Глава 16. Между смехом и смертью

Лес дышал сыростью и предчувствием. Три дня пути от Деревни Мастеров наложили отпечаток: Лира шла, машинально срывая целебные стебли у тропы, Тален что-то бормотал, разбирая загадочный механизм в руках, а Элрион двигался впереди, его шипы казались притихшими, но не сдавшимися. Солнце, пробиваясь сквозь плотный полог старых кедров, отбрасывало длинные, искаженные тени, будто лес сам тянулся за ними в погоню.
Именно на одном из таких древних стволов, пронзенный ржавым гвоздем, как копьем, висел листок. Не просто бумага – обрывок свежей газеты "Официальные Вести", пестревший жирным шрифтом. Он трепетал на слабом ветру, как пойманная бабочка, яркое пятно на фоне вековой коры.
– Ой, что это у нас? – Тален первым заметил, его фиолетовые глаза сверкнули с внезапным интересом, затмевая механическую безделушку. Он подскочил к дереву, изящно выдернул гвоздь одним движением, оставив в коре аккуратное отверстие, и развернул листок с театральным флюсом, – Ах, пресса! Надеюсь, там кроссворд. Или мой портрет? – его взгляд пробежал по строкам, и брови поползли вверх к темным прядям волос.
– Ну-ка, ну-ка… – голос его внезапно приобрел пафосную интонацию глашатая, – "Внимание всем верным подданным Порядка! В розыск объявлены опасные преступники, угрожающие основам королевства!" – он бросил игривый взгляд на Лиру, – Во-первых, "рыжеволосая ведьма-человек"… Дорогуша, это же ты! Поздравляю с титулом!
Лира нахмурилась, отложив травы.
– …и, во-вторых… – Тален замер, притворно вглядываясь в текст, затем громко фыркнул, – "…алхимик-оборотень", – он закатился искренним, чуть истеричным смехом, постучав костяшками пальцев по газете, – Ха! Оборотень! У меня, дорогие паникеры, даже намека на шерсть нет! Я гладок, как галечный камушек! Может, я вампир? Или демон? Оборотень… Ха-ха-ха!
Он крутанулся на месте, широкие рукава его рубахи взметнулись, как крылья. Подскочил к Лире, скорчил рожу, оскалившись и скрючив пальцы в подобие когтей:
– Рррр! Бойтесь, смертные! Я – ночное чудище! Пью лунный свет и… – он замер, притворно задумавшись, – …и краду! Да! Краду… – его взгляд упал на раздраженное лицо Лиры, – …Что я краду, Лира? Твои грехи? Их тут, оказывается, целый воз! – он ткнул пальцем в газету, снова заливаясь смехом, – "…объявлена в розыск за"… о, мило! Дорогуша, а ты у нас бунтарка, гляди сколько успела понаделать за последнюю неделю, ха-ха-ха! – он зачитал с преувеличенным ужасом, – "Кража королевских реликвий! Общение с Тьмой! И Попытка уничтожить Розу Без Шипов!" – Тален уронил газету, схватившись за живот от смеха, – О, это шедевр! Ну хоть теперь я знаю, почему у меня тени нет! Я же демон! Логично! Все сходится! – он подмигнул травницы, – Или оборотень? Пусть сами решают!
Лира молча подняла обрывок газеты. Ее глаза, обычно цвета лесной зелени, потемнели, как перед грозой. Стебли трав в ее руке с хрустом сломались. Рыжие кудри у висков слегка зашевелились, будто от незримого порыва ветра, хотя полуденный воздух был неподвижен.
– Общение с Тьмой? – ее голос был низким, опасным шепотом, от которого даже Тален перестал смеяться, – Это мой лес. Мои травы. Духи ветра и земли. Они называют это "Тьмой"? – она сжала газету так, что бумага порвалась, – А это… – ее палец дрогнул на строчке про розу, – Они сами ее веками истребляют! Вырубают священные рощи, отравляют источники! А вину… вину на нас вешают? Чтобы оправдать свою охоту? – ярость в ее голосе была горячей и чистой, как пламя кузнечного горна. Она швырнула клочья бумаги на землю.
Элрион наблюдал молча. Он не смеялся, не гневался. Он стоял чуть в стороне, его лицо в глубоких тенях от листвы деревьев было похоже на маску из бледного камня. Только алые глаза, холодные и проницательные, горели.
– Геллар, – произнес он наконец, и имя прозвучало как приговор, – Мастерски перекладывает вину. Как я и ожидал, – он мягко, почти небрежно, наступил ногой на порванную газету, – Теперь каждый крестьянин, каждый искатель наживы, каждый фанатик будет искать розу… – Его взгляд скользнул по лесу, будто видя уже не деревья, а толпы эльфов с факелами и вилами, – …Но не для спасения, а чтобы уничтожить или заполучить как трофей для канцлера. И чтобы найти нас. Ибо теперь мы – не просто беглецы. Мы – враги. Официально объявленные, – в его глазах не было страха. Было лишь ледяное понимание ловушки, в которую их загнали. Ловушки, где правда не имела значения, а клеймо "врага народа" было страшнее любого проклятия. Воздух вокруг него стал чуть холоднее.
Тален поднял уцелевший клочок газеты с изображением условного "оборотня", поцеловал его с преувеличенной нежностью.
– Ну что ж, дорогие враги народа, – провозгласил он, уже без смеха, но с привычной театральностью. – Похоже, нам будет весело!
После тревожной новости тропа погрузилась в напряженное молчание, нарушаемое лишь шелестом листьев под ногами и отдаленным карканьем вороны. Тален, казалось, первым сбросил груз объявления врагами народа. Он отстал, ковыряясь в кустах, и вскоре догнал их, неся в руках хаотичный, но яркий венок из лесных цветов – синих колокольчиков, белых ромашек и алых маков.
– Дорогуша моя, поверженная горем! – провозгласил он с пафосом, подбегая к Лире, – Терновый венец врага народа – это банально! Держи символ моей вечной… ну, скажем, признательности! – и прежде, чем она успела отреагировать, он водрузил венок ей на рыжие кудри. Цветы легли небрежно, несколько лепестков тут же осыпалось, – Ах, совершенство! Даже газетная клевета меркнет перед такой… жизнеутверждающей энергией! – он отступил на шаг, оценивая "произведение" с видом художника, довольного эскизом. Его фиолетовые глаза искрились привычным безумием и восхищением.
Лира тронула венок пальцами, но не сняла. Уголки ее губ дрогнули – то ли от раздражения, то ли от невольной улыбки перед лицом такой наглой жизнерадостности. Она лишь покачала головой, но цветы остались на месте, странным диссонансом к ее обычной практичной сдержанности.
Ее взгляд скользнул на Элриона, шагавшего чуть впереди. Он двигался с привычной, почти кошачьей грацией, но Лира видела больше: как напряжены мышцы его спины под алой рубахой, как глубже вонзились шипы на шее, которые дергались уже с раннего утра, как тонкая пленка пота блестела на его бледном виске, несмотря на прохладу вечера.
– Как ты еще на ногах? – спросила она, не скрывая искреннего удивления. Голос ее потерял ярость, стал почти обыденным, но в нем звучало неподдельное любопытство, – Ты терял кровь с того дня на площади. Боль… она же не отпускает тебя ни на миг. А ты… идешь. Деревню мастеров прошли, теперь вот… – она махнула рукой, указывая на бесконечную тропу.
Элрион замедлил шаг, давая ей подойти ближе. Он не обернулся, но его голос прозвучал четко, без тени жалости к себе:
– Выносливость – дар моей крови, травница. Мы, высшие эльфы, не так легко падаем. А через королевскую кровь Валерионов… – он на мгновение замолчал, словно прислушиваясь к чему-то внутри, – …я получил кое-что вроде королевской ауры. Она поддерживает, придает сил, ускоряет заживление. Не волшебная палочка, но… помогает держаться, – он наконец повернул голову, его алые глаза казались двумя тлеющими углями, – Хотя и с исключениями, – добавил он с горьковатой усмешкой, – Не действует на тех, кто испытывает ко мне слишком сильные чувства – будь то жгучая ненависть или… иные страсти. Бесполезна против тех, кто сильнее меня – как Орвин. И, само собой, – он кивнул в сторону Талена, который пытался поймать бабочку причудливым жестом, – …на безумцев она не распространяется. Заодно дар понимания языков – живых и давно забытых –так себе подарочек, верно? – самоирония в его голосе была острее любого шипа. Он отвернулся, взгляд его уперся в даль тропы, но видел явно не лес, – Мне кажется… если бы я обладал настоящей магией, а не этой… королевской подпоркой… всё могло сложиться иначе…
Голос его дрогнул, став тише. На миг перед его внутренним взором встали обрывки прошлого, острые, как осколки разбитого зеркала: слезы матери – такие же чистые и беззащитные, как ее голубые глаза, струящиеся по щекам в немом отчаянии; отец, стиснувший челюсти, подавляя рыдания – непозволительную слабость для правителя. Боль от этих воспоминаний была почти физической, острее, чем шипы.
– Да ничего бы не изменилось, – мягко, но твердо прозвучал голос Лиры. Она подошла ближе, ее зеленые глаза смотрели на него без осуждения, но с глубоким пониманием собственной утраты, – У меня есть брат. Не родной по крови, но… он стал им после того, как мою деревню стерли с лица земли. Он научил меня многому, в том числе и эльфийской магии, которую ты так превозносишь, – в ее голосе прозвучала легкая, затаенная обида – не на Элриона, а на несправедливость мира, – И он силен. Очень силен магией. Но даже он… даже он не смог спасти то, что ему было дороже всего. Поэтому… – она положила руку ему на предплечье, осторожно минуя шипы, – …не жалей о том, чего не имеешь. Думай о том, что у тебя есть и как с этим жить дальше. Лучше направь свою королевскую выносливость на это.
Элрион замер. Ее слова, простые и лишенные пафоса, прозвучали как глоток чистого воздуха после удушья. Он посмотрел на ее руку на своем рукаве, потом встретился с ее взглядом. В его глазах мелькнуло что-то неуловимое – признание, благодарность, облегчение от того, что его боль не осуждают, а понимают. Он кивнул, коротко и четко.
– Мудро, травница. Мудро, – его пальцы сжали ремень походной сумки, где лежали карта, вода и запасы одежды. Кожа ремня скрипнула под давлением, – Согласен. С тем, что есть… нужно работать, – он едва заметно улыбнулся, – И так что ты тоже не чужда эльфийским премудростям? Вот почему твои травы так эффективны? Например…?
Лира хихикнула, и в ее глазах вспыхнул озорной огонек, знакомый по их прежним перепалкам. Она повернулась, поднимая руку, пальцы сложились в изящный, знакомый Элриону жест призыва.
– Например, вот так! – Она собиралась направить небольшой рой безобидных лесных пчел прямиком на Талена. Но ее рука замерла в воздухе. Она огляделась, – Так… стоп. А где алхимик?
Элрион последовал за ее взглядом. Опушка, где они стояли, была пуста. Ни следа фиолетовых глаз, ни шуршания его дурацких штанов, ни бормотания. Тишина навалилась внезапно и совершенно. Элрион тяжело вздохнул, и шипы на его плечах слегка приподнялись, будто насторожились.
– Так вот почему стало так тихо, – произнес он сухо, но в его голосе слышалась тень привычного уже раздражения, смешанного с ожиданием новых неприятностей, – Пропал наш демон-оборотень. Надеюсь, он не пошел сдаваться за триста миллионов…
Тишина, навалившаяся после исчезновения Талена, была густой и тревожной. Элрион и Лира обменялись красноречивым взглядом – ни слова не потребовалось. Раздражение боролось с невольной тревогой: этот безумный алхимик мог угодить куда угодно, от логова настоящих оборотней до чайного приема у Орвина. Они повернули назад, шаги их стали быстрее, настороженнее. Элрион сканировал тропу и чащу холодным, проницательным взором бывшего охотника за головами, Лира же прислушивалась к лесу, к его шорохам и запахам, пытаясь уловить знакомый шлейф химикатов и театрального пафоса.
Они нашли его не сразу. Понадобилось несколько минут бесшумного продвижения вглубь боковой тропинки, туда, где старые дубы сплели свои ветви в непроницаемый для солнца свод. И тогда Лира замерла, ткнув локтем Элриона в бок. Ее палец указал вверх.
Высоко на толстой ветви, подобно самой причудливой и нелепой плодоножке, болтался Тален. Он был опутан не простой паутиной, а густой, липкой сетью, похожей на выплеснутый гигантским пауком клей. Нити блестели влажным мерцанием в редких лучах света, пробивавшихся сквозь листву, облепив его с ног до головы. Светлые рукава его рубахи беспомощно свисали, в волосах запутались листья, а на лице, вопреки положению, играла привычная маска наигранного страдания. Увидев их, он оживился, закачался сильнее, заставив сеть жалобно затрещать.
– А-а, мои верные спутники! – возопил он, голос его звучал удивительно звонко для того, кто висел вверх тормашками, – Совсем вовремя! Принц, не найдется пара медяков? У меня, походу, кошелек украли! – он изобразил трагический жест, насколько позволяли липкие путы, и скорчил жалобную гримасу, – Ужасная несправедливость! Лишили последнего гроша сироту несчастного!
Элрион медленно задрал голову, его алые глаза сузились. Он молча оценил высоту, прочность сети и степень искренности "страданий" полуэльфа. На лице его не дрогнул ни один мускул.
– У тебя, – произнес он наконец, голос сухой, как осенний лист, – разве когда-нибудь водились деньги, которые можно украсть? – он неохотно вытащил из ножен свой острый как бритва меч, – Держись. Или не держись. Мне все равно. Главное – не дергайся, а то отрублю что-нибудь лишнее.
Тален замер, притворно зажмурившись: "О, жестокий владыка! Я готов принять свою участь!" Элрион ловко взобрался на нижние ветки, балансируя с изящной грацией, несмотря на шипы. Несколько точных ударов меча – и толстые нити основания сети лопнули. Тален с комичным "Ууууп!" и глухим стуком рухнул вниз, приземлившись на мягкий мох и прошлогодние листья. Он откашлялся, отряхиваясь от обрывков липкой паутины, которая все еще покрывала его, как конфетная глазурь.
Лира не смогла сдержать короткий, звонкий смешок, наблюдая, как он, с преувеличенным отвращением, пытается отодрать особенно липкую нить от щеки, морща нос и скорчив гримасу.
– Боги, Тален, – проговорила она, качая головой, но в глазах ее искрилось веселье, смешанное с облегчением, что он цел, – Ты утверждаешь, что прожил сто пятьдесят зим? Больше века! А ведешь себя как сорванец, который впервые полез на дерево за кошачьим хвостом и свалился в крапиву! Где же твоя почтенная эльфийская мудрость?
Полуэльф вскочил на ноги, отряхнувшись с преувеличенным достоинством королевского посла, хотя к его всклокоченным темным волосам прилип клочок мха, а на плече красовался узор из паутины и хвои.
– Милая травница! – воскликнул он, театрально прижимая руку к груди, – Для эльфа, пусть и скромной полукровки, как я, сто пятьдесят лет – это лишь легкая морщинка на лике вечности! Ты сама, – он подмигнул ей, игриво сверкнув фиалковыми глазами, – оглянешься через столетие и поймешь: истинное озорство – это единственная специя, не дающая душе зачерстветь в этом пресном мире! Наслаждайся своей юной пылкостью и… учись у мастера! – он сделал неуклюжий пируэт, пытаясь стряхнуть последние остатки липкой сети, и чуть не поскользнулся на мокром листе.
Элрион, стоявший чуть поодаль и наблюдавший за этой сценой с привычной сдержанностью, лишь слегка приподнял бровь. Его лицо оставалось каменным, но в алом взгляде мелькнула тень усталого терпения. Четвёртая сотня его жизни – немалый срок даже для высшего эльфа – давали ему особую перспективу на вечные споры о возрасте и мудрости. Он промолчал, но его молчание было красноречивее слов: в нем читалось "и это после четырех веков?" по отношению к собственному опыту и легкое "и ты еще будешь таким же в триста" – в адрес Талена.
– Ладно, шутник, – Элрион спрыгнул с ветки, вкладывая меч в ножны. Его голос потерял насмешливый оттенок, став жестким и деловым, – Как ты, с твоими фиолетовыми всевидящими очами умудрился угодить в такую заурядную ловушку? Пауки-переростки здесь не водятся. Это дело рук двуногих.
Тален оторвал последний крупный клочок паутины от рукава и с преувеличенной нежностью погладил ткань.
– О, принц, ты недооцениваешь силу чистого, бескорыстного любопытства! – воскликнул он, разводя руками, – Я заметил эту проволоку, эту примитивную западню, еще за десять шагов! Но разве истинный исследователь может пройти мимо такого искушения? Я позволил ей сработать! Чтобы изучить механизм, материал, эффективность клейкости... – он замолчал, его взгляд вдруг стал чуть более рассеянным, словно вспоминая что-то, – Хотя... признаюсь, был и более прозаичный стимул. Я увидел на земле, прямо под деревом, блик. Такой знакомый, металлический... Подумал – не та ли это самая шестерёнка, что пропала у меня после инцидента с летающим тиглем. Решил подобрать... а тут – бац! – он хлопнул себя по лбу, – и вот я здесь, в объятиях липкой нежности!
Его последние слова повисли в воздухе, и в этот момент случилось. Не с треском и грохотом, а с шипящим, почти беззвучным пффф! Из-под кустов у самого основания дерева вырвался густой клуб дыма. Не черного, а странного, серо-лилового, с резким запахом гари и... чего-то сладковатого, химического. Дым мгновенно заполнил пространство между деревьями, превратив вечерние сумерки в непроглядную, колышущуюся мглу. Он резал глаза, щипал горло.
– Дымовая завеса! – рявкнул Элрион, инстинктивно закрывая лицо рукавом и выхватывая меч. Лира замерла, напряженно вслушиваясь, ее рука потянулась к посоху.
И тогда они услышали шаги. Легкие, почти невесомые, быстрые как мышиный бег. Несколько шлепков по мокрой земле – и звук исчез, растворившись в шипении дыма. Длилось это мгновение. Меньше мгновения.
Дым начал рассеиваться так же быстро, как и появился. Элрион резко обернулся, его рука инстинктивно потянулась к плечу, где висела походная сумка с самым необходимым – картами, флягой, сухарями. Пальцы схватили пустоту. На кожаном ремне болталась лишь порванная застежка.
– Сумка! – выдохнул он, и в его голосе впервые за долгое время прозвучало не раздражение, а чистая, ледяная ярость.
Но прежде, чем он успел двинуться, рядом раздался короткий возглас, шум борьбы и глухой стук тела о землю. Лира, не растерявшаяся в дыму, действовала на опережение. Она не бросилась вслепую, а метнулась туда, куда вели следы – к ближайшему густому кусту орешника. Из его чащи доносилось отчаянное шуршание и тихий стон.
Лира, сильная и ловкая, вытащила оттуда свою добычу. Не разбойника, не наемника, а... парнишку. Он отчаянно вырывался, но ее хватка была железной. Она прижала его к стволу молодого дуба, и дым, почти рассеявшийся, позволил наконец разглядеть вора.
Это был молодой эльф, почти мальчик. Лет пятнадцати, не больше. Короткие, светлые, вьющиеся волосы были растрепаны. Длинные, заостренные уши нервно подрагивали. Лицо – необычайно худощавое, с резко очерченными скулами и большими, не по-эльфийски широко распахнутыми глазами небесно-голубого цвета. На носу и щеках россыпь светлых веснушек. Он был одет бедно: светлая рубашка из грубого льна с высоким, наглухо застегнутым воротничком (петли были крошечными, самодельными) и поношенные коричневые штаны. Через плечо – потрепанный кожаный ремешок с простой железной пряжкой. Правая рука, которой он пытался оттолкнуть Лиру, была туго обмотана до локтя выцветшими, но чистыми бинтами; сквозь них местами проступали вышитые защитные руны – знак либо прошлой травмы, либо попытки уберечься.
Испуг в его глазах был диким, животным, но, когда он увидел сумку Элриона, которую все еще сжимал в другой руке, в них вспыхнула отчаянная ярость. Он закричал, голос его сорвался на визгливую ноту, полную страха и безнадежной дерзости:
– Отдайте! Отдайте мои деньги! – он тряхнул сумкой, – Они мои! Я их... я их заработал! Сестренке нужны лекарства! Она... она умирает! – слезы брызнули из его глаз, смешиваясь с грязью и потом на щеках. Он задыхался, его худенькая грудь судорожно вздымалась, – Вы же... вы же проклятые богачи! У вас золото есть! Вон у него... – он кивнул на Элриона, чьи розы виднелись из-под рубахи, – ...целый сад на спине! Продаст один цветок – и нам хватит на год! Отдайте!
Его крик, полный детской отчаянности и ненависти, повис в внезапно наступившей тишине леса. Даже Тален перестал отдирать последние нити паутины, его фиолетовые глаза с необычной серьезностью смотрели на юного эльфа. Лира ослабила хватку, но не отпустила. Ее взгляд, еще секунду назад гневный, смягчился, наполнившись сложной смесью понимания, жалости и горечи. Она знала эту боль. Знавала слишком хорошо.
Элрион стоял неподвижно. Его алые глаза, обычно холодные и оценивающие, были прикованы к худому лицу мальчишки. Ярость от кражи сменилась чем-то иным – ледяным оцепенением? Признанием? В словах "сестренка умирает" и "проклятые богачи" прозвучало страшное эхо его собственного прошлого и его собственных приговоров. Шипы на его спине замерли. Воздух вокруг снова стал холоднее.
Тишина, повисшая после отчаянного крика парня, была густой, как только что рассеявшийся дым. Даже ветер в листве замер. Испуганные глаза юного эльфа метались между суровым лицом Элриона, смягченным, но настороженным взглядом Лиры и необычно серьезным выражением Талена.
Лира первой нарушила молчание. Ее рука, все еще лежащая на его плече, не сжимала, а скорее... поддерживала. Голос прозвучал тихо, но отчетливо, перекрывая его прерывистое дыхание:
– Твоя сестра? Мы можем попробовать помочь. Я – травница. Знаю растения и их силу, – она кивнула в сторону Талена, который уже пришел в себя от неожиданности и с профессиональным интересом разглядывал руны на бинтах мальчика, – А это – алхимик. Пусть и оборотень по газетам. У него... тоже есть свои методы.
Тален поднял фиолетовые глаза, и в них вспыхнул знакомый огонек азарта, но на этот раз смешанный с редкой для него сосредоточенностью.
– О, медицинский вызов! – воскликнул он, потирая руки, с которых все еще свисали клочья паутины, – Смертельный недуг? Запущенный случай? Идеально! Ничто так не будоражит ум, как борьба с самой смертью за ее добычу! Где эта прелестная пациентка? Веди!
Блондин замер, недоверчиво глядя на них. Слезы еще не высохли на его веснушчатых щеках, а в глазах бушевала буря – надежда, борющаяся с годами накопленного недоверия и обид.
– Вы... вы смеетесь? – прошептал он хрипло, крепче сжимая украденную сумку, – После того как я...?
– После того как ты попытался нас ограбить с помощью дымовой шашки, сделанной, судя по запаху, из толченого сухого змеиного помета и лепестков гниющих лунных лилий? – Тален снисходительно махнул рукой, – Детские шалости! Хотя дым получился эффектный, признаю. Теперь хватит болтать, веди! Каждая минута на счету, если сестренке, как ты говоришь, осталось десять дней. Хотя... – он прищурился, – ...это врачи сказали? Они обычно любят преувеличивать. В сторону ухудшения, конечно.
Элрион все это время молчал. Он подошел, его тень накрыла подростка. Мальчишка невольно съежился, ожидая удара, мести за кражу. Но Элрион лишь протянул руку – не для того, чтобы ударить, а открытой ладонью вверх. Без слов. Требуя свое. Его алые глаза были непроницаемы, но в них не было прежней ярости. Было что-то тяжелое, усталое, узнаваемое.
Парнишка заколебался, потом, с трудом отрывая пальцы, сунул ему потрепанную сумку. Элрион молча принял ее, взглянул на порванную застежку, и что-то похожее на тень усмешки мелькнуло в уголках его губ. Он перекинул ремень через плечо, поправив сумку так, чтобы она не болталась.
– Веди, – произнес он наконец, и это было не приказание, а... согласие. Холодное, но твердое.
Тропа, по которой повел их мальчик, была едва заметной звериной тропкой, уводящей вглубь самого дикого участка леса, подальше от глаз и дорог. Он шел быстро, почти бежал, постоянно оглядываясь, чтобы убедиться, что они идут за ним. Его спина, узкая в грубой рубахе, была напряжена как струна. Лира шла следом, ее взгляд скользил по окружающим растениям, уже оценивая, что может пригодиться. Тален шел рядом с Элрионом, что-то бормоча себе под нос. Элрион двигался бесшумно, его шипы были прижаты, но взгляд сканировал лес, куда более опасный, чем ловушки для мелких зверьков.
Жилище оказалось не домом, а полуразвалившимся, заросшим мхом и папоротником охотничьим домиком. Когда-то, наверное, его построили из добротных бревен, но теперь крыша просела, окна были забиты гнилыми досками, а дверь висела на одной петле. Запах сырости, прели и... болезни витал в воздухе.
– Мила? – Тайвин рванул внутрь, его голос сорвался, – Я вернулся! И... гости.
Внутри было темно, сыро и убого. Клочок соломы на земле служил постелью. На ней, укрытая тонким, выцветшим одеялом, лежала девочка. Она могла быть лет двенадцати. Ее светлые, почти белые волосы были слипшимися от пота, лицо – мертвенно-бледным, с лихорадочным румянцем на щеках. Дыхание было поверхностным, прерывистым. Большие, когда-то, наверное, ярко-голубые глаза, сейчас тусклые и запавшие, с трудом открылись на голос брата.
– Тай... – прошептала она, голосок слабый, – Тайвин…
Лира тут же опустилась на колени рядом с ложем, осторожно отодвинула одеяло. Ее пальцы легли на тонкое запястье девочки, потом на лоб. Она нахмурилась. Тален, забыв на мгновение о своей театральности, присел рядом, его фиолетовые глаза внимательно изучали больную, нюхали воздух, отмечали малейшие детали – синеватый оттенок ногтей, сухость губ, характерный запах изо рта.
– Хм... – протянул он многозначительно.
Элрион остался стоять у входа, его фигура загораживала свет. Он не смотрел на больную, его взгляд был прикован к Тайвину, который замер у стены, сжимая кулаки, его худое тело дрожало от напряжения и страха.
– Где твои родители? – спросил Элрион неожиданно тихо. Вопрос повис в сыром воздухе хижины.
Тайвин вздрогнул, словно его ударили. Он отвел взгляд, уставившись в грязный земляной пол.
– Отец... – голос его сорвался, – Отец ушел. Как только услышал, что набирают в новый отряд... Государственных Наемников Канцлера Геллара. Сказал... там платят золотом авансом. За задание. На лекарство для Милы. Теперь ни весточки от него, – он сглотнул ком в горле, – А мама... мама пошла искать его. Или лекарство. Или... работу. Две недели назад. И... не вернулась, – его голос стал совсем тихим, сдавленным, – Остались только мы. Я... и Мила.
Лира подняла голову от девочки, ее зеленые глаза встретились с взглядом Тайвина. В них была бездонная жалость и понимание. Она знала этот ужас одиночества перед лицом беды.
Тайвин вдруг выпрямился, в его глазах вспыхнул последний огонек отчаянной надежды:
– Но... но есть Эликсир! В столице! Врачи говорили, только он может помочь! Он стоит целое состояние, но... я копил! Почти собрал! Вот! – он судорожно полез за пазуху, вытащил грязный, завязанный узелок и потряс им. Звякнуло несколько жалких медяков, – Вот... почти! А те деньги в сумке... они должны были... – он умолк, поняв тщетность.
Лира вздохнула, ее голос прозвучал невероятно мягко, но правда в нем была неумолима:
– Тайвин... Дитя мое. Этот эликсир... Тот, что рекламируют в столице за бешеные деньги? Скорее всего... он фальшивый. Такие вещи... они часто обман. Для отчаявшихся.
Слова Лиры сработали как нож. Вся отчаянная надежда, державшая Тайвина на ногах, рухнула. Его лицо исказилось гримасой невыносимой боли. Он не зарыдал – он завыл. Глухой, животный звук отчаяния, вырывающийся из самой глубины израненной души. Он схватился за голову, его худенькое тело согнулось пополам, сотрясаясь от рыданий.
– ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ?! – закричал он, захлебываясь слезами и яростью, – СИДЕТЬ И СМОТРЕТЬ, КАК ОНА УМИРАЕТ?! ЖДАТЬ?! КАК Я ЖДАЛ ОТЦА?! КАК Я ЖДУ МАМУ?! – он бил кулаком по гнилой стене, не чувствуя боли, – ОНА УМРЕТ! И Я ОСТАНУСЬ ОДИН! СОВСЕМ ОДИН!
Его истерика была оглушительной в тесной хижине. Мила на соломе слабо застонала, испуганная криком. Лира вскочила, чтобы удержать его, но Элрион был ближе. Он не обнял мальчишку, не стал успокаивать словами. Он просто шагнул вперед и крепко, почти грубо, схватил его за плечи, заставив выпрямиться и встретиться с его алым, неумолимым взглядом. В этом взгляде не было осуждения, только холодная, тяжелая реальность.
– Хватит, – сказал Элрион тихо, но так, что крик Тайвина оборвался на полуслове, – Криком ты ничем не сможешь помочь. Тратишь силы, – он отпустил его плечи, но продолжал смотреть прямо в его заплаканные, полные ужаса глаза, – Ты не один. Пока мы здесь.
Тален, воспользовавшись паузой, подскочил на ложе Милы, теперь он нависал над девочкой. Его обычная клоунада исчезла без следа. В его фиолетовых глазах горел чисто научный, алхимический интерес, смешанный с азартом.
– Вот так-то лучше! Энергию крика – в действия! – он уже рылся в своем бездонном рукаве рубахи, доставая пузырьки и странные инструменты, – Лира, поможешь? Дай свет! Принц, закрой дыру в двери плащом, тут сквозняк смертельный! А ты, юный защитник, – он кивнул на Тайвина, – Принеси воды. Чистой. И расскажи ВСЕ, что помнишь: когда заболела, чем лечили до сих пор, что ела, пила, где была. Каждую мелочь! И не смей больше орать, ты пугаешь свою сестру и мешаешь гению работать! – он уже склонился над Милой, его пальцы осторожно отодвигали ей веко, чтобы посмотреть зрачки, – Ну-с, прелесть моя, посмотрим, что за гадость тебя скушала... О, интересно...
Тайвин, всхлипывая, словно окаменел под внезапным напором Талена. Лишь кивок выдавал понимание. Грубым рукавом он смахнул грязь и слезы с лица, бросил последний взгляд на Элриона – взгляд, где тлело недоверие, но уже пробивалась хрупкая, как первый ледок, надежда – и ринулся за дверь, спотыкаясь на ходу. Лира выхватила из сумки светящийся камень, и его холодный, призрачный свет вырвал из мрака угол с больной, отбросив на стены гигантские, пульсирующие тени. Элрион, не говоря ни слова, достал из сумки потертый плащ и накинул его на дверной проем. Хижину поглотил полумрак, нарушаемый лишь мерцающим ореолом камня и резким профилем алхимика, склонившегося над умирающей девочкой.
Элрион застыл, наблюдая. Тален лихорадочно перебирал пузырьки, стекло звенело в его дрожащих руках. Лира, прижимая к себе вернувшегося Тайвина, шептала успокаивающие слова, но ее взгляд неотрывно следил за Таленом, роняла короткие, отрывистые советы. Знания и магия сплетались в единый клубок напряженной воли. Холодный ком отчаяния в груди Тайвина, его лицо, искаженное немой мукой, слабое, прерывистое дыхание Милы – каждый удар бил в одну точку, глухо и неумолимо. И тогда, вопреки воле, в памяти всплыло другое лицо. Та же мертвенная бледность. Тот же ускользающий свет жизни в глазах. Другой крик отчаяния – его собственный, сорвавшийся тогда, как нож: "Руи…"