Трагический тенор эпохи. Александр Блок

В стихах Александра Блока есть  удивительно тонкое, неуловимое и необъяснимое очарование: будто бы сквозь туман проступает что-то смутное, тайное и вместе с тем бурное, могучее, страстное, манящее, чего не пересказать обычными словами и что подвластно только такому, исполненному непонятной музыки стиху. У  Блока между строчками необыкновенно много воздуха, словно они распахнуты, как весной оконные рамы. Но, кроме ветра и простора, в блоковских стихах есть  еще и хрупкость, и незащищенность.
Блока любили почти все великие русские поэты. Правда, Анна Ахматова под конец жизни стала отрицать Блока, но это оставим на ее совести.   А поначалу Ахматова высоко чтила Блока:
Принесли мы Смоленской Заступнице,
Принесли Пресвятой Богородице
На руках во гробе серебряном
Наше солнце, в муке погасшее,
Александра, лебедя чистого.
 Пастернак и Есенин очень любили Блока. Так Блок соединял и, надеюсь, еще не однажды соединит разных и замечательных поэтов. Таково уж свойство гения.

О доблестях, о подвигах, о славе…


О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.
Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.
Летели дни, крутясь проклятым роем…
Вино и страсть терзали жизнь мою…
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою…
Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.
Не знаю, где приют твоей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла…
Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.


Девушка пела в церковном хоре…


Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у царских врат,
Причастный тайнам, — плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.


Незнакомка


По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!»* кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
* «In vino veritas!» (лат.) — «Истина — в вине!».

***
О, весна без конца и без краю —
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!

Принимаю тебя, неудача,
И удача, тебе мой привет!
В заколдованной области плача,
В тайне смеха — позорного нет!

Принимаю бессонные споры,
Утро в завесах темных окна,
Чтоб мои воспаленные взоры
Раздражала, пьянила весна!

Принимаю пустынные веси!
И колодцы земных городов!
Осветленный простор поднебесий
И томления рабьих трудов!

И встречаю тебя у порога —
С буйным ветром в змеиных кудрях,
С неразгаданным именем бога
На холодных и сжатых губах…

Перед этой враждующей встречей
Никогда я не брошу щита…
Никогда не откроешь ты плечи…
Но над нами — хмельная мечта!

И смотрю, и вражду измеряю,
Ненавидя, кляня и любя:
За мученья, за гибель — я знаю —
Всё равно: принимаю тебя!

***
Опять, как в годы золотые,
Три стертых треплются шлеи,
И вязнут спицы росписные
В расхлябанные колеи…

Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые —
Как слезы первые любви!

Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу…
Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу!

Пускай заманит и обманет, —
Не пропадешь, не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты…

Ну что ж,
Одной заботой боле —
Одной слезой река шумней,
А ты всё та же — лес, да поле,
Да плат узорный до бровей…

И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснет в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка,
Когда звенит тоской острожной
Глухая песня ямщика!..


На железной дороге


Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая.

Бывало, шла походкой чинною
На шум и свист за ближним лесом.
Всю обойдя платформу длинную,
Ждала, волнуясь, под навесом.

Три ярких глаза набегающих —
Нежней румянец, круче локон:
Быть может, кто из проезжающих
Посмотрит пристальней из окон…

Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели.

Вставали сонные за стеклами
И обводили ровным взглядом
Платформу, сад с кустами блёклыми,
Ее, жандарма с нею рядом…

Лишь раз гусар, рукой небрежною
Облокотясь на бархат алый,
Скользнул по ней улыбкой нежною…
Скользнул — и поезд в даль умчало.

Так мчалась юность бесполезная,
В пустых мечтах изнемогая…
Тоска дорожная, железная
Свистела, сердце разрывая…

Да что? — давно уж сердце вынуто!
Так много отдано поклонов,
Так много жадных взоров кинуто
В пустынные глаза вагонов…

Не подходите к ней с вопросами,
Вам всё равно, а ей — довольно:
Любовью, грязью иль колесами
Она раздавлена — всё больно.


Скифы

Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.
       Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, Скифы — мы! Да, азиаты — мы, —
       С раскосыми и жадными очами!

Для вас — века, для нас — единый час.
       Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас —
       Монголов и Европы!

Века, века ваш старый горн ковал
       И заглушал грома лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
       И Лиссабона и Мессины!

Вы сотни лет глядели на Восток,
       Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
       Когда наставить пушек жерла!

Вот — срок настал. Крылами бьет беда,
       И каждый день обиды множит,
И день придет — не будет и следа
       От ваших Пестумов, быть может!

О, старый мир! Пока ты не погиб,
       Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
       Пред Сфинксом с древнею загадкой!..

Россия — Сфинкс. Ликуя и скорбя,
       И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя,
       И с ненавистью, и с любовью!..

Да, так любить, как любит наша кровь,
       Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
       Которая и жжет, и губит!

Мы любим все — и жар холодных числ,
       И дар божественных видений,
Нам внятно все — и острый галльский смысл,
       И сумрачный германский гений...

Мы помним все — парижских улиц ад,
       И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
       И Кельна дымные громады...

Мы любим плоть — и вкус ее, и цвет,
       И душный, смертный плоти запах...
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
       В тяжелых, нежных наших лапах?

Привыкли мы, хватая под уздцы
       Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы,
       И усмирять рабынь строптивых...

Придите к нам! От ужасов войны
       Придите в мирные объятья!
Пока не поздно — старый меч в ножны,
       Товарищи! Мы станем — братья!

А если нет, — нам нечего терять,
       И нам доступно вероломство!
Века, века — вас будет проклинать
       Больное, позднее потомство!

Мы широко по дебрям и лесам
       Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
       Своею азиатской рожей!

Идите все, идите на Урал!
       Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
       С монгольской дикою ордою!

Но сами мы — отныне — вам — не щит,
       Отныне в бой не вступим сами!
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
       Своими узкими глазами!

Не сдвинемся, когда свирепый Гунн
       В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
       И мясо белых братьев жарить!..

В последний раз — опомнись, старый мир!
       На братский пир труда и мира,
В последний раз — на светлый братский пир
       Сзывает варварская лира!

***
В соседнем доме окна жолты.
По вечерам – по вечерам
Скрипят задумчивые болты,
Подходят люди к воротам.

И глухо заперты ворота,
А на стене – а на стене
Недвижный кто-то, черный кто-то
Людей считает в тишине.

Я слышу всё с моей вершины:
Он медным голосом зовет
Согнуть измученные спины
Внизу собравшийся народ.

Они войдут и разбредутся,
Навалят на спины кули.
И в желтых окнах засмеются,
Что этих нищих провели.

***

Она, как прежде, захотела
Вдохнуть дыхание свое
В мое измученное тело,
В мое холодное жилье.

Как небо, встала надо мною,
А я не мог навстречу ей
Пошевелить больной рукою,
Сказать, что тосковал о ней..

Смотрел я тусклыми глазами,
Как надо мной она грустит,
И больше не было меж нами
Ни слов, ни счастья, ни обид…

Земное сердце уставало
Так много лет, так много дней…
Земное счастье запоздало
На тройке бешеной своей!

Я, наконец, смертельно болен,
Дышу иным, иным томлюсь,
Закатом солнечным доволен
И вечной ночи не боюсь….

Мне вечность заглянула в очи,
Покой на сердце низвела,
Прохладной влагой синей ночи
Костер волненья залила…

***
«Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века -
Всё будет так. Исхода нет.

Умрёшь - начнёшь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь».