Розы

Элсбет опаздывала. Солнце-одуванчик, предвкушая встречу с окоемом, уже раскраснелось, окрасило румянцем серые спины валунов на лугу; длинные тени от кольев плетня доползли до стены овина, а непоседливой девчонки все не было. Патрик, бурча под нос обещания непременно выпороть егозу, загнал овечек в хлев, вылил в лохань жидковатую ботвинью для поросят и, наскоро сполоснув руки в кадке с дождевой водой, пошел к дороге. Прут можно и по пути выломать. Говорил же вертихвостке: в день Светлой Пасхи надо дома сидеть, тихо - когда народ гуляет, далеко ли до беды? Да разве она послушает! На дороге показалась тоненькая фигурка, и у Патрика отлегло от сердца. Грозно сдвинув брови, он захромал, было навстречу, но через пару шагов остановился. Поднимая тучи пыли, к нему бежал соседский мальчонка: 
- Беда, деда Патрик, беда!
- Что такое стряслось? Где Элси? – сердце кольнуло, лишив дыхания.
- Т-там… На зеленях… Лежит…
Она лежала среди нежных ячменных ростков, растоптанных в кашицу. Земля вокруг была покрыта глубокими следами подкованных сапог и взрыта ударами копыт. В небесно-голубых глазах девочки отражались облака, рыжие волосы сосульками падали на обескровленное лицо, изуродованное большим кровоподтеком на виске и скуле. А грязные лохмотья, оставшиеся от подола нарядного платьица, пятнала кровь; засохшие дорожки осыпались с голых ног, покрытых синяками.
Прижав остывающее тело к груди, Патрик поднял лицо к небу и завыл.
- Это его милость лорд Марч был… Патрик…Патрик, молчи, не дай Бог, услышит кто! Что ж ты девку дома-то не запер, праздник же?! Джошуа видел их, утром еще, олениху они гнали… А вона как все обернулось… - сосед Джек, отец мальца, говорил что-то еще, но старику было все равно. Жизнь кончилась. С трудом поднявшись, он побрел вдоль опушки к дороге. Спутанные волосы Элсбет мели по земле.
…Похоронив внучку при церкви Святого Вильфреда, Патрик запил. Даже после того, как Черный мор забрал сына и невестку со старшим внуком, старик держался. Маленькая Элси стала его единственной отрадой. Патрик пас овец, плел корзины, пользовал соседскую скотину, а девочка домовничала. Она быстро выучилась прясть, да так искусно, что клубки тонких ниток раскупались на ярмарках  за серебро. А еще Элсбет любила цветы. Дед вскопал для нее грядку под рябиной у плетня, и там от снега до снега сменялся многоцветный живой ковер.
Теперь дом ветшал, скотина без хозяйского пригляда разбрелась по пустошам, а соседи, поначалу робко пытавшиеся помочь и утешить, перестали заходить. Обросший и грязный, Патрик часами смотрел на цветущий лужок у плетня. В то утро он, как и в прошлые дни, сидел под стеной овина. На дне потертого меха плескался яблочная бурда из корчмы старого Элии, забористая, отбивающая память. Старик медленно перевел взгляд с цветов на далекую вересковую пустошь. Медленно сунул руку за пазуху, вынул крест и амулет - ладанку с гроздью засохшей рябины и трилистником. Там, куда он пойдет, это не нужно. О`Лири поднялся и, пошатываясь, побрел к пустынным вересковьям.
Даже лорд Марч и его буйные дружки не отваживались охотиться среди лиловых цветов и валунов Дальней пустоши. Все знают, что ветер, от которого по вереску пробегают душистые волны, вовсе не ветер. Эльфийские лорды-колдуны и леди-чародейки охотятся там, невидимые взору смертного. И горе тому, кто забредет на Дальнюю пустошь без защитных чар –  он увидит кавалькады всадников в зеленом, а те увлекут его за собой и навечно обратят в рабство. Так говорят у нас в Коннахте, и это не пустые россказни - во многих семьях могут припомнить родича, сгинувшего в этом проклятом колдовском месте.
…Патрик вернулся к вечеру. Джошуа, видевший, как старик идет к пустоши, растрезвонил всем соседям – дед окончательно тронулся рассудком. Поэтому, когда Патрик в низко надвинутой шапке и с котомкой за спиной показался на пороге, во дворе собралось мало что не пол-Коннахта. Оглядев односельчан, старик молча взял лопату, прислоненную к стене овина, выкопал цветы Элсбет и бережно разложил куски дерна в тачке.
- Я ухожу. Сюда не вернусь. Разбирайте. – Он широким жестом обвел подворье, снова взялся за рукоятки тачки и, не глядя по сторонам, пошел прочь. Молли О`Нейл потом говорила, будто видела лоскут зеленого, их цвета,  шелка за пазухой старика. Врала, наверно, откуда в наших краях господская материя? А если оттуда, то… Все равно врала. Не бывать такому, чтобы человек оттуда назад пришел. Даже если у него борода в один день поседела. Словом, был Патрик О`Лири в Коннахте, и не стало. Поговорили-поговорили да и забыли.
Путь Патрика лежал к монастырю Святого Вильфреда. Монахи приняли его послушником, а службой определили присматривать за монастырским огородом. Цветы Элсбет он бережно пересадил на ее могилу, каждый день поливал их, рыхлил, притенял, когда палило солнце, закрывал своим телом от града. За усердие в работе старику прощали странности - молился Патрик всегда один, а беседам с братией предпочитал цветы на могиле внучки. Казалось, каждое растение радуется послушнику О`Лири - осенью собрали дивный урожай. А по первому снегу было явлено божье чудо - на могиле Элсбет распустилась пышная роза цвета танцующего пламени. Мороз, казалось, не причинял ей вреда. Весть о чуде разнеслась по округе как пожар; потянулись паломники. Пожертвования ручьем текли в монастырские подвалы, страждущие утешались и исцелялись, а настоятель ходил сытым котом. Он предложил было О`Лири  переселиться из промерзшей сторожки в келью к другим  послушникам, но натолкнулся на холодный, остановившийся взгляд старика. Выцветшие глаза Патрика, казалось, смотрели сквозь него куда-то в запредельные дали. Настоятель пожал плечами и оставил божьего человека.
Ты стоишь среди мерно дышащего лилово-зеленого поля. Ветер, дующий во все стороны разом, сбивает с ног, вокруг снуют легкие призрачные тени. Тонкие фигуры в зеленых одеждах сжимают кольцо хоровода, нежная песня флейт и скрипок словно рождается в ветре. Ноги сами просятся в пляс. Ты держишься из последних сил, накатывает волна памяти – растоптанная зелень, остановившиеся голубые глаза, кровь на белой коже; ненависть обжигает, отгоняет наваждение… Ты стоишь. Перезвон серебристых колокольчиков и легкий топот копыт исподволь вкрались в музыку ветра. Из далекой дали к тебе приближается  пара верховых – всадник и всадница на рослых вороных конях. Зеленые с лиловыми узорами плащи реют на ветру как знамена, черные и белые волосы сплетаются в паутину локонов. Всадница откидывается в седле и хохочет, глядя на тебя, и подманивает длинным пальцем, унизанным перстнями. Танцующие эльфы расступаются, образуя проход.
Ты стиснул зубы. Элсбет… и смеющееся черноусое лицо графа – сколько раз ты видел его на ярмарках…. Ты делаешь шаг вперед – ноги плохо слушаются – еще шаг, еще, и падаешь на колени под копыта коней.
Беловолосый лорд посылает коня вперед, остановив в каком-то дюйме от твоих колен. Ненависть смотрит в его черные глаза из твоих, выцветших, безумная ненависть и отчаяние. « Ты странен, смертный. Ты беззащитен. Но ты устоял перед нашим хороводом и перед приказом моей леди – а смертные бросаются к ее ногам, стоит ей только взглянуть.. В тебе горит всепожирающее пламя… Зачем ты пришел сюда, смертный?»
- Я хочу мести!
«Как говорит ваш бог, мне отмщенье и аз воздам. Оставь это, и идем с нами. В танце ты обретешь покой...»
- Священники лгут! Графу отпустили этот грех за пригоршню золотых, или за драгоценную утварь для церкви… А она… Она никогда больше не увидит солнца. Она не увидит цветущих яблонь, костров Майской ночи… Он отнял ее жизнь. Он отнял мою жизнь. Я хочу мести, я готов за это вечно служить вам! Я пришел за этим! – Твой голос похожий на воронье карканье, срывается на крик.
Всадница отбрасывает за спину свою черную, как безлунная ночь, гриву, пристально смотрит на твое лицо и вдруг  улыбается. «Ты меня позабавил, старик. Для смертного ты смел. Я приму твою службу. За год твоя месть совершится, и в следующую  ночь Летнего Солнцестояния  ты вернешься сюда. Возьми. Твоя ненависть подскажет…»
Чародейка осторожно вынимает из волос цветок розы, укутывает в  шелковый платок и протягивает тебе. Ты тянешься к дару и…
… и Патрик подскочил на соломенной подстилке. Он плохо помнил, что же произошло на Дальней пустоши, память возвращалась лишь  в снах. Он помнил одно – время уходит. Завтра Сочельник.
 Вечером у ворот началась суматоха – сам граф Марч с юной супругой приехал в обитель помолиться в святом месте о ниспослании наследника. Паломников потихоньку выпроводили с погоста, чтобы госпожа могла вознести молитвы как подобает, не толкаясь среди мужичья. Юная Клотильда была так похожа на ангела – когда она в белом платье, с длинными золотистыми кудрями, струящимися по спине, шла между крестов, - что отец-настоятель украдкой стер слезу умиления. Леди преклонила колени на могиле девочки, убитой ее мужем, и горячо зашептала, подняв васильковые очи горе. Патрик, неотрывно глядящий на нее в щель между ставнями, стиснул зубы и стал наматывать на руку, покрытую мелкими шрамиками, потрепанный шелковый лоскут. Глаза его хранили странное нездешнее выражение. «Благодарю тебя, эльфья колдунья. Твое слово крепко…»
Клотильда осенила себя крестным знамением, протянула руку к цветку и вскрикнула – острый шип впился в ее нежный палец.
- Святой отец, неужели это ответ на мои молитвы? Неужели мне будет отказано?
- Нет, леди, знамение это иное.
 Леди Марч робко обернулась. Невесть откуда взявшийся лохматый старик в потрепанной рясе продолжал:
- Значит оно, что надо вам в замок взять этот цветок, в своем саду посадить и следить за ним как за дитяти.
- Кто это? – Девушка, покраснев, обернулась к отцу-настоятелю.
- Патрик это, послушник. За могилами ходит, за огородом нашим. Его стараниями и Божией милостию…
- Поедет с нами,-  заявил незаметно подошедший граф. - Будет ходить за нашим садом. Что молчите? 
Переезд в замок Патрик помнил плохо. Всю дорогу он подпрыгивал в телеге на дорожных ухабах, стараясь не сломать веточку, на одном из шипов которой засыхала кровь леди Марч. Показалось, или цветок стал ярче?
Среди мощных серых стен Патрик поначалу чувствовал себя будто в ловушке. Он избегал замковой челяди, старался не попадаться на глаза графу, дневал и ночевал у кадки с розовым побегом. Леди Клотильда каждый день приходила в заснеженный сад, когда одна, когда со своими девушками. Чем больше разрастался и хорошел чудесный куст, тем изможденнее становился старик. Он еще больше похудел и осунулся, ранки на ладонях уже не успевали заживать. Патрик старался не встречаться взглядом с хозяйкой и не выходил из своей лачужки, когда с ней в сад приходил сам граф.
В конце зимы по замку поползли все более смелые пересуды – супруга графа в тягости. Лорд Марч перестал тискать служанок и пропадать на охотах, стал больше времени проводить на половине хозяйки, а его дружки один за другим покидали замок. Сама Клотильда приходила к своей розе по несколько раз на дню, и Патрик порой слышал, как она вполголоса делится с цветами своими тревогами и маленькими горестями. Несколько раз она пыталась заговорить с ним самим, но O`Лири только снимал шапку и молчал, склонив голову. Графиня подарила ему теплый плащ и оставила попытки расположить старика.
Патрик же стал плохо спать. Опустошающая, безумная ненависть к убийце никуда не делась, но эта юная девочка…  А стоило забыться, как он снова видел остановившиеся глаза на бескровном лице. Нет, нет, он заставит лорда пережить то, что пережил сам. Отнять жизнь можно и оставив жизнь.
В первый день весны он срезал для леди Марч цветок - графине нездоровилось, она несколько дней не выходила в сад. С того дня в спальне Клотильды всегда стояла огненно-рыжая роза. Увядшие цветки служанки приносили обратно, и Патрик бережно закапывал их у корней куста, который так разросся, что старик привязал его к опорам  шелковым платком черноволосой всадницы. Это казалось ему особенно важным – пусть оба дара будут вместе. И третий, его кровь, которая питала эльфову розу ненавистью. Снег давно сошел и Патрик пересадил куст в центр сада. Казалось, что в замковом дворе пылает ароматный костер, с каждым днем разгорающийся все ярче.
В то утро Клотильда проснулась с предчувствием чуда. Во сне она кружилась в хороводе под звон серебристых колокольчиков, и было так легко-легко…Впервые за много недель она встала с постели и,  выглянув в окно, увидела, во что Патрик превратил ее цветник. Счастливо расхохотавшись, графиня выбежала во двор, поддерживая живот, и замерла в восхищении. Заросли роз манили нежным ароматом, в сплетении колючих ветвей пели весенние пташки. Подобрав подол платья, Клотильда подняла побег, низко наклонившийся над землей, и с наслаждением вдохнула запах лепестков. Вдруг шипастая плеть обвилась вокруг ее руки и потащила к кусту. Девушка не успела даже вскрикнуть…
Патрик досмотрел до конца. Жена убийцы билась под хищно извивающимися цветущими побегами, звала на помощь, но крики заглушал серебристый звон колокольчиков.  Казалось, время остановилось: птицы застыли в рассветном небе, конюх замер у двери в кузницу, над мордой графского любимого гнедого завис овод. Даже воздух был неподвижен. Тем громче прозвучал стук каблуков – из галереи в сад выбежал сам граф Марч, но словно натолкнулся на невидимую стену. Он бил воздух кулаками, ногами, пытался рубить преграду мечом, но тщетно. Все, что он мог – смотреть, как умирает Клотильда. Когда копошение побегов прекратилось, Патрик вышел из своей лачуги. Он стоял и смотрел, как убийца Элсбет падает на мягкую землю, как он голыми руками расшвыривает колючие стебли, все плотнее сплетающиеся над обескровленным телом графини, как на них величественно распускаются небесно-голубые розы. Порыв ветра бросил к ногам старика покрытый дырами шелковый лоскут. Усмехнувшись, Патрик О`Лири подобрал его, сорвал голубой бутон и заковылял к воротам мимо графа, бьющегося о землю головой. Мир и покой царили в сердце, впервые с той Майской ночи – сводящая с ума жажда мести оставила его. О своей погубленной душе Патрик не думал. До Солнцестояния осталось всего несколько дней. Он должен успеть.  Она сдержала свое слово, а он сдержит свое.