Оптимист

Сейчас утро. Помни об этом.
Сейчас утро, и в доме тихо,
так тихо, что я могу на мгновение предаться
размышлениям. Я могу терпеливо сидеть у двери.
Я могу умолять и стучать, чтобы меня впустили. Я
поворачиваюсь то в одну, то в другую сторону. Я обхожу
дыру в мире моего воображения.
Впустите меня. Я произношу слова, предсказуемые
, как любой другой ключ, — когда я был ребенком,
когда моя мать, когда рой пчел,
когда я проводил свои дни в грязи среди
червей, сбегая с холма, когда наш
двор затапливало, когда брат Ханны, ее мать,
когда я был слишком грязным это было слишком дико,
когда я был отстранен от нее, когда я сидел один
в снегу за ее домом, нетронутый,когда, ненадолго, мы…
Я летела тёмной дорогой по зелёной пригородной улице, когда он любил меня, или что-то во мне любило ветер между нами, наши окровавленные колени, когда я вспоминаю, что почти всегда была одна, хотя я никогда не была одна, дитя саламандр, дитя утреннего снега, стыдливых листьев. Всю свою жизнь, по крайней мере, с тех пор, как я узнал, что у меня есть жизнь, я был похож на воробья, который сейчас сидит за моим окном и неустанно летит сломя голову в то, что, должно быть, кажется ему небом. Вокруг меня двигались и смеялись люди, и казалось, что там, где я упал, они понимают какую-то безмолвную вещь, какое-то тайное слово, которое не находило себе места во мне. Обиженный, я смотрел на мир других…

BY CAMERON AWKWARD-RICH.
***
It is morning. Remember that.
It is morning and the house is quiet,
so quiet that I can, for the moment, set myself
to wandering. I can sit patient at the door.
I can beg and bang to be let in. I am
turning this way and that. I am circling
the hole in the world of my imagination.
Let me in. I am saying the words, predictable
as any key—when I was a child,
when my mother, when the swarm of bees,
when I spent my days in mud among
the worms, rushing down the hill, our flooding
yard, when Hannah’s brother, her mother,
when I was too unclean, too wild a thing,
when I was barred from, when I sat alone
in the snow behind her house, pristine,
when, briefly, J and I were, when we
flew darkly down the green suburban
street, when he loved me, or something
in me and I loved the wind between us,
our bloody knees, when I think back, I am
nearly always otherwise alone, though
I never was alone, child of the salamanders,
child of the morning snow, the shamefaced
leaves. All my life, certainly for as long
as I’ve known I had a life, I was
like the sparrow right now outside
my window, flying headfirst, incessantly,
into what must seem, to her, like sky.
All around me people moved and laughed
and seemed, from where I fell,
to understand some silent thing,
some secret word that made itself
no home in me. Aggrieved, the world
of other people. I let it go.