Глава 1

Радость омерзительна.
Брока Ти


ПРЕДИСЛОВИЕ.

Что такое время?
Это просто. Абстрактная величина, требующаяся исключительно для арифметических подсчетов. Но, если быть точнее…
Время – есть индикатор состояния системы в циклических процессах. Исключительно циклических. И никаких более.

Для нециклических процессов время применимо лишь как показатель изменения взаимного расположения составляющих их объектов за выбранный для ориентира интервал процессов циклических, что по сути являет собой понятие скорости.

В философском же смысле к понятию времени принято подмешивать ощущение фатальной неизбежности и бренности всего сущего, как непосредственной перспективы на ближайшее будущее.

Научное сообщество такое положение дел называет «стрелой времени», обозначая сие как увеличение энтропии (количества беспорядка) в системах. Известно это всем как второй закон термодинамики.
Время = (равно) неизбежность.


ГЛАВА 1.
Неизбежность.

Они возвращались. Глубокий холодный космос остался позади. Земля же появилась за стеклом иллюминатора внезапно и огромной голубой глыбой повисла перед кораблём. Она приковала к себе его взгляд и не отпускала, наполняя душу воспоминаниями и ожиданием встречи. Сколько он не был дома? Два месяца? А кажется уже целый год. «С этим временем что-то не так», – мысль возникла сама по себе, но тут же затерялась среди других.

- Платон Сергеевич, - кто-то настойчиво стучал в дверь. – Шелепихин...
Платон неохотно шевельнул плечами, будто смахивая тем самым окутавшую его вуаль сентиментальности и постарался придать своему лицу строгое, подобающее старшему научному сотруднику выражение.
- Заходи уже, хватит дверь ломать, - бесхитростно наконец провозгласил он и позабыв про своё с таким трудом ему давшееся сосредоточенно-задумчивое выражение, тупо уставился на дверь.

Вошедший, как оказалось, ничего от Платона не хотел. Он молча ввалился внутрь каюты, громыхнув на повороте каблуками тяжёлых летных ботинок, и сел в чём был прямо на его незаправленную кровать. Впрочем, Платону такой подход даже пришёлся по душе. Постель была ему уже не нужна. Всё. В стирку. Космопорт и домой.

Нехотя проследив за движениями гостя, Платон молча отвернулся к окну, наблюдая за неумолимо приближающейся к кораблю родной планетой. Здороваться не было необходимости. Вошедшим был его друг и коллега Григорий Трещёв.

- Мы видим мир не таким, какой он есть, Плат, - Григорий также повернул голову к окну, давая своим видом понять, что не собирается далее никому пояснять свою мысль, если его об этом дополнительно не попросить.
- То, что ты говоришь, это чудовищно, - заметил Платон, постаравшись придать своей интонации заинтересованное выражение, потому что так оно и было. - Однако, нужно быть аккуратней с этим.

Мужчины долго и проникновенно молчат. Первым решает-таки заговорить Шелепихин.

- Радость омерзительна, - твёрдым, не допускающим никаких сомнений голосом, произносит он и всем телом поворачивается к коллеге.
- Кто это сказал? – на всякий случай уточняет Трещёв.
- Здесь есть кто-то ещё? – с издёвкой в ответ вопрошает Платон и прищуривается в еле заметной усмешке. - Или я может быть недостаточно умён для этого с твоей точки зрения?

- Я бы сказал: «…недостаточно глуп, для этого», - спокойно поясняет Григорий. – Умным быть, как бы странно это не прозвучало, совершенно не сложно. А вот таким вот полностью отбитым глупцом, вроде тебя, нужно ещё постараться.
- Это вроде как комплимент, что ли? – невозмутимо переспрашивает Платон. – Ну, тогда, спасибо.

- Тогда поясни свою мысль, Плат. Что ты сейчас имел в виду. Почему «омерзительна» и что это такая за «радость»? – Григорий едва пошевелился, чтобы наклонить голову в сторону собеседника.
 
- Если ты, Гриша, сразу не понял, то и не поймешь, - на этих словах Платон оценивающе смотрит на товарища и, чтобы это его занятие выглядело со стороны более цельно и гармонично, добавляет гримасу сострадания.

- Умеешь ты объяснять! - второй уже раз подряд хвалит его Григорий Светович. - Любо-дорого послушать.

Некоторая пауза. Ощущение притаившейся по углам вечности.
- Хорошо. А нужно ли мне понимать? – продолжает Григорий.

- Суть твоего вопроса: "Кто я такой?" - осторожно замечает Платон.
- Ты так считаешь? - вопрошает Григорий.
- Нет. Я так вижу, - поясняет Платон. - Так тебе ещё нужен ответ?
- Конечно, я же человек, - глубокомысленно отвечает Григорий.

- В том, что ты "человек", Гриша, как раз и заключается некоторая сложность, - Шелепихин прищуривается. – Отвлекись как-нибудь от этого. В базу сразу не подгружай.

Друзья молчат. Платон старается не мешать, Григорий "не подгружать". Долго ли, коротко ли. Зашевелились.
- Начальник звонил, Плат. Просил нас с тобой по приезду к нему зайти. Затем я и пришёл. Сказать это, - Григорий Светович пожимает плечами, предвосхищая очевидный вопрос. - Не знаю зачем.

- Что-то не так с данными? - со стороны Платона это было скорее рассуждение вслух. - Может ли то, чем мы забиваем приёмники кого-то разочаровать? Или может мы не достаточно близко подошли к Стрельцу в прошлый раз?
- А что ей будет, Платон? Цифра, она и есть цифра. Если сигнал сильный, парсек-другой роли не сыграет. На орбиту вышли? Вышли. Что ещё может от нас зависеть? - Григорий чешет голову. - "Разочаровать" - ты говоришь? Это что-то новое в науке. Может, диссертацию на эту тему напишешь? Мы же просто "грузчики", Платон. От нас ничего не зависит.

- Как глубоко ты копаешь, Светович! - восхищается Шелепихин. - Вроде как: "Быть или не быть?" - так ты сказал? Зависит или не зависит... Вот в чём вопрос. Признаюсь, я над этим раньше не думал.
Григорий Светович улыбается, давая своим видом понять, что не против, когда его считают мудрецом, но тем не менее, справедливости ради, он считает это не так.
- Ну, до философа, Плат, мне далеко, конечно, но рядом я бы постоял.

- Ладно, - подводит итог Шелепихин. - План такой... С космопорта скачем домой, спим, моемся, кофе, блины, а завтра с утречка тогда давай встречаемся у шэфа. Часов в 12, например. Лады?
- Ты меня не понял, Шелепихин, - строго глянул на того Трещёв, - машина уже ждёт. Понимаешь? Как только приземлимся, сразу и едем. И даже не думай отказаться. Лексеич сказал: "Сразу... Сразу ко мне".

- Охренеть, - восклицает Платон и в недоумении откидывается на спинку стула. - Что за дела?
Трещёв умудряется ответить молча. Так, что у Платона пропадает не только текущий вопрос, но и ещё парочка других. Однако, несмотря на данное обстоятельство, неизбывно сидящая в каждом человеке жажда познания рождает в его пытливом уме слабую, но настойчивую попытку разобраться.

- Гришаня, а что... Не слышно? В тех банках, что мы набрали уже за несколько экспедиций, ничего ещё не расшифровали интересного? - Шелепихин пытался ухватиться за соломинку. - Забавно, в Минцифре вообще видят смысл в получении от нашей Дыры таких колоссальных объёмов данных? Чем это можно обработать? Каким образом можно в этой куче что-то выделить одно, чтобы хоть что-то получить на выходе?

Оба синхронно вздыхают, понимая, что наука в целом дело тонкое и никогда толком не ясно до конца, что нужно делать, а что нет.

- А я вот посмотрел бы глубже, - замечает Григорий, - зачем вообще нужно вполне себе аналоговый сигнал от нашего Стрельца преобразовывать в цифру? Мы ведь таким образом сами заменяем и дробим целое на пиксели и биты. А потом пытаемся годами и сотнями лет собрать эти пазлы. Собрать то, что сами нарезали мелкими кусочками. Загадка цивилизации.

- А как же иначе? - Платону интуитивно хочется согласиться с другом, но бытие определяет сознание. - Да, всё нужно дробить, разбирать на куски. Мы не можем иначе ничего познать. Но, да, мне тоже это не даёт, признаюсь, покоя. Хотя, строго по факту, у нас (прим. у людей) ведь всё получается как-будто. Наука идёт вперёд, обживаем новые миры. Вот уже и до Чёрной дыры добрались. Может чего и тут получится.

- Вот я и говорю, - вторит товарищу Григорий, - она как бы бросает нам вызов, давая такие колоссальные объёмы информации, которые мы просто не способны переварить. Человечество должно искать какие-то другие пути или нам придётся признать ограниченность познания, что само по себе неприятно.
- А может это просто мания величия, - подхватил мысль Шелепихин. - Признать, что мы не можем прыгнуть выше собственной головы не так уж и постыдно.

- А разве речь о "нас", Платон? - не унимался Григорий. - Это же Вселенная познает сама себя, а мы лишь инструмент в её руках. О "нас" вообще не стоит говорить. Мы и есть Вселенная. И думаю, Плат, нас тоже не нужно бы было дробить. Нет никаких «я» и «ты».
- Ну, вот и "договорились", - обрадовался такому повороту дела Шелепихин, - хорошо никто не слышит. Слушай, Гришаня, а может, я не пойду к шэфу? Давай ты один съездишь. Что нам там вдвоем-то делать? Наверняка вопрос пустяковый.
Шелепихин с надеждой смотрит на Трещёва.

- Знаешь что, Платон? Ты просто прими это как неизбежность. Нет другого варианта и все дела, - Григорию добрячком быть совсем не хочется. - Вдвоём-то идти ясно веселее.
- Ладно, уговорил, - нехотя соглашается Платон. - Только давай прикинемся, как ты говоришь, грузчиками... Это не знаю, то не ведаю. Глядишь, быстрее и отпустит... Неизбежность...