Глава 9. Мой гроб пустой

Кто не ищет правды - не найдет.
Кто не знает, куда идти - пропадет.
Сруб “крапивный гнус”

Удивительная вещь – человеческое тело. На протяжении всего своего существования оно растет и развивается, меняется, но при этом остается прежним. Тело дарует возможность видеть, слышать, чувствовать запахи и вкусы. А еще любить, ненавидеть, бояться. Казалось бы, что может пойти не так?
То, что сосуд нашего сознания или же души человек может, по-глупости, считать другом. Тем самым, который без жалости воткнет кинжал в спину. Потому что рост и развитие идет не только в пользу, но и во вред. Клетки делятся и заменяют отмершие, тем самым восстанавливая привычный ход вещей или же начинают делиться настолько активно, что становятся угрозой.
Рак – рок людской жизни, ниспосланный из небытия в наказание, правда неясно, за какие деяния. Возможно за желание жить. Он, как и смерть, не смотрит на возраст, пол и расу, а забирает каждого приглянувшегося.
Лиде только исполнилось 16, когда болезненно-худой лысый мужчина записал в карточку диагноз – острый лимфобластный лейкоз или же, в простонародье, рак крови.
“Мне жаль” – первые слова врача она запомнила четко. Ему следовало сказать, что все образумится, она выздоровеет, но мужчина этого не сделал. Не смог соврать. Лида видела это в его медовых глазах.
Первая стадия принятия – “отрицание” затянулась на пару месяцев и не прерывалась даже во время химиотерапии. Всеми силами девушка делала вид, что ничего нет. Не говорила об этом друзьям, строго запретила маме рассказывать семье о болезни. Первое время регулярно ходила в школу, гуляла и пыталась жить дальше, однако этому препятствовала отнюдь не болезнь, а укоряющий и вечно печальный взгляд чужих глаз, неотрывно смотрящих на нее.
Следующим был гнев. Он стал отражением страха. Все боятся смерти, а те, кто отрицают – боятся еще больше. Никто к ней не готов, а когда ты совсем молод, то сама мысль об этом сжирает остатки разума. Лида злилась, корила судьбу за столь несвоевременную болезнь; думала, как тяжело маме. Сначала потеряла отца, теперь дочь. Появлялось чувство вины и мир застилало красной пеленой. Гнев сносил все на своем пути, подобно северному ветру. Каждый день проходил в истериках: крики, слезы, отказ от еды и лекарств. Даже от сна. Лида даже не понимала, что этим лишь приближает свою смерть.
– Я не хочу умирать, не хочу! – кричала девушка, надрывая по осиплости голос, вырывая редкие клочки светлых волос. Красные и распухшие от слез глаза видели перед собой размытый мужской силуэт. Его взгляд, полный нечеловеческой скорби, ощущался так же явно, как боль от препаратов. Но он молчал. – Почему я? Почему?
Когда гнев оседал в крови черным песком, наступало отчаяние и Лида начинала думать о вагонетке. Явись к ней всемогущая сущность и предложила выбор: умрешь от болезни ты или другой человек, будь то член семьи, друг, невинный ребенок или серийный маньяк – выбор пал бы на собственную жизнь. Тогда было плевать на выстроенные ею же нормы морали. Просто хотелось остаться в живых.
Не было торга. Времени не хватило. Болезнь стремительно развивалась и как огонь превращала в пепел тело. Онкология начала давать “плоды” – метастазы, сначала они разрослись завязями ягод в легких, потом в почках, печени. Лида сгорела за полгода. И уже в хосписе или, как называла это место сама девушка, умиральне, пришло принятие. Она умрет, не дожив до 17. Не закончит школу, не поступит в вуз, не выйдет замуж. Ее не станет и исчезнет все: воспоминания о ней растворятся в небытие с последним умершим, кто ее знал. Лида снова станет никем.
Злачные мысли не давали покоя, говорить о них не хотелось. Лучшим слушателем стал блокнот с рисунками, который мама привезла. Она наивно верила, что все будет хорошо. Хотела верить. Лида старалась не думать о том, как маме плохо, делала вид, что не замечает ее вечно красных и опухших глаз.
Так вот стали эти листы в картонном переплете впитывать в себя последние слова.
“ Я чувствую приближение смерти. Хотя это чувством назвать сложно. Скорее ощущение или осознание умирания тела день ото дня. Я боюсь смерти. Понимаю, что это особенность плоти: гибнуть и гнить. От этого никуда не сбежать. Каждый вдох только приближает к цепким лапам костлявой.
Меня пугает две вещи, в основном. Это неизбежность и неизвестность. Что может быть страшнее, чем неизвестность? Ты не знаешь, когда именно это произойдет. И выходит, что вся жизнь, от самого начала, это старт обратного отсчета до смерти. Так называемая точка невозврата.
Понятно, почему мне страшно сейчас – смерть уже не эфемерное событие, а скоропостижное. Однако в последнее время думать об этом приходилось все чаще, что поделать. Так вот в этом водовороте пришло осознание, что страх этот был всегда. Еще в детстве, просто подумав о том, что я могу уснуть и не проснуться, начинало колотить. Лет в 13 узнала, что для моего бзика даже термин есть “танатофобия” – страх смерти. Спасибо древним грекам и их богу Танатосу, как бы я без них смогла маркировать свои загоны.
Но зачем я это делала? Искала своему страху название? Не думаю, что все так просто, но все же. Мы, люди, не можем принять что-то неизвестное, норовим дать этому название, классификацию, чтобы было проще это идентифицировать. В древности это духи, при расцвете науки вирусы и радиация.
Я пришла к выводу, что страх намного проще описать одним словом, так понятнее, даже если это слово не передает и трети сути всего ужаса. Да и меня, если честно, это успокаивало, до поры до времени. Ведь так фобию можно понять чуть ли не с полуслова. Сказал человеку, что у тебя арахнофобия и все, он теперь знает и понимает – ты до усрачки боишься пауков.
Думаю, все смерти боятся, но по-разному. Одна секунда и тебя нет. Ты исчезаешь, как личность, оставляя после себя поношенную оболочку, которую совсем скоро засунут в красивую, обитую бархатом коробку и закопают в земле. Поставят надгробие с твоей фотографией и раз в год, если не реже, будут навещать последнее пристанище. О тебе будут порой вспоминать, ведь так и делают с прошлым? О нем вспоминают. Оно прошедшее и уже несуществующее. И я стану прошлым. Прошедшим и несуществующим.”
Последний месяц девушка отчаянно отгоняла от себя всех: семью, друзей, любимого. Не хотела, чтобы ее запомнили такой, чтобы этот образ застыл в памяти и всплывал каждый раз, когда ее имя мимолетом пролетало мимо чьих-то ушей. Но двое приходили несмотря ни на что. Мама пыталась сдерживать слезы, а он…до последнего выдавливал улыбку.
– Моя лебедушка, что ты говоришь такое, ну как я оставлю тебя здесь?
– Я, – сухие губы с большим усилием разнимались, выдавая тихий шепот, – не хочу, чтобы ты видел меня…такой.
Парень непонимающе улыбнулся, его лицо кричало о том, что Лида сказала глупость, с которой невозможно согласиться. Она опустила голову, не желая смотреть ему в глаза, было больно от осознания, что дело в ней.
– Я хочу видеть тебя любой, Лида. – девушка дрогнула, он редко звал ее по имени, считал, что оно слишком ценно для лишних слов. Но на его слова она сильно затрясла головой, в надежде выбросить их. – Лида, – теплые шершавые руки обхватили исхудавшее лицо и мягко подняли. И лишь когда он смог заглянуть ей в глаза, сказал, – я тебя люблю.
– Обещай, что не придешь на похороны.
– Не приду, но лишь потому, что их не будет. – это был последний раз, когда она слышала его голос.
В ночь на 22 июня, подключенный аппарат кардиомониторинга выдавил сдавленный писк. Лида ощутила лишь как ледяная темнота мягкими руками обхватила тело и унесла с собой в никуда, а в нос ударила могильная сырость.
Затем глаза ослепил яркий свет. Над головой висели огромные операционные лампы. На Лиду смотрело порядка пяти пар глаз и одни из них оказались знакомыми – тот самый врач, что поставил диагноз. Он смотрел, чуть щурясь и, можно было поклясться, что тот улыбается. Медовые глаза медленно плыли по лицу и вводили в транс. Через пару дней, когда девушка окончательно пришла в себя, мама сообщила, что произошло.
7 минут. Ее не было долгих 7 минут. Остановка сердца, реанимация, смерть мозга. После такого человек не живет, а существует в вегетативном состоянии под прицелом множества аппаратов, если выживает вообще. И Лида бы наплевала на это все, но мама, вытирая крупные слезы мокрым платком, сказала, что рака нет. Растворились, будто соль, метастазы. Она здорова. Шутить про поставленные в церкви свечки Лида не стала. Осознав, что жизнь, которой жила, закончилась и началась новая полоса, девушка заплакала.
После “выздоровления” Лида стала другой. Нет, прошлая она не плавала в формалине, просто болезнь разделила жизнь на до и после.
И время “до” было самым типичным.
Отвратительный подростковый период каждого заставляет чувствовать себя ничтожным, не в драматическом смысле, а до жути простом. Лида считала себя простой, не достигшей ничего. Постоянно казалось, что она родилась не в то время, не в том месте. И для той, кто всей душой мечтал быть особенным, это казалось самой страшной пыткой. Лида хваталась за все, но будто сама суть противилась успехам. Подсознание тихо шептало на ухо:
“Тебе не пригодится”
Она не была достаточно хороша в чем-либо. Писала, пыталась петь, мастерила руками все, что можно, но на “троечку”. Лишь рисование давало плоды и то, лишь потому что иначе она не могла изобразить образы, которые видела, которые возникали рядом. Учеба давалась 50 на 50, где-то поймет, где-то не прыгнет выше среднего; многие начинания забрасывались за неимением успеха.
В это “до” был лишь один человек, разрывающий рамки, добавляющий нежные цвета в кислотный мир. Но он остался в прошлом.
А “после”...
Слишком сумбурное. Будто бы чужое. Поначалу эта чужеродность манила. Но весь кураж быстро сошел на нет. Стало скучно.
***
– В общем-то так. – заключила Лида, смотря в огромные Златкины глаза. – Наверное потому смертью несет – должна была подохнуть, но не свезло.
Подруга долго молчала, не отрывая взгляда от нервных движений чужих пальцев, разрывающих клочок картонки от пакетика чая на куски. То и дело она разлепляла губы в порыве что-то сказать и сразу же сжимала их в нить. Злата успела за это время сесть и встать, заварить свежий чай на две кружки, достать валерьянку и, не пытаясь отсчитать нужное количество капель, просто вылила половину бутылька сразу в рот.
Она не знала ни про метастазы, ни про клиническую смерть. Приходилось сидеть и молча слушать, как Лида рассказывает о худшем периоде своей жизни с каменным лицом.
– Почему ты не рассказала?
Причин было достаточно: от банального “не хотела” до “ждала, когда все закончится”. Перебирая каждую из них, выходило так, что реальной становилась только одна.
– Хотела забыть. Веришь, нет, но собственная смерть — это совсем не то, что хочется обсуждать. И, честно говоря, особо вспоминать не приходилось. – Вранье защекотало гаденькими паучьими лапками по небу, вызывая тошноту. Как бы Лида не пыталась, но то время забыть она не в силах.
Злата снова замолчала. Пролистала, задумавшись, дневник. Прощупала это холодное, скребущее ощущение тревоги, и прислушалась к себе. Что ей вторило сознание? Оно съежилось от страха, словно зверек, загнанный в норку. Незваная, непрошеная сила то и дело выла выпью “опасно”, напоминая сирену и мигающую алым табличку запасного выхода. В голове возникла мысль. Злата смогла увидеть истинный облик колдуна, хоть это и не помогло, но вдруг поможет решить вопрос с подругой? Если на обеих сторонах она одна и та же, то все это не более, чем наваждение.
 Девушка закрыла глаза и попыталась ухватиться за острый конец ниточки, что покрывалась инеем прямо у сердца Лиды. Под веками блуждали глазницы, мир вокруг раздваивался и обрастал густым туманом. Сквозь него пробивались очертания алых капель, свисающих с гнутых ветвей и горящие глазницы поросших мхом черепов. В молочно-серой пелене виднелся едва различимый силуэт; смольные волосы длинными локонами свисали до незримой земли и сверкали во мгле застилающиеся чернотой золотые глаза. Тонкие пальцы накручивали оборванную нить с золотыми жилками. Злата сделала шаг и оказалась совсем рядом. Там, где ребра обрастали белой кожей, появилось мягкое свечение, из которого мелкими чешуйками появлялся змей.
– Ало-о-о, коммутатор! – у уха раздались щелчки. Лидин голос ухватился тугим канатом и вырвал из иного мира. – Ты в транс решила впасть? Предупреждай, по возможности, вдруг приступ какой начнется.
– Это не, – Злата быстро проморгалась, – транс, а хрен знает, что. Вообще похоже на расслоение, когда, например, глаза косишь, и мир двоится. И вроде картинка одна и та же, только вот они больше, как оригинал и кривое отражение.
Лида присвистнула.
– Как с колдуном? – подруга кивнула. – Какая я?
От вопроса закололо пальцы. Потаенные знания твердили, мол, эта ложь во благо. Но раз день начался с правды, то по этой тропе придется идти до конца.
– Никакая. Там была не ты. Был змей.
Лида подалась вперед. Открылась в груди маленькая дверца, от нее потянуло могильной сыростью. Вылезла оттуда бледная рука, протянулась через плечо, прорвалась сквозь мясо и протянула тонкие пальцы под все фаланги руки. Хмуря брови и повинуясь чужой воле, девушка собрала рукав кофты, обнажая сидящего под кожей Василиска.
– Этот?
Злата снова напоминала чихуахуа со своими выпученными глазами и мелкой тряской. Она видела этого змея. Не в отражении, в дневнике. Он отличался от нарисованного на коже, но все говорило об одном: это Навий змей. А от Нави ничего хорошего не жди.
– Ты издеваешься? – прошипела та, хватая Лиду за руку со всей силы. – Что ты успела натворить? – подруга практически выкручивала кисть в неестественном положении, пытаясь рассмотреть “черную метку”, агрессивно потерла пальцами, надеясь, что сможет ее стереть.
– Мы обе знаем, чей это змей. – голос, спокойный и тихий, оглушал сильнее звона, вновь раздирающего уши. – Мой.
Тело пронзила молния. Лида пугала и делала это куда лучше умруна. Она походила на сектанта, приняла действительность за данность, будто так и должно быть.
– Совсем крыша поехала… – заключила для себя Злата вслух. – Если мы обе знаем, что это такое, то почему ты не избавилась от него?
– Потому что мне скучно, Злата. Бытовуха душит безнадегой, а это, – Лида обвела все вокруг себя руками, – сродни глотку свежего воздуха! Знаешь ведь, мне всегда хотелось быть…
– Особенной? – Плюнула брезгливо Злата, договаривая за девушкой. – Ты и без “этого” особенная, дура! Но неужели действительно считаешь, что это, – девушка отзеркалила жест подруги, – действительно то, что можно назвать глотком свежего воздуха, а не ядом? Мне известно об всем без году неделя, однако не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы ощущать таящуюся от камня опасность. Не знаю почему, но уверена, – яхонт тебя погубит. И если ты его не снимешь, это сделаю я. – закончила она приказным тоном и потянулась к яхонту.
В секунду перед глазами всплыли когтистые пальцы Лесника и на груди раздался щелчок.
– Стой!
Залитая светом кухня вспыхнула чернотой. После кружащее чувство потерянности, тело подхватила невесомость и прокрутила, заворачивая в водоворот. Пространство вокруг исчезло, а на языке расплескалась желчь. Глаза забились полумраком и нос наполнил запах мокрой земли.
***
Гул в голове мешал сконцентрироваться, сбивчивое дыхание отдавалось эхом в ушах. Пальцы жадно зарывались в мягкий мох, ткань джинс сырела от влаги. Мир кружился в веселом хороводе. Перекатившись на спину, Лида увидела покрывало вечной ночи, разрезанное тонким лезвием месяца. Не раз обузданный ужас накатывает истерзанную нервную систему вновь. Проклятая темнота костлявыми пальцами пробирается в самую глубь подсознания и, улыбаясь клыкастой пастью, глумится. Ненавистный страх забирает контроль над телом, и Лида чувствует, как медленно пересыхает во рту. Лес, наполненный тишиной, вслушивался в сбивчивое дыхание и начинал вторить ему слабым завыванием ветра.
– Ну твою мать. – усталое шипение разлетается эхом. – Кто тебя просил, сраный ты кусок камня? – Лида, недовольно поджав губы, сжала яхонт в ладони и потянула от себя, натягивая на шее цепь. Тот в ответ слегка засветился и угас, как перегоревшая лампочка. – Все, лимит помощи исчерпан? – ответа не последовало.
Бросив яхонт на грудь, девушка гулко прорычала. Перед глазами мелькали мушки, они перекрывали своими причудливыми формами валяющееся неподалеку тело. Мутная голова плохо соображала. Еле поднимаясь на локтях, Лида пыталась сфокусировать взгляд. Светлые пряди волос закрывали бледное лицо, утопающей в ягеле Златы.
Девушка лежала без сознания, ее грудь размеренно вздымалась, а кости на вид были целы. Лида похлопала подругу по щекам, и та жалобно простонала. Стоило ей открыть глаза, как она подлетела на четвереньки и напряглась. Изо рта хлынула густым потоком рвота. Девушка закашлялась, жадно хватая воздух. И тут ее взгляд наконец охватил дремучий лес.
– Где мы? – в панике закричала Злата, вскакивая на ноги.
– Главное спокойно, – начала Лида, выставляя вперед руки, то ли в попытке предотвратить истерику, то ли закрыться от потенциального нападения, – мы в Нави…
– Что? – ультразвуковая волна прокатилась по земле и отскакивала, ударяясь о деревья. – Каким образом вообще? – хватаясь за голову, девушка метала глаза во все стороны, но всюду был лишь темный лес.
Лида вдохнула через зубы и пожала плечами.
– Ну…это яхонт. Был прецедент уже. – дались эти слова тяжело, ведь ими подпалили фитиль мощной бомбы.
Широко распахнув глаза, Злата прожигала подругу взглядом. Ничего хорошего повисшая на пару секунд тишина не сулила. Знатка ощущала, как тесно становилось легким, как давило быстро бьющееся сердце.
– Ты была здесь? – от высокого писка звенело в ушах.
Скрипя зубами, Лида вкратце рассказала о недавнем путешествии. Злата, слушая подругу вполуха, дергано озиралась по сторонам. Слова отказывались укладываться в голове, и большая их часть стремглав пролетала мимо, но общую суть она уловила.
– И какого черта ты молчала? То есть рассказать о том, как ты с кем-то покаталась на байке показалось важнее, чем пешее путешествие по загробному миру?
– Да я и без того стою у тебя на учете в психдиспансер! – не выдержав нарастающего напряжения, Лида резко всплеснула руками, выкатив глаза.
– Это не отменяет того, что мне важна твоя жизнь и происходящее в ней, тупица! И, поверь, ЭТОТ рассказ неплохо бы помог избежать повторного попадания сюда!
– Ты САМА не хотела ничего знать, с чего вдруг я должна была понять, что об этом нужно рассказать?
Повисло молчание. Злата не знала, как ответить, ведь Лида сказала правду. Она не хотела ничего знать и не хочет. Но тогда, в подполе, нежеланно вскрылась старая родовая рана и гной, копившийся десятилетиями, заполнил собой все вокруг. И ладно бы, если это коснулось ее самой, так нет. Подруга, со своим шилом в заднице, влезла в самую топь. И оттого было страшно. Она не уберегла прабабушку, не имеет понятия, как самой вернуть все в прежнее русло, но Лиду хотя бы попробует спасти. Если та вообще захочет быть спасенной.
Посчитав до десяти, Злата внимательно посмотрела на яхонт. Как же хотелось сорвать его с шеи и выбросить.
– Ладно, как это…вытащило тебя в прошлый раз?
– Не знаю! Изготовитель мне инструкцию с паспортом не положил, а сама я еще не успела понять, как он работает. Может попытаешься вспомнить, писала ли Марья что-то о способах выбраться отсюда.
– А я еще не успела понять, как это работает! – язвительно передразнила Злата, морща нос. Ее руки судорожно начали хлопать по карманам. – Да блять!
– Если ты искала телефон, то спешу огорчить. У твоего оператора здесь не ловит. – По взгляду сразу стало ясно – сегодня ни одна шутка нужной реакции не получит. – В любом случае дозвониться ни до МЧС, ни до Коли мы не сможем.
Лида посмотрела под ноги и, расстегивая карман кофты, достала оттуда портсигар с зажигалкой и закурила под неодобрительный взгляд.
– Нашла время.
– Да я просто думаю, как бы сказать, что мы в большей заднице, чем кажется. – тяжелый вдох под боком обдал прохладой. – Мы должны были, в идеале конечно же, попасть на единственную тропу, что есть в этом богом забытом месте, однако, как видишь, под ногами только ягель.
– Превосходно. – недовольно буркнула Злата, пиная густую поросль мха. –– Вообще, припоминаю что-то о домовинах. Якобы, дав им крови, они откроют путь к тропе, а там и до избы недалеко. Может там помогут, если здесь вообще стоит ждать такой щедрости.
Лида удивленно присвистнула.
– Смотри-ка, уже и в Бабу–Ягу поверила, бабайки чудотворные.
– Иди в жопу. Я пытаюсь вникнуть в ситуацию!
– И моя гордость тобой несоизмерима, вот только домовина должна стоять у входа в лес, никак не в чаще.
– Да ладно! – разочарование сквозило через каждую сказанную букву и расходилось по телу рваным дерганьем. – И что ты предлагаешь?
– Предлагаю поднапрячься.
– Ладно, тогда давай сами найдем выход. Будем плутать тут, спотыкаться о каждую корягу и дай бог, к рассвету, не сдохнем.
– Тут вечная ночь. – глупая улыбка медленно расплылась на губах Лиды от горького осознания, что ей пришлось растоптать последнюю нервную клетку подруги.
Злата улыбнулась в ответ, а затем громко закричала, осыпая весь мир бранью. Ее план показался неплохим, дело оставалось за малым – добыть источник света, ведь камень помогать не хотел. Серые глаза сузились. Вновь чиркнув зажигалкой, Лида обошла подругу, светя перед собой слабым огоньком. На земле лежали ветки. Зацепив длинными ногтями полотно старого мха и, будто одеяло, обмотав его на самой увесистой ветке, девушка поднесла зажигалку и подожгла.
– Обещай, что расскажешь легенду обо мне, Изергиль. – довольно прошептала Лида, протягивая факел Злате.
– Я говорила, что прадед охотником был? Так вот он не раз говорил, что огонь в ночном лесу все равно, что маяк в море – всех к себе манит. – в подтверждение ее опасений вдалеке раздался треск веток, будто некто тяжелый продавливал их под собственным весом. На звук в унисон дернулись две головы, девушки напряглись. Злата схватила Лиду за руку, переплетая пальцы. – Как бы нас, Данко, не сожрали.
Треск веток раздался ближе, в прогалине появился звериный силуэт со сверкающими глазами. В свете факела стала различима медвежья морда. Вскрикнула Злата, одергивая подругу подальше. Взгляд зверя показался Лиде странным, слишком осознанным. Медведь смотрел в ответ и сделал аккуратный шаг вперед, превращая все под собой в ничто. Преодолев пару метров, он побежал. Бурая шкура начала рассыпаться в пыль. Бодрый заряд адреналина ударил в голову и Лида, хватаясь за яхонт, ощутила шевеление под кожей, и шипя, прошептала:
– Если ты не вытащишь нас отсюда, то медведь сожрет тебя и высрет.
Камень недовольно и ярко вспыхнул. В следующий миг высокие кроны над головой исчезли и оказались далеко позади. От неожиданности подкосились ноги и девушки упали. Горькая желчь прокатилась по горлу и выплеснулась, обжигая губы.
– Да сколько можно? – простонала Злата, брезгливо вытирая рот.
– Согласна, одна звезда.
Издав недовольное кряхтение, Лида встала. Ликование щелкнуло в голове переключатель и тревога отступила. Знакомая поляна встретила пустотой, а нужная тропа оказалась совсем недалеко.
– Ну что, Тотошка, идем к дороге из желтого кирпича?
– Господи боже. – прошептала Злата, закатывая глаза, и, взяв подругу под руку, двинулась сквозь высокие заросли.
Тропа была в всего в десяти метрах, но каждый сделанный шаг отделял от нее все больше. Бег не помог и рваное дыхание жгло легкие. Ушедшая на краткий миг паника возвращалась с новой силой.
– Не понимаю…
Лида медленно отпустила Злату и сделала шаг вперед. Как только кончики пальцев перестали чувствовать чужое тепло, появилась пустота. Стало очень тихо. Лида обернулась и поняла, что ступила на тропу одна. Вокруг ни души, подруга исчезла.
Девушка рывком прыгнула с тропы, и неведомая сила откинула назад. Каждая следующая попытка сойти с дороги заканчивалась встречей с невидимой стеной. Сквозь нее проходили руки, ноги, но не все тело. Второй удар пришелся по голове, когда стало ясно, что на знакомой тропе нет путеводного камня. Лида побежала вперед, не прекращая озираться по сторонам. Златы нигде нет. Поле исчезло из виду, вокруг возвышались старые сосны. Постепенно, будто десятки лап сколопендры, по спине прополз ужас. Впереди показался увешанный черепами острог.
Отчаяние тарабанило по вискам. Сердце рвано колотилось в ребрах и душило легкие, быстрое дыхание жгло грудь, по вискам текли холодные капли пота. Паническая атака сбивала мысли в кучку и, обливая керосином, безжалостно поджигала. Имя подруги слетало с губ уже который раз, но никто не отзывался. Как бы не бежали ноги, в какую бы сторону не был направлен взгляд, Лида все время возвращалась к острогу. Тропа срослась в уроборос, не желая выпускать из своих мшистых лап.
– Да чтоб тебя, сраный лес!
Гнетущая тишина сжимала голову в крепких руках. Присев на корточки, Лида попыталась успокоиться. Паника ни к чему не приведет, понимала она. Красные от слез глаза поднялись к горящим глазницам поросших лишаем костей.
– Хорошо, будем играть по твоим правилам.
Щелкая челюстями черепа, провожали девушку вперед. Высокая калитка отворилась перед носом со скрипом трущихся друг о друга костей. На большой поляне раскинулись щедро белые поганки. Росли они на каждом свободном углу, свешивая свои шляпки до земли. Заросший пруд, растущие пучками травы, большую часть из которых Лида видела впервые, заполняли оставшееся на поляне место. В самом центре стояли высокие сваи, их корни напоминали скрюченные птичьи лапы. На них стояла обитая костями моровая изба. К ней от калитки тянулась выложенная белым камнем дорожка.
От осознания сперло дыхание. Но Лида знала, что сказать.
– Изба, к лесу задом воротись, ко мне передом обернись.
На стенах появились десятки глаз, больших и малых. Они беспорядочно бегали по поляне, безостановочно ища что-то. Хруст дерева искрящимся треском разошелся по каждому столбу. Они оживали под гнетом сказанных слов и как настоящие куриные лапы переступали с места на место, пока не показалась маленькая дверца. С оглушающим грохотом согнулись сваи, и изба оказалась на земле. В маленькое окно выглянула макушка, вгляделась в пустоту острога и тут же скрылась.
Неуверенной рукой Лида потянулась к дверце, но та, скрипя, открылась сама. Изнутри изба оказалась в разы больше. Полумрак поглощал слабый свет от горящих на стенах черепов. Их полые глазницы следят за каждым шагом. Медленно ступая по старым половицам, девушка осматривала чужие владения. В сенях, кроме одной двери, ничего не было. За ней слышались женские голоса.
– Какого ляда тут вынюхиваешь? – по ту сторону вскрикнули так возмущенно, что Лида замерла, подумав, что обратились к ней.
– Гостеприимна, как никогда. – раздалось в ответ. – По делу пришла, сама знаешь, мне твоя халупа не то, чтобы пятизвездочный отель. Намедни явья на глаза попалась, по тропе ходила.
Лида прислушалась, подходя ближе.
– Да ты что! Я–то думала это медвежья тропка. – громкий голос ядовито передразнивал. – Ясно дело, явьи по одному пути идут!
Раздался раздраженный вздох.
– Живая явья, Ягишна. Давно в горней живчики по тропе блуждать стали? Эта явно не так проста. Хотела поговорить, да та драпанула, только пятки сверкали. А потом муженек твой дорогу пресек и девку в Явь вернул.
Лида только предполагала, что речь о ней. Но после фразы: “та драпанула”, последние сомнения отпали. За дверью стояла преследовательница из первого сна. Точнее не сна.
– Он что? – громко воскликнула Ягишна, да так, что зазвенело в ушах. – Какой, к ляду навьему, вернул?
– Говорю же, живая она. Кровь кипит, сердце бьется. Странная короче.
– Дак может знатка заплутала?
– Ну знаешь, уж явью от знатки отличу.
Услышав чужие шаги, женщины замолчали.
– Все, катись коловратом отсюда, пока с Мороком не пересеклись! – сказала Яга напоследок.
Послышался скрип избы, задвигались доски. Лида четко услышала, как звякнули ржавые петли двери, как открылась она перед носом. Почувствовала, как пронесся совсем рядом легкий ветерок, будто прошел некто мимо. Однако никого не было. И дверь закрыта. Но это ведьпроизошло так четко, что не могло показаться. За спиной натужно закрылась рассохшаяся дверь, через которую она попала внутрь.
Лида, не пытаясь скрыть беспокойство, протянула к ручке пальцы и, хотела было, войти, но дверь распахнулась сама.
Высокая, тощая, одетая в поневу и красную рубаху хозяйка избы, устало смотрела в окно, провожая прошлую гостью взглядом.
– Живой костью воняет! – гаркнула вороной Яга.
Женщина, стоя к Лиде спиной, напряглась всем телом и резко сжалась, прикрывая лицо рукой. До ушей за несколько секунд долетели такие проклятия, ни одно слово из которых Лиде не было известно. Костяная рука веером пролетела у острого носа, развеивая воздух вокруг. Стоило ей лишь взглянуть на Лиду, как та встала столбом. Желтые глаза огромными блюдцами неотрывно сжирали последние капли спокойствия.
– Ты кто такая? – ее шепот мертвым холодом наполнил темную избу. Слабое пламя свечей создавало на длинном лице жуткие тени.
Тишина повисла тяжелым пеплом, он оседал в легких, сгущался в теле свинцом. Лиде казалось, что ноги приросли к бревенчатому полу и покрылись трещинами, подобными рисунку на коре.
– Кто. Ты. Такая. – пугающе грозно повторила ведьма, шипя сквозь зубы.
Девушка, повинуясь неведомому страху, молчала. Яга стрелой сорвалась с места, протягивая костлявые руки прямиком к шее. Яхонт ярко вспыхнул и откинул женщину в другой конец горницы. В эту секунду болезненно заерзал под кожей змей, прорвал тонким хвостом незримую пленку и слетел на пол, увеличиваясь в воздухе до огромных размеров.
– Х-х-хозяйку не трож-ж-жь, Ягиш-шна. – прошипел тот, закрывая чешуйчатым телом Лиду.
Ведьма смотрела на змея не дыша, ни то с ужасом, ни то с неверием.
– Василиск? – Яга медленно оседала на пол, не сводя с них глаз. – Как же ты…здесь…с ней?
Сейчас Лида понимала не больше самой хозяйки избы. Змей, которого она видела лишь в ночном бреду, змей с ларца, тот, что острой чешуей резал кожу, был перед ней. Он защитил ее, вырвался из плена плоти и стоял впереди горой. Девушка протянула дрожащую руку к холодному телу малахитового цвета и то, почуяв тепло, подалось назад и повернуло огромную голову.
– Х-хозяйка, вы целы? – дождавшись ответного кивка, Василиск растаял в воздухе до размера обычной змейки и заполз Лиде на плечо.
– Да как же так?... – голос Яги пролетел мимо ушей призраком. – Ты же в яхонте сидел!
Лида достала из-под кофты камень и, удерживая его на большом пальце, продемонстрировала Яге. Та, от удивления, вытаращила и без того огромные глаза и скакала ими от яхонта к девушке, Василиску и обратно. Вновь дернулась вперед, но остановилась. Ее ощутимо покачивало, испещренная знаками рука искала опору.
– Марья, ну ебит твою мать. – по-человечески вздохнула ведьма, чем вызвала невольный смешок. – Ты, – обратилась Ягишна, тыкая острым ногтем в сторону Лиды, – хоть понимаешь, какую ношу взяла?
– То моя воля и ее. – спокойно прошелестел Василиск, отвечая вместо хозяйки.
– Что прости?! – не выдерживая груза собственного непонимания, девушка ворвалась в загадочный диалог. – Это моя воля. – добавила она тихо, так, чтобы лишь змей услышал.
– Она еще и не ведает ничего? – яро вскрикнула Яга. – Навь меня пожри, вы издеваетесь?
– Что потребно, то и ведает.
– Так, – раздраженная таким ответом, Лида сорвала змея с шеи, как бусы, и с силой тряхнула. – И что же я должна “ведать”?
– То, ч-что вы моя гос-с-спожа, а я ваш-ш-ш гридь. С-с-слуга и защ-щ-щитник.
– И где же ты был раньше, защ-щитник? – передразнила его в ответ.
– Нуж-ж-но было время, гос-с-сподица. Чтобы с-с-служить, нужны с-силы, а в вас их мало.
 Где-то на фоне раздавались возмущенные возгласы Яги.
– Поверить не могу! Немыслимо! Ее гридь, да явье присягу дал!
Ведьма летала по избе, звеня украшениями и костями, впивалась когтями в зеленые кудри. Срывала с потолка пыльные пучки трав, скидывала на пол все, что подвернется под руку и осыпала Лиду новой порцией проклятий.
– Ну и характер. – присвистнула девушка. – Василиск, гриди кому служат?
– Гриди з-золоту служ-ж-жат.
Лида заметила, как Яга остановилась, вслушиваясь в слова змея, насупив брови.
Слова Василиска путали.
– Значит и во мне оно есть?
Глаза Яги округлились, ее лицо нереалистично вытянулось и комнату разорвало смехом, надрывистым, жестоким. Ведьма оголяла свои бритвенно–острые зубы в диком припадке.
– В тебе–то? – смех оборвался и женщина подлетела к Лиде, хватая за грудки. – Да ты же пустая, ни капли золота! Даже ученой стать не сможешь, все одно, ни душа, ни тело дар не примут! А пускает тебя Навь только потому, что кулон Моранов носишь, снимешь и снова слепа будешь!
Сдерживая в горле горький ком, Лида старалась не моргать. От обиды сжимало грудь и хотелось заплакать, как ребенок, которому не купили шоколадку в магазине. Только вот это была не просто шоколадка, а целый КамАЗ этих шоколадок, фабрика по их производству – целый мир.
Нет, это все глупости. Разве беда, достать шоколадку? Нужно просто хорошо попросить родителей. А когда ты взрослый и вовсе никого упрашивать не надо. Захотел и взял. И Лида возьмет свое. Слишком глубока кроличья нора, чтобы не захотеть в нее прыгнуть.
– Золота нет, значит? А оно мне и не нужно! – дрожащим голосом выпаливает она. – Я слышала зов, я нашла его среди костей. Он звал меня, явью без золота!
Яга резко изменилась в лице, сдвинула брови к переносице так близко, что они вот-вот могли слиться в одну. За один шаг она отдалилась на метр, желтые глаза волчком забегали из одного угла светелки в другой, пальцы беспокойно трепали поневу. Её губы нашептывали неразборчивое бормотание, взгляд метался от яхонта к лицу Лиды и обратно. Женщина наконец встала на месте, с силой прикусывая губу.
Лида поняла, что сбила Ягу с толку.
– Не должна была ты его находить, знать могла только Марья и то, потому что спрятала.
–Но? – с нарастающим раздражением уточнила Лида.
–Такие вещи, – Яга покрутила длинными пальцами сережку в ухе, демонстрируя ее вид, – несут огромную мощь для нареченного хозяина. И лишь тот, в ком течет хозяйская кровь, тот, кому ее отдали добровольно, этой вещью может обладать.
– Если вещь взял иной человек, что с ним должно случиться?
Ведьма недоверчиво смотрела на Лиду, прокручивая в голове сомнения.
– Была тут явья одна, получила Моранов перстень – Марабель, передан был от прошлой хранительницы, а девка по дурости надела и все, не снять. Она совсем не знаткая была, пустая, как ты. Дура ведомая, пошла за первой нечистью и в горнюю попала. Марабель защитить ее не мог, по итогу умерла страшной смертью.
Краткая, но поучительная история. Не трогай чужое – дольше проживешь. Яга явно утаила огромное множество деталей, но все же основное пересказала, на том спасибо. Теперь Лида могла капнуть немного глубже. Было ли ей плохо от камня? Если упустить парочку неприятных моментов, то нет. Пропала будничная серость из жизни, открылись новые грани бытия, появился шанс прожить жизнь иначе. Мозг не превратился в кисель; не нужно глотать пилюли, потому что она знает, что все происходит на самом деле. Чувствует, что это так. Пока яхонт с ней, Лида чувствует себя той, кем должна быть.
В голову медленно, скользким слизнем, начала пробираться дикая, по своему естеству, мысль. Капля крови, упавшая на ларец, стала ключом и открыла девушке свое сокровище. Ларец стал ее дневниками, что открыли в ней иную силу.
– Это может быть зов крови?…
Оторопь Яги превращала ее в статую музея мадам Тюссо. Восковое, искусственное лицо, застывшие глаза, смотрящие в пустоту, все это вкупе создавало подлинный эффект зловещей долины.
– Чушь собачья! – ядовито плюнула Яга. – Не было в Морановом роду людских душ, она их лишь пожинала, но уж точно не порождала!
– Может и чушь. Но белые нитки все еще нитки. – женщина неверующе фыркнула, падая на лавку у стола.
Как-то резко Яга успокоилась, подумала Лида и посмотрела на свои руки. Ее ли это руки? Тело показалось чужим, но это наваждение быстро исчезло. Девушка проверила гридя, тот был на месте и вопросительно кивнул головой, ожидая вопросов от хозяйки. Но змей никуда не денется, а вот Яга может выкинуть за порог в любую секунду.
– Неужто ряд заключила? – вдруг тихо спросила та.
– Откуда вы знаете? – дернулась Лида, по коже пробежали мурашки. Лесной ведьме даже такое, оказывается, известно.
– Любила она такими делами промышлять. Одно дело, правда, будучи богом глупости творить, другое человеком. Неужто того стоит? – На вытянутом лице проступило далекое сочувствие.
– Стоила ли игра свеч можно узнать лишь когда последняя потухнет.
– Глупая ты, явья. И помыслить не можешь, на что себя обрекаешь. – печальный вздох смахнул с ее лица кудрявую прядь. – Глупая. – добавила женщина самой себе.
Единственное, что Яга умудрилась не скинуть со стола в порыве бешенства, это небольшое золотое блюдце. На нем лежало яблоко. Костлявые пальцы насадили сочный алый фрукт на когти и поднесли к губам. Недолго думая, острые зубы впились в кожуру с хрустом. И тогда Лиде стало не по себе. Вместо сока по подбородку текла густая кровь, и жевала ведьма яблоко совсем не как яблоко, а как кусок сырого мяса. По светелке разошелся запах дичи. Сладковатый, чуть гнилостный. На секунду показалось, что с места укуса вывалилось пару опарышей. Но, проморгавшись, девушка их не увидела. Уползли.
– А где товарка твоя, то бишь моя знатка? – нежданно спросила Яга, продолжая жевать мясное яблоко. – От тебя хоть и живой костью несет, однако злата осадочек ее остался.
Лоб прошиб холодный пот. Злата. Она забыла про нее. Никак не выходило вспомнить, где и как они расстались. Сердце бешено стучало в груди, ладони сжимали в тисках голову.
“Как?”
“Как?”
“Как?”
Казалось, что повесили на этот краткий миг памяти тяжелый амбарный замок и испепелили ключ. Ей мешали вспомнить и крики Яги и горящая от боли рука. По вискам колотило, челюсти сводило от судорог. Перед глазами мелькали тени, они шептали на своем языке, растворяясь в углах избы. На пол капнули соленые капли. Тягучий миг, полный тошнотворной паники, растянулся вечностью. Чувство дереализации ворвалось в голову стрелой с громким свистом. В ушах нарастал звон, сначала пропали звуки вокруг, после собственное дыхание растворилось в гадком звуке.
В голове по кругу повторялся один и тот же вопрос: “Где Злата?”.
Девушка посмотрела на Василиска, тот сидел, щуря желтые глазки–бусинки. Видимо зря Лида подумала, что раз тот признал ее хозяйкой, то у них появилась физическая или ментальная связь. Сейчас бы она не помешала, потому что мир вокруг расползался на миллион красных нитей. Они окружали коконом и звали к себе. Но одна звала громче всех. Лида протянула к ней руку, параллельно этому мигу, уши пронзил крик Яги.
– Не трожь!
Но было поздно. Все растворилось точно морок. Глаза слепил яркий свет солнца, вокруг воцарилось спокойствие. Деревянные срубы, украшенные искусной резьбой, увешанные плодами деревья; и воздух настолько сладкий от своей чистоты, что от вдоха заболели зубы. Сердце гулко стукнуло. Вдали развевалась от ветра копна смольных волос. До носа доходил почти забытый запах, что когда-то был самым родным. А потом она услышала голос, тот звучал как из-под толщи воды. Лида попыталась сделать шаг, но ощутила будто распадается на множество тончайших слоев, и все они колеблются в небытие, как листья на ветру. Только попытались легкие сделать вдох, как все срослось в одно. И светлый мир исчез. Тело, пронизанное вибрацией, потеряло над собой контроль и упало на пол.
Бледное лицо Яги стало почти прозрачным. Огромные от ужаса глаза смотрели туда, где разлетались в небытие тонкие алые хвостики.
После солнца изба казалась черной. Тугой ком рвоты рвался из глотки, раздирая изнутри кислотой. Василиск испуганно смотрел на хозяйку. Она услышала шипение, звучащее в голове.
 – Не та нить, ищите другую.
– Но как?
– Думайте о ней.
Маленькое зеленое тельце сползало с шеи на руку, огибая ее браслетом. Уже у кисти Василиск обернулся и кивнул. Мир снова расслоился. Душу тянуло к зовущей нити, но то не Злата. Девушка крутила в голове имя подруги, кричала его снова и снова, пока наконец, не протянулась к рукам алая нить с золотыми прожилками. Коснувшись, мир вновь разошелся на слои и не душа, а само сознание вуалью вылетело из тела и полетело сквозь костяные стены избы, сквозь деревья и густые кусты. Лес вокруг размывало, но все виделось таким четким: каждая травинка, шмель, пытающийся собрать всю пыльцу, и Злата. Зажатая в угол, она смотрела на силуэт в звериной шкуре. Лесник. Он наступал за ней, не оставляя путей отхода. Злоба и страх обуяли разум со всей силы. Невесть что тот мог сделать. Колыхнулась от ветра на шкуре шерсть, мужчина резко повернулся и обратил леденящий душу взгляд прямо на Лиду. Увидел. Или почуял.
Девушку откинуло обратно в избу. Она знала, где Злата. Ее мозг на долю секунды сравнялся с GPS, впитал в себя, как губка, карту всего леса и выудил из нее, точно песчинку, место, где Злата пятилась от Лесника.
– Василиск! – прохрипела Лида, сдерживая рвоту. С носа вновь текла кровь. – Нашла!
Змей кивнул, засиял яхонт. И девушка исчезла в чернеющем всполохе.
Яга нервно прикурила трубку. По светлице разошелся струйками густой дым.
– Зря я ее отпустила, чует мое сердце.
***
Лида внезапно исчезла. Даже звука не издала, вот идет впереди, через секунду на ее месте пустота. Злата чувствовала, как паника, множеством мелких коготков, как у кошек, вцепилась в кожу под лопатками и потянула вниз. Желудок, в который раз, свернулся в узел, на языке появился железный привкус. Вместо крика с губ вырвался хрип. Голова волчком кружила перед собой мир. Трава смешивалась в грязную кашу и колола сквозь одежду.
Она бежала вперед. Исследовала каждую сторону света из возможных, но все равно оказывалась недалеко от злополучной тропы. Попытка подойти хоть на шаг ближе заканчивалась очередным откидываем на пару метров. Тело ныло от усталости, мышцы горели, а в глотке так пересохло, что грудь пронзило острым приступом кашля.
Страх мешал думать, он одергивал от верных мыслей раз за разом. Плакать смысла не было, нужно найти подругу, а затем выбраться из этого злачного места. Недовольно хмуря брови, Злата закрыла глаза и сделала пару глубоких вдохов. Мертвая, на первый взгляд, тишина, наполнялась все новыми звуками: шелест листвы, журчание далекой реки и слабый звон, похожий на зов. От него тянулась сверкающая под лунным светом нить. Пальцы ухватились за нее, ноги двинулись вслед.
– На тропу выходят лишь те, кто знает свой путь, кто не знает – вовек не сыщет. – голос, напоминающий шипящий туман, раздался у самого уха.
Злата обернулась. Никого. Стоило вернуться назад, как перед носом, из ниоткуда, вырос мужчина. Будто срослись тугие стебли и смешались с дорожной пылью и возник он, не издав ни звука. Высокий силуэт возвышался горой, лицо скрывалось под звериной шкурой, глаза которой недобро сверкали во мраке леса.
– Давно я такого злата не видал. Только сразу видно, что ты не посвященная, до Ягишны не хоженная. – мужчина скинул шкуру с головы. Его бледное лицо напоминало маску, все на нем было ненастоящим, как у мертвеца, которому нанесли посмертный макияж. Абсолютно ровные и симметричные черты лица, острый, отточенный нос и леденящий нутро взгляд.
– Я Лесник. – протянув руку, представился незнакомец. Длинные пальцы, ненастоящие.
Злата осмелилась посмотреть тому в глаза. Стеклянные, не высказывающие эмоций – как у куклы. Лесника будто не существует. Нет ни нити, ни мертвецкого смрада, ни золота, ничего. Как смотришь на фотографию с человеком, стоя на том же месте, где сделали снимок, убираешь его, а в реальности уже никого там нет.
Он не источал угрозы. Пустой белый лист. Этот диссонанс вводил в тихий ужас. Лесник будто специально создал себя таким, это стало понятным, когда на долю секунды дернулось его лицо и слетела эта маска. Как фильтр на камере телефона.
– Как попала сюда? – Нетерпение в голосе сквозило сквозь приоткрытые губы.
– Не по своей воле уж точно.
Девушка вспоминала, говорила ли о Леснике Лида. Тот рассказ все еще был объят туманом. Только про начертанный на земле круг она что-то помнила, но не спешила его делать.
– И яхонт не по своей воле упустила?
Все мысли отлетели с силой в незримую стенку и сбились в кучу. Вопрос застал врасплох. Злата вспомнила Лесника, – мужчину, что пытался забрать камень. Шаг за шагом она предпринимала попытки отдалиться, но за ней медленно ступали строго по следам.
– Что?...
– Все, что требовалось от твоего рода – это сокрытие яхонта! – голос, раскатом грома, прогремел над головой. – Как ты могла позволить простой явье его забрать?
– Не твое дело. – Злата начинала злиться. И эта злоба выплескивалась в словах на того, кто наверняка мог сделать в темном лесу что угодно.
– Прости? – Лесник задымился и заполнил воздух вокруг горечью.
– Я узнала обо всем, не желая того. Но брать ношу, что возложили на мой род я не намерена! Коли надо, губите себя сами!
Звериная голова за мужской спиной шелохнулась, сама подалась вверх и набросилась на голову. Черная волчья морда скрыла собой лицо и приросла к восковой коже. Загорелись желтые глаза и из пасти повалил густой дым.
– Хочешь от рода отречься? – рыча спросил мужчина. – Не успела знаткой стать, как обрекла невинную душу на смерть.
Незнание не освобождает от ответственности, подумала Злата. Но ее обвиняли ни за что. За нежелание губить себя. Загнанная в угол, Злата не представляла, что делать. Острые волчьи зубы обвивал туман, ядовитые слова слетали с алого языка не шевеля пастью. А Лесник был все ближе, все ближе тянулись его черные когтистые лапы.
Мимо пролетел ветерок, колыхнул на шкуре шерсть. Мужчина застыл, а после медленно обернулся. Дернулся черный нос, принюхиваясь.
– Она здесь? – доселе грозный голос стал тихим. – Зачем ты привела ее?...
Непонятная грусть просквозила сквозь вопрос и улетела с ветром. Взъерошенная шерсть пригладилась, сползла звериная морда и обнажила лицо. Оно изменилось, стекли, как вода, прошлые черты лица.
Злата уже совсем не соображала, но не успела ничего спросить. Из ниоткуда за спиной пугающего мужчины возникла Лида. С бледного лица капала кровь, а саму ее покачивало так, будто та свалится замертво с минуты на минуту. Гадкий змей, таившийся под кожей, выполз и обвивал израненную руку тонким телом. Змей, завидев Лесника, скрылся под бурым рукавом.
– Ты, как я посмотрю, больно падкий на девиц. – еле выдавила Лида, улыбаясь подруге.
Мужчина рывком дернулся назад и устремил к Лиде свой взгляд. Аккуратные брови хмуро сдвинулись, напряглись мышцы под рубахой. Девушка не стала отставать и выпрямилась, спрятав руки за спину.
– Чудь. – промурчали в ответ. Мягкая улыбка на ненастоящем лице смотрелась чуждо. – Рад встрече. Гадал, вернешься ли. Однако надеялся – не осмелишься.
– Отойди от нее. – приказ хлестнул по Леснику плетью и тот отошел от Златы.
Вязкий воздух между ними гудел от напряжения, что уже ощущалось на физическом уровне. Как сжатая пружина, которая могла в любую секунду рвануть.
– Ну ладно, не серчай. Не трону ни знатку, ни тебя. Но и ты меня пойми, я от беды вас уберечь хочу. – он раскинул руки в примирении, и Лида подошла к нему вплотную.
Пока под кофтой прятался измазанный в ее же крови змей, девушка Лесника не боялась. Да и сам он ощущался иначе.
– Какой тебе прок? – прошептала она, задирая голову.
– Навь хоть и ненасытная, да перекармливать ее не стоит. У знатки путь есть, она его пройти должна, а тебе по нити жизнь долгая положена.
– Откуда тебе знать, что мне положено, Лесник? Я свою судьбу творю сама.
Обойдя его, Лида наконец подошла к подруге и крепко обняла. Все будет хорошо. Они вернутся домой.
– Маленькая, непокорная Чудь.
Мужчина грустно усмехнулся самому себе. Холодные пальцы стянули медное кольцо в форме двуглавой змеи и, поместив в ладони, подкинули. Губы тихо шепнули и в свете луны блеснул металл. Кольцо расправилось и обросло белым камнем с крупицами золота, его же пластинки оплели тонкую рукоять. Невиданной красоты кинжал упал Леснику в руку. Тот, ухватив Лиду за запястье, поднес теплое, почти горячее оружие и положил в ладонь.
– Коли не слышишь меня, то хоть его прими.
– Не дурачь меня, Лесник. Я хоть и не знаткая, да правила знаю: дар за дар. – мужчина довольно улыбнулся и на его щеках маленькими складочками появились ямочки.
Кинжал быстро исчез и вернулся в свою изначальную форму. Лида качнула головой и посмотрела на множество своих колец. Одним больше одним меньше. Медная змея болталась на фаланге безымянного пальца пока сама не сжалась до нужного размера. Девушка сняла толстое кольцо с месяцем и протянула Леснику. Темные глаза мужчины побелели. Удивление на его маске дало трещину, сквозь нее показалось иное лицо.
– Дар за дар. Хоть и не равноценный, но все же обмен.
Лесник отданное кольцо надел на тот же безымянный палец и показал так, будто хвастался перед подружками.
– Знаю, что яхонт не отдашь. Этот дар я принимаю. – томный взгляд пробежался по новому кольцу и перетек на Лиду. – Запомни, милая Чудь, чем ярче светит на груди яхонт, тем чернее тени за спиной. А алатырь защитит. И я. Позови меня, когда поймешь, что не можешь спастись.
Сказав это, мужчина распался на клубы дыма и растекся по лесу.
Злата, все это время наблюдавшая за странным диалогом, положила руку на плечо подруги и тихо спросила:
– Лида, он что, заигрывал с тобой?
***
– Яга! Чтоб тебя Навь пожрала, старая карга! Совсем уже с работой не справляешься? – черная волчья шкура завалилась в избу чуть позже яростного крика.
– Явился по мою суть, – протянула та, простонав и закатив глаза.
– Какого ляда по горней ходит не посвященная знатка? Мало того, именно она упустила яхонт! Куда твоя кукла смотрит? Да и…чтоб вас всех! – яростно верещал мужчина.
Женщина всецело делала вид, что никого, кроме нее, в избе нет. Размеренно ступая по комнате, она выискивала на полках и в сундуках известные ей одной банки и мешочки.
– Я сторожила грани, если позабыл, а не собака какая. И изба мне узилище. У всадников работы без того немерено. Ядвига одна, а золотых, как эта знатка, намного больше. Как хочешь, даже со своими гридями, она не разорвется. В любом случае Лес всегда приводит ко мне тех, кто заблудился или ищет ответы. К тебе не меньше вопросов, поганец.
– Ляд с ней, с этой знаткой. Здесь явная девка с яхонтом плутает!
– Знаю, явья была здесь. До сих пор живой костью воняет, коли нюх подводит.
– Она что? – мужчина схватился за голову, сжимая в чернеющих пальцах дымящиеся волосы. Явья, сама того не зная, ловко обвела его вокруг пальца, еще и клинок приняла.
– Принял ее яхонт. – желтые глаза строго и с печалью смотрели вперед. – Василиск признал хозяйкой. – добавила она тихо. Гость в трансе упал на лавку. – Явья товарку свою по нити нашла. И лицо ее… – тяжело вздохнув, выдавила ведьма, опираясь обеими руками о стол, – Так схоже. Я, не верится даже, помыслила, будто сама она ко мне явилась.
– Нет… – отчаянное прошелестел голос с лавки.
– Даже отсюда чувствую, как забился в темных водах змей. Будь готов к новой смерти.
Ни сказав ни слова, мужчина растворился в воздухе черным дымом, оставив после себя лишь густой запах горечи.