Спасение детей Королевы Куртманов. Часть 1

Напрямую до Джавахи эти существа добраться не могли.
И как это водится меж этих лютых тварей они выбрали привычный для себя путь.
И в это непростое для нее время ее детей искали везде и всюду.
И мальчишкам пришлось нелегко в этот период, когда они чаще видели Нодласского, Акче или Лосева, чем свою мать. Мальчики почти полтора года учились в одной из школ в пригороде Свирепого - столицы нохай багранджей* (нохой багранджь - один из народов. населяющих Борэманские горы).

В этой с виду совсем простой школе-интернате, которая на самом деле была неприступной крепостью, учились дети тех, кто с самого начала девяностых воевал с пустынниками. И преподавали в этой школе только выходцы из династий командиров имперских батальонов.
Подкупить или запугать таких людей было невозможно.
В эти полтора года мальчики вместе со своими ровесниками изучали не только общеобразовательные предметы, но и все виды сандрака* (морок, который наводят темные жрецы на своих жертв), включая и те, что применяли бхарсанги.

Нохой багранджьский наместник, с которым Джаваху ничто не связывало, очень серьезно отнесся к поручению своего Кагана-Узурпатора*.
Следующие полтора года мальчики провели в бывшем Ассидуэ - столице Гара-Дензели*. Там они учились среди детей богачей и аристократов.

Это была старо-ридикайская школа с такими суровыми правилами, что у современных гуманистов волосы встали бы дыбом, узнай они о том, что дети встают в пять утра, не имеют доступа к предметам роскоши и целыми днями заняты зубрежкой и военной муштрой, а также спортом и физическим трудом.

Любой человек из числа тех, кто хотя бы подозревался в симпатии к Джавахе, был под бдительным контролем вымразей.
И кто бы мог подумать и поверить в то, что все эти полтора года дети находились под защитой Толкын-Ай - племянницы Джавахи и любимой внучки Кумар Кей!
В ту пору первый муж Толкын-Ай вместе с ему подобными тварями с ног сбился, едва не под лупой изучая все семейные и прочие связи тетки своей жены. Как же он тщился разыскать хотя бы намек на след как в воду канувших сыновей Королевы Куртманов*! Он прекрасно знал, что с ними будет, когда он их отыщет. Не миновать им было расправы! Но его это ни на минуту не смутило.
И он был уверен, что обнаружит их.
Да, как же он хотел найти их первым, чтобы добиться славы и почестей, став первым среди песчаников!
А в это время эти мальчишки вместе с другими кадетами каждое воскресенье обедали у него в особняке.
Все эти многочисленные сопляки обожали его супругу, которая всем им была как мать родная. И все они по ее просьбам называли ее адеми апай* - красивой тетушкой. Она же, души не чаяла в чужих детях, своих-то у нее не было!
И постоянно устраивала им пикники, концерты и экскурсии, пока муж ее был в бессчисленных разъездах, в которых он искал тех, кто находился у него практически под самым носом.
И ведь он ничего не подозревал, считая свою жену не способной на обман. И как ее можно было заподозрить?! Ведь уж слишком простодушной была она, выбалтывая ему любой секрет доверенный ей кем-либо!

Более того, он даже сам принимал участие в развлечении "бедных" мальчиков, устраивая для них выезды на стрельбища и полигоны.
И часто он добродушно болтал и с этими тремя белобрысыми мальчишками. И даже необычайная их белокурость, отмеченная в поставленном на них сторожевике*, не пробудила в нем подозрений. Ведь благодаря этим необычайно светлым волосам своим они практически сливались с целой ордой таких же светловолосых и светлокожих мальчишек из родовитых семей Гара-Дензели.
Не секрет ведь, что на протяжении почти шестисот лет правящая династия и аристократия Гара-Дензели выбирала себе жён преимущественно из речегарских* девушек, захваченных в плен беспощадными баскесерами*.
Поэтому и доныне те, кто в Гара-Дензели слывет текти* (родовитым, благородного рода) отличаются от своих менее родовитых соплеменников светлыми глазами и волосами, высоким ростом и красивым румянцем на белой коже.
И теперь так называемого "чистокровного" гара-дензелийского аристократа, не имеющего в своей родословной простонародной примеси не отличишь на вид от речегарца.
Наверное, встреть он их в другом месте, он, может, и заподозрил бы в них искомую добычу. Но как бы он раскусил этих мальчишек, видя их у себя дома в числе других кадетиков из лучших домов Гара-Дензели?
Вся эта мелочь говорила на гара-дензелийском с акцентом потому что была выращена не родителями, а иностранными няньками и гувернантками. И конечно же все они с легкостью переходили на другие языки. Ведь все они, едва не с рождения, беспрестанно путешествовали. И вся эта военная поросль была для него на одно лицо, да так, наверное, и было, ведь практически все они состояли в родстве друг с другом. А еще они все время хотели есть. И, как саранча, они съедали все, что предсиавляло хоть какую-то питательную ценность.
И, конечно же, все они были просто помешаны на фехтовании акинаками*, езде на конях, борьбе и стрельбе из луков. И всех их беспрестанно гоняли и муштровали многочисленные учителя и тренера.
Он сам был таким в их возрасте. И до сих пор ему иногда снился его собственный кадетский интернат с его мрачными ледяными коридорами и темными кабинетами.

Это было самое прекрасное и самое ужасное время в его жизни. И ему казалось, что он чувствует духовное родство с этими безымянными мальчишками.
Безымянными они были и вправду. Дело было в том, что ни один из мальчишек-кадетов не приносил в корпус ни имени своего, ни прежних привычек.
Все это безжалостно вышибали из них суровые наставники и воспитатели.
Все эти мальчишки должны были вырасти с пониманием того, что их жизнь теперь связана только с корпусом.
И когда ты спрашивал кого-нибудь из этих сопляков об их семьях, то все и каждый из них говорили только одно, заученное ими насмерть:
-Йерим ве Суым - беним аннем ве Кокь - беним дадам* (Земля моя и вода моя - мать моя и Небо - мой отец).
А если ты спрашивал о том, кто их братья и сестры, то ответ был тоже зазубренно-стандартный:
-Кылычым ве садагым - беним кардечлерим* (мой меч и мой лук - мои братья).
В корпусе каждому мальчику давали новое имя. А имена их зависели от того отряда, в который они попадали. Всего имен было 13 по числу отрядов: Атеч (Огонь), Дензе (Море), Гюнли (Тот, у кого есть солнце/ дни [жизни]), Барыс (Барс), Шер (Тигр), Бек (Князь), Темир (Железо), Полат (Булат/ сталь), Гурд (Волк), Йылмаз (Несгибаемый/ непокоряющийся), Йолчи (Путник), Арс и Урс.
В каждом отряде было по тридцать мальчишек и все отзывались на одно имя. К этим отрядным именам они получали прозвища: Узун (Длинный/ Высокий, Екмек (Хлеб - прозвище любителей поесть), Чиви (Гвоздь), Боз (Белый, белокожий, светлый - давалось самым темным мальчишка), Юкубас (Соня), Кангубас (Гуляка), Ясыл (Зеленый - любителям возиться с растениями), Акын (Поэт) и прочие.
В зависимости от того, как проявлял себя мальчишка - прозвище могло меняться, отражая новые черты внешности, поведения или характера.

А еще ведь Толкын-Ай вносила свою лепту в тщательно продуманные легенды этих мальчишек. Всех их она называла своими кардечлерим*  (братцами) или джан-чоджугларым* (дети души, то есть деточки).
Всем им она говорила, что они напоминают ей красивых людей ее родной земли. И ее муж, приглядываясь к двум дюжинам мальчишек, которые столовались у них по воскресеньям, действительно находил их всех похожими на родичей его жены. Дело было в том, что Толкын-Ай с ее родным старшим братом сильно отличались от остальных ее родичей по Танирбергеновской линии. Ведь практически все остальные были светлокожими и светловолосыми. Конечно же таких ярких блондинок, как тетка ее Джаваха среди Танирбергеновского потомства было не очень много. Но и остальные выглядели так, как-будто они принадлежали к аристократии Гара-Дензилерской.
Несравненная красавица-смуглянка Толкын-Ай на фоне своих рыжих и рыжеватых бело-румяных родичей выглядела практически мауринкой*. И таким было ее детское прозвище. Она, искренне, смеясь  рассказывала об этом своему мужу. И, когда он ей порою запрещал приглашать маленьких кадетов в их особняк - она ему не перечила. Но, выполняя его приказ, она день ото дня становилась все грустней и грустней. А когда он спрашивал почему она грустит, то она только вздыхала. И потом он сам предлагал вернуть ей маленьких чертенят. И она снова расцветала, погружаясь в свои занятия с детьми, которых она учила далагазским стихам и песням.
О, сколько раз возвращаясь домой слышал он слаженный хор детских голосов, распевающих "Анашым шалкып кульсе" (Если матушка моя беззаботно расмеялась бы) или "Елим менин" (Народ мой [страна моя]). А еще она рассказывала маленьким кадетам волшебные сказки и героические былины своей родной земли. И они заучивали их практически наизусть.
И сколько раз он видел, как обнимала и целовала этих троих мальчишек, называя их гардечлерим* (родные мои)!
И ведь ни разу подозрение не закралось в его черную душу!


Вот так и вышло, что лютый бессердечный и коварный пес, охотящийся на людей, был обманут совершенно невинным существом.
Но как же так вышло, что бессердечная Кумар-Кей и неблагодарное ее потомство породили такого ангела доброты и милосердия, как Толкын-Ай?
Этому было много причин. И в их числе не было коварства, которое песчаники приписывают женщинам.

Но умирая, первый муж Толкын-Ай думал, что виной всему именно коварство, которое его красавица-жена унаследовала от своей бессердечной бабки.
-Да, пригрел я змею на собственной груди! - такой была его последняя горькая мысль, когда он упал после выстрела сделанного практически в упор.

А жена смотрела на него своими огромными чёрными глазами. И не было в ее глазах ни сочувствия, раскаянья, ни страха. Была в ее глазах одна только тигриная звериная ярость.
Ведь он угрожал ее котятам! А Толкын-Ай, хоть и не имела собственных детей, но была большей матерью, чем самые многодетные матери мира.
А еще она помнила о том, что тетка ее Джаваха, рискуя собой, спасла от мучительной смерти ее саму и старшего брата ее - Чын-Болата.
-Ничего не бойся. Я с тобой! -  шептала тогда на Барсакельмесе семнадцатилетняя Джаваха, волоча за собой совершенно обессилевших племянников.