Кошмары I

Октябрина оглянулась, пытаясь сообразить, где же она находится. Вокруг всё плыло в душном кровавом мареве, голова отчаянно кружилась, и картинка смазывалась. И будто что-то тянуло к земле. Ласточка, не удержавшись, припала на колено, упираясь в землю ладонями, но оказалось, что это не земля, а, вроде бы, болотный ил – холодный, скользкий и вязкий, и она увязла почти по пояс, и выбраться было невозможно, тяжесть невыносимо давила на плечи и спину, топила в багряной грязи.
Накатила удушающая волна паники, и Октябрина рванулась изо всех сил, сдирая пальцы – что-то острое в грязи. Стекло?..
Но это оказалось не стекло, а острые осколки костей, трубчатых, как у птицы, только очень уж для птицы крупных.
У неё получилось вытащить одну руку, и трясина со всхлипом отпустила её. Тогда Ласточка смогла поднять голову. На мёртвой гниющей ветке, одиноко торчащей из кровавого ила, сидел крупный чёрный ворон, сидел и внимательно смотрел на Октябрину чёрной бусинкой глаза.
— Чего ждёшь, затянет же, — пробормотала она, но ворон, казалось, не проявлял гастрономического интереса. Вместо этого он спросил, не открывая клюва:
— Долго ещё барахтаться собралась?
— Это ты можешь улететь, — возмутилась Ласточка. — Не у всех есть крылья.
— У тебя есть, — возразил ворон, взлетел и приземлился куда-то за её спиной. Послышался звон.
— Ты что делаешь?
— Найди его. Найди и приведи обратно.
— Кого?..
— Он умирает.
— Да о ком речь-то?! — Октябрина попыталась обернуться. — Кого спасать?
Ворон не ответил. Октябрина хватила ладонью и ощутила внезапно, что плечо не заканчивается на положенном месте. Из него будто росла ещё одна кость.
— Поспеши, — строго сказал ворон.
Дэннер!.. Она не видела, что с ним, но острая вспышка боли, полыхнувшая в боку, всё расставила по местам. Владимир умирает, а она тут застряла! Ласточка рванулась изо всех сил, расправляя крылья... Постойте-ка, крылья?!..
И, тем не менее, во все стороны полетели кровавые брызги и осколки цепей – так вот, что за тяжесть – а упругая мощь подбросила её в воздух, и дальше, выше багряной дымки. Она взмыла над болотом, не решаясь снизиться обратно. Было страшно и больно.
— Найди его. Найди и приведи обратно.
Ворон летел следом неотступной тенью. В какой-то момент он, заложив вираж, пошёл на снижение, и Ласточка инстинктивно последовала за ним. Они приземлились на заснеженную московскую улицу, среди старых заводских домов. Стояла ночь, с ясного неба холодно светил огрызок луны. Во дворе, на качелях с перетёртыми петлями, сидел юноша с растрёпанными тёмно-рыжими волосами. Он что-то писал, пристроив на коленях толстую тетрадь.
— Тебе нельзя здесь оставаться, — окликнула его Ласточка. Юноша поднял зелёные глаза, тут же изумлённо распахнувшиеся.
— У тебя крылья?!
— Давай потом, — тревожно оглянулась Октябрина. — Ты живой. Так иди к живым.
— Я подругу жду.
— Она не придёт. Никто не придёт. Ты здесь один.
Юноша улыбнулся.
— Народу полон дом.
— Ну, сходи, посмотри.
Юноша недоверчиво на неё покосился, но подошёл к подъезду. И обнаружил, что дверь будто вросла в стену, и открыть её невозможно.
— И как теперь домой попасть?
— Дай мне руку.
Ворон встряхнулся и обратился в Гича.
— Так просто не получится, — сообщил он. — Ему нужны силы.
— Я их ему дам.

— Полкубика.
— Пульс нитевидный.
— Дефибриллятор. Разряд. Раз, два... есть?
— Нет. Остановка.
— Стабилизируем. Кислород. Адреналин.
— Двадцать на восемьдесят, продолжает падать. Пульса нет.
— Всё, хватит. Время смерти – час тридцать шесть.

Во двор на всех парах влетела белая кошка с порванным ушком, за ней впорхнул веретенник. И весь этот зверинец кинулся к Октябрине, которая вдруг ощутила такую приятную лёгкость, такое переполняющее счастье, какое бывает только в детстве, под тяжестью прожитых лет давно раздавленное и забытое. А улица вдруг исчезла – раздалась вширь, и вместо домов уносились ввысь корабельные сосны, вокруг раскинулась зелёная долина, посередине которой отражало звёзды кристально-чистое горное озеро. Октябрина радостно обернулась к Гичу.
— Как красиво! Здесь было так грязно последнее время, а теперь вновь чистота!
— Любовь очищает, — пояснил шаман. — Она даёт силы для чистоты. Тебе пора возвращаться. Отведи его.
Дэннер неподалёку ласково погладил сосенку по чешуйчатому красноватому стволу.
— Словно домой вернулся, — улыбнулся он. Октябрина взяла его за руку.
— Идём.
— Давай, — веретенник обернулся рыжим котом, — у нас хватит им обоим.
Белая кошка свернулась у Октябрины на плече, и от неё заструился мягкий золотой свет. А рыжий кот вспрыгнул на руки Дэннеру и нырнул за пазуху.

— Стой, есть пульс.
— Разряд.
— Давай, девочка, ты сможешь...
Октябрина вздохнула, пальцы руки, спокойно лежавшей на одеяле, судорожно сжались.
В этот же момент Дэннер в своей палате открыл глаза.

— Сюда ставь.
— Не продует, возле окна-то?
— Закроем фрамугу. Уже проветрилось. Вот так...
— Катетер поправь, Лиз... ага...
— Ну, как там наша воскресшая из мёртвых?
— Хорошо.
— Пустите меня, Марта, я посмотрю.
— Осторожно, не споткнитесь...
Голоса поначалу сливались в неясный шум, но со временем зазвучали отчётливее. Сколько человек собралось вокруг её каталки, Октябрина, пока что, не могла сообразить – перед глазами плыли цветные пятна, и картинка никак не хотела фокусироваться.
— Очнулась? Умница. Видишь меня? Сколько пальцев?
Ласточка закашлялась – речевой аппарат подчинился лишь с четвёртой или пятой попытки.
— Да подождите, Валерий Францевич... Откуда я знаю, сколько у вас там пальцев... пять, вестимо...
— Она шутит, значит, она в порядке.
— Ни черта не в порядке... Что случилось?
— Исключительный случай в моей практике. Пациент, скончавшийся окончательно и бесповоротно, вернулся к жизни после прекращения всех реанимационных мероприятий.
— Так вы меня в морг хотели отправить, — сострила Октябрина, — А ещё сотрудники, называетесь.
— Очень хотелось водочки с селёдкой, — состроил скорбную мину реаниматолог.
— Вам нельзя, у вас сердце...
— И память не пострадала. Признавайся, ты ведьма?
— Есть немного...
Голова всё ещё кружилась, и лицо сотрудника плыло по неровной орбите вокруг потолочной лампы, как планета вокруг звезды. Ласточку душила паника, но она знала, что угрозы нет, что это всего лишь гонит по жилам адреналин вновь запущенное сердце, и старалась успокоиться.
— Дэннер жив? — спросила она о самом важном.
— Жив.
— Хорошо...
— Ну, отдыхай.
— Валерий Францевич... если я всё-таки умру, оставьте тело студентам. Прошу. Не транжирьте в печке биоматериал...
— Как скажешь. Но я надеюсь, что ты не умрёшь.

— Привет, — шёпотом выговорил Дэннер. — Я тебе должен, как очухаюсь, переведу, обещаю... — И тут же – абсолютно невпопад: — А я такой сон странный видел, представляешь...
Сколько так прошло времени, сказать не мог никто, уж тем более несчастная Сэд, которая в край устала от рыданий и в итоге забылась тревожным сном, продолжая при этом держать руку Владимира, будто стоит ей разжать пальцы, и он навсегда пропадёт, растворится в небытии, а она и Ласточка останутся одни, без помощи и защиты... Как же так?
Пока в одурманенной сном голове роились такие вот невесёлые мысли, Сэд вдруг услышала знакомый и такой нужный ей сейчас голос! Она вздрогнула, подхватилась и едва не рухнула с табуретки, но быстро вернула равновесие и сперва просто уставилась на Владимира ничего не видящими от слёз глазами, потому что не могла выговорить ни слова. Ей было совершенно плевать, что он там лопочет невпопад, она видела его живым!
— Живой... — пролепетала девушка, протягивая холодные пальцы к его лицу и мягко касаясь сначала лба, затем щеки. Так широко Сэд не улыбалась, наверное, никогда, сейчас счастье этих мгновений затмевало целиком и полностью всё, что было до этого, все ссоры, обиды, загоны и печали.
— Как ты? — спросила Сэд, когда к ней вернулся дар речи. — Ты очень сильно нас напугал.
— Знаю. Простите... Ну, просто у вас и без меня проблем хватало... Да и некогда было болеть... Думал, вытяну, а оно вот оно как...
После такой длинной речи Владимир снова откинулся на подушку, тяжело переводя дыхание и стараясь сглотнуть пересохшим горлом – капельницы вымыли из организма много жидкости, да и лихорадка неплохо постаралась. Дэннер побледнел, осунулся, и здорово походил на труп.
— Зато теперь ты выглядишь примерно, как я, — Сэд попыталась не особо уместной шуткой скрыть смущение. — Погоди минутку.
К счастью, далеко за водой ходить не пришлось, и даже чуть быстрее, чем через минуту хакерша вернулась к Владимиру со стаканом воды.
— Давай помогу.
Механическая рука отлично подошла на роль опоры и смогла помочь больному немного приподняться. Не хватало ещё, чтобы он помер тут от обезвоживания.
— Я всё понимаю, но зачем же так поступать? Что бы мы делали без тебя здесь? — спросила хакерша, когда вновь опустила Дэннера на подушку. В немного расстроенном голосе звучала лёгкая тень упрёка, но всерьёз обвинять Владимира Сэд ни в чём не собиралась, он сам себя уже достаточно наказал – уж кому, как не ей знать, как трудно валяться без сознания, пока твоё тело нещадно треплет лихорадка.
— И вообще... Прости меня. Я идиотка. Так сильно зациклилась на себе, что перестала думать о вас всех. Хотела тебя в этом упрекнуть, а в итоге сама оказалась ничуть не лучше, — Сэд не выдержала и закрыла раскрасневшееся от стыда лицо руками. — Прости.
— Благодарю. Это ты меня прости. Я... ту же ошибку совершил. — Дэннер устало прикрыл глаза и постарался улыбнуться: — Наверное, я тебя заразил. Эх, теперь вам со мной, идиотом, возиться...
С одной стороны, он действовал согласно протоколу, который ясно гласил: в случае неизбежной гибели нескольких товарищей, либо гражданских лиц, либо (sic!) Родины, боец обязан осознать приоритет жизни и здоровья вверенных ему лиц... И ещё много ненужных слов, общий смысл которых сводился к простой и вечной цели солдата: умри, но сделай. А каким образом ты выкрутишься – ляжешь на гранату или же введёшь стимулятор адренорецепторов – вопрос второстепенный. Хорошо, что препарат этот выдавали один только раз, на экстренный случай, и его приходилось беречь. А когда Владимир осознал, что рана открылась, температура шустро поползла вверх, а сатурация, наоборот, вниз, Олегу грозит жуткий дух, Ласточка эмоциями громит мебель, Сэд нуждается в поддержке после смерти матери, а Гич, и подавно, при смерти...
Да что уж теперь. Хотел, как лучше, а получилось, как всегда.
— Забей, — Сэд отмахнулась от своих же слов и уселась на постель рядом с Владимиром. — Мы в расчёте. И ты не идиот, — хакерша отвесила Дэннеру лёгкий, но весьма поучительный щелбан. — Ты просто слишком многое взял на себя. Такое бывает. А возиться с тобой буду я. В конце концов, кроме меня да Джейми с Элеонорой больше некому, но тут на каждого нашёлся свой больной.
Выглядел и звучал этот разговор как-то слишком непринуждённо в сложившейся ситуации, но и у самой Сэд не было особо сил, чтобы переживать, да и Дэннеру вряд ли нужны были испытания сверх того, чего ему уже досталось.
— Ты сильно не обидишься, если я буду тут сидеть с тобой?
— Спасибо, — улыбнулся Дэннер. — Слушай, ты... извини, в общем, что зарплату задерживаю. Обычно со мной такого не бывает.
— Забей, — стояла на своём хакерша. — Ты думаешь, у меня денег нет? Ошибаешься. Я на эту авантюру не ради зарплаты согласилась, — Сэд вздохнула и погладила Владимира по плечу с улыбкой, немного печальной, но тёплой и доброй.
— Ласточка бы меня убила, если бы ты умер. Не знаю, почему именно меня, но, кажется, она меня теперь ненавидит. Хотя... Имеет полное право. Вообще, если она сюда прибежит, мне, наверное, лучше эвакуироваться. А пока... Буду здесь, с тобой. Если ты не против, конечно же.
Сэд поняла, что выдаёт слишком много несуразицы, и решила немного помолчать, чтобы привести в порядок мысли и начать излагать что-то более-менее стоящее.
— А что до денег... Вот ты думаешь, я из-за них сейчас с тобой тут сижу? К чёрту эти цифры, я просто люблю тебя, понимаешь? Люблю и всё, и ничто мне не поможет в этом. А денег у меня хватит на нормальное существование, даже если я в ближайший год не умру. Собрать их со всех счетов, конечно, будет сложно, но можно. Их много, да, но... Шанс на нормальную жизнь мне дал ты, а не эти бумажки. Без людей они вообще мало что значат.
— А без людей вообще никак, — согласился Дэннер. — Вон, некоторые хапают, хапают, всё больше, больше... а потом сидят на своих капиталах, как драконы на золоте, в полном одиночестве, потому что половину друзей ради них предали, а вторую половину сами разогнали. Из дома выйти боятся. А потом – какой-нибудь лейкоз, и привет родителям. А они так и не осознали, что, когда подыхаешь, никакие деньги не помогут. Тут люди нужны. Был у нас один... вырос и целую планету выкосил. Теперь ни уважения, ни связей, скрывается от властей. А всё ради чего? Опять ради денег...
Я уверен, что она тебя не ненавидит... Знаешь, мне иногда кажется, что она меня специально не подпускает, ради тебя. Она такая, наша Ласточка. — Владимир улыбнулся. — Ты сама как? Не сильно прилетело?
— Но ты ведь её любишь, — вздохнула Сэд и отвела взгляд. — Любовный треугольник, блин. А я не хочу ни у кого ничего отбирать, хватит и того, что я многим людям на этом свете сильно испортила жизнь своими похождениями по Сети, — было слышно, что за этой смешливой манерой речи она пытается скрыть боль и печаль. Получалось не очень, но за небывалую для неё выдержку нужно отдать должное. — Не, больше, чем мне прилетело от матушки-природы, я уже не получу, — Сэд попыталась пошутить и улыбнулась. — Прости, если несу фигню, я... Я так перепугалась, что чуть рядом со всеми вами на полу не растянулась, только от волнения. Я ни за кого на свете так сильно не переживала, как за всех вас.
Хакерша замолчала и опустила голову. Она всеми силами пыталась увести разговор прочь от ранящих её чувств, но он сам собой возвращался к болезненной теме. Дэннеру сейчас вообще ни к чему эти её сопли и слёзы, он сам чуть не умер только что!
— Я не знаю, как мне отплатить теперь свой долг перед тобой. Если я смогу вылечиться, я... Я буду обязана тебе жизнью. Да я и сейчас ею тебе обязана. Так ещё и язык у меня, как помело, будь он неладен...
— Если ты будешь жива и здорова, тогда и я буду в порядке. Другой награды мне не нужно. — Дэннер осторожно взял её за руку, но пульсоксиметр всё равно съехал. — Люблю, говоришь... люблю, да, а толку мне от той любви. Это, вообще, странная штука. То даёт нечеловеческие силы, а то и человеческие выпивает до капли. В любом случае, это моя проблема, а уж точно не окружающих.
Вошла медсестра, увидела пациента и нахмурилась.
— Вы зачем датчик сняли? Я уж думала, реанимацию звать.
— Простите, — сказал Владимир. Похоже, медсестра была молодая и неопытная, и ещё не знала, что датчики могут слетать сами по себе. Или не сами.
— Вы поосторожней, — девушка поправила клипсу пульсоксиметра и нервно улыбнулась. — Не пугайте так.
— Не буду.
— А, я же вам не сказала, там ваша подруга очнулась. Вы можете её навестить, — сказала она Сэд. Владимир-то, понятно, никого навестить не мог.
— Спасибо.
В голосе Сэд слышалась скрываемая боль вместе с печалью, хоть она и улыбалась. Всё-таки сейчас тут речь шла вовсе не о личных проблемах хакерши, всем и так вокруг было плохо. После визита медсестры она, конечно, чуть повеселела, и, схватив Дэннера за руку, пролепетала:
— Давай я быстро сбегаю её проведать и вернусь? Что ей передать?
Слова Дэннера не то что бы обидели Сэд, вовсе нет, такое слышать было приятно, но... Эти самые слова означали, что всё так и останется, как есть сейчас: две влюблённые и страдающие от этого чувства женщины, и мужчина, избравший путь одинокого волка. Идеальная затравочка для какой-нибудь мыльной оперы. И это огорчало ещё больше. Сэд всё-таки мечтала о взаимной любви, о счастье, но... Теперь мечта, на миг показавшись из-за горизонта несбыточности, опять стала недостижимой далью. Что ж, видимо, такова судьба, но поплакать об этом можно будет только тогда, когда все друзья поправятся, им перестанет угрожать какая-то чертовщина, когда весь этот балаган закончится... То есть точно не в ближайшие дни. А там, глядишь, и вообще поводов плакать не станет.
— Скажи, что... — Дэннер примолк, потом вновь радостно улыбнулся. — Ну, да ты и сама знаешь, что сказать. За нас обоих.
Сэд искренне улыбнулась.
— Ну, вот и славно, отдыхай, не буду больше тебя донимать.
Дэннер успел соскучиться по Монике. Не по Сэд, а именно по Монике – она, милая и настоящая, увы, показывалась ему редко. Ну да оно и правильно – откровенно говоря, Дэннер бы на её месте себе не доверял. Вообще ни на чьём бы месте не доверял, если уж разобраться. А Сэд теперь не могла быть такой. Стоило ей хоть немножко открыться, показать своё чувствительное и очень ранимое нутро, как тут же получила сильный болезненный удар, от которого оправиться смогла только после ещё нескольких серьёзных потрясений, потому что он просто забылся. Она теперь не хотела никому показывать себя настоящую. Это больно, а никто из присутствующих этого на самом деле не оценил, или ей так казалось. Но не будешь же подходить, например, к той же Ласточке, у которой сил вообще сейчас нет, и спрашивать что-то вроде «какая из моих личностей тебе больше нравится?» Выводы делать оставалось только исходя из сложившейся ситуации, и в таком случае они получались совершенно неутешительные. Хотелось плакать, но на слёзы уже не было сил.
Стоило хакерше открыть дверь палаты, как на ней с разбегу повис Олег.
— Ура-а! Мам, Сэд пришла!
— Привет, — слабо улыбнулась Октябрина из-под кислородной маски. — Ты как?
— Ты мне лучше на этот вопрос ответь, — фраза эта сопровождалась ответной улыбкой, только снисходительной и довольно милой, вообще не свойственной Сэд. — Со мной-то всё нормально.
Хакерша заботливо потрепала Олега по волосам, осторожно сняла с себя и присела рядом с койкой Октябрины, чтобы ей не приходилось выворачивать шею.
— Владимир тоже пришёл в себя, с ним всё хорошо. Ну, насколько это сейчас возможно, конечно.
— А Гич? Ты его не видела?.. А у тебя есть ещё лекарство? — волновалась Ласточка. — Там у меня в сейфе...
— Мам, — Олег погладил мать по растрёпанным волосам, — если было бы плохо, я бы знал.
Октябрина, улыбнувшись, устало прикрыла глаза.
— Хорошо, не мельтеши.
— Я не мельтешу! — праведно оскорбился малыш и принялся поправлять ей одеяло.
— Нет, его я не видела, — Сэд еле удержалась от того, чтобы съязвить что-то вроде «да ты только выиграешь, если я подохну», но благоразумно решила этого не делать, у несчастной Ласточки и так сейчас бед хватает.
— Я помню про сейф, не волнуйся. Я даже код знаю, и не спрашивай, откуда. Тебе сейчас вообще волноваться вредно. Главное в себя приходи и не пугай нас так больше, хорошо?
Сэд поборола в себе всё гадкое, что так и норовило показаться наружу именно сейчас, протянула тонкую холодную руку и нежно взялась за запястье Октябрины. Сильно было желание выплюнуть что-то оскорбительное и уйти, но Сэд посчитала это слишком низким, тем более, в присутствии Олега, который считал хакершу своим другом.
— Постараюсь, — искренне пообещала Ласточка и притихла – короткий разговор с двумя собеседниками за раз отнял у неё последние силы.
Вот, правда, стоило Сэд уйти, как в палату вошёл человек в защитном костюме с респиратором, за которым лицо было не разглядеть, но походка смутно узнавалась. Октябрина прищурилась, вспоминая.
— Ну, здравствуй, Ласточка. — Голос из-под маски звучал глухо, и, тем не менее, безошибочно узнавался по единственной в мире добродушно-ехидной интонации.
— Ой, Александр Юрьевич! А вам уже и выходить разрешили!
— Мне разрешили тебя навестить. — Александр Юрьевич присел на кровать. — И запретили при этом снимать всю эту ерунду.
— Всё равно я очень рада вас... слышать, — засмеялась Октябрина. — Это так здорово, что с вами всё хорошо! — она в волнении ухватила его за руку в перчатке. — А как ваш кашель?
— Спасибо, он чувствует себя прекрасно. С тобой-то что? Зачем косу оттяпала?
— И вы туда же... я... ну, перетрудилась немного. А вы как? Как Спичка и остальные?
— Рвётся в бой. Пересвет смастерил новые шахматы, и ты там белая королева. Розмари пишет свою книгу...
Они ещё долго беседовали, обо всём понемножку. Особенно Александру Юрьевичу понравились Олег и Фрейя, которые облепили его, и всё старались разузнать побольше про бункер. Потом принесли завтрак, и посетителя отправили обратно в его палату.