Сельский мастер - одиночка

В начале 50-х годов летние каникулы с двоюродным братом Шурой я проводил в деревне у деда. Оба отлично закончили классы начальной школы и заслуженно наслаждались свободой, близостью природы и долгожданным общением.
И тут, как снег на голову, в нашу весёлую, беззаботную жизнь вторглось обстоятельство, заставившее оторопеть, задуматься об угрозе бездомности, о хрупкости начавшегося райского отдохновения...
Как-то, вернувшись с волшебных лугов и берега притягательной реки Тёши, к обеду, мы застали деда за беседой с незнакомым мужиком, возрастом лет за 60; одетого скромно, но чисто... Мы поздоровались — он ответил приятным голосом, окинув нас внимательным, добрым взором.
Занимаясь своими делами, я, тем не менее, уловил из разговора старших, что речь шла о крупном ремонте избы, стоявшей с момента переселения стрельцов - пушкарей из крепости Арзамас в слободу, названную потом Пушкарской, т.е. более 2-х столетий назад.
Последним владельцем и потомком был Чикин Василий Иванович (наш дед по материнской линии). Ему достался по наследству двухэтажный дом. К 1935 - му году из семьи в 8 человек не уехавшими оставалось шестеро, из них два сына: Иван и Александр. Старший Иван обзавелся семьей, родилась дочь...
Стал вопрос об отделении... Двухэтажный дом был разобран; верхний этаж переправился в конец деревни, первый этаж остался на прежнем месте. К слову сказать, оба сына отдали свои жизни на фронте, поэтому деду уповать можно было только на себя...
Годы и непогоды сказывались на здоровье и хозяев, и избы; особенно юго-западному углу, называемому бабушкой «гнилым»: ведь от туда шли тучи, ветра и дожди...
Гость, а это был плотник - столяр, тщательно обследовал дом от чердака до подпола и вынес обветшавшему строению строгий неутешительный диагноз.
Отвергнув такие «лекарства, как «лебастр», специалист доказал, что надо срочно менять три нижних прогнивших венца западной стены, два южной, две половицы и оконные откосы с подоконниками и рамами. Я представил картину перестройки: бригада рубит, пилит, строгает, приколачивает; крыша с уцелевшими венцами сруба лежит на улице; утварь избы укрыта кусками клеёнки, брезента; на печи, как Емеля, можно ехать в город... Подростковый скепсис добавил пейзаж нескончаемым дождем и ветром.
К моему удивлению плотник не нуждался в помощниках; был словоохотливым (в рамках дозволенного); одет, как многие тогда в ношеное воинское обмундирование с грубоватыми ботинками, изведавшими много дорог и сезонов.
В 2-3 ходки работяга принёс инструмент (рубанки пилы, топоры, стамески, уровни, отвесы, стусла, угольники), а также портативный верстак. Всё разложил под крышей сарая. Кормёжку предоставили хозяева со свободным доступом к самовару; в потреблении вина замечен не был... Спал на раскладушке.
В действиях его чувствовался опыт, привычка, размеренность, последовательность, аккуратность. Всё было обмерено, помечено, пронумеровано и оценено на пригодность.
Далее начались чудеса мастерства: из заготовленного материала отобрана подходящая для нагрузок жердь длиннее расстояния от пола до потолка; верхний конец был поставлен под матицу (основную поперечную балку потолка), нижний во внушающую доверие половицу; и постукиванием стал вертикализировать опору: матица, потолок, крыша приподнялись над западной стеной, образовав щель. Венцы сруба, пригодные, были унесены в укрытие, гнилушки пошли на дрова.
Несколько дней изба представляла нечто вроде сцены крестьянского бата, где среди сдвинутых: стола, буфета - горки, перенесенных икон и портретов суетилась то у печи, то у швейной машинки «Зингер» бабушка, расхаживали внуки и кошка, не верящая в столь свободный доступ без унизительных просьб у дверей... Нахальные куры, несмотря на предупредительное ворчание петуха, преодолевая страх, норовили прошмыгнуть в горницу; вернувшаяся с лугов корова настороженно, с выражением «а туда ли я попала» на лице, ступала во двор, пугаясь верстака и инструментов. Не преминули воспользоваться гостеприимством комары и мухи. Только поросёнок, неподозревающий о своей участи, удовлетворённо похрюкивал у корыта с мешаниной.
Работа спорилась в руках мастера... Обработка брёвен казалась простой, а вот оконных косяков, подоконников, рам делом тонким, точным, нетерпящим брака. Через 10 дней все было уложено, подогнано, проложено с учетом осадки, усушки. Наступил торжественный момент: жердь подпиравшая матицу была плавно выбита: потолок с крышей с радостью опустились на своё привычное место; изба благодарно хмыкнула и улыбнулась новыми окнами. Там, где требовалось, вставлялись новые стёкла, (тогда я увидел стеклорез - алмаз и его свойства).
Электричества в деревне ещё не было; благо летние дни длинные и светлые.
В тогдашней трудовой деятельности я уже кое-что начал осознавать. Например, кто такой ужасный ФИН (финансовый инспектор); что есть труд открытый поощряемый властью, и есть теневой, по договорённости, даже наказуемый. Так плотник принадлежал ко второму типу, индивидуальному, неафишируюмому, но необходимому. Паспортов у селян тогда не было, трудовую книжку никто не спрашивал, всё было на доверии и договорённости. Благодаря качественному многолетнему труду мастер завоёвывал авторитет в округе, пользовался спросом и уважением.
Так, как он орудовал топором, пилой, рубанком, отвесом, рулеткой, захватило, увлекло меня, подростка. В школе из практик выбирал плотничество, столярничество: и, хотя многие инструменты были электрические, то и дело требовались ручные... Запах и вид свежей кудрявой стружки напоминал о родной природе, о чистом благородном труде, о том, что Христос тоже был строителем, плотником, каменщиком и добавлял небесные смыслы в эту деятельность.
В студенческих стройотрядах я был замечен и отмечен как плотник и мастер сухой штукатурки на стройках Балаковской ГЭС и Вольского цементного завода. Будучи хирургом, много раз был обязан ловкости рук, глазомеру с подгонкой одного куска кожи или кости к другому. Как врач научно - исследовательского института самостоятельно изготавливал макеты приспособлений и аппаратов для разработки суставов. Как реабилитолог, курируемого отделения, всегда имел при себе сумку с разводными ключами, фиксаторами, дабы кроватные рамы, несущие нагрузку, сравнимую с весом тела, стояли прочно и надёжно. В отделении трудотерапии в рабочем состоянии были токарные, сверлильные, точильные и ткацкие станки, и дорогие сердцу верстаки. Имея собственную семью и желая обрести достойное место жительства, приходилось менять временные пристанища. Каждый раз мастерил топчаны, полки, умывальники, скамейки, шкафчики, которые для сегодняшнего взора выглядят наивно и аляповато, но в скромном достатке позволяли жить и существовать прилично.
В России надо уметь делать из дерьма конфетку.
Учёба в школе, в институте являла подготовку к фронту и тылу... По сей день у меня в припасе столярный, слесарный, метизный инструмент, так, что по разному поводу «мужа на час» вызывать не приходится...
Ох, сколько болтовни вокруг о дизайне, эстетике, интерьере, а зайдешь к кому-нибудь, и видишь: дверной ручки нет, замок «так сяк», крючки вешалки сломаны, выключатель не работает, краны текут, сливной бачок наоборот сух, туалет не закрывается, на кресло не сядь, стул — не трогай, обувь в темной прихожей ворохом, паркет отлетел..
Во многих сферах деятельности слышен упрёк и сетование: «Руки не тем концом вставлены...».
Низко кланяюсь и говорю слова благодарности неизвестному сельскому мастеру, убедительно показавшему, что и один в поле воин. Слава Робинзонам, выжившим в предложенных обстоятельствах!
Помнится его байка: «К болоту подошли Ленин и Сталин... Ленин в ботиночках пошёл бережком в обход... Сталин в сапогах — прямо по трясине...»

СЕРГЕЙ ПИСАРЕВСКИЙ.