Теннис и Тетраксис

Намерение было говорить о вещах предельных: о тетраксисе Пифагора, о тришуле Шивы, о том, что лежит в основании мира. Но вторгается теннис. Клер Парне предлагает Делёзу поговорить о теннисе, и эта случайность, эта праздность разрушает весь стройный замысел.

И это правильно.

Существует род пустословия, который несет в себе больше истины, чем самый выверенный трактат. Потому что трактат стремится к полноте, а истина часто обитает в зазорах, в случайностях, в том, что осталось невысказанным из-за какой-нибудь нелепой помехи. Лучшие ученики — те, кто умеет читать эти зазоры. Кто слышит не то, что сказано, а то, что помешало сказать нечто важное.

Это знание сродни опыту из детства. В детстве я жаждал автографа короля Швеции — символа далекого и совершенного порядка, чистого тетраксиса. А вместо этого на несколько минут оказался рядом с цыганом Николаем Сличенко в Сочи. Вот он, живой, настоящий, ближе любого короля. И что же? У матушки не нашлось ни клочка бумаги, ни ручки.

Не судьба.

И в этом «не судьба» было всё. Вся правда о том, что великое никогда не дается в руки прямо, как подписанная фотография. Оно всегда случается как сбой, как неловкая пауза, как отсутствие ручки в нужный момент.

Так и с разговором. Можно всю жизнь готовиться произнести речь о тетраксисе, о вечности и порядке. А вся истина окажется в случайном мяче, летящем через сетку, в пустом разговоре о теннисе, в горьком и смешном осознании, что у тебя нет ручки, когда перед тобой стоит твой единственный, доступный тебе король.

Иногда самый глубокий трактат — это история о том, как он не был написан.