Звёздный прах на ладонях

Они парили когда-то — два безумных Икара, ослеплённых светом между звёзд. Мир лежал у их ног и казался маленьким и податливым, как смятый лист бумаги, на котором они писали свою историю.

Он говорил ей о любви шёпотом, будто боялся, что слишком громкие слова разобьют хрустальный купол их вселенной. А она слушала, растворяясь в его глазах — двух бездонных колодцах, где тонули все её страхи.

Они ловили падающие звёзды голыми руками и смеялись, когда обжигались.

Но звёзды не падают просто так. Они сгорают.

Любовь не умирает внезапно. Она рассыпается по крупицам — как древняя фреска, с которой время снимает слой за слоем, пока не остаётся лишь бледный силуэт того, что когда-то было шедевром.

Сначала исчезли общие сны. Потом — общие слова. Потом — даже общее молчание стало чужим.

Однажды утром она проснулась и поняла: их храм давно превратился в руины. А он даже не заметил, когда упала последняя колонна.

Судьба — та ещё насмешница. Она встретила его там, где всё началось — в аэропорту, где десять лет назад он впервые взял её за руку и сказал: "Давай улетим куда-нибудь, где нет границ".

Теперь границы были везде. В их паспортах. В их жизнях. В их сердцах.
Он стоял с чемоданом — всё такой же небрежный, только в уголках глаз прибавилось морщин. Она держала в руках билет в другой город и в другую жизнь.

— Помнишь, как мы гонялись за звёздами? — спросил он, и в его голосе дрогнула та самая нота, от которой у неё когда-то перехватывало дыхание.

Она посмотрела в окно, где в предрассветном небе ещё мерцали последние огни.

— Помню. Но мы так и не научились их удерживать.

Он засмеялся — тихо, беззвучно, как тогда, когда они лежали на крыше и воображали себя богами.

— Может, просто не так держали?

Тишина между ними была густой, как смог над ночным городом. Он перебирал пальцами ручку чемодана — всё та же старая привычка, когда не знал, что сказать. Она смотрела на табло с рейсами, где мигали чужие направления.

— Ты всё ещё боишься турбулентности? — неожиданно спросил он.

Глупый вопрос. Из тех, что задают только затем, чтобы разорвать тишину. Но в нём вдруг ожило что-то давно забытое — десять лет назад она вцепилась в его руку при первом же толчке самолёта и не отпускала весь полёт.

— Нет, — соврала она.

Он улыбнулся, будто видел насквозь.

— Я тоже.

Где-то зазвучало объявление о посадке. Её рейс.

— Знаешь, — он сделал шаг вперёд, — а ведь мы так и не долетели тогда до той звезды.

Она замерла. В его глазах снова мерцало то самое безумие, из-за которого она когда-то потеряла голову.

— Она уже давно погасла, — ответила она.

— Зато появились новые.

И протянул руку — точно так же, как тогда, на взлётной полосе их молодости.

Она могла бы развернуться и уйти. К своему рейсу. К другой жизни. К человеку, который ждал её в другом городе и никогда не говорил о звёздах.

Но вместо этого она вдруг рассмеялась:

— Ты всё такой же дурачок.

— А ты всё так же красиво врёшь про турбулентность.

И тогда она взяла его за руку.

Где-то вдалеке загрохотал взлетающий самолёт.

Самолёт взлетал с той странной плавностью, когда кажется, будто не он отрывается от земли, а сама земля мягко толкает его в небо. Она сжала подлокотники — старые привычки не умирают, просто притворяются спящими.

— Вот видишь, — он ухмыльнулся, наблюдая, как её пальцы впиваются в кожаную обивку, — всё та же трусишка.

— Замолчи, — буркнула она, но уголки губ дрогнули.

За иллюминатором проплывали огни города — того самого, где они когда-то теряли и находили друг друга. Где-то там остались их старые квартиры, их ссоры, их невыполненные обещания. И кто-то другой теперь пил кофе в их любимом кафе, даже не подозревая, что этот столик у окна когда-то был алтарём их культа двоих.

— Куда летим? — спросила она, когда шасси окончательно были убраны.

— Куда-нибудь, где нет наших призраков.

Турбулентность настигла их над океаном. Самолёт затрясло с такой  жестокостью, как будто небо решило проверить, насколько крепки швы самолета.

— Чёрт! — она вцепилась в его руку ровно так же, как десять лет назад.

— Ну вот, — он рассмеялся, прикрывая её ладонь своей, — а говорила, не боишься.

Самолёт бросало вниз, и на секунду стало казаться, что они падают. Но потом — выравнивание. Наступило спокойствие.

— Знаешь, почему я тогда ушёл? — вдруг спросил он, когда стало тише.
Она посмотрела на их переплетённые пальцы.

— Потому что мы перестали летать. Начали ползать.

Он кивнул.

— А теперь?

Самолёт вышел из облаков, и в иллюминатор засветило солнце.

— А теперь посмотрим, — сказала она.

Они приземлились в город, которого не было ни на ее билете, ни в его планах. Дождь стучал по крылу, превращая взлетную полосу в зеркало разбитых небес.

— Где мы? — она прижала лоб к холодному стеклу.

— В пересадочном пункте, — он расстегнул ремень безопасности с той театральной небрежностью, что всегда сводила ее с ума.

Аэропорт оказался крошечным — три выхода, кафе с потрескавшимися кожаными креслами и таксисты, курящие у дверей. Они заказали кофе, который пах железом и долгими днями в автомате.

— Помнишь, в Риме ты сказала, что кофе должен быть горьким, как правда? — он крутил стаканчик в пальцах.

— А ты ответил, что сладким, как ложь, — она улыбнулась.

За окном дождь рисовал на асфальте временные реки.

Они не взяли чемоданов. Только она — кожаную сумку через плечо, а он — рюкзак, из которого торчали наушники. Все их вещи летели дальше.

— Мы могли бы позвонить, — сказала она.

— Кому? — он поднял бровь.

Она задумалась. Тому парню, что ждал ее? Его девушке, чьи фотографии она случайно видела в телефоне? Или может быть их общим друзьям, которые давно перестали спрашивать: «А помните тех двух сумасшедших...?»

— Никому, — ответила она.

Он кивнул и достал из кармана два билета. На автобус. Куда-то.

— Ты все такой же, — покачала головой она.

— А ты все та же, — он протянул билет.

Автобус ждал у выхода, мотор дрожал, как старый пес перед охотой.

Шоссе вилось между гор, то поднимаясь к облакам, то ныряя в тоннели, где на секунду гас свет и в темноте оставались только их дыхание и теплые ладони.

— Куда мы едем? — спросила она.

— Дальше, — ответил он.

И этого было достаточно.