Всесторонние основания веры

СОМНЕНИЕ И ВЕРА

«Практически обычный человек является агностиком, и его агностицизм выражается в том, что он живёт так, словно Бога нет».
«Своё мнение о роде человеческом я изложу тебе в двух словах, братец, – сердце у людей правильное, а вот голова никуда не годится»
У.С. Моэм

Наличие ума и возможности соображать, чтобы выживать, на протяжении долгих веков никак не развивалось больше, чем это было необходимо для животной жизни и выживания.
Научно, так сказать, предполагается, что с чего-то умственные способности именно человека переросли эти непосредственные нужды, и с чего-то человек раздвинул рамки жизненной среды так, что она уже стала включать невидимое глазу.

С чего и почему?

Люди в большинстве своём не рассуждая принимают своё присутствие в мире… Многие живут чисто инстинктивно. Они слепые рабы тех сил, которые ими движут, они мечутся в разные стороны, стремясь удовлетворить свои естественные побуждения, пока не иссякает в них сила жизни…

Возможно, в этом и проявляется высшая мудрость?

Но когда сознание развилось настолько, что некоторые вопросы не дают покоя, а старым ответам на них уже не верится?
Как вы сами ответите на них?

На один из этих вопросов двое из умнейших из осознанных людей дали свои собственные ответы.
Аристотель сказал, что цель человеческой деятельности поступать правильно.
А Гёте – что секрет жизни в том, чтобы жить. Гёте, по-видимому, и имел в виду, как наилучшим образом использовать свою жизнь. То есть доведения до высшей степени совершенства всех заложенных в тебе способностей с тем, чтобы получить от жизни все удовольствия, всю красоту, интерес и эмоции, какие она может дать.

Но при этом откуда человек будет знать, где это всё, в чём?!

А христианство нам говорит, что наиболее полно человек выражает себя в самопожертвовании и отказе от своих интересов.
Мало кто станет отрицать, что самопожертвование доставляет большую радость, и поскольку оно открывает новое поле деятельности и даёт человеку возможность развить еще одну сторону своего «я», постольку оно ценно для самовыражения.
Но если стремиться к самовыражению, то такая цель требует некоторой жестокости и поглощенности собой, которая оскорбительна для других и потому часто сама себя сводит на нет.

Юм уже давно доказал, что между причиной и следствием нет ВНУТРЕННЕЙ связи – связи, которую можно было бы воспринять сознанием.
Но если не бесспорно, что мы связаны законом причинности, тогда свобода воли – иллюзия?

Если каждое происходящее событие предопределено каким-то предшествующим событием – то никакого выбора быть не может.
Если Земля – всего лишь покрывшийся грязью сгусток раскалённой материи, который носится в пространстве вокруг второстепенной мало-помалу остывающей звезды, то мы, человеки – жалкие марионетки во власти беспощадной судьбы, предопределённой неведомым Космосом…
Подчиняясь неумолимым законам природы, мы обречены участвовать в непрекращающейся борьбе за существование и впереди – неизбежное поражение под названием «смерть» – и больше ничего…
При всём при этом людьми движет бешеный эгоизм, а самое жертвенно-красивое, что только есть, что называется «любовь» – только типа шутка, которую природа шутит с людьми, чтобы добиться продолжения рода…

Тогда религия – придумана?! Придумана человеками для урегулированности жизни да для удобства управления человеческим стадом.
Но ведь когда-то она имела особое значение, и поныне сохраняет ценность для выживания рода человеческого.
Тогда получается, какие бы цели ни ставил себе человек, он заблуждается – ибо у него без Бога не может быть иных целей, кроме какого-то вида собственного удовольствия. У кого-то это власть, деньги, признание, у кого-то тупо жратва да секс.

Это такой вроде бы беспристрастный умственный анализ, отметающий всякие иллюзии… Но давайте всмотримся в слово «беспристрастный». «БЕС-при-страстный» – двойная приставка к корню, и первая из них – бес – это не просто приставка, а приставочный корень, происходит от того же корня, что и «бояться»… А «пристрастие» связано с корнями «страсть» и «страдание» – общий корень «страд», и изначально «пристрастие» имело значение угрозы, застращивания.
И дальше уже само собой получается, что вроде бы продираясь сквозь человеческие заблуждения и иллюзии ум продолжает за себя бояться и потому… остаётся в этих иллюзиях и отметает всё то, что связано с понятием «дух». А это прежде всего носитель нашей «правильной», то бишь божественной программы, о чём в Библии говорится как об «образе и подобии», по которому мы созданы…
И посему выходит, что человек не стремится ни к чему, кроме собственного удовольствия. Даже когда жертвует собой для других, хоть он и тешит себя иллюзией, что тут им руководят более «благородные» побуждения.

Обычно достаточно умственно развитый человек ищет ответы на смущающие его вопросы и строит собственную философскую систему. А поскольку в философии нет универсальной правды, приемлемой для всех, а только разные правды для разных людей, ответов на свои недоуменные вопросы он не отыщет, поскольку ответы со стороны наверняка не будут соответствовать его индивидуальности.

Нельзя серьёзно изучать философов-идеалистов и не столкнуться с солипсизмом.  Это теория, которая многих из философов соблазняет – она подтверждает то, что он практикует. Солипсист верит только в себя и в собственный опыт. Всё познаваемое, сон и реальность – одно. Прелестная теория, но у неё есть изъян: она от слова «прелесть» и другим в неё невозможно поверить. Только проверить – а зачем?

Если уж на то пошло, люди не могут быть уверены ни в чём, кроме некоторых основ, которые они называют данностью, и того, что они выводят логически. Но строго говоря всё это – вымысел, продукт их сознания, нечто, созданное ими для удобства жизни. Действительность – всего-навсего гипотеза, которой они толкуют свои понятия и ощущения… Они могли бы собрать и другие кусочки и сложить из них другую картину, и это получится не менее закономерным и реальным, чем то, что как бы «все уже знают».

И достаточно умственно развитый человек подходит к философии практически. Он хочет узнать, в чем ценность жизни, как ему жить и какой смысл можно усмотреть этой жизни.

Одна из самых жгучих проблем, стоящих перед таким человеком, – это проблема зла. Обозначенные ранее философы, рассуждая о зле, будто никаких страданий в своей жизни не испытывали. Часто так и есть. По мнению многих из таких страданий в мире, в сущности, нет – зло и грех служат более широкому замыслу и в нём находят своё оправдание, они участвуют в высшем добре, и в этом смысле они сами – добро. Короче, зло – это такой обман чувств, и ничего более.

И всё же при этом зло вокруг нас повсюду. Самая природа мира предполагает борьбу между добром и злом, они метафизически необходимы друг для друга.
Зло не поддается объяснению. Его нужно принять как неотъемлемую часть существования вселенной. Закрывать на него глаза, как и сетовать на него – бессмысленно. У большинства людей почти нет воображения, и они не страдают от того, что для человека с воображением было бы нестерпимо.

Что говорят по этому вопросу богословы?
Одни – что Бог ставит на пути невзгоды, чтобы укрепить наш дух; другие – что Он посылает их в наказание за грехи.

Есть только одно объяснение, которое говорит что-то как нашему воображению, так и чувству. Это «переселение» душ. Это о том, что жизнь не начинается при рождении и не кончается со смертью, но есть лишь звено в длинной цепи жизней, каждая из которых определена поступками, совершенными в предыдущих существованиях (кармой). Благие дела могут вознести до небесных высот, злые дела низвергают в адскую бездну.

Будь карма правдой, отпадает нужда в какофонии чувств, и уже не было бы речи о бессмысленности страдания.
Но в любом случае выходит, что не обойтись без «концепции» Творца с утверждением, что сотворить эту огромную, необозримую вселенную могло лишь существо всемогущее.
Только вот зло, которым полон мир, указывает на вывод, что это существо не является всемогущим и всеблагим. А Бога всемогущего упрекнуть за зло этого мира – это даже смешно, и кому-то поэтому смешно взирать на тех, кто с восхищением поклоняется Ему.
А у кого-то ум и сердце восстают против концепции Бога не всеблагого, и в таком случае придётся предположить, что Бог не всемогущ и не содержит в Себе объяснения цели существования Творения.

В изложенном всё больше – сомнение. А что есть сомнение? Это не «совместное мнение», сомнение корнесловно означает «различать», «судить». В Ветхом Завете это слово даже не встречается, а в Новом Завете – измеряющий Божью заповедь и откровение мерилом своего разума подобен в своём сомнении «морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой» (Иак;1:6). Это человек «с раздвоенной душой» (греч. дипсюхос, Иак;1:8; 4:8), нецельный сам по себе и непостоянный. Все молитвы и дела веры должны совершаться без сомнения (Флп;2:14; 1Тим;2:8). Сомнение легко превращается в безнадёжность, когда человек не ждёт помощи от Бога и значит сдаётся… А без Бога ему к кому? – к провоцирующему сомнение сатане.

ПАРАДОКСЫ НАШЕЙ ВЕРЫ

Нормальные люди обычно конфузятся, когда слышат чрезмерные комплименты. Нет ничего вульгарнее, чем льстить человеку в лицо.

И что, неужто такое нравится Богу?! Почему религии воображают, будто Богу приятно выслушивать комплименты, которые раболепно Ему расточают?!
Странно, но при этом те же религии часто приписывают Богу недостатки, которых многие люди стыдились бы…

Это вовсе не доказывает, что Бога нет. Это доказывает только, что религии, принятые людьми – всего лишь просеки среди тьмы, и ни одна из них не ведёт к сердцу великой тайны Творения, пока недоступной для человеков с их ущербной псевдо-духовностью.

С другой стороны, люди эмоциональны, а то и страстны, а с другой стороны – люди слабы, люди глупы, а то и бессознательны, люди наконец жалки… И за это обрушивать на них нечто столь грандиозное, как Божий гнев? Это представляется преизбыточным, а то и бессмысленным – ведь это не приводит ни к росту сознательности, ни тем более к исправлению.

А прощать людям их грехи не так уж трудно. Стоит поставить себя на их место (как и сделал Христос) – и почти всегда можно понять, что толкнуло их на тот или другой недозволенный поступок, – не для того, чтобы найти для них оправдание, а чтобы отделить от них грех, как плевелы, и потом его сжечь.

Люди, когда им причиняют зло, инстинктивно возбуждаются и готовы дать сдачи: в том, что касается тебя самого, нелегко быть объективным. Но, успокоившись и немного подумав, многие способны взглянуть на ситуацию как бы со стороны, и оказывается, что зло, причиненное тебе, так же легко прощать, как если оно причинено тобой себе. Гораздо труднее прощать людям зло, которое мы сами им причинили – вот это действительно уже требует силы духа…

Многие считают веру в Бога инстинктивной, происходящей из страха смерти. А ведь инстинкт существует лишь тогда, когда есть возможность его удовлетворения.
Да и при вполне развитой осознанности остаётся в силе чувство благоговейного страха, чувство беспомощности человека, и остаётся его стремление достичь гармонии между собой и миром. А именно эти чувства лежат в основе религий, скорее, чем поклонение силам природы или культ предков, или мистика, или этика.

Если нельзя доказать, что Бог есть, это ещё не доказывает, что Его нет. Нет оснований полагать, что всё желаемое существует, но жестоко было бы отрицать за человеком право верить в то, чего он не может доказать. Пусть человек верит сколько угодно, даже если вера его бездоказательна.

Но и это не так!

Главное доказательство в том, что сказано в Библии: БОГ ЕСТЬ ЛЮБОВЬ. Тот, кто по природе своей ищет утешения и любви, которая поддерживала бы его и подбодряла, – тот не требует доказательств и не нуждается в них! Ему ДОСТАТОЧНО ЛЮБВИ.

Даже мистика – она вне доказуемого и не требует ничего, кроме глубокой убежденности. Она не зависит от религий, потому что находит себе пищу во всех религиях, и она – дело настолько личное, что может удовлетворить любого. Мистики рассказывали о своих переживаниях так часто и в таких сходных выражениях, что не верить им трудно. Она даёт ощущение, что мир, в котором мы живём, лишь часть вселенной духа и только поэтому что-то значит.
Отсюда и вырастает ВЕРА – ощущение Живого Бога, который утешает нас и поддерживает.

А что тогда говорить о любви, которая даже по ощущениям вне мистики, а по действию на человека выше мистики?!
Наверняка многим довелось пережить минуты, которые невозможно описать словами, а у кого возникает потребность это высказать, теряются и признают беспомощность обычных людских средств выражения. Потому что любовь – это РЕЗОНАНС, пронизывающее чувство полной растворенности в ней.

Я вот могу сказать, что именно через любовь ощутил присутствие Бога – говорю это не потому, что я особенный, а потому что почти все так ощущают! 
Такое ощущение имеет значение, только если действие его ясно видно по результатам. Оно вызывается причинами не религиозного порядка. Даже святые допускали, что оно может возникать у, казалось бы, неисправимых грешников.
В этом даже атеист и религиозный фанатик согласны – согласны в том, что упираются в великую тайну: первый – действия любви, второй – действия Бога, ощущаемого как любовь.

Веру в Бога не разъединить с верой в бессмертие. Даже если принять туманную теорию, что сознание человека, расставшись с телом, растворяется в некоем «общем сознании», то почему этому можно отказать в имени Бога?!
Этому можно отказать в имени Бога лишь в том случае, если считать, что сознание не имеет ни реальности, ни ценности, ни выходит и смысла, то есть без-смысленны.
Но обвинить сознание в отсутствии смысла – это что, если не лукавство, лукавство со своим инструментом лжи?!

А сознание разве может быть погашено смертью? Оно остаётся хотя бы потому, что лишь сознание может постичь уничтожение сознания… А если его, сознания, нет – то выходит, что ничего нет! Ценности существуют только в сознании и есть Высшее сознание, в котором все они полностью осуществляются.

Если принять за предпосылку существование Бога, то доказательства бессмертия просты. Тот, кто осознаёт свои ощущения (что по-видимому даётся Богом как милость или дар), явно чувствует незавершённость в жизни: человек стремится к полному самовыражению, но в силу обстоятельств и собственных его недостатков у него всегда остается чувство неудовлетворенности, что многое осталось недоделанным.

Да и жажду бессмертия можно понять, только если допустить возможность её утоления. Ещё одно доказательство исходит из того негодования, смятения и боли, какое вызывают в человеке несправедливость и неравенство, царящие в мире. Зло можно принять только при условии, что за могилой оно будет уравновешено добром – и самому Богу безсмертие необходимо, чтобы оправдать свое поведение в глазах человека!

Если Бог есть любовь, люди для него – ценность, и непостижимо, чтобы то, что ценно для Бога, могло погибнуть.

Почему такие трудности в понимании и принятии сей истины? Даже если б можно было убедить себя, что сознание человека продолжает жить в каком-то общем сознании, это было бы слабым утешением; успокоиться на мысли, что ты продолжаешь жить в той духовной силе, которую сам произвёл, значит обманывать себя пустыми словами. Единственное бессмертие, которое чего-нибудь стоило бы, — это бессмертие индивидуума в Целом, которое есть Бог.

Если со смертью всё кончается, если нечего надеяться на загробные блага и бояться загробного зла, я должен спросить себя, зачем я здесь. И как мне в такой «эпидерсии» себя вести?!

На один из этих вопросов ответить легко, но ответ будет так неприятен, что большинство людей предпочитает от него уклоняться: ни цели, ни смысла в этой жизни в этом мире нет. На короткое время мы становимся обитателями крошечной планеты, вращающейся вокруг небольшой звезды, которая в свою очередь входит в одну из несчётных галактик.
Вот я и должен спросить себя, как всё это касается меня лично и как мне ко всему этому относиться, если я хочу наилучшим образом использовать свою жизнь и извлечь из неё возможно больше.

И уже тут говорю не я, тут говорит глубоко заложенное во мне, как и во всяком человеке, упрямое стремление существовать, говорит эгоизм, унаследованный всеми человеками от той изначальной энергии, которая дала первый толчок… Говорит потребность самоутверждения, благодаря которой живое остаётся живым. Это – самая сущность человека. Удовлетворение её и есть то единственное самоудовлетворение, на которое мы можем надеяться, ибо мало кто, и редко кто стремится сохранять своё существование ради какой-то посторонней цели.

Сила жизни – великая сила. Радость, которую она даёт, обычно искупает многие страдания и невзгоды, выпадающие на долю человека. Только благодаря ей и живём, потому что она действует изнутри и освещает каждую минуту нашего существования, так что даже невыносимое кажется выносимым.
Пессимизм в большой мере вызывается тем, что мы приписываем другим такие чувства, какие сами испытывали бы на их месте. Подобно писателю, который строит мир для всех из своего собственного, личного мира и наделяет его тем, что представляется понятым ему самому. Вероятно этим и объясняется, почему, за редкими исключениями, написанное становится ограниченным, однобоким и, значит, фальшивым. Тем более это будет относиться к религии, которая сейчас отражает в первую очередь воспринятое и описанное людьми, а только за ней (а точнее – высоко над ней) – Воля Божия (а точнее, Его Замысел о нас, Его Программа для нас).

А цель и смысл жизни вообще – они в этой Воле, Замысле, Программе.
 
КОГДА СМОЖЕШЬ РАЗЛИЧАТЬ ЦЕННОСТИ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВЕРИТЬ

Вот я – обычный пожилой человек, то есть поживший и какой-никакой опыт наживший.  Я – «средняя температура по больнице»… Одна за другой кончаются жизни, протекавшие параллельно с моей, что даёт мне пищу для размышлений…

Доведись кому-нибудь спросить меня, в чём смысл или польза моей жизни, я что-нибудь отвечу, но скажу это… как бы в своё оправдание.
Но, доведись мне самому безпристрастно спросить себя, я вынужден буду ответить: ни пользы, ни смысла в ней нет. Для собственного удовольствия или удовлетворения того, что ощущается как органическая потребность, а бывало и для развлечения, я строил свою жизнь по своим соображениям, а чаще – по стереотипам окружающей среды. Я просто стремился и до сих пор стремлюсь противопоставить что-то бессмысленности жизни.

Поэтому старость большинства людей, живущих в стороне от Бога, связана с неудовлетворённостью.

Лишь у пришедших к Господу старость находит удовлетворение в свершённости. Их душа сбросила многие путы эгоизма – а они и есть «марионеточные ниточки» мира сего. Наконец-то ставшая относительно свободной от иллюзий и манипуляций, она радуется мгновению, пусть и быстротечному. Душа пусть и просит его продлить, но при этом уже ощущает, что Программа завершена. Такое ощущение приходит с благодатью. Они, конечно, готовы пожить и ещё, пока здоровье в приличном состоянии, чтобы хотя бы понаблюдать, что делается вокруг и что будет дальше.

Люди, по-любому оставаясь эгоистами, не могут примириться с отсутствием в жизни всякого смысла, и они создали известные ценности, из которых мудрость веков выделила наиболее достойные. Их отличает отрешенность от всего земного, высокое благородство, и это создаёт у человеков иллюзию, будто с их помощью они избавляются от рабства своих страстей и постоянной неудовлетворённости. Они укрепляют в практически бездуховном человеке сознание собственной духовной значимости, и стремление к ним независимо от результатов как будто бы оправдывает его усилия. И поскольку людям неизвестен конец их пути, они убеждают себя, что в них – ответы на все вопросы.

Первая из таких ценностей – «истина».

Истину человеки наделили всяческими своими замороченными этическими атрибутами, потому что находят в этом понятии много возможностей для самоутверждения.
Однако на самом деле человеки не имеют к истине никакого отношения. И интересует их в этом случае не истина, а они сами.

К тому же, если истина – ценность, то она будет таковой именно потому, что она истинна, – а не потому, что её нужно придерживаться, и это похвально. Ценность истины заключается не в ней самой, а в том, чему она служит.
К тому же, если истина – одна из высших ценностей, странно, что никто не знает, что это такое. Философы и сторонники противоположных учений зло издеваются друг над другом – и прежде всего издеваются над истиной. При таком положении лучше оставить их выпендрёж и довольствоваться обыкновенной истиной обыкновенных людей, которая без претензий. А она всего-навсего утверждает что-то о конкретных вещах. Это – попросту констатация фактов. И если в ней видеть ценность, то нужно признать, что ни одной ценностью не пренебрегают так, как ею. Людишки всегда приносили истину в жертву тщеславию, удобству и выгоде. Они живут не истиной, а фикцией, и порой все высокие порывы – это попросту стремление придать видимость правды тем выдумкам, которыми они льстят своему самомнению.

Так же с особым воодушевлением человеками превозносится «красота».

С красотой любое дело обстоит гораздо красивше. «Красота спасёт мир», красота придаёт жизни хоть какой-то смысл… Под красотой мы понимаем что-то чаще всего материальное, что удовлетворяет наше «эстетическое чувство».

Думая о прекрасных вещах, ничего не остаётся делать, как только смотреть и восхищаться. Но… до поры и до времени, и самые прекрасные вещи в конце концов надоедают. Даже от созерцания величайших произведений искусства беспокойный ум быстро утомляется. А понятия красоты, и даже само «эстетическое чувство», зачастую меняются под внешним воздействием – посмотрим хотя бы на «моду»… То, что кому-то казалось прекрасным, через полсотни лет наверняка будет вызывать насмешку, а то, что презирали как уродливое, будут превозносить до небес.

Благодаря какому свойству человеческой природы в нас рождается эмоция красоты и что, в сущности, представляет собой эта эмоция? Много говорят об «эстетическом инстинкте», эстетику даже выводят из мистического абсолюта.
А если судить об этом как о психофизическом состоянии, основанном на эмоциях и чувствах – то становится понятно, как это зыбко… Эстетическая эмоция – это нечто очень сложное, состоящее из разнообразных, подчас противоречивых, элементов. Что-то одно у кого-то вызовет трепет, или растрогает до слёз, кого-то поднимет до мистического восторга, а кого-то утомит или подавит.

Не меньше превозносится «искусство».

Но оно «обчеловечено» даже более ценности «красота». Его издавна взялись курировать только «люди от искусства». Которые вызывают восхищение только у своих экзальтированных фанатов. Они тщеславны и самодовольны, свысока взирают на всех прочих «простых». От того, что они попали в фокус внимания, им кажется, что они выше других. Так действует фокус их восприятия.
В сущности, они не лучше наркоманов, – даже хуже, потому что наркоман не залезает на пьедестал.

А если от них отвлечься и разобраться, ценность искусства, как и ценность ему приписываемых мистических восторгов, познается по результатам.
Если оно утешает, это конечно хорошо: мир полон неизбежного зла, и хорошо, если у человека есть убежище, куда он время от времени может скрываться. Но важнее укрываться не затем, чтобы уйти от зла, а скорее затем, чтобы набраться новых сил и сносить зло более стойко. Ибо искусство, которое можно числить среди великих ценностей жизни, должно учить смирению, терпимости, мудрости и великодушию. Ценность искусства – не красота, а правильные поступки.
Если же оно может доставить только удовольствие, пусть даже духовного порядка, его значение не велико.

И нет того хуже, если эстетическое чувство, с помощью которого человек воспринимает красоту и искусство, объявлялось привилегией какой-то ограниченной группы.
Кроме того, пытаться внедрять в искусство исторические, культурные или патриотические ассоциации бессмысленно, если оно не направляет только к доброму действию, к настоящей духовности. Если духовности нет – значит вся «эстетическая эмоция» не более как пища для самомнения или средство для самолюбования.

Многие считают высшей из человеческих ценностей любовь. Не без оснований – любовь включает и развивает все остальные ценности.
Но и любовь человеки постарались «очеловечить» – опустить до своего уровня и отбросить от неё духовный уровень. Деградация морали порождает двойственное отношение к любви. Доходит до того, что любовь часто клянут, как и часто восхваляют.

Стремясь к «свободе личности» человек, если не считать коротких мгновений, видит в отказе от себя, какого требует любовь, ущемление, ограничение.

Счастье, которое любовь даёт, – это, вероятно, величайшее счастье, доступное человеку, но редко, очень редко ничто его не омрачает. Современный рассказ о любви – это обычно рассказ с печальным концом. Сколько раз люди роптали на её власть и, негодуя, молили небо избавить их от её бремени! Они лелеют свои цепи, но и ненавидят их, зная, что это цепи…

Однако, даже земная человеческая любовь обладает наибольшей силой и охватом добра. Кроме того, ощущения, сопутствующие земной любви, связывают с другой любовью, которую называет небесной.
Сейчас мы не такие, какими были год назад, и те, кого мы любим, тоже. Если мы, меняясь, продолжаем любить человека, который тоже меняется, – это не счастливая случайность, это подключение небесной любви… Но чаще мы, уже как бы «обновлённые люди», делаем отчаянные, жалкие попытки любить в обновлённом человеке того, кого любили прежде…

Если по «духовному каналу» вникнуть в Писания, то нетрудно увидеть, что много выше земной любви и понятий добра будет МИЛОСЕРДИЕ.
Милосердием вполне можно назвать божественную любовь.
Милосердию чужды предшествующий расчёт на пользу себе или на радость, этот неизлечимый изъян земной любви.
Милосердие – лучшее, что есть в доброте. Оно смягчает более суровые качества, из которых она состоит, и благодаря ему не так трудно даются второстепенные добродетели: сдержанность, терпение, самообуздание, терпимость – эти пассивные и не слишком вдохновляющие элементы доброты.

И единственная ценность, которая в нашем мире видимостей как будто имеет основания быть самоцелью – доброта. Добродетель сама себе награда.

Вот снова выходит, что мне почти нечего сказать сверх того, что всем уже было известно из «правильных книжек» и из высоких слов «великих людей». И выходит, что я проделал долгий кружной путь, чтобы прийти к этому…

Оглядываюсь на свою жизнь с её успехами и срывами, её бесчисленными ошибками, радостями и горестями, и она кажется мне… нереальной. Отчего-то не покидает смутное ощущение, что жизнь – мираж, в котором я делаю то-то и то-то, на которую я, не переставая играть в ней свою роль, могу смотреть издали и знать, что она – мираж… Может быть, это душа, в глубине которой есть изначальная жажда Бога и бессмертия, всё же влияет на мой разум, который с душой не желает считаться?

В этом равнодушном мире с его неизбежным злом, которое подстерегает от колыбели до могилы, этот посыл души может служить пусть не вызовом и не ответом, но утверждением возможности освобождения от этого мира, независимости от него.
Тогда рождающаяся в душе доброта – это защитная реакция души на трагическую бессмысленность судьбы…

Но доброта выражается в правильных поступках; а кто в этом путаном мире может сказать, что такое правильный поступок? Во всяком случае, «добрый поступок» – это не тот поступок, который имеет целью счастье, а если он приводит к счастью, то это уже действие любви, от которой, по-видимому, происходит доброта… даже ставя исполнение долга выше, чем желание личного счастья.

Чтобы отпугнуть свою человеческую слабость как нечто непосильное, можно смысл своей жизни заключить всего-навсего в одном: поступать только сообразно со своей совестью.
Совесть – это не функция ума и разумения, это функция души. И именно поэтому надо, начиная со смутных посылов души, стремиться проявлять только её, душу, и ставить её выше посылов разума, который должен быть в услужении, а ставить её во главе угла – угла, который есть основание, в котором краеугольный камень, который есть Христос.

«Неужели вы не читали сего в Писании: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла; это от Господа, и есть дивно в очах наших.
Потому сказываю вам, что отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его…».
А плоды могут быть от чего? Только от корня. Главное – быть от корня, жить в корень и питаться корнями…
«Я есмь истинная лоза, а Отец Мой – виноградарь. Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода… Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие собирают и бросают в огонь, и они сгорают».

ОСНОВАНИЯ ВЕРЫ С ВЕРНОСТЬЮ ВЕРНОМУ

Казалось бы, есть только два логических варианта: ты веришь или ты не веришь. Других нет.

Но вот в жизни в чистом виде ничего не бывает, а в игре «веришь – не веришь» – особенно. И не бывает, чтобы человек во всё верил или вообще ни во что не верил.

Если он не верит во что-то, то должен верить в противоположное. И он тоже – верующий!

И даже если человек ощущает: «верю» – всё равно сомневается, чтобы что ни говорил.

Ну, и в чём разница между верующими и неверующими?

Видимо, разница не в вере или её отсутствии, разница – в желании. Разница в том, как одно незнание менять на другое, одну иллюзию – на другую.
Бывает и хуже – это когда блажь меняется на дурь и становится зависимостью.

А можно ли избавиться от иллюзий? Можно, но для этого надо хотя бы чётко прикинуть, зачем и для чего эти иллюзии производятся. Потому что в нашем обматерённом мире, где кругом иллюзии, даже распознать их нельзя. В таком деле нарисуются тоже два варианта.
1. Я в это не верю, ничего такого нет. А на «нет» – и суда нет.
2. Я поверю и настроюсь на другой мир, где производятся и иллюзии, и смыслы нашего мира. И тогда, может быть, смогу что-то узнать и уразуметь.

Ведь что после меня останется, если что? Только знание. Оно не только останется! Оно и раньше было, только я им не владел... И оно будет независимо от того, владеешь ты им или нет!
Вот и выбирай. Но у тебя нет выбора в том, знать – или не знать. У тебя есть только выбор в том, стремиться узнать – или не стремиться. Находит только тот, кто ищет.

А содержание сознания человека, как ни крути, зависит от моментов, когда в нём возникает субъективное «переживание истины», – «момент истины». А не пережитое как событие не вносит ничего нового ни в сознание, ни в душу – в душу как структуру, отвечающую за целостность человека.

И усвоенное логическим путем, не ставшее субъективным переживанием, никогда не станет верой. Сколько ни запихивай в человека словесно-логической информации, он будет думать и действовать в соответствии с субъективным переживанием истины. Именно эти переживания определяют его существо, его мироощущение и миро-отношение, причём вне зависимости от того, какую веру и в какую систему веру он декламирует на словесном уровне.

В этом также суть реального воздействия на человека и проблема его реальной трансформации из личности в сущность, где «сущность» – это уже душа не только отвечающая, но и действительно обеспечивающая целостность сложного изделия «Человек», которое было сотворено «по образу и подобию» и запрограммировано к саморазвитию. И вера – это, по-видимому, элемент программы.

Есть вера как осознанная (или неосознанная) преданность, есть доверие – то, что до веры; есть уверенность – то, что у веры «рядом».
Уверенность строится на экстраполяциях «так у всех», «так всегда» и т.п. Однако это не принимается безоговорочно, то есть уверенность имеет свои границы и может срабатывать по-разному.
Доверие – это как бы вера авансом, то есть временная вера. Не случайно многие и часто говорят: «Доверяй, но проверяй».

А мы уже выяснили: вера связана с субъективным переживанием истины. Оно и рождает веру. Знания – это только объективная данность, и только те знания, которые превратились в доверие, в веру, врастают и становятся «плотью» психики. Можно сказать: «доходят до души». Но чтобы они «проникли в душу», вошли в субъективный мир, – без переживания не обойтись.

Поэтому «на рынке» переживания ценятся. И конечно налажено их производство и торговля ими. Даже придумали удобного Бога: типа Он нам даёт, а мы потребляем. Это всё и привело «человейник» к наблюдаемым ныне последствиям.

Только научившимся внутри себя управлять структурой переживаний не нужно покупать эмоции, и им, собственно, не нужны торговцы переживаниями.

Как этому научиться? По определению, только внутри, в так называемом внутреннем мире. А начать учёбу нужно с разбиения этого мира на две части: область купленного и область своего, не разрушаемого даже под гипнозом.
Не разрушается то, что построено не на песке, а на камне – об этом знают читающие Евангелие. Там же можно узнать, что в каждом есть храм Божий.
Но узнать, как уже говорилось, мало. Надо сильно захотеть до этого храма добраться.

Проблема в том, что «сильно захотеть» – это страсть, это с точки зрения «логики здравого смысла» – без-умие. Добираются до храма только те, кто без ума от Бога. А «безумие от Бога» в нашем мире одно – любовь.

Есть вот такая притча о человечьей вере. Человеку очень мешала гора, которая заслоняла доступ солнцу. Он сказал: «Как написано, я сдвину эту гору, вооружившись верой». Потом взглянул на гору в последний раз – потому что та сейчас исчезнет. Потом закрыл глаза и сказал: «Я верую. Гора, убирайся!», и повторил это трижды, потому что думал, что с одного раза такое может не случиться. Открыл глаза… гора была на месте…
Если ты подозреваешь, то просимое может не случиться, – ты не выполнил условие веры.

Вера может двигать горы – но ВЕРА! Вере не нужно повторять трижды. Трижды говорит сомнение. Веришь – и всё. Вера может быть только полной, на уровне дерзания, даже дерзости, – иначе это не вера. Любая духовная деятельность невозможна без веры с дерзновением, но каждый раз тебя «цепляет» за такую вот зацепку.

Есть много формулировок на эту тему: «Бог живёт внутри тебя», или «Храм ты должен построить внутри себя» и т.д. и т.п. Когда это читаешь как художественную литературу, всё замечательно. А переживания не случается. Пытаешься пробиться, уговариваешь, подбадриваешь себя, строишь образы – бесполезно.

Почему?

Да потому что переживание иной жизни как материального существования невозможно! В материальном смысле ТАМ – пустота. Человек не в состоянии обнаружить себя в пустоте. И он попытается туда затащить какие-то кусочки прежних реальностей, субъективной и объективной, и в результате оттуда выпадает…

Почему так? И почему, когда, например всерьез начинаешь думать о смерти, ты не можешь пробиться к переживанию и осознанию?
Да потому что стоит такой защитный механизм – ибо если это делать всерьез, то умрёшь. А вот в жизни «тутошней», материальной, может случится – бах! – просветление! Ни с того ни с сего…
Это конечно индивидуальное, но в любом случае это действительно событие. Сколько к такому ни готовься, всё равно – событие, потому что это – необратимый ход. Необратимый потому, что оказываешься… типа в раю. Там есть всё, чего человек желает: настоящая любовь, настоящие эмоции, знания – словом, всё, что доступно человеку. Но ты это тут же покидаешь, – а возврата нет. А тебе хочется туда, куда шёл твой «трамвай» «Желание»…

Не зря у многих народов существует тождественность между любовью и смертью. Говорят: «любить до смерти», «умереть от любви». Всякие многие предания есть о переживании личной смерти, которое испытывали входившие в Царство Любви. Или, если прямо, без романтики – которые подходили к смерти эго, то есть своего эгоцентрического мироощущения.
Человек, вошедший в такую Любовь, просто не может сохранить эгоцентрическую картину мировосприятия и мироощущения, и происходит переход в качественно иное бытие.

Но обычный «наш человек», который от мира сего, не может любить. Потому что не может верить, потому что в нём нет ничего, что могло бы верить. Только в мире Любви существует Вера.
В мире разума существует лишь доверие – то, что до веры, и то, что перед ней – предверие.

А можем ли мы получить хотя бы не предверие, а предощущение того, о чём взялись здесь размышлять?
У кого-то такой шанс есть. Не у всех, конечно же, и не потому, что кто-то хуже или лучше, а просто потому, что это потребует другого отношения к себе и к ситуации.

Мы перестали любовь ценить, она стала обыденностью. А как всё настоящее, настоящая Любовь – большая и трудная работа. «Работа» – потому что человеческом языке нет более адекватного слова, «работа» в смысле творческого труда, такого труда, в котором не смотришь, закончился рабочий день или нет. Такого труда, когда забываешь об отдыхе и не нуждается в нём. Когда забываешь есть, пить, спать, потому что не может её не делать – в этом смысле работа. И другого способа просто нет.

Почему же всё-таки работа, а не расхожее «блаженство» и всё такое прочее?

Любовь в любом её проявлении – это всегда снятие дистанции между собой и тем, на кого она направлена. Что такое снять дистанцию? Это прежде всего полностью изъять любое проявление самости и самолюбия. Дать прикоснуться к себе в самой сокровенной глубине своего существа.

В  этом плане ВСЕ другие человеки в их безконечном разнообразии и в их психологической специфичности для человека (как мы с вами знаем, человек для человека является сверхраздражителем) – точнейшая регистрация наличия или отсутствия Любви.
Отцы-святители наставляли: если ты думаешь, что любишь, а в сердце твоём живет враждебное хотя к одному человеку: то ты – в горестном самообольщении.
Поэтому способность или неспособность к Любви лучше всего определяется не в райском шалашике, не в келье, а на базаре жизни. Потому что Любовь – не умиление или умаление, не сюсюканье и не жалость. Просто нужно так сосредоточиться, так настроиться, чтобы… Но так вот «просто» не выходит ни у кого…

Нельзя убрать, вытеснить часть своей субъективности с умозрением, не вместив часть объективной реальности. Наше сознательное «я» – на границе этих реальностей. Чтобы его нейтрализовать (в смысле сделать нейтральным), надо принять себя реального и потом от себя отказаться, – не сделав этого, не войдешь в мир Любви.
Любить – значит быть безумным. Безумным в ракурсе человечьего умозрения, основа которого – или присвоение себе, или торговля. В явной и скрытой форме умозрение – всегда расчёт.

Но, как известно, безконечность расчёту не подвластна. А поскольку Любовь имеет прямое отношение к безконечности, то всякое исчисление её уничтожает.

Но отказаться от умозрения или, говоря иначе, сойти с ума… не в смысле психически заболеть, а в смысле сознательного отказа от ума как единственной опоры, – для большинства это за границами всех реальностей.
А опора для Любви в другом – в отдаче без учёта себя, без исчисления своей выгоды. Только когда человек осознает величие и великолепие Божественных механизмов, – а осознаёт на уровне благоговения, – у него появляется шанс осуществить «сошествие с ума»…

Только через Любовь можно прикоснуться к Божьему Царству, которое и есть Царство Любви. Понятно, что это невозможно без Бога. Хотя бы потому, что Любовь есть Бог, а Бог есть Любовь. Это Евангельская истина и в этом Евангельская весть. Мало того, Любовь – она от Бога, и не всем даётся. Как и Вера.
Легко верится верному. А вернее этого ничего нет. Сам Бог – и основание, и источник Веры.

И Вера – не обязанность, Вера – это свобода! Собственно, как и любовь…

Вот мне долгое время никак не удавалось взять в толк, почему отцы-святители говорили, что Любовь – это преддверие свободы. Когда зависимость, пусть и от любви, – какая ж тут свобода?!

Это тоже весьма странное для умозрения осознавание: что только войдя в мир Любви, можно войти в мир свободы. Ибо мир Любви есть предельно заполненное пространство. Мир Любви – не келья, не храм уединения, не гнездышко, где воркуют. Там нет пустого места, куда можно спрятаться или что-то спрятать. Мир Любви – это так называемое слияние с Богом и слияние в Боге с Его мирозданием.
Это не струйка, текущая из крана под моим управлением: скоко открутил – стоко и течёт. Это такое количество психической энергии, которое превосходит все возможные у нас фантазии и абстракции!

Да, ещё будет возникать множество вопросов – как без этого?
«Итак по вере, чтобы было по милости, дабы обетование было непреложно для всех, не только по закону, но и по вере потомков Авраама, который есть отец всем нам
пред Богом, Которому он поверил, животворящим мертвых и называющим несуществующее, как существующее» – свидетельствует апостол Павел.
Любовь и Вера – они как истина: когда она есть – ответы на вопросы уже в тебя входят без промедления. Но вот истины в нас с вами, увы, нет. Это «плохая новость».
А «хорошая новость» – БЛАГАЯ ВЕСТЬ от Бога Отца через Христа, – она в том, что нам доступны Любовь и Вера. А когда возникают сомнения, значит, нет ещё Любви и Веры…