории, сын Евгений продолжает дело отца и деда в Следственном комитете. У них прекрасные внуки: мальчик и девочка. Всю жизнь дружим семьями и при встрече с Сашей часто вспоминаем детство.

Спорт в моей жизни

Когда мне было пять-шесть лет, мы ходили летом с мамой и бабушкой в цирк Шапито. Особое впечатление на нас производили дрессированные звери, клоуны и трюки воздушных гимнастов, поражающие воображение. Я решил дома попробовать воспроизвести эти трюки: карабкался на шкаф, делал в воздухе сальто и приземлялся на кровать. Но этого мне показалось мало. На окраине двора, ближе к стадиону «Труд», располагалась котельная, за которой стояли гаражи инвалидов – участников войны. Место было очень укромное. Я залезал на нижней ярус котельной и с пятиметровой высоты прыгал на гаражи, переворачиваясь в воздухе. Это было очень захватывающе. Сейчас я об этом вспоминаю с негодованием и думаю, что мог сломать себе шею, расшибиться насмерть. И не хочу, чтобы такие «подвиги» повторяли мои внуки.

Я плохо играл в футбол и вообще не играл в хоккей: денег на коньки в семье не было, из старых лыж я вырос, поэтому иногда мне брали лыжи напрокат. Неплохо у меня получались беговые лыжи, хорошо играл в городки, пионербол и баскетбол. Во втором классе пытался освоить бокс, но после занятий очень болела голова. Кроме того, мне было жалко тех, кого приходилось бить, и я занялся фехтованием. Успехи были хорошие, помогала мгновенная реакция и длинные руки. Я обыгрывал старшеклассников, но однажды чуть не выбил рапирой глаз девятикласснику, у которого соскользнула маска. Мне стало не по себе, и этот вид спорта я бросил.

Плотно и надолго в мою жизнь спорт вошел в третьем классе. На урок физкультуры пришел тренер по легкой атлетике и отобрал меня, Серёжу Скрипко и ещё нескольких ребят в спортивную секцию. Так, несмотря на запреты врачей (у меня был порок сердца), я занялся лёгкой атлетикой. Терапевты долго не давали мне разрешения на занятие спортом (а в секцию нужна была справка). Но потом, узрев моё упорство, разрешили. Сначала я занимался в школе № 96. В 4-м классе начал посещать спортивную секцию в парке Ивана Якутова. В 5-8 классах вместе с одноклассником Серёжей Скрипко стал ходить на стадионы «Труд» и «Динамо». Серёжа был хороший спринтер и бегал очень неплохо на 100 и 200 метров.

Вот так спорт вошел в мою жизнь. Тренеры занимались со мной, я подавал надежды. Особенно хорошо мне давались десятиборье, прыжки в высоту и бег – 110 метров с барьерами. Занимался упорно, часто в ущерб учёбе. Денег в семье не хватало, и путевки в пионерский лагерь нам не покупали. Но спорт давал огромное преимущество: путёвки в спортивный лагерь, форму, а иногда даже талоны на обед выдавали бесплатно.

Со спортивными сборами после 4-го класса у меня связано событие, которое особенно запомнилось. Сборы были в течение пяти дней в Уфимском районе, недалеко от Дёмы. 7 июля на Иванов день, когда в нашем лагере был тихий час, я, под влиянием рассказа Гоголя «Ночь на Ивана Купалу», пошел в лес искать цветок папоротника. По народному поверью, этот цветок обеспечивает людям, сорвавшим его, счастье. Я зашел в чащу, в заросли папоротника. Был жаркий день, жужжали стрекозы, кричали иволги. Лицо, спину и голые ноги кусали комары, но я долго и упорно искал в зарослях цветок папоротника. Вдруг в небольшом овражке я увидел, что невысокий папоротник расцвёл золотистым цветом. Я очень обрадовался и хотел сорвать его, загадать желание, которое было незатейливым: чтобы дома в нашей семье было счастье, мама и бабушка не болели, чтобы были деньги и у меня появились новый велосипед и магнитофон. Но при внимательном рассмотрении оказалось, что этим цветком был крупный донник, проросший из корня папоротника. Цветок счастья я так и не нашёл, хотя счастья в моей жизни, наверное, было больше, чем несчастий.

По окончании 5-го класса я, как начинающий спортсмен, получил бесплатную путевку в спортивный лагерь, который находился в живописном месте между Михайловкой и Суровкой. Мы жили в палатках, занимались тренировками, помогали колхозникам совхоза собирать урожай, проводили соревнования, иногда ловили рыбу. Ребята, которые окружали меня, были старшеклассниками. Ровесников было мало, я очень скучал по родным и друзьям. И тут я вспомнил слова дедушки и бабушки: «Если тоскливо и плохо на душе, надо работать». Я подошёл к директору лагеря Альберту Тимуровичу и попросил работу на каждый день. Он очень удивился такой просьбе и поручил мне уборку и подготовку спортивных площадок к соревнованиям в свободное от занятий время. Время пошло заметно быстрей. С тех пор, когда мне особенно бывает тяжело и плохо на душе, я выполняю совет бабушки и дедушки: полностью погружаюсь в работу.

А ещё помню, как мы объелись горохом в поле совхоза Алексеевский: у всех болели животы, и воспитатели нас за это обжорство ругали. Я тогда не умел плавать, и ребята стали меня учить: выбросили с лодки посередине озера Ольхового. Я начал барахтаться и тонуть, нахлебался воды, потом меня, перепуганного, затащили назад в лодку и предложили повторить. Я ответил, что не хочу быть собачкой Му-Му.

Сохранился в памяти ещё один удивительный случай. На стадионе «Труд» тренировались бегуны и дискоболы. Я думал о чём-то своем и пошел от финиша к месту старта через середину поля. Вдруг я услышал страшный крик, мне что-то кричали, но было поздно: брошенный атлетом двухкилограммовый диск прошел выше моей головы примерно на 1 см. Я даже услышал свист диска и почувствовал, как волосы на голове зашевелились. От смерти меня отделял всего один шаг, который я успел сделать. Меня окружили напуганные ребята, трогали мою голову, трясли, но я не успел даже испугаться. Потом тренер долго ругал меня последними словами, самое хорошее из которых было «дебил». Я только стоял и улыбался, не в силах осмыслить происшедшее. В дальнейшей жизни также были нередки события, в которых от смерти меня отделял лишь один шаг. Но я не хочу вспоминать об этом.

Занятия спортом оборвались неожиданно: в 9-м классе я получил серьёзную травму при прыжках в высоту: приземлился на твердое покрытие с двухметровой высоты и повредил позвоночник. Потом выяснилось, что у меня было смещение позвонков в поясничном, грудном и шейном отделах и грыжа ряда позвонков. Этот диагноз, к сожалению, мне поставили только через много лет, а тогда написали: «Ушиб позвоночника и растяжение мышц». На три месяца меня даже освободили от физкультуры. После такой травмы прыгать и бегать, как раньше, я уже не мог. Тогда тренеры потеряли ко мне всякий интерес, а я решил сосредоточиться на химии.

Уроки физкультуры в нашей школе вёл Семёнов Валентин Николаевич, изумительный педагог и человек. Фронтовик, прошедший войну, он закончил артиллерийское училище и военный институт физкультуры. Это был прекрасный спортсмен-универсал. В 1948-50 годы он играл за футбольную команду мастеров ленинградского областного Дома офицеров и Центрального дома Красной Армии (г. Москва). В 1952-1954 гг. Валентин Николаевич был тренером футбольной. команды уфимского клуба «Динамо», а в 1955-1956 – уфимского клуба «Локомотив». Он преподавал в нашей школе с 1964 года и сделал её поистине спортивной. В 1967 году под его руководством коллектив физкультуры школы № 96, единственный в Башкирии и один из первых в СССР, был удостоен звания «Школьный спортивный клуб». Уже тогда наша школа имела свой собственный спортивный клуб «Чайка», который был известен в стране и в 1965 году первым в республике получил право участвовать в финальном турнире Всесоюзных соревнований «Золотая шайба». В 1967 году Валентин Николаевич первым в Башкирии открыл гандбольную секцию и создал сборную команду по этому виду спорта: именно тогда гандбол стал визитной карточкой нашей школы в мире спорта и в каждом классе были спортивные команды. Валентин Николаевич жил спортом, легко находил язык с самыми трудными детьми. Мы активно помогали ему: помню, как летом на месте пустыря строили школьный стадион и спортивную площадку. Сколько мальчишек тогда, благодаря спорту, спаслись от тюрьмы и получили путевку в жизнь!

Удивительно интересные школьные спортивные олимпиады проводились в конце 60-х – начале 70-х годов. Настроение было праздничным. В дни школьной олимпиады все мы в спортивной форме строились во дворе школы, и начинались соревнования по различным видам спорта среди классов. Мы соревновались в спортивных играх, нормах ГТО и лёгкой атлетике (кстати, в 10-м классе я был судьёй именно по этому виду спорта).

К сожалению, всё хорошее закончилось весной 1972 года. В школе прогремел большой скандал. Наша команда выиграла турнир «Золотая шайба». Но кто-то из завистников написал, что один из игроков к тому времени закончил 8 классов и стал учащимся техникума. Это рассматривалось как злостное нарушение условий турнира. Скандал достиг самого высокого уровня, включая Обком КПСС, Комитет по спорту СССР и ЦК ВЛКСМ, и результаты турнира аннулировали. В школу приехали представители газеты «Комсомольская правда» и ЦК ВЛКСМ. По заданию Обкома партии срочно провели комсомольское собрание, на котором ребята осуждали Валентина Николаевича и дружно обещали исправиться. Мне тогда было очень обидно, я не вытерпел и выступил в поддержку любимого учителя: подчеркнул, что Валентин Николаевич проделал огромную работу по развитию спорта в школе, не жалел для этого ни времени, ни сил и ошибку допустил неумышленно.

После этого случая Валентин Николаевич перешёл на работу в школу               № 49. В 80-е годы он создал при этой школе одну из лучших в СССР ДЮСШ по гандболу и хоккею с мячом. Нашего учителя не стало 21.7.1990. А с 1993 года ежегодно в Уфе проводятся турниры по гандболу его памяти – памяти Семёнова.

После окончания школы я получил грамоту от нашего школьного СК «Чайка». Спорт неожиданно пригодился мне, когда я проходил непростую службу командира мотострелкового взвода в пограничных частях Советской Армии. Я и сегодня с благодарностью вспоминаю уроки Валентина Николаевича.

Говоря о спорте, мне нельзя умолчать о человеке, который был не просто родственником, но и моим наставником всю свою жизнь. Мой дедушка незадолго до смерти, предчувствуя кончину, попросил дядю Борю опекать меня.

Наш дядя Боря

Наш дядя Боря, как мы его называли в семье, Леманов Борис Ксенофонтович, племянник Пальмина Николая Васильевича, моего прадедушки. Он родился в Уфе 3 июня 1913 года, незадолго до революции, и ушел от нас 12 марта 2004 г. Это был легендарный спортсмен и разносторонний человек. В век крайне узкой специализации наш спорт не знал людей, которые достигали бы подобных успехов в самых разных видах спорта, которые включали баскетбол, волейбол, футбол, плавание на короткой и длинной воде, прыжки в воду, фехтование на рапире, фехтование на сабле, фехтование на винтовках, военное многоборье, коньки на короткие и длинные дистанции, лыжи, лёгкая атлетика, шахматы. Он имел звания «Отличник ФК СССР», «Заслуженный работник ФК и спорта РСФСР», был судьёй РФ по баскетболу и конькобежному спорту, судьёй РБ по футболу. Борис Ксенофонтович добился непревзойденных в Советском, Российском и Башкирском спорте успехов – был чемпионом и призёром чемпионатов России по целому ряду видов спорта, чемпионом Вооружённых Сил СССР и Добровольных спортивных обществ, многократным чемпионом БАССР и г. Уфы в конькобежном спорте, баскетболе, фехтовании, плавании, лыжным гонкам и др.

Спортом Борис Ксенофонтович начал заниматься ещё в школе: в клубе ТРЗ в парке Якутова, на катках и футбольном поле. В 1929 году, после окончания семилетки, он поступил в Миасский горно-металлургический техникум, где получил специальность техника-технолога горно-металлургической промышленности, и некоторое время работал в Нижнем Тагиле. Потом вернулся в Уфу, активно занимался спортом. В 1934 году его пригласили в техникум физической культуры, который в 1932 году открыли в Уфе, причём зачислили сразу на 2-й курс. Скоро он стал спортивным лидером техникума. А затем вошёл в состав основных его команд. Был чемпионом Башкирии по конькобежному спорту. В 1936 году на Спартакиаде автономных республик РСФСР выиграл бег на коньках на дистанции 5 и 10 тысяч метров.

Несмотря на успехи по всем видам спорта, Борис Ксенофонтович вспоминал, что ему с трудом давалась гимнастика, которой приходилось заниматься дополнительно. В те годы в Уфе появились хорошие стадионы: «Динамо» (в 1934 г.) и «Труд» (в 1937 г.), где он тренировался.

В 1937 году, после окончания техникума, Леманов был призван в армию. В 1938 году демобилизовался, с 1938 по 1941 гг. был заместителем Председателя Госкомспорта при Совете Министров БАССР. Он рассказывал мне, что, вместо репрессированного в 1937 году Хариса Кальметьева, Председателем Спорткомитета был назначен коммунист, бывший сапожник. Новый руководитель слабо разбирался в спорте, и Леманову приходилось брать всю организационную работу на себя. Подчеркну, что Борис Ксенофонтович был патриотом, но не сторонником КПСС, и остро чувствовал все репрессии и перегибы перед войной. На многократные предложения вступить в партию всегда отказывался. Он жил ради спорта, а не спортивной карьеры. Был очень принципиальным человеком, нередко выступал с критикой начальников, что часто вызывало их гневную реакцию.

В 1940 г. Леманов стал победителем первого чемпионата Башкирии среди рапиристов и вторым призёром по фехтованию на эспадроне. Был чемпионом республики по фехтованию на винтовках. Кроме того, занимал призовые места в республике в составе сборных команд по волейболу, баскетболу, плаванию.

В годы Великой Отечественной войны Борис Ксенофонтович занимался подготовкой солдат и офицеров. В этот период он служил в 12-й запасной стрелковой дивизии, получил звание старшего лейтенанта и был начальником физической подготовки дивизии, которая располагалась на станции Алкино-2. В декабре 1941 – апреле 1942 гг. из призывников Уфы, Чесноковки, Чишмов, Сафарово, Зубово, Мокроусово была создана 433-я стрелковая дивизия. С января 1942 г. она стала 214-й, в её состав входили 776-й, 780-й, 788-й стрелковые полки, а также 683-й артиллерийский полк, дивизионная школа, 20-й отдельный противотанковый дивизион, 603-й отдельный саперный батальон, 302-я отдельная мотострелковая разведывательная рота и другие подразделения. 776-й полк дислоцировался в поселке Чишмы, 780-й – в Сафарово.

По его воспоминаниям, в дивизии не хватало оружия, боеприпасов и техники, были ограничения в продовольствии. Бойцы учились на изготовленных ими макетах танков, орудий и пулеметов. Физическая подготовка солдат шла в условиях, приближённых к боевым. Занятия проводились в поле, в любую погоду. Подготовка бойцов включала лыжные кроссы и стрельбы из винтовки и пулеметов. На Алкинском полигоне, после завершения стрельб, бойцы нередко располагались на длительное время на снегу в открытой местности.

Борису Ксенофонтовичу приходилось сопровождать на фронт маршевые батальоны на доформирование соединений Советской Армии. Он вспоминал, что однажды его оставили в фронтовой части при штабе полка и некоторое время он был на фронте. Затем, по настоянию командира Алкинской дивизии, его командировали назад: в дивизии его считали незаменимым. В Алкино он познакомился с будущей женой Софией Ивановной (тетей Соней), лейтенантом медицинской службы (она служила в медсанбате дивизии), с которой он прожил всю свою жизнь. Тетя Соня в 1941 году принимала активное участие в сражениях под Смоленском в составе медсанбата. Она спасала раненых бойцов, которых по ее воспоминаниям было огромное множество. После войны тетя Соня работала санитарным врачом, была прекрасной хозяйкой и рукодельницей. В 1946 году у них родилась дочь Юлия Борисовна Леманова (Смирнова), которая тоже серьёзно занималась спортом и с 1963 по 1973 годы была центровой сборной Башкирии по баскетболу. Юлия окончила биофак БашГУ и успешно работала врачом-микробиологом. Юля прекрасная и добрая женщина, и вся в маму, такая же  замечательная хозяйка. Когда я бываю у неё, мы всегда вспоминаем незабвенного Бориса Ксенофонтовича и наших родственников.

Однажды в дивизии проводились соревнования Южно-Уральского военного округа, и Борис Ксенофонтович принял участие в военизированной лыжной гонке со стрельбой на 10 км, заменив заболевшего лыжника из команды Республики Башкортостан. Военизированные лыжные гонки тогда значительно отличались от биатлона и современных военных гонок. Участ-ники были с полной боевой выкладкой, которая включала 8 кг боеприпасов, вещмешок, противогаз, а также ручные гранаты, скатку шинели. Лыжники бежали по сильно пересеченной местности с плохой лыжней. Оружие было не лёгкое спортивное, а боевое, лыжи не спортивные беговые, а широкие: для проходимости по глубокому снегу, принятые в армии. Чтобы преодолеть дистанцию, требовалась незаурядная физическая подготовка и выносливость. Борис Ксенофонтович, не будучи биатлонистом, эти гонки выиграл.

По окончании войны он был награждён медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». После войны стал чемпионом по конькам на Спартакиаде Вооружённых сил СССР. В 1946-48 гг. работал старшим преподавателем военной кафедры БГМУ. В 1948-50 гг., после мобилизации, был заведующим кафедры физкультуры и лечебной ФК. С 1950 по 1971 гг. работал старшим преподавателем кафедры физкультуры, параллельно вёл тренерскую работу и, будучи тренером сборной БГМУ по баскетболу, выводил команду на призовые места. В это же время он заочно закончил институт физкультуры.

В 40-50-е годы Б.К. Леманов стал республиканским судьей по футболу, который в послевоенной Уфе пользовался огромной популярностью. Матчи местных команд проводили на стадионах «Динамо» и «Труд». По воспоминаниям Бориса Ксенофонтовича, по завершении матча иногда приходилось спасаться бегством от разъярённых футбольных фанатов, недовольных судейством.

Он пользовался авторитетом и огромным уважением среди студентов. На встречах выпускники БГМУ вспоминали его авторскую методику обучения плаванию. Многим спорт пригодился в жизни. Среди его учеников были такие известные врачи и ученые, как профессор-онколог Н.П. Ников, мастер спорта по альпинизму, профессор-кардиолог Н.Г. Гатауллин, доктор медицинских наук, изобретатель и вирусолог В.Ф. Кулагин и многие другие выпускники, с которыми он дружил до конца жизни.

Кстати, Борис Ксенофонтович прекрасно играл в шахматы и был чемпионом города среди медицинских работников. Он часто играл в шахматы с моим дедушкой, учил этой игре нас с сестрой Наташей и практически был первым тренером моего сына – Николая Доломатова, который сейчас является мастером спорта ФИДЕ, тренером и возглавляет спортивную шахматную школу в Уфе.

Мало кто знает, что Б.К. Леманов обладал прекрасным голосом баритона и, будучи в Миасе и Нижнем Тагиле, гастролировал вместе с артистами по местным театрам и дворцам культуры, где исполнял романсы и оперные арии. Его направляли на продолжение учебы в консерваторию, но он выбрал спорт. Мне Борис Ксенофонтович рассказывал, что не знал нотной грамоты и пел, благодаря прекрасному слуху. Часто по просьбе друзей он исполнял любимый романс «Гори, гори, моя звезда». Еще помню, как он пел романсы на пару с Николаем Васильевичем, моим дедушкой, который тоже обладал красивым голосом и хорошо играл на гитаре.

Жизненный путь Бориса Ксенофонтовича включал работу не только на руководящих и преподавательских должностях. Будучи с 1971 года на пенсии, он продолжал работать врачом-методистом лечебной ФК больницы № 6 и профилактория г. Уфы. Многие больные благодарны ему за исцеление от недугов с помощью лечебной физкультуры. Когда моя бабушка тяжело заболела и лежала в постели несколько недель, Борис Ксенофонтович показал ей несколько упражнений, которые она выполняла, и вскоре опять начала ходить. Однажды одна из больных поблагодарила его, по-моему, в какой-то газете за исцеление от болезни позвоночника. Борис Ксенофонтович с горечью вспоминал, что, вместо благодарности, тогда получил выговор от начальства, которые возмутились тем, что без медицинского диплома он лечит людей. Мне пригодились и его уроки лечебной физкультуры, и знание акупунктурных точек, когда я сам после того, как меня сбила машина, тяжело заболел.

Борис Ксенофонтович часто говорил о недостатках спорта в СССР, особенно о том, что многие неудачи в командных видах спорта возникают из-за субъективного и коррупционного отбора спортсменов, когда лучшие игроки остаются за бортом. Но в целом спорт в СССР был не коммерческий, а состязательный: главной была победа твоего клуба, области, страны, а не получение денег. В 90-е годы акценты сместились. Деньги, как он считал, убивают молодых талантливых спортсменов и делают спорт неинтересным.

Уйдя на пенсию, Леманов продолжал заниматься общественной спортивной работой в Клубе ветеранов спорта и участвовать в Оргкомитетах спортивных мероприятий. Кроме того, в это же время обучался на курсах экскурсоводов. Он много знал и рассказывал о прошлом Уфы. Как турист, в конце 70-х годов он часто путешествовал за границу, в СССР это мог позволить себе далеко не каждый. Он побывал с круизами во Франции и Италии. Бывал в Югославии и Японии. Очень любил посещать отреставрированные в 1996 году торговые ряды, которые были открыты в 1867 году, а затем отданы при Советской власти под цеха ХБК (Уфимского хлопчатобумажного комбината). С болью в душе вспоминал, как в этих торговых рядах мальчишкой в тяжкие годы Гражданской войны, когда семья бедствовала, вынужден был просить милостыню.

Занятия физкультурой и спортом способствовали тому, что он смог преодолеть очень серьезные болезни, от которых многие нередко умирают: перитонит и закупорку лёгочной артерии, туберкулёз, которым он заболел во время войны. Летом Борис Ксенофонтович любил отдыхать в санатории в Шафраново вместе с другом, известным онкологом, профессором Н.П. Никовым, которого я тоже знал. Спасая других, он забыл о себе и умер от запущенной формы рака.

В последние годы его жизни (2001-2003 гг.) мы часто посещали с ним Сергиевское кладбище, где были похоронены наши родные, близкие и друзья Бориса Ксенофонтовича. Умерших мы поминали его любимым напитком – настойкой рябины на коньяке. Тогда он много мне рассказывал о своей жизни и о людях, ушедших в разное время.

Несколько слов о моих учителях

От учителя средней школы зависит многое, что в дальнейшем предопределяет судьбу человека. Учитель может так заинтересовать своим предметом, что ученик посвятит ему жизнь, а может навсегда убить интерес школьника к нему. В этом плане мне и моим одноклассникам очень повезло в жизни.

Людмила Тимофеевна Зариктуева, учительница химии, была тем человеком, которая определила мой жизненный путь в науке. Со временем начинаю понимать, что она была лучшим, возможно, самым лучшим, учителем химии в 70-80 годы в Башкирии и в числе самых лучших – в России. Уроки химии были замечательны в методическом плане. Она находила время знакомить нас с самыми передовыми достижениями мировой и российской науки. Так, в 10-м классе Людмила Тимофеевна очень понятно объяснила нам гипотезу кварков Г. Цвейга и М. Гелл-Мана, рассказала, как устроен протон и нейтрон. Она приводила новые данные по теории гидратации ионов. В числе её учеников около 12 кандидатов наук в области химии и химической технологии, а также доктор химических наук.

Я прекрасно помню её уроки, до сих пор храню конспекты этих занятий. Людмила Тимофеевна руководила моими первыми опытами по химии в 7-м и 8-м классах. С 9-го класса она рекомендовала продолжить занятия на кафедре органического синтеза Нефтяного института у замечательных профессоров
Р.Н. Хлёсткина и А.З. Биккулова. В 10-м классе я занимался на этой кафедре электросинтезом органических соединений. Затем, по рекомендации Людмилы Тимофеевны, поступил в университет на химический факультет на специальность «Химическая кинетика» (химическая физика), которая определила мою дальнейшую жизнь.

Не могу не перечислить самые главные уроки Людмилы Тимофеевны:
– вера в неограниченные возможности знаний. Сейчас, работая в той области науки, где вопросов больше, чем ответов, я ясно понимаю это;
– второй урок – урок надежды в будущее нашей Российской науки, ее возможности. Несмотря на все негативные моменты сегодняшней жизни, мы продолжаем изучать природу в лабораториях;
– третий урок заключался в том, что нельзя направлять свои знания против людей и надо оставаться человеком, каким бы потенциалом знаний ты не обладал. Вот это то главное, о чём хотелось бы сказать.

В настоящее время я вместе со своими коллегами и учениками работаю в очень малоизученной и необъятной области химии и физики веществ с огромным числом компонентов. Мы открыли ряд новых явлений. Во многом это заслуга Людмилы Тимофеевны Зариктуевой, моего первого преподавателя химии. Я помню, как много от нас она требовала, но вместе с тем находила время на экскурсии, походы на природу. В 8-м классе мы ездили с ней в Янгантау, где очень интересно провели время. К сожалению, не обошлось без ЧП: Лариса Стулова чуть не утонула в Юрюзани, а я сильно повредил малую берцовую кость на левой ноге, когда по невнимательности провалился в какой-то колодец.

Нам повезло, что в школе русский язык и литературу нам преподавала выдающийся педагог и исследователь родного края Флюра Давлетхановна Ахмерова. Она не только прекрасно и доходчиво объясняла нам правила языка и классическую русскую литературу: вместе с ней мы познавали историю Родины и нашего края.

Когда я вспоминаю её, в мыслях возникает наш родной город 60-70-х годов, который ушел в прошлое. Город старинных зданий и дворянских усадеб, город цветов, высоких тополей с грачиными гнездами и раскидистых лип. Это был многонациональный город. В те годы на границе новых и дореволюционных эпох это был трудовой город, где вместе жили люди разных национальностей, выходцы из дворян и бывшие большевики, городские жители и крестьяне.

Интересной была уфимская интеллигенция, с которой общались мои родные и близкие. Костяк этого сословия составляли дворяне – выходцы из ссыльных дореволюционной и сталинской эпохи. Это были другие люди, у них были другие манеры и речь. Флюра Давлетхановна сумела постичь и передать в своих статьях и книгах тайну Уфы. Её наследие особенно важно для уфимцев сейчас, когда город утратил свою неповторимость и почти весь ушёл в электронное будущее, уступив место железобетонным высоткам, таким же безликим, как эпоха глобализма в любых индустриальных регионах мира.

Мне запомнились краеведческие исследования, которые проводились нами под её руководством. Мы узнавали очень много нового и от участников различных событий. Так, благодаря народной молве, а также книге комиссара Фурманова и фильму братьев Васильевых, в котором образ Чапаева гениально представлен артистом Борисом Бабочкиным, я немало узнал о Василии Ивановиче Чапаеве. В 60-70 гг. годы романтика этого образа ослабла, и по стране ходили анекдоты про Чапаева, нередко скабрезные. В наше время эти анекдоты легли в антисоветский сценарий Э. Володарского и фильм «Страсти по Чапаеву», снятый в 2012 году. Кроме того, ещё в 1996 году был написан небезызвестный роман «Чапаев и Пустота» В. Пелевина, в котором Чапаев представлен неким буддистским Гуру. Какой же на самом деле был Чапаев? Мне удалось немного узнать о его жизни благодаря Флюре Давлетхановне.

Когда я учился в 7-м классе, Флюра Давлетхановна поручила написать мне реферат о Доре Аминьевне Асадуллиной, которая раньше служила в штабе Чапаева. Дора Аминьевна, к этому времени уже бабушка, жила вместе с пожилой дочерью в старом доме на углу улиц Кирова и Ленина, где сейчас стоит Дворец культуры нефтяников. Будучи 16-летней девчонкой, она выполняла обязанности поварихи и домработницы в штабе Чапаевской дивизии. Про Чапаева она рассказывала мне не как о легендарном народном герое, а просто как о человеке. По её словам, Василий Иванович был очень деликатным и порядочным, никогда не грубил и не обижал подчинённых. Он всегда заступался за детей и малолетних бойцов. А в штабе дивизии, о чём я раньше не знал, работали царские офицеры, которые были на стороне Красной Армии. Эти рассказы перевернули мои представления о гражданской войне и Василии Ивановиче Чапаеве.

Несколько моментов особенно запомнились мне с детства. Помню: мы на уроке литературы учили текст песни Эжена Потье «Интернационал», гимна коммунистического движения. И как-то с ребятами мы, весёлые и довольные, что скоро каникулы, бежали с уроков и распевали этот гимн на популярный мотив. На лестнице мы встретились с Флюрой Давлетхановной: она нас не ругала, а просто спокойно объяснила нам, что эту песню поют только по торжественным моментами, что с этим гимном люди шли на баррикады и проливали кровь в годы Великой Отечественной войны. Этот урок я запомнил на всю оставшуюся жизнь.

Помню её исключительно доброе отношение к нам, детям: она никогда не унижала учеников и поощряла даже трудных детей. Если Флюра Давлетхановна замечала у кого-то малейшие успехи, то всегда ставила более высокую оценку. Она очень нравилась моей бабушке – интеллигентке и книжнице. Вспоминаю, как она пришла с родительского собрания и рассказывала, какая у нас прекрасная учительница по русскому языку и литературе.

Флюра Давлетхановна сама в полной мере познала трудности жизни. Когда началась война, ей было 13 лет, и она, как и многие дети, сполна испытала горе и беды. Её семья, проживавшая во время войны в Дюртюлях, жила впроголодь. Отец Флюры Давлетхановны – Давлетхан Фарвазетдинович Ахмеров (1902-1977) – прошёл всю войну, с 1942 по 1945 год, был офицером-политработником в фронтовых частях Красной Армии, прошёл путь от капитана до подполковника. Воевал на Волховском, Ленинградском фронтах. За боевые заслуги награждён Орденом Красной Звезды 1 степени и Орденом Славы 1 степени, медалью «За оборону Ленинграда» и множеством других наград. На фронте он получил тяжёлые ранения, а после войны работал на ответственной профсоюзной и преподавательской работе.

Война оставила неизгладимый след на поколении детей войны. В том числе оказала влияние и на творчество Флюры Давлетхановны, которая уделяла большое внимание краеведческой работе, связанной с историей Гражданской и Отечественных войн. Ещё в самом начале учительской деятельности в Туймазинском районе вместе с учениками она собирала материал об участниках войны. В моей школе № 96 она была преподавателем русского языка и литературы и включала в план уроков краеведческие исследования, связанные с тематикой Великой Отечественной войны. Эти материалы находили отражение в темах наших сочинений. 

Под её влиянием я начал изучать историю фронтовиков-родственников, которой до сих пор занимаюсь. Я хотел бы отметить удивительную доброту Флюры Давлетхановны по отношению к трудным детям, в том числе детям из неблагополучных семей. Когда я учился в 8-м классе, случайно стал свидетелем разговора, который она вела с мальчишками из трудных семей – бездельниками, изводившими учителей. Те жаловались на родителей, которые пьют. Она говорила им: «Берите пример с Алеши Пешкова (Алексей Максимович Горький): в детстве ему было ещё трудней, чем вам, но он нашел в себе силы и не упал на жизненное дно». Еще советовала им брать пример с пионеров-героев, которые пожертвовали своей жизнью ради Победы нашей Родины.

Наряду с моей мамой и отцом, Флюра Давлетхановна была тем человеком, который научил меня любить литературу и поэзию. Помню, когда мы учили стихотворение Тютчева «Гроза», Флюра Давлетхановна обращала наше внимание на необычные сочетания согласных и гласных звуков в нём, которые, и мы в этом убедились, передают музыку грозы и раскаты грома: особенно буква «р» в сочетании с гласной. С тех пор меня интересует не только содержание, но и ритм, и музыка стихов.

Вторым заданием Флюры Давлетхановны было написание реферата о родных и близких. В моём тогдашнем представлении, мои родные ничего героического и интересного не сделали. Отец был мальчишкой, когда грохотала война. Мои дяди, которые были участниками войны, ничего о фронте, кроме смешных историй, не рассказывали. Дядя Павел однажды рассказал, как спрятался в трубу, когда полк начали бомбить японцы. Дядя Боря вспоминал, что, будучи старшим лейтенантом пехоты, с трудом осваивал навыки кавалериста и не мог остановить лошадь, которая несла его к вражеским позициям. Одним словом, война казалось мне лёгкой и полной забавных вещей. Не хотели фронтовики в те годы вспоминать страдания, ужас и кровь, которые она принесла.

Когда я стал собирать документальные материалы о родственниках, то понял, какой страшной была война и какое счастье было просто выжить после бомбёжки или атаки. Дядя Павел шёл в составе штурмового батальона на японские доты. Эшелоны, в которых он перевозил бойцов, бомбили, и он оказался на передовой. Дядя Саша вообще остался живым один из всей роты, остальные солдаты погибли во время атаки.

Сегодня я продолжаю собирать материалы о своих родственниках, их жизни за последнее столетие. Во многом это желание – благодаря урокам Флюры Давлетхановны.

Нам повезло, что мы учились у прекрасных учителей. И хочу, чтобы одна из улиц нашей Уфы носила имя моей учительницы. Несколько лет назад её дочь – Гюльнара Альфредовна Иксанова, видный краевед и журналист, предложила мне вступить в Уфимское краеведческое общество имени Флюры Ахмеровой, которое она возглавляет. Так я стал краеведом и опубликовал ряд работ в этой области, в том числе о Флюре Ахмеровой. В 2023 году я был на открытии мемориальной доски, увековечившей её славное имя.

С 8-го по 10-й класс уроки истории вела директор нашей школы Павлова Нина Васильевна. История становилась красочной и интересной. Этот предмет я очень любил, запоем читал исторические книги. Нина Васильевна вела урок не совсем обычно: она читала лекции, а мы писали конспекты. Этими лекциями я пользовался даже на первом курсе университета. Нина Васильевна была одновременно и требовательным, и жестким, но вместе с тем добрым человеком. Ко мне она относилась очень хорошо, и, если в старших классах хотели организовать какое-то мероприятие, ребята часто просили переговорить с ней меня. Помню прекрасные школьные вечера и танцы в актовом зале, которые мы проводили при её активной поддержке.

В 5-м классе я хотел изучать английский язык, его преподавала в нашем классе очень хорошая учительница Тамара Петровна. После нескольких занятий она сказала, что у меня нет никаких способностей к английскому языку, я его не смогу изучить и мне лучше учить немецкий. Мама расстроилась: она хорошо знала английский и даже научила меня нескольким десяткам основных английских слов, но бабушка, хорошо владевшая немецким, поддержала учительницу. Вместе с группой мальчишек, которые неважно учились, меня перевели в группу немецкого языка к Розе Габдуловне. Немецкий язык я изучал впоследствии в университете и даже в аспирантуре сдавал кандидатский минимум на немецком.

С годами мне все равно пришлось освоить английский, потому что надо было ездить на научные конференции и писать статьи на этом языке. В возрасте 47 лет, в течение года, я старался по возможности посещать занятия в Центре языков, директором которого была моя одноклассница Оля Рыжкова. Позже я начал писать статьи и выступать с докладами за рубежом только на английском языке, а в Лондоне в 2019 году была издана написанная мной на английском языке монография. Немецкий я знаю неважно, только на туристическом уровне, но этот язык тоже пригодился мне во время частых поездок в Германию к моим сводным сёстрам Лиле и Лене.

Уроки немецкого вела замечательная учительница Кудоярова Роза Габдуловна. Она с 5-го по 7-й классы была нашим классным руководителем. Какие живые и интересные были её уроки: целые спектакли на немецком! Позднее я понял, что она использовала технологию активного изучения языка, как теперь говорят. Еще Роза Габдуловна организовывала очень интересные походы на природу. Мы регулярно выезжали на Дёму или в лес. Помню, как после 5-го класса Роза Габдуловна учила меня плавать. Она нас активно воспитывала, помогала понять себя и других, учила отвечать за свои поступки. Рассказывала нам о пионерах – героях войны, которые отдали жизнь за победу над фашистами, и задавала вопрос: «Могли бы вы поступить так же, как эти герои, и отдать жизнь за Родину?».

Я помню педагогов, которые вроде бы не так много проводили с нами занятия, но их уроки врезались в сознание на всю жизнь. К таким учителям относились Иванов Сергей Иванович, учитель астрономии, и Ахмерова Элиза Мугафаровна, учительница литературы.
Элиза Мугафаровна часто заменяла наших учителей литературы, когда те болели или были в отъездах. Её уроки были всегда яркими и интересными. Особенно увлекательны были ее рассказы о Маяковском и Лермонтове, которые выходили за рамки не только школьной программы, но и принятых тогда взглядов на их творчество. У моей сестры
Элиза Мугафаровна была учителем литературы, и каждые каникулы организовывала интереснейшие поездки учеников по местам, связанным с литературной классикой. Она была сподвижница, и ученики её никогда не забудут.

Сергей Иванович преподавал астрономию и физику. Он интересно рассказывал о явлениях природы и никогда не ставил двойки (правда, иногда он выпивал). Но лучше, чем он, мне никто не объяснил сущность вакуума. Он был уверен, что, так как вакуум имеет плотность и электрическую постоянную, то это не пустота, а особая форма существования материи, состоящая из вещества и антивещества, и именно она рождает электроны и позитроны.

Начало пути в науку и мои друзья

С раннего детства я интересовался природой. Рассматривал листочки, траву, снежинки, пытался познать их устройство. Когда мне было ещё лет 5-6, я допытывал маму вопросами: меня интересовало, из чего состоит всё окружающее. Мама объясняла, что все предметы состоят из атомов и молекул, даже рисовала мне эти атомы. Она хорошо знала основы школьной химии.

Ещё я любил смешивать компот или варенье с уксусом и наблюдать изменение цвета.

В первом классе я увидел репродукцию Александра Дейнеки «Покорители космоса», где были изображены учёные и инженеры, наблюдающие за космосом и запускающие ракеты к далеким мирам. Картина перевернула мое сознание. Я вырезал эту репродукцию с обложки журнала «Огонёк» и после этого стал играть в учёных: рисовал на бумаге, как они проводили исследования; играл в научные лаборатории, которые видел в фильме про учёных «Девять дней одного года» – замечательном советском художественном фильме, посвящённом работе физиков-ядерщиков и частично основанном на реальных фактах. Однажды разобрал дедушкин телефон. Но дедушка не ругал меня, а только сказал: «Наверное, Мишка инженером будет». Он оказался прав: я кандидат технических наук и изобретатель, среди коллег считаюсь специалистом в области нефтехимической технологии.

Большое влияние на мои занятия наукой оказал Николай Малахов, мой старший друг, который жил в нашем доме на пятом этаже. Коля часто рассказывал мне интересные вещи о природе и технике. У него была замечательная Детская энциклопедия в 12 томах. Я начал читать её во втором классе (у мамы был один том этой энциклопедии и один том Большой советской энциклопедии. На все тома подписаться ей не хватило денег). Когда я учился во втором классе, Коля начал заниматься со мной химией, объяснял, что такое атомы и молекулы. Обучение пошло легко, я всё прекрасно понимал, но родители Коли настояли на прекращении занятий: тетя Клава, мама Коли, испугалась, что я могу сойти с ума от этих знаний. В 3-м классе увлекся геологией: мама Маши Галкиной была геологом и организовала для нашего класса геологический кружок. Меня это очень заинтересовало, и я начал собирать коллекцию минералов, часть которой до сих пор находится у нас дома. Читал занимательную геологию и занимательную геохимию Ферсмана. Особенно поразила меня книга Е. Коваля «Петя, я и атомы», которую взяла в библиотеке для меня мама и где очень доступным для детей языком рассказывалось о строении атомов и молекул. Так я проникся наукой, начал ставить опыты, о которых читал в популярных книжках. А в 4-м классе любимым предметом стало природоведение. Я начал читать научно-популярные книги, которые брал в детской библиотеке.

С 4-5 классов я проводил дома опыты по физике и химии. Наборы по химии для детей «Юный химик» стоили очень дорого, по-моему, 7 или 8 рублей. Тогда это были немалые деньги, у нас таких, естественно, не было. Зато рядом с нашим домом был институт «БашНИПИНефть», и на помойку выбрасывали использованные колбы, пробирки и старые лабораторные приборы, иногда даже дефицитные реактивы. В СССР деньги на лаборатории не жалели, и использованные приборы разрешалось выбросить.

Для меня эта помойка была клондайком. Кроме того, реактивы продавались в отделах «Фотопринадлежности» и использовались для проявления фотографий, благо электронных фото тогда не было. Все это добро, а также радиодетали, магниты, линзы хранились в маленькой кладовке, где я соорудил домашнюю лабораторию и проводил там опыты с 5-го и до окончания 10-го класса. Учёба в школе казалась скучной, а тут я прикасался к живой материи, к неизведанным тайнам вещества. Я очень благодарен маме и бабушке за то, что они терпели дым, копоть, перебои с электричеством. Из-за моих опытов пробки на счётчике часто не выдерживали силу тока. Моя особая благодарность маме за то, что она при зарплате 40 рублей покупала мне, начиная с моего 6-го класса, журналы «Наука и жизнь», «Знания и сила», «Техника молодежи», «Химия и жизнь», «Юный техник», «Юный натуралист». Всё это стоило для семьи немалых денег, но мама поощряла мои занятия наукой. Журналы даже по тем временам стоили дорого, но покупателями они раскупались быстро, мама доставала их через тётю Розу, свою подругу, которая работала киоскёром. Я читал эти журналы и научно-популярные книги запоем. Мне давали деньги даже на научные книги и учебники для вузов. Так, летом на каникулах после окончания 9-го класса я изучал «Общую химию» Глинки и читал прекрасную «Неорганическую химию» Ахметова. Это были замечательные учебники. Позднее я пытался изучать химическую термодинамику, но в 9-м классе я плохо понимал энтропию и высшую математику.

В школе я очень любил историю и литературу, эти предметы мне были интересны. Читал массу книг по истории и геологии, как правило, популярных. До пятого класса хотел стать геологом или археологом. Но, когда стал ходить в археологический кружок во Дворец пионеров, то археология и геология показались мне менее интересными, чем физика, а химия притягивала меня всё больше и больше.  В девятом классе вместе с ребятами со двора мы соорудили в подвале дома химическую лабораторию. Там я проводил опыты по перегонке нефти и оптике, делал порох. Дело окончилось тем, что соседи по дому не одобрили мои эксперименты, а некоторые грозили милицией и сообщали о моих опытах участковому. Тогда отец моего друга Саши Каневского (будущего прокурора Уфимского района), профессор права Лев Львович Каневский записал меня в Научное общество учащихся в БГУ и УНИ. Я стал ходить в лабораторию УНИ на кафедру А.З. Биккулова и занимался там тем, чем хотел, но больше всего электролизом 1,8 нафталиндекарбоновой кислоты, которую изучали на кафедре. Там я был прикреплен к аспиранту Т.Г. Давлетбаеву, который впоследствии стал доцентом на моей кафедре в УГАЭС. Я очень благодарен Льву Львовичу, а также профессорам А.З. Биккулову и Р.Н. Хлёсткину, которые обратили на меня внимание. Когда Биккулову сказали, что я занимаюсь в лаборатории не по теме кафедры, он рассмеялся и сказал: «Пусть мальчик делает всё, что хочет», и мне разрешали делать те эксперименты по электролизу, которые были особенно интересны. Весь 9-й и 10-й классы я ездил в лабораторию два раза в неделю в любую погоду и работал с 9 утра до часа дня. Эта работа оказалась прекрасной школой науки. Впоследствии, когда я сам стал профессором, А.З. Биккулов и Р.Н. Хлёсткин оставались моими старшими товарищами. У меня с ними были очень теплые отношения.

Дома серьезно к посещению лаборатории не относились, одна мама говорила, что я стану очень большим учёным. Она купила мне книгу Симона Соловейчика «Мокрые под дождём», а в библиотеке взяла книгу Даниила Гранина «Иду на грозу». Первая книга была написана про школьника, который решил стать учёным. Он очень твёрдо шел к цели, преодолевая трудности. Вторая книга – про обыкновенного парня, который стал учёным физиком. Я старался брать с этих людей пример.

Дела и драмы школьные

Помню лето, август, до начала занятий ещё две недели, мы, отстающие ученики, сидим в отремонтированном, пахнувшем краской классе, и с нами занимается изящно одетая моложавая учительница Зоя Васильевна Масленникова. Изучаем премудрости прямоугольных и равносторонних треугольников. Я не хотел учить математику, потому что интересовался в то время спортом и химией. К сожалению, мое увлечение интересными делами вошло в противоречие со скучной учёбой. В школе до 9-10 классов мне было совершенно неинтересно учиться. Я не терпел нудные задачи по алгебре и геометрии, задачи из бессмысленных длинных формул-этажерок. Я искренне считал, что не имею способностей к математическим наукам, тем более что об этом моим родителям говорила Зоя Васильевна. Помню, как в 5-м классе спросил бабушку, смогу ли я когда-нибудь стать отличником, бабушка вздохнула и сказала: «Может быть, сможешь, если захочешь».

Если бы мне сказали тогда, что я буду профессором химии, физики и специалистом по математическому моделированию, что буду читать разделы квантовой механики и компьютерную математику студентам-физикам, я бы только посмеялся.

Несмотря на то, что в наши годы авторитет учителя был очень высок, безобразия в школах иногда случались. Помню, как в 8-м классе, когда я выходил из столовой, меня окружила группа старшеклассников. Они избили меня и велели принести им через два дня деньги и пиво. На следующий день на уроке труда я изготовил заточку и, когда эта компания окружили меня, сказал, что кого-то из них сегодня убью. С тех пор до окончания школы такие группировки меня обходили стороной. Были моменты, когда мне с друзьями Аслямом и Ильдаром приходилось драться со всякой шпаной, но драки, нередко с кровью, всегда заканчивались в нашу пользу.

Я уже говорил, что наука и учёба вплоть до 10-го класса школы у меня шли в противоположном направлении. Я так увлекся химией, что запустил школьную математику, физику и другие предметы.

После 8-го класса некоторым отстающим в учебе ребятам, в том числе мне, предлагали уйти из школы в техникум или ПТУ, но я хотел окончить школу, и меня по просьбе родителей оставили. В 9-м классе я начал посещать лаборатории в УГНТУ. Всё свободное время проводил на стадионе или в самодельной химической лаборатории, часто болтался с друзьями во дворе. Иными словами, делал только то, что было интересно. Единственные предметы, по которым меня очень хвалили, были химия, история, физкультура и начальная военная подготовка. Историю я знал, потому что с детства читал много исторических книг.

Я люто ненавидел задачи по математике, которые сводились к упрощениям огромных многоэтажных тригонометрических и степенных формул. Не менее скучными были задачи по физике, которые сводились к подстановке значений величин в формулы. Тогда учёба по этим предметам стала для меня невообразимо тягостной, и я имел тройки и двойки по физике и геометрии, и сплошные двойки по алгебре. В результате Зоя Васильевна Масленникова, наша математичка, заслуженно поставила мне двойку по алгебре за первое полугодие 9-го класса. Моим близким в школе объяснили, что у меня нет никаких данных к математике.

Более того, на педсовете решался вопрос о целесообразности моей дальнейшей учебы в школе. Зоя Васильевна считала, что учиться дальше я не смогу, так как способностей к математике не имею. Кроме того, в школу из милиции поступили сигналы о моём не слишком примерном поведении во дворе. Против моего отчисления выступила учительница химии Зариктуева Людмила Тимофеевна: она была уверена, что я буду хорошим химиком. Против отчисления из школы была и наша замечательная учительница русского языка и литературы Ахмерова Флюра Давлетхановна. Поэтому Нина Васильевна Павлова, директор школы, предложила дать мне время на исправление. Вместе со мной из школы должны были отчислить еще одного моего одноклассника – Вовку Будаева, с которым я в 8-м и 9-м классах сидел за одной партой. Он был хороший парень, но, кроме футбола, рок-музыки и откровенных изображений девушек, его ничего не интересовало. С учёбой дела у него абсолютно не ладились.

Дома к этому отнеслись на редкость спокойно. Не помню, чтобы меня заставляли учиться, просто пожалели и пришли к выводу, что учиться тяжело, способностей к учёбе нет, поэтому надо идти в ПТУ. К слову говоря, меня, сестру и брата никогда не ругали за учёбу и не заставляли сидеть за уроками. В отличие от меня, сестра занималась очень прилежно, к брату также не было особых претензий. Полная противоположность мне: они всегда выполняли домашние задания.

На семейном совете в присутствии мамы, тети, бабушек и дяди Бори было решено, что, если я не исправлю оценки за месяц, то перехожу учиться на токаря или фрезеровщика. Тетя Руфа возмущалась, что я плохо учусь. Бабушки Галина Николаевна и Наталья Андриановна только вздыхали. Мама сказала: «Миша должен остаться в школе, он будет учёным». На эти слова дядя ответил: «Тамара, ты говоришь глупости. Учёные на двойки и тройки не учатся, они все были отличниками и олимпиады по предметам выигрывали. Мишка – лодырь, со шпаной свяжется и пропадёт. Пусть учится на токаря, будет уважаемым человеком, а не бездельником. Деньги зарабатывать начнет». Дядя Боря обратился ко мне: «Если не можешь учиться, иди работать, не сиди на шее у женщин. Это позор для мужика». Дядя искренне считал, что единственно полезное, что я сделал за свою короткую и никчёмную жизнь, было занятие спортом. В отличие от мамы, мои увлечения химией он считал опасными шалостями, которые приведут к поджогу квартиры или дома.

Эти слова особенно остро задели моё самолюбие. Я сидел за столом молча, опустив голову, всех слушал, на душе было скверно, наворачивались слезы. Все мои мечты стать учёным разрушались как з;мок из песка, они вдребезги разбились об проклятую математику, которую я в тот день ещё больше возненавидел. Уже на следующий день дядя Боря нашёл мне место в училище при заводе РТИ, куда его знакомые обещали определить меня без задержек с марта месяца по справке из школы. Итак, после зимних каникул, в школе и дома пришли к единому мнению и дали мне месяц на исправление тяжкой ситуации. Тогда мне казалось, что ситуация просто безвыходная, я не смогу освоить порядком запущенный за долгие годы учёбы материал, но проблема неожиданно быстро разрешилась сама собой.

В те времена репетиторов почти не было, а слабых в учёбе ребят прикрепляли к отличникам. Лучшие ученики должны были заниматься с двоечниками дополнительно, после уроков. Зоя Васильевна поручила проводить занятия по алгебре со мной девочке из нашего класса, отличнице Любочке Затинацкой.

Люба была красавица и умница. Когда начались наши занятия, я обратил на неё внимание, а через некоторое время влюбился, как потом оказалось, всерьёз и надолго. Первое занятие у нас прошло отвратительно, потому что я не смог решить ни одной, даже простой задачи. Люба объяснила мне, что вся алгебра на самом деле очень простая, строится на использовании формул, которые мне следует запомнить, и показала решение какого-то примера. Самолюбие было задето, мне очень не хотелось выглядеть перед этой милой девочкой полным идиотом. Тогда в первый раз в жизни я прочитал содержимое учебника алгебры. Читал его, как детектив, и решал задачи. Я занимался всю ночь с субботы на воскресенье, затем все воскресенье, и опять после короткого сна ночью с воскресенья на понедельник. Я выучил все формулы и возможные их комбинации, варианты в задачах. На неделе дело неожиданно пошло, и после двух или трёх занятий я начал решать задачи быстрее Любочки, которая очень удивилась, похвалила меня и сказала: «Миша, ты гений, у тебя все получится». После таких слов, которых я в своей жизни ранее ни от кого не слышал, я стал решать задачки ещё уверенней. На следующем занятии она предложила решать их наперегонки. Мы устроили соревнование. Счёт из шести домашних задач был, по-моему, ничейный: 3:3. Тогда я чуть не прыгал до потолка от радости, что злосчастная алгебра покорилась мне. Сидя за партой, мы соприкасались плечами с Любочкой, я хотел обнять и поцеловать её, но тогда не решался.

Итоговую контрольную, присланную в конце февраля из РОНО (районный отдел народного образования), я написал на «отлично», но оценку Зоя Васильевна снизила, поставила четверку. Она думала, что я что-то списал у отличницы Оли Сырмолаевой, которая сидела за партой позади меня. Действительно, до занятий с Любой я списывал у Оли контрольные, а домашние задания списывал у моего друга Ильдара Ибатуллина, который учился по математике на одни пятерки.

Самое главное по итогам контрольной было то, что ни в школе, ни дома мне больше не предъявляли никаких претензий. Тетя Руфа даже сказала, что изменила мнение обо мне, и у меня есть сила воли.

Вовка Будаев не смог преодолеть математический барьер. Он написал контрольную на двойку, и пошёл в ПТУ, выучился на повара, отслужил в армии по этой специальности, а потом работал поваром в ресторане «Россия». Вовка завел семью, и жизнь у него сложилась неплохо. В начале 90-х годов он переехал из Уфы куда-то на север.

После этих событий я чётко понял, что с моими знаниями никуда не поступлю, кроме ПТУ, и усиленно взялся за учёбу. Кроме того, мне очень не хотелось выглядеть плохо в глазах Любы Затинацкой. В итоге по математике пошли твёрдые четверки, а по физике – пятерки. По другим предметам я тоже незаметно для себя подтянулся. Дело дошло до того, что в конце 9-го класса и в 10-м классе меня стали направлять на олимпиады по химии и физике.

О физике и математике

Ещё я понял, что могу самостоятельно заниматься математикой. В 10-м классе, когда стали изучать основы матанализа: прогрессии, пределы, бином Ньютона и исследование функций, я открыл для себя живую математику, в которую потом, уже в университете, влюбился не меньше, чем в Любу Затинацкую. Но эта девочка, сама не ведая того, дала мне путь к вершинам математики, которые я начал покорять.

Будучи студентом, я начал самостоятельно изучать многие разделы математики. На 1-м курсе стал лучшим математиком на факультете. Потом дополнительно прошел курс математической физики у профессора В.Т. Иванова на математическом факультете. Дипломную работу выполнил по квантовым расчетам молекул, для чего самостоятельно изучил программирование на машинных языках, компьютерную математику и нелинейное программирование. По окончании университета был распределен в лабораторию математического моделирования Отдела математических методов исследования БашНИИ НП. Я работал там инженером-программистом, а затем научным сотрудником и руководителем огромной физической лаборатории. Добавлю, что в течение пяти лет я заведовал кафедрой математики и информатики в вузе. Был профессором математики и информатики, а сейчас считаюсь специалистом по математическому моделированию очень сложных объектов. Математика прочно вошла в мою жизнь и не раз выручала и продолжает выручает меня при решении сложнейших научных проблем.

Я считаюсь профессиональным физико-химиком и специалистом по прикладной физике, и работать в этих областях без знания математики, математической и теоретической физики невозможно. Но тогда, в 9-м классе, я бы не поверил этому и посмеялся, как над злой шуткой.

Каждый раз, когда я вместе с одноклассниками проведывал Зою Васильевну, она спрашивала меня, не обижаюсь ли я за ту двойку и заниженные оценки. Я отвечал, что благодарен ей за двойки, потому что иного способа заставить меня учиться тогда не существовало.

В детстве я увлекался физикой, дома ставил опыты с электричеством и оптикой. Но в физике я не терпел нудные и стандартные задачи. К тому же об интересных явлениях природы учебники рассказывали очень сухо и скучно. В моей домашней лаборатории, переоборудованной из кладовки, открывался иной, захватывающий воображение физический мир. Я ставил опыты по оптике, электролизу, собирал радиоприёмники, рассчитывал электрические цепи. Всё переменилось, когда к нам пришла преподаватель физики Насырова Лилия Харисовна. Помню: нам предложили решить задачу, в которой скорость трамвая была 25 км/час. Я засомневался в этом факте и стал измерять время прохождения трамвая на улице Ленина между фонарными столбами. Средняя скорость получилась 13 км/час. Свою наблюдения я обосновал расчётами с учётом сил инерции и показал Лилии Харисовне. Та сразу изменила мнение обо мне, пригласила на факультатив по физике и прощала мне невыполненные домашние задания. Более того, я даже стал участником школьных и иных физических олимпиад. Учительница много рассказывала об очень необычном и интересном мире атомов, лазеров, ускорителях и теории относительности. Она была очень добра к нам, никогда не повышала голос. Так в 10-м классе я поладил с физикой, и эта наука стала частью моей жизни. Более того, я стал профессором физики и руководителем физических лабораторий.

Уже в 10-м классе я взялся за подготовку к вузу. Стал решать задачи дополнительно, установил себе жёсткий режим. Три раза в неделю с 9 утра до 13 часов работал в лаборатории Нефтяного института, оттуда сразу ехал в школу. Вечером, после школы, иногда до двух часов ночи учил уроки. Часто пропускал комсомольские собрания, которые считал пустой тратой времени. За это периодически получал выговоры от классной руководительницы Людмилы Тимофеевны и комсорга – очень серьезной и прилежной девочки Любы Земляковой.

Такая организация времени помогала, и учёба шла хорошо, без проблем, но спорт пришлось оставить. Тем более, что из-за травм я не мог показывать прежние высокие результаты, и тренеры потеряли ко мне всякий интерес. Зато я стал помогать Валентину Николаевичу с организацией соревнований в школьном СК «Чайка».

Несколько слов о моём классе

Мне повезло не только с учителями, но и с классом. Хорошо, что в жизни были люди, на которых я мог равняться. В нашем классе была дружба, искренняя и чистая, ребята высказывали то, что думают. Как много хорошего связано с вами, ребята нашего 10в класса 1972 года выпуска! Это мои лучшие друзья и одноклассники из школы № 96, из далекого детства: Юра Хоу (Перов), Ильдар Ибатулин, Аслям Ахметов, Ринат Галиуллин – я очень благодарен вам, ребята, за все ваши уроки, за всё, что было, за все радости и беды, которые мы делили. Сколько раз вы не оставляли меня в беде! У всех моих друзей-одноклассников по-разному сложилась жизнь, многие прошли тяжелые жизненные испытания, но остались замечательными людьми. Юра в Москве два раза женился и неудачно. Жёны, к сожалению, его обманывали и оставляли. Мой прекрасный друг Аслям Ахметов стал офицером, получил звание майора, создал крепкую семью и до сих пор служит в Башвоенкомате. Он всегда приходил на помощь в трудные минуты жизни, и я ему тоже помогал, как мог. Ильдар Ибатуллин стал инженером и бизнесменом, но он постоянно искал в жизни идеальную женщину, а идеального ничего не бывает ни в природе, ни в жизни. В этом плане он напоминал мне отца, который тоже искал идеальную женщину и, как Ильдар, несколько раз женился и разводился. К сожалению, в последние годы Ильдар заболел страшной болезнью – рассеянным склерозом, и 1 октября 2024 года его жизнь трагически оборвалась. На похоронах было много одноклассников.

Помню прекрасных и интересных ребят, уникальных личностей: Олю Шабанову, Олю Рыжкову, Сережу Немировского, Нину Майтову, Ларису Стулову, братьев Скрипко, Олю Вдовину, Адика Бикмурзина, Зиту Ишкулову, Олю Сырмолаеву, Сережу Шашурина, Таню Самышину, Олю Рыжкову, Сережу Андреева, Любу Землякову, Ирину Веселову, Ирину Пустынникову, Ларису Леванович, Альфию Рахимову и других. Все они были разные, но все интересные и неповторимые личности.

Большинство из моих одноклассников получили прекрасное инженерное и гуманитарное образование. Зита Ишкулова закончила юридический факультет и работала помощником прокурора. Лариса Стулова, Люба Затинацкая, Оля Вдовина были ведущими специалистами в архитектурно-строительных организациях. Ирина Пустынникова и Лиза Варкентин тоже были инженерами-строителями. Работали инженерами и выполняли серьезную, ответственную работу Ирина Кострюкова, Таня Самышина, Гера Зайцев, Лариса Леванович. В школе учителями иностранных языков работали Оля Шабанова и Оля Рыжкова. Оля Рыжкова в 90-е годы стала руководителем крупного Центра иностранных языков. Ильдар Ибатуллин, Нина Майтова, Люба Землякова, Наташа Ефимова, Маша Галкина и Эльза Бикмурзина были предпринимателями. Многие стали инженерами, но в 90-е годы некоторые, к примеру, Ирина Веселова и Лариса Леванович переквалифицировались и стали главными бухгалтерами. Что тут скажешь? Только одно: инженер может стать бухгалтером, а бухгалтер инженером никогда.

К сожалению, весельчаки и спортсмены Игорь Николаев и Боря Желобецкий рано ушли из жизни.

Я счастлив, когда хотя бы раз в год мы собираемся всем классом рядом с родной школой и вспоминаем всё, что связано с детством. Одноклассники не раз приходили ко мне на помощь в трудные минуты жизни. Мои прекрасные друзья! Я вас никогда не забуду. Это Игорь Николаев, Юра Хоу (Перов), Ильдар Ибатуллин, Аслям Ахметов, Ринат Галиуллин, Саша Коханчиков.

В младших классах я дружил с Сашей Коханчиковым. Он увлекался техникой, а мама заставляла его играть на фортепьяно. В 9-м и 10-м классах он учился одновременно в школе и, по-моему, в Училище искусств, по окончании которого поступил в Авиационный институт и всю жизнь занимался техникой. Был менеджером по продаже автомобилей и запчастей к ним.

Особенно хочу отметить очень талантливых ребят – Колю Скрипко и Серёжу Шашурина. Коля прекрасно разбирался в технике, собирал усилители и другую радиоаппаратуру. У него и Серёжи был талант к точным наукам. Эти ребята могли бы очень многого достигнуть в науке. К сожалению, в науку они не пошли, зато стали прекрасными инженерами. Коля работал в СКБ, а Серёжа на УМПО, специалистом по станкам с программном управлением. Серёжа и Коля играли на гитарах и пели песни. Братья Коля и Серёжа Скрипко уже ушли из жизни, но мы их не забыли.

Ринат Галиуллин был хорошим артистом, участвовал в самодеятельности. После 8-го класса поступил в техникум, потом в Нефтяной институт. Работал на севере.

Игорь Николаев после восьмого класса ушел в Железнодорожный техникум. Он был хороший хоккеистом и даже членом молодежной команды Салавата Юлаева. Огромные физические перегрузки сильно подорвали его здоровье. Начались проблемы с сердцем. Несмотря на это, он хотел служить в армии и добился своего.

В 10-м классе моими друзьями стали Юра, Ильдар, Аслям. Юра, закончив школу, в 1972 году уехал в Москву, и каждый его приезд был для нас событием. У Юры был замечательный дар доброжелательности и сочувствия. Он консолидировал нашу дружбу и прямо, всегда прямо в лицо, но очень тактично указывал мне на жизненные ошибки, которых я совершал немало. К сожалению, 15 января 2021 года Юры не стало. Это была огромная утрата для меня и моих друзей.

Мы собирались обменивались новостями, вместе дрались, если это было необходимо, и советовались в трудные моменты жизни.

Кроме Юры, в классе были девочки, которые также обладали блестящими организаторскими способностями. Это Ирина Пустынникова и Оля Сырмолаева. Ирина прекрасно фотографировала, и, благодаря ей и Серёже Шашурину, который тоже увлекался фотографией, у нас осталось много снимков нашего класса. Оля помнит всех нас и день рождения каждого одноклассника. Несколько лет назад Ирина организовала чат класса в WhatsApp, и у нас появилась возможность общения. У Оли в маленькой квартире мы много лет часто собирались всем классом после школы. К ней мы могли прийти в любое время, Лидия Яковлевна, мама Оли, очень тепло и по-матерински относилась к нам. Не менее активно многие классные мероприятия организовывали Оля Шабанова и Оля Вдовина. Между моими одноклассниками существуют очень тёплые и дружеские отношения. С ними я могу быть откровенным.

На протяжении учёбы в школе № 96 мы всем классом выезжали на природу: на речки или в лес. Было очень весело. Мы до сих пор поддерживаем контакты, встречаемся в кафе и ресторанах 1-2 раза в год. Правда, в последние годы одноклассников собирается всё меньше и меньше.

В классе были ребята разных сословий и разных национальностей: Люба Затинацкая была дочерью заместителя министра, Ильдар Ибатулин и Ириша Веселова – дети секретарей Обкома партии, Оля Рыжкова – дочь главного финансиста республики, были также и дети рабочих и интеллигенции, но никакого различия между нами не было: мы все дружили, вместе работали на субботниках и на овощебазах, помогали друг другу, если это требовалось.

У нас в классе были отличные парни. Впоследствии почти все служили Родине. Никто не «косил» от армии, как сейчас говорят. Ильдар Ибатуллин и я пошли служить, хотя имели шанс от этого отказаться. Юра и Адик Бикмурзин служили после школы в десантных войсках и достойно проявили себя там. Серёжа Андреев и Серёжа Немировский служили на флоте. Гера Зайцев и Ринат Галиуллин – в ракетных войсках. Игорь Николаев, Аслям Ахметов и Серёжа Скрипко посвятили свою жизнь военной службе. Серёжа Скрипко был подполковник, работал на военной кафедре, но его, к великому сожалению, уже нет в живых. Аслям – майор, до сих пор служит Родине в республиканском военкомате. Игорь Николаев преподавал в военном училище летчиков, но, как и Серёжа Скрипко, рано ушёл из жизни (при Ельцине военное училище ликвидировали, а прапорщиков и офицеров выкинули, как собак, на улицу). Коля Скрипко и Серёжа Шашурин много сделали для обороны на предприятиях ВПК. Я никогда не рвался в армию, но жизнь распорядилась так, что пришлось служить лейтенантом, затем старшим лейтенантом, командиром мотострелков на границе СССР.

Мои одноклассники, как и все дети, иногда ссорились, дружили и влюблялись. Многие мальчишки нашего класса были влюблены в очень красивую и одновременно очень воспитанную и скромную девочку Ларису Стулову, а девчонки – в Юру Перова. Саша Коханчиков, если мне не изменяет память, ухаживал за многими девочками в нашем классе. Первая любовь Юры – Марина Тернюк. Серёжа Шашурин был влюблен в Олю Шабанову. Альфия Рахимова – в Серёжу Немировского. Моей первой любовью в 6-м и 7-м классах была Танечка Самышина, очень стройная симпатичная девочка – кандидат в мастера спорта по спортивной гимнастике. Это было краткое, но новое, ранее не знакомое мне чувство, когда вдруг обыкновенная девушка кажется самой лучшей в мире. Таня была двоюродной внучкой известного большевика, первого председателя Уфимского ГубЧК Петра Зенцова. С ней мы вместе тренировались в спортивном зале УАИ. Легкоатлеты заканчивали тренировку, а потом приходили гимнасты, и я, как заворожённый, смотрел, как Таня выделывала сложнейшие трюки на бревне и брусьях. Таня, разумеется, о моём отношении к ней не знала, зато всё узнали в моём доме. Сестра ехидно посмеивалась надо мной, когда я чернилами на руке написал слово «Таня». Через несколько лет после окончания школы на встрече выпускников я признался об этом Тане, и мы долго смеялись. Ей симпатизировал тогда еще один влюблённый – мой хороший друг, будущий офицер Аслям Ахметов.

К 10-му классу моя жизнь полностью сместилась: с ребятами со двора общаться стало неинтересно. В классе все как-то повзрослели, подружились, и часто у нас возникали разговоры и споры на очень серьёзные темы. После одного из коллективного похода в оперный театр у нас состоялся очень интересный спор, в котором, кроме меня, участвовали Юра Хоу, Лариса Леванович, Лариса Стулова, Люба Землякова, Ира Веселова, Альфия Рахимова и Ильдар Ибатуллин. Я утверждал, что Л.Н. Толстой был прав, когда говорил, что балет и опера – неестественные формы искусства, так как в реальной жизни и разговорах люди не распевают дуэты и не выражаются языком танца. Кроме того, я утверждал, что герой романа И.С. Тургенева «Отцы и дети» – молодой ученый Евгений Базаров – правильно рассуждал, что наука несравненно выше искусства. Юра и девочки со мной спорили, говорили, что я, кроме химии ничего не вижу и мало отличаюсь от нигилиста Базарова. Особенно сильно меня критиковала Лариса Леванович и Ирина Веселова. С моей точкой зрения полностью был согласен только Ильдар. Лет через десять я понял, что мои одноклассники были абсолютно правы, а я очень сильно заблуждался. В век Интернета, искусственного интеллекта и цифровых технологий искусство особенно нужно для того, чтобы человек окончательно не превратился в придаток электронных механизмов и информационных технологий. К сожалению, новые науки и технологии оказываются в руках страшных людей, ведущих общество к расчеловечиванию.

Осень в сентябре 1972 года была очень теплой, и мы субботними вечерами долго сидели в беседке во дворе на углу улиц Краснодонской и Цюрупы, у двухэтажного дома, в котором жили Юра и его сестра Маша. Как-то в компании с Юрой, Аслямом Ахметовым и Зитой Ишкуловой мы говорили о книгах: правильно ли те отражают реальную жизнь, может ли быть такая любовь, которую описывают писатели и поэты. Наши споры были наивными, личного опыта у нас почти не было, но мы верили в чистые отношения между мужчинами и женщинами. Говорили, что интимные отношения возможны только в том случае, если существует большая любовь.

Еще вспоминаю разговор в этой беседке с мальчиками и девочками о книгах. Тогда мы не могли понять, почему чтение многих книг и слушание западных радиостанций в СССР запрещено. Почему полностью не издают Достоевского и запрещают Солженицына. Мы пришли к выводу, что власти такими ограничениями обостряют интерес молодых людей к запретным темам.

Интересным моментом было наше участие в школьном театре, которым руководила большая энтузиастка – учительница литературы Розалия Ефимовна. Меня туда определили после прочтения какого-то монолога. Ставили отрывок из романа Достоевского «Преступление и наказание». Мне досталась роль законченного негодяя Свидригайлова, Зите Ишкуловой – роль сестры Раскольникова Авдотьи, которую соблазнил Свидригайлов. Родионом Раскольниковым был Володя Юсупов из 10 г класса. Оля Вдовина была Пульхерией Александровной, матерью Раскольникова, а Лужина играл, по-моему, Аркаша Ратнер. Интересно, что этот маленький спектакль помог мне понять Достоевского: до этого в 9-м классе «Преступление и наказание» я воспринимал как увлекательный детектив. Однако истинное значение произведения и сны Раскольникова я понял только в зрелом возрасте при повторном прочтении.

В конце 9-го и в 10-м классе, когда я взялся за учёбу, меня стали направлять на школьные и районные олимпиады по химии и физике. Там я ближе познакомился с очень интересными ребятами, с которыми позже учился в университете: Алёшей Телиным и Нелей (Наилёй) Вахитовой, которая очень легко решала сложнейшие олимпиадные задачи по физике и математике.

Алеша закончил химфак БГУ и стал моим другом, он член-корреспондент РАЕН, известный в России и за рубежом специалист в области химии и химической технологии разработки нефтяных месторождений. Сейчас он заместитель директора по науке в одной из компаний. С ним мы решили много научных и инженерных задач и до сих пор дружим. Очень интересно увлечение Алексея, не связанное с наукой: он пишет музыку к стихам известных поэтов и, как в химической реакции, легко и непринуждённо превращает стихи в романсы. С Нелей Вахитовой мы иногда виделись в студенческих компаниях, а на втором и третьем курсах университета дружили. Неля закончила физический факультет БашГУ и защитила кандидатскую диссертацию, работала доцентом на кафедре. У неё прекрасная семья, дочери и внуки.

В нашей школе учились люди, которые стали потом известными учеными, мастерами искусства и общественными деятелями. Разумеется, судьбу всех выпускников я не знаю. Могу привести пример Лианы Ароновны Ратнер (Ковалевой), сестры Аркадия Ратнера. Она закончила нашу школу в 1970 году. Сегодня – доктор физико-математических наук, профессор, ведёт очень серьёзную работу и заведует кафедрой прикладной физики в физико-техническом институте БашГУ (теперь Уфимский институт науки и технологий). В Москве я познакомился еще с одним выпускником – Латыповым Рамилем Шарифовичем. Он дослужился в Советской Армии до полковника, затем работал в администрации Президента России. Выяснилось, что он закончил школу в 1970 году и играл в хоккей в школьном СК «Чайка».

В нашей школе учился известный в России и за рубежом художник Рамиль Рашидович Латыпов, старший брат нашей одноклассницы Альфиры Латыповой, которой, к сожалению, уже нет среди нас. У него замечательная графика, портреты и другие работы.

К сожалению, о многих выпускниках школы мы не имеем сведения. Неплохо было бы, если бы этим занялись ученики школы, которой в прошлом году исполнилось 60 лет.

Очень интересный разговор перед окончанием школы был у меня с Юрой, который, кстати, был комсоргом нашей школы. Юра утверждал, что нарком культуры А.В. Луначарский в споре с В.И. Лениным был прав: коммунизм невозможен без веры в Бога. Он добавил, что его дедушка был протоиреем Сергиевской церкви, вся его семья верующая, и он думает, не поступить ли ему в духовную семинарию. Я к тому времени был атеистом и нигилистом, отрицал религию и не разделял его точку зрения, но в очень мягкой форме Юра доказывал мне обратное. Жаль, что в конце концов он выбрал техническое образование. Лет через 16 я понял, что Юра был прав.

Вера в Бога у людей приходит через воспитание и личный опыт. Я учился в атеистической стране, к счастью, меня воспитывали верующие люди. В семье постоянно отмечали Пасху, Рождество, Троицу, Вознесение и другие праздники. Бабушка и дедушка были верующие люди. Я уже писал, что дедушка Николай Васильевич возмущался хрущёвскими разгромами церквей и монастырей и не терпел большевизм. Моя мама молилась дома каждый день, у неё была старенькая икона Божьей Матери, подаренная её тётей. Бабушка Наталья Андриановна иногда ходила в церковь. Особенно мы любили Пасху. Отец был атеистом и одним из редакторов центральной партийной газеты. Работал в отделе пропаганды обкома. Но стал верующим в 1973 году. Он поверил в Бога, когда ему поручили написать разоблачительную статью о верующих в партийной газете. Отец начал читать библию и сказал на заседании редколлегии газеты, что партия не права, отрицая религию. Это стоило ему карьеры, и его исключили из партии. Я к восьми-девяти годам стал верующим ребенком. Помню, как в девять лет я вдруг ощутил присутствие Бога. Это было совершенно новое чувство, которое переворачивало душу. В последнее время я ощущаю это, только находясь в храме. Мешает суета.

Ближе к пятому-шестому классам я увлекся изучением природы и искренне доверял своим учителям больше, чем родным. Так как учителя отрицали существование Бога, в это поверил и я. В университете стал законченным атеистом-нигилистом. Смеялся над матерью, мол, поклоняешься деревяшкам. Спорил с отцом и называл его ханжой и лицемером. Это привело к многолетней ссоре с ним.

Однажды я начал спорить с бабушкой, заявил ей, что души нет. Она очень умно возразила и сказала, что, когда сгорает дерево, остаются зола и дым. Так и человек: когда умирает, от него остается прах и душа.

Мне стыдно признаться, но я ездил по деревням и в клубах и школах выступал с лекциями, где доказывал, что вера – это мракобесие, опираясь на научные факты, но позднее появились сомнения. Прозрение наступило в 1987-1988 годах, когда мне было 33 года и, как один из лучших лекторов-партийцев, я был направлен повышать квалификацию по атеизму в Университет марксизма-ленинизма. Итогом обучения явились сначала сомнения в атеизме, а затем возвращение к православной вере, поскольку аргументы атеистов против Бога не выдерживали строгой научной критики и были построены на примитивных догмах и весьма узком понимании естествознания.

Начал читать Библию и поразился мудрости этой книги. Я попросил прощения у отца и матери. Маме я подарил иконы, которые приобрел в Троицко-Сергиевской лавре, стал посещать церковь. Правда, причащаться и исповедоваться начал только в 50 лет.

Что же натолкнуло меня на размышлении о существовании Бога? Изучая законы физики и химии, я убедился, что из тех законов неизбежно выводится существование Бога. Более того, углубляясь в проблемы естествознания, я пришел к выводу, что всюду присутствует один творец – Господь Бог. В науке существуют три центральные проблемы, о которые разбивается материализм: происхождение вещества, происхождение жизни и появление человека.

Первая решается современной физикой представлением о большом взрыве, в котором появились элементарные частицы, слагающие материю. При этом забывается, что должен быть первичный толчок Творца к созиданию мира. Более того, теория большого взрыва считает, что всё первоначальное возникло из квантов света. А это подтверждает библия: «И сказал Бог: «Да будет свет». И стал свет». С точки зрения современной науки, жизни, как явления природы, быть не должно. Создать структуры молекул белка или ДНК – основной носительницы информации – из набора простых молекул все равно, что изрезать текст номера газеты на отдельные буквы и ждать, когда с помощью температуры, давления или катализаторов они соберутся в статьи, а статьи преобразуются в номер. Поколения шимпанзе, живущие среди людей, увы, не очеловечиваются. Подобные аргументы высказывают многие учёные на Западе и, к сожалению, немногие у нас. Отец сказал мне перед смертью: «Библия – это телескоп, направленный в душу человека». Я не имею право учить людей: читатель поймет, что грехов и ошибок я наделал немало, я просто делюсь с людьми своим личным опытом. Поэтому недавно я откровенно рассказал об этом на лекции, которую, по благословлению протоирея отца Константина, прочел прихожанам Свято-Михайловского храма в селе Иглино, где живу.

С моим другом Юрой связан ещё один интересный эпизод. Лет 10 назад, будучи в гостях у меня, в кабинете он заметил книгу «Святой Моисей Уфимский». Отец Моисей – это Уфимский священник-чудотворец, который был канонизирован Синоидальной комиссией в 2001 году. Юра сказал: «Это же дядя Моисей». Оказывается, когда семья жила у дедушки, настоятеля Сергиевской церкви, Моисей благословлял его и сестренку Машу, угощал их пряниками и конфетами. Сам Моисей вел крайне аскетический образ жизни. И всё, что ему приносили многочисленные паломники и прихожане, раздавал детям и нуждающимся людям. Книгу и икону Св. Моисея я тогда подарил Юре. Мощи святого Моисея Уфимского находятся в настоящее время в храме Рождества Богородицы на улице Кирова.

Но в семинарию Юра не поступил: по окончанию школы после некоторых сомнений решил поступать в Московский инженерно-физический институт (МИФИ), который готовил специалистов по ядерной физике. Он блестяще сдал все экзамены, включая физику и математику, но его срезали на конкурсе. Причина была одна – его происхождение.

Один его дедушка занимал высокий пост в армии Колчака, другой был священником. Мама – Татьяна Яковлевна – происходила из семьи белоэмигрантов, которые после войны вернулись в СССР из Харбина. Отец Юры – Виктор Николаевич Хоу Син был православный китаец, с которым Татьяна Яковлевна познакомилась и обвенчалась в Харбине. С КНР в те годы межгосударственные отношения были на грани войны. Почему-то никто Юре не подсказал, что с таким происхождением поступление в МИФИ обречено на полный провал. Мы тогда не видели эти подводные камни в виде пятой графы в анкете и прочее. Юра был комсоргом школы. В школе на национальность и происхождение никто не обращал внимание, мы все были там равны. Это была замечательная особенность нашей родной школы № 96. Через год Юра поступил в Московский энергетический институт, но прежде, по совету родителей, поменял паспорт и взял фамилию матери – Перов.

Он жил и работал в Москве, никогда не жаловался на здоровье, а умер совершенно нелепо и внезапно: тромб пулей пробил его большое и доброе сердце. Его любимая сестра Маша захоронила урну с его прахом рядом с могилой матери на Южном кладбище Уфы.

В 10-м классе мы решили сделать подарок нашим девчонкам, но такой, чтобы он запомнился на всю жизнь. Придумали сфотографироваться, но так, чтобы фотографии запомнились. Тогда решили сфотографироваться оригинально. Мы нарядили Геру Зайцева в сарафан и шаль. Посадили его в центр нашей компании, часть из нас: Ильдар Ибатуллин, Юра Хоу и Сережа Скрипко – разделись по пояс и одели на голые шеи галстуки. Серёжа Немировский надел вывернутый наизнанку пиджак, Адик Бикмурзин – вывернутую шубу. Коля Скрипко вывернул пиджак и надел лохматую шапку. Саша Коханчиков, Аслям Ахметов и Серёжа Шашурин надели старые рубашки без пуговиц. Я надел старый джемпер без рубашки и прицепил к голой шее галстук. Мы сфотографировались и 8 марта подарили эти фотографии одноклассницам. По-моему, наши фотографии всем очень понравились.

Тогда в 10-м классе нам, детям великой Красной Империи СССР, казалось, что страна наша вечна, но через 19 лет после окончания школы страна рухнула вместе с прекрасными идеями коммунизма. На этот счет существуют разные мнения, чаще ищут экономические причины. По-моему, причины заключались в преобладании материального над духовным. Идеи коммунизма вошли в противоречие с реальной жизнью. Партийная и комсомольская элита за редким исключением разлагалась и проповедовала то, что в жизни и близко не соблюдала. При этом параллельно навязывался культ вещей и западных ценностей. Огромную роль играло безбожие основной массы населения. Как говорил Фёдор Михайлович Достоевский, «раз Бога нет, то можно всё». В итоге Великая Красная Империя рухнула, но лучше ли стала жизнь? Я лично на жизнь не жалуюсь: в СССР мы жили довольно бедно. В материальном плане у кого-то она стала лучше, у кого-то хуже. В новой России основным классом стали предприниматели, у которых на уме только прибыль за счёт сокращения расходов на обеспечение людей. Другой слой, создающий опасность для страны, – это жулики и барыги, которые одержимы деньгами. Они создают коррупцию, используя служебное положение, что уже приводит страну к большим проблемам и подрывает нашу Родину, угрожая ей в будущем.

Окончание школы и девочка по имени Любовь

Я уже писал, что в конце девятого классе, после занятий алгеброй и тригонометрией, я обратил внимание на Любочку Затинацкую, а потом влюбился в неё. С тех пор для меня она была живительным лучом света в трудной и прозаической школьной жизни. Ее я тогда называл и до сих пор называю Любушкой. Тогда я часто проходил вечерами мимо её окон и сидел с ребятами-одноклассниками в её дворе. Я искал малейший повод, чтобы зайти к ней домой, якобы из-за учёбы. Однажды начертил веточкой на снегу напротив её дома: «Люба, я люблю тебя», но, по-моему, она послание приписала другому и особо не выделяла меня среди прочих одноклассников.

Переломный момент наступил 4 января 1972 года. Отмечали школьный новогодний вечер, на котором я всё время был рядом с Любочкой. У неё была очень красивая тонкая золотистая шаль, накинутая на плечи, и тёмно-синее платье с открытыми плечами. Люба была грустная, у неё было неважное настроение, но тогда она обратила на меня внимание, и мы подружились. Она говорила, что я всегда появлялся вовремя, когда у неё было особенно плохо на душе.

В январе, после зимних каникул, мы с одноклассниками ходили на лыжах в Юматово. После похода очень долго ждали электричку. На станции купили яблочный сок и печенье. Любочка рассказывала мне, что в детстве жила недалеко отсюда, в Чишмах, где работал её папа. Она говорила о том, что там очень красивая природа, что в Чишмах у неё близкие родственники. Ещё она сказала, что не боится коров, но очень боится собак и лошадей, которые её испугали в детстве. В самом деле, при виде бегущей навстречу собаки, она всегда хваталась за мою руку. На память об этой поездки у меня осталась фотография, где мы рядом. Эта увеличенная фотография теперь висит у меня на стене в кабинете, в моём доме в Иглино. К сожалению, многих ребят, запечатлённых на фото, уже нет в живых.

Мне нравилось слушать Любу: когда она рассказывала мне о чём-либо, то никогда не лгала, обо всём говорила предельно честно и откровенно. Люба очень много читала, и её речь была литературной, не испорченной общением с улицей и пустыми людьми. Она всегда находила правильные слова по любому поводу. Такую речь я слышал от старых дореволюционных интеллигентов – моей бабушки и её приятелей. Люба увлекалась литературой, особенно классикой: Тургеневым, Чеховым, Буниным. Она ценила хорошие детективы. В школе я тоже много читал, увлекался фантастикой так, что читал книги даже на уроках. Мама привила мне интерес к поэзии Маяковского, Блока, Есенина. Правда, многое в книгах я ощущал весьма поверхностно, например, «Войну и мир» я прочел с интересом, но как военную литературу. В 9-10 классах на первом месте в кругу чтения у меня была научно-популярная литература. В отличие от современной России, в СССР пропаганде науки среди молодёжи уделяли огромное внимание.

Люба была очень самодостаточной, доброжелательной и никогда никому не завидовала. Это очень отличало её от многих девчонок. Некоторые принимали эту самодостаточность за излишнюю самоуверенность, но это совсем не так, иногда она была очень неуверенной.

Самое интересное, что мы не стеснялись говорить с Любушкой на любую тему: запретных тем у нас не было. Она радовалась моим даже самым малым успехам и была единственная из одноклассников, кто интересовался моими научными делами, спрашивала, что я делаю в лаборатории Нефтяного института. Люба всегда уверенно говорила, что я стану большим учёным. 23 февраля, в день Советской армии, когда девочки поздравляли мальчиков, она поздравила меня открыткой с эпиграммой:

«Милый Миша, будь учёным, много денег получай,
Зря не трать своих силёнок и науку продвигай».

Эпиграммы у неё получались очень неплохо. Внешне Люба была в свою маму, Анну Прохоровну, а характером – больше в папу. Иногда она казалась мне розой с острыми шипами. Когда Люба сердилась, то могла больно уколоть резким словом, иногда я не понимал её шутки, а она мои. Иногда она сердилась, когда ей казалось, что я обращаю внимание на её подруг. После ссор я обижался, злился, сдерживал себя, хотя внутри всё кипело, и мы некоторое время не общались. К счастью, в нашей дружбе такое случалось редко, и, говоря языком физики, силы взаимного притяжения у нас всегда превышали отталкивание.

Люба отлично трудилась не только в учёбе. Эта девочка не была избалованной дочкой большого начальника. Дома и в Юматовском саду она выполняла любую работу, помогала маме, участвовала в воспитании младшего братишки Игорька, всеобщего любимца семьи Затинацких. У Любы был и старший брат – Анатолий, прекрасный ученик, спортсмен и видный парень.

У этой девочки был художественный талант, она прекрасно рисовала, кроме того, хорошо шила и перешивала мамину одежду, получалось очень стильно. Надо отметить, что она умела красиво, изящно, со вкусом одеваться. Дома она носила короткие халатики, которые ей очень шли. Я не мог оторвать взгляд от Любушкиной открытой пляжной одежды. Иногда она просила меня оценить её новое платье. Я восхищался, а сам думал: «Даже в старой рабочей спецовке, которую носит уборщица нашего подъезда тётя Фая, для меня ты была бы самой прекрасной в мире».

Я поздравлял Любушку с праздниками, приходил к ней, звонил и писал открытки и стихи. Жаль, что все это не сохранилось. Она говорила потом, что незадолго до свадьбы её папа достал бумаги и фотографии из шкатулки и уничтожил.

Весной, на 8 марта, я принес Любушке букет фиалок. Поздравил, обнял, поцеловал в щёчку, поговорил с ней о чём-то в её маленькой комнатке и ушёл, окрылённый её прекрасной улыбкой. Анна Прохоровна, мама Любы, всегда относилась ко мне тепло и приветливо.

В ту пору я иногда забывал о времени, терял голову. Потому что эта девочка всегда была для меня вне времени и пространстве, в каком-то ином космическом измерении. Вспоминаю, как зимой в десятом классе мне так захотелось её увидеть, и я позвонил в её дверь в первом или, может, даже во втором часу ночи. Дверь открыл Алексей Алексеевич – отец, Любы. Он улыбнулся и показал на часы: «Время, молодой человек, время».

Отец у Любы был очень серьёзный и талантливый организатор, который прошел путь от зоотехника в совхозе до заместителя министра сельского хозяйства. Заместителем министра он стал в 31 год. При внешней интеллигентности он обладал какой-то невероятной «рентгеновской проницательностью» и внутренней силой. Он видел людей насквозь Некоторые одноклассники его почему-то опасались, но я никогда не боялся, чувствовал доброе отношение ко мне. Он хорошо понимал Любушку, возможно, даже лучше мамы.

В конце 10-го класса Люба сильно переживала: дома у неё были неприятности, хотя она скрывала это. Она вообще-то умела скрывать эмоции, правда, это не всегда получалось. Если плакала, то наедине с собой, и редко плакала при мне. Чаще её большие серые глаза становились влажными, печальными и тревожными, я в них погружался и читал её чувства.

Эти неприятности были связаны с интригами, организованными против её отца какими-то очень высокими начальниками. Интриги и клевета привели к проблемам с сердцем Алексея Алексеевича, и впоследствии укоротили его жизнь.

Впрочем, такое отношение начальства испытывали многие советские руководители. Я получал подобные проблемы в 90-е и нулевые годы. Тогда ликвидировали мою лабораторию. Мои работы однажды по команде сверху прекратили печатать в научных журналах. К счастью, после того как мне присудили премию Европейского конгресса по нанотехнологии в Берлине, всё закончилось.

Но вернемся к основной теме. Мы никогда не выставляли наши отношения напоказ, но на всех школьных фотографиях в 10-м классе мы с Любушкой вместе. Ильдар и Юра однозначно пришли к выводу, что я влюбился в неё, и относились к этому с пониманием.

Люба верила в меня и говорила, что я обязательно достигну высот в науке, даже в то время, когда у многих людей, в том числе близких, было мнение, что из меня ничего хорошего не получится. Более того, некоторые родственники считали, что я пойду по кривой дорожке.

Я никогда не страдал застенчивостью, но рядом с Любой забывал обо всём на свете, засматривался на неё на уроках и часто на вопросы учителей отвечал невпопад.

Но самое главное: рядом с этой девочкой я хотел быть лучше, чем есть, и стремился превзойти самого себя, что осуществлял тогда и потом. Она также говорила, что со мной ей всегда хотелось быть лучше и добрей. В общем, мы хорошо влияли друг на друга.

Я благодарен Зое Васильевне не за уроки математики, а за двойки и Любушку Затинацкую, которая тогда перевернула моё сердце. Именно благодаря этому, я стал физико-химиком и написал теорию реального вещества, обоснованную сложной математикой. В книге, изданной в 2025 году, я написал: «Благодарю Л.А. Затинацкую, д.ф.-м.н., профессора В.Т. Иванова, и к.т.н. А.И. Быстрова за помощь в освоении различных направлений математики, оказанную в своё время. Без этого разработка теории, изложенной в этой книге, была бы невозможна».

Детство на финише

В апреле я узнал от бабушки очень плохую новость: тяжело заболела тётя Руфа. Она жаловалась на геморрой, но врачи признали у неё рак кишечника с метастазами. Операцию сделали, тёте врачи сказали, что ничего страшного, у неё доброкачественная опухоль. Вместе с тем онкологи предупредили бабушку, что жить ей осталось недолго, хорошо, если продержится год. Тёте Руфе, разумеется, мы ничего такого не говорили. Она была уверена, что болезнь пройдет, а мы знали, что это совсем не так, и это очень омрачало жизнь. Наверное, лучше всегда говорить людям правду, даже страшную.

Несмотря на неважное настроение, мне запомнились майские праздники перед окончанием школы. Тогда на электричке мы поехали в лес, в те места, где сейчас расположен санаторий Юматово. Весна была прохладной, под деревьями местами еще лежал снег, хотя уже цвели сирень и черемуха. Мы вырвались на природу, как птицы из клетки, радовались свободе, кидали снежки, пели. Сережа Шашурин играл на гитаре, и было весело. Братья Скрипко: Сергей и Николай – принесли старый патефон, который мы завели и слушали пластинки Утёсова. Любочка Затинацкая в спортивном темно-синем костюме, с веточкой сирени в руках, казалась мне воплощением самой весны с картины моего любимого художника Сандро Боттичелли. С многими одноклассниками в 9-м и 10-м классах я как-то близко подружился, поэтому было грустно, из школы уходить не хотелось.

В апреле-мае началась подготовка к экзаменам, нам задали сочинение. Тема была связана с партией. Я написал про партию, что КПСС шла неровным путём и постоянно ошибалась. Привел пример репрессий 1938 года, вспомнил дедушку, хрущёвский волюнтаризм и привел массу других фактов. На следующий день меня вызвали к директору. За столом сидели две Нины: директор школы Павлова Нина Васильевна и учительница литературы Нина Васильевна Киселёва. Мне показали сочинение и спросили, хочу ли я учиться дальше. Я ответил: «Конечно, хочу». Мне посоветовали такое никогда и нигде не писать, иначе плохо закончу свой жизненный путь Сочинение уничтожили, но тем не менее поставили за него четверку. Удивительно, что тогда круглая отличница Люба Затинацкая впервые в жизни получила двойку за сочинение. Причина заключалась в том, что слово «Коммунистическая партия» у неё шесть раз было написано с маленькой буквы. Я заявлял: «Да, я явный оппортунист, внук врага народа, а ты, Любушка, – тайная оппортунистка, ты показала, что КПСС для тебя ничего не значит, унизила партию, но тебя вовремя разоблачили». Мы с ней долго смеялись потом.

Традиционно во всех школах 1 июня с написания сочинения начиналась экзаменационная компания. Сдавали алгебру, геометрию, русский язык и литературу устно и письменно (сочинение), иностранный язык, историю, физику и химию. Все абсолютно разные предметы приходилось серьезно изучать. Это было лучше, чем бессмысленные тесты ЕГЭ у современных школьников, которые ничего не учат, кроме егэшных предметов, и вынужденно сужают свой кругозор. Я это знаю по поколению ЕГЭ – студентам, которым читаю лекции, и по одноклассникам моей дочери.

На удивление моих родных, одноклассников и учителей, почти все экзамены я сдал на отлично. Четверки получил только по алгебре и геометрии. Зоя Васильевна снизила оценки: ей опять показалось, что я списываю. За сочинение я заслуженно заработал тройку, которая одинокой вершиной украсила аттестат.

25 июня, после последнего экзамена по истории, мы всем классом рванули отдыхать на Уршак. Нас собралось человек двадцать. Моей Любушки не было: после экзаменов она очень устала. Наш одноклассник, прекрасный компанейский парень Гера Зайцев, на моторке своего отца переправил нас с причала за мостом к устью Уршака. С нами был дядя Витя – отец Юры.

На тихой речке, в которой прыгали рыбы, мы купались, рыбачили, готовили уху и порядком обгорели на солнце. Звёздной ночью спать никому не хотелось. У костра на берегу вспоминали школу, экзамены, учителей. Коля Скрипко и Сережа Шашурин играли на гитаре, а девочки прекрасно пели песню «Ходят кони за рекою» из кинофильма «Бумбараш», особенно хорошо это получалось у Нины Майтовой, Иры Кострюковой и Наташи Ефимовой. У Нины был чудесный голос, по-моему, сопрано. Она пела в школьном ансамбле. Жаль только, что не развивала свой талант после окончания школы. Наверное, Ниной гордились бы оперные театры.

Я хорошо помню выпускной вечер 27 июня 1972 года, когда мы прощались со школой и учителями. В актовом зале, благодаря усилиям родительского комитета, были накрыты шикарные столы с дефицитными в то время апельсинами с ярлыками «Moroссо», клубникой и пирожными. Мы сидели за длинным столом отдельно от учителей и родителей. Нам на всех дали всего одну бутылку шампанского, но с ребятами в укромном уголке мы тайком распили вино, которое принесли с собой.

Весь вечер я был рядом с Любочкой Затинацкой, прекрасной и воздушной девушкой в белом платье, сошедшей в школу будто из тургеневских романов. Я держал её за руку, и мне казалось, что, может быть, больше не увижу её никогда. Июньская ночь была короткая, теплая, звёздная, а Любочка, укрытая моим пиджаком, была такой родной и близкой.

Мы смотрели на звёзды и говорили с ней о школьном детстве и нашем будущем, которое, как многим детям в СССР виделось ясным и безграничным. Я говорил, что буду известным учёным, сделаю открытия и напишу книги, и пообещал ей обязательно осуществить это. Люба мечтала стать архитектором и создавать прекрасные дома. Через много лет мы пришли к выводу, что всё, задуманное тогда на выпускном вечере, выполнили. Не осуществилось только одно – мы не вместе. После студенческих лет наши пути с Любочкой разошлись, но это уже совсем другая история. Несмотря на всё, мы остались друзьями. Иногда мы видимся на встречах с одноклассниками и вспоминаем былое. У нас хорошие семьи, любимые дети и внуки.

Июньская ночь была короткая, теплая, звёздная, а Любочка, укрытая моим пиджаком, была такой родной и близкой. Когда мы танцевали, я смотрел в её прекрасные глаза, и у меня кружилась голова, хотя был не пьян. Мне так не хотелось её покидать.
Люба готовилась поступать на строительный факультет Нефтяного института. Я же хотел уехать в Свердловский университет и поступить на специальность «Электрохимия». Я увлекался этим направлением и хотел продолжить это профессионально, но в нашем городе таких специалистов не готовили. Меня обещали принять в Нефтяной институт без конкурса, учитывая мои научные опыты в лаборатории профессора А.З. Биккулова. Однако жизнь распорядилась иначе: я остался в Уфе и поступил на химфак БГУ, но в Нефтяной институт я все равно возвратился. Закончил там аспирантуру, в 90-е годы несколько лет работал заведующим лабораторией спектроскопии, а в последние годы стал там профессором и руководителем научной лаборатории в УГНТУ.

На выпускном вечере было весело и грустно. Мы танцевали с Любой, гуляли около школы, а потом до самого утра нас, выпускников, возил по памятным местам города большой туристический автобус. В поездке с нами была подруга Любочки – Ириша Веселова, милая девочка, которая, возможно, понимала нас обоих.

Возвратились мы из парка имени Якутова на рассвете, будить родных я не стал и пробрался домой через окно. Так закончилось трудное, но прекрасное детство.

ПРИЛОЖЕНИЯ: фото



Рецензент: Заслуженный деятель культуры Республики Башкортостан,
член Союза краеведов России и член Союза журналистов России и Республики Башкортостан, руководитель Уфимского общества краеведов имени Флюры Ахмеровой Общероссийской общественной организации «Союз краеведов России» Г.А. Иксанова

Дизайн обложки: Артур Зайнутдинов

Доломатов, М. Это было, это было в те года : автобиографическая повесть / М. Доломатов. – Уфа: УНПЦ «Издательство УГНТУ», 2025. – 80 с. ISBN 978-5-98755-

Жизнь человека не бывает усыпана одними цветами. Приходится преодолеть немало трудностей, чтобы осознать, что прожил яркую, насыщенную, достойную жизнь, за плечами – годы роста, профессионального и личностного становления.
Вниманию читателей предлагается автобиографическая повесть академика РАЕН, профессора, доктора химических наук, кандидата технических наук Михаила Юрьевича Доломатова «Это было, это было в те года…», в которой автор делится воспоминаниями о своей семье, родных и близких людях, друзьях, учителях, о своем детстве – одним словом, о том времени, когда деревья были большими...
Книга адресована современникам, чье детство совпало с послевоенными годами, когда люди верили в светлое будущее и были открыты друг другу и миру, а также ее с интересом прочтет молодое поколение, которое стоит на пороге выбора своего жизненного пути.

УДК 929.522.1:94
ББК 63.214(2)+63.3(2)6-8
ISBN 978-5-98755-               
© ФГБОУ ВО «Уфимский государственный
нефтяной технический университет», 2025
© Доломатов М.Ю., 2025

Автобиографическое издание

Литературный редактор:
Член Союза журналистов России и Республики Башкортостан,
заслуженный деятель культуры Республики Башкортостан Гюльнара Иксанова

Подписано в печать 22.05.2025. Формат 60;84 1/16.
Усл. печ. л. 5. Тираж 100 экз. Заказ № 10.

Учебный научно-производственный центр «Издательство
Уфимского государственного нефтяного технического университета»

Адрес УНПЦ «Издательство УГНТУ»:
450062, Республика Башкортостан, г. Уфа, ул. Космонавтов, д. 1.
Адрес типографии: 450078, Республика Башкортостан,
г. Уфа, ул. Чернышевского, д. 145, к. 206, 207.