Предисловие от составителя

Каких только чудаков не встретишь в провинции, но в Залесье самый небывалый из чудаков – как пить дать Фома Есеньевич.

Начать хотя бы с того, что во всем городе с таким именем ни одного человека. Да что там в городе – в целом интернете не нашлось. А он, этот Фома Есеньевич, даже клялся, что ни капельки не выдумывает, и свой паспорт тоже показал. Так и написано: «Фома Есеньевич». А фамилия у него была самая обыкновенная – то ли Семенов, то ли Степанов. Только в паспорте я ее и видел, поэтому не запомнил.

Познакомился я с ним, когда приехал в Залесье из Москвы на месяцок, чтобы отдохнуть немного от суеты. Сначала, как обычно, приехал домой, завалился в кровать и почти не вылезал из нее, целиком отдавшись лени. На четвертый день надоело – и чувство такое поганое, словно трое суток на помойку выбросил. Тут-то мне и пригласил в гости за город приятель Юра, а на следующий день у него вдруг бумажные дела в Москве – мол, ну прямо не терпят отлагательства. Короче говоря, махом собрался и пустился в путь, а меня попросил приглядеть за домом. В этот день я и встретил Юркина соседа – Фому Есеньевича.

На вид он как самый деревенский старичок – в простецкой одежде, низенький, худощавый. Выделяется только одна деталь, но выделяется ой как хорошо – растрепанная огненно-рыжая борода, по которой я его потом даже со своим незавидным зрением узнавал хоть ночью. В этой бороде уже мелькала проседь, но Фома Есеньевич только внешне казался хилым и щуплым. На деле-то он был тот еще старичок-бодрячок: колол дрова с пары взмахов, из дров вырезал грубоватые, но милые фигурки и дарил случайным детям, пробегающим иногда мимо его лачужки. Своей семьи у него не было, и, узнав его поближе, я понял почему. Нрав у Фомы Есеньевича был безобидный, но все же с таким не уживешься. Вечно о своем. Вечно.

До знакомства с Фомой Есеньевича я думал, что на моем опыте достаточно болтливых старичков и старушек – знаю, как отвязаться. Не тут-то было. Фома Есеньевич оказался с таким цепким языком, поперек которого и слова нельзя вставить (уж поверьте, я пытался). А если я собирался уйти, язык этот будто чуял мое намерение, и дремучая чепуха вмиг сменялась на неожиданно любопытную историю. Так я и просидел целую неделю у него во дворе, пока не вернулся Юра. Либо я вдруг стал падок на эти провинциальные сюжеты, либо Фома Есеньевич был мастер удерживать внимание – а значит, он далеко не тот, кем показался мне, и самую интересную часть своей жизни он-таки утаил. Вряд ли я узнаю правду, ведь снова я вернусь в Залесье не скоро. Но если Фому Есеньевича вдруг встретите вы, запомните вот что. Когда скучно, смело идите навстречу; когда есть другие дела – бегите, вообразите себя глухими и еще раз бегите, иначе не отпустит до ночи.

Впрочем, иные из его воспоминаний так меня тронули, что я начал их записывать. В памяти удерживалось не все, потому что Фома Есеньевич трещал со скоростью пулемета. Но в этой трескотне все-таки можно было расслышать голос самого Залесья – дивного края, который я покинул ради карьеры в столице. Этот голос я слышал с детства, но не понимал –не умел тогда интересоваться, сочувствовать. А в байках Фомы Есеньевича среди всевозможной белиберды вдруг открылись красота, доброта и мудрость – там, где не замечаешь, где каждый уголок считаешь давно изученным и ненужным.

Эти воспоминания я изложу здесь от лица самого Фомы Есеньевича, стараясь не добавлять от себя лишнего. В этом наш рассказчик и сам хорош: почти в каждой истории изрядная доля неприкрытой выдумки. Впрочем, я полагаю, что приплетал он всякую ерунду не из хвастовства перед молодым поколением или попытки защитить какую-нибудь взбалмошную теорию (как может показаться), а единственно из желания развлечь меня. Порой такая ложь, напротив, сильно раздражала; но, знаете, если бы Фома Есеньевич мог поделиться со мной еще одним воспоминанием, я бы позволил ему и предварительно, и попутно намолотить хоть мешок лжи.

А начинались эти воспоминания всегда в том самом домике на краю леса…