Мёд с привкусом горечи

Рассказ в рассказе (электронный вариант)
А.Строганов


Скорый поезд: «Минск-Москва» плавно тронулся с места и, миновав здание вокзала с многочисленными провожающими на перроне, стал медленно набирать скорость.
За столиком купе, широко раскинув руки и почти прислонившись лицом к окну, сидел немолодой пассажир. Он как-то отрешенно смотрел на
людей, некоторые из которых шли за отъезжающим поездом, махали руками, что-то кричали пассажирам. Одна девушка бежала, на ходу вытирая слёзы. Она именно плакала, пристально вглядываясь в одно из окон вагона. Без сомнения, девушка провожала очень близкого ей человека, того, кто ей был по-настоящему дорог.
«Да, меня так провожать никто и никогда не будет, – подумал пассажир,– а ведь это так нужно человеку, чтобы его вот так встречали и провожали…»
Соседи по купе: пара пенсионного возраста и молодой человек, не отрывающийся от смартфона, занимались своими делами.
Женщина сразу принялась раскладывать на столике продукты, что обычно берут в дорогу пассажиры: куриные окорочка, пару яиц, какой-то напиток.
«Вот уж традиция, обязательно есть в поездах, – подумал Арнольд, так звали нашего пассажира. –  Неужели не могли поужинать дома, перед отъездом, нет, обязательно надо романтично, под стук колёс».
Не то, чтобы эти люди раздражали его. Только он сам не любил есть при посторонних, которые не ели вместе с ним и неловко себя ощущал, когда кто-то это ел рядом.  Такова была его особенность характера.
Арнольд почувствовал себя неловко и, прихватив полотенце, чтобы умыться перед сном, вышел из купе. Хотелось курить.
«Но можно ли в поезде?» подумал он, направляясь в тамбур вагона. Оказалось, что можно. Там уже курили сразу несколько человек. Дождавшись, когда один из них затушил окурок и вышел из тамбура, Арнольд занял выгодное, как ему казалось, место возле окна и закурил.
Он любил поезда, особенно дальнего следования. Разве сравнишь их с автобусами или маршрутками, где ни лечь, как следует, ни выкурить сигарету. Другое дело – поезд: лежишь себе в полный рост, никто тебя сумками не толкает, а под перестук вагонных колёс так хорошо думается.
«Счастливый я человек, – стал мысленно он рассуждать о себе. – Все-то у меня есть, или почти всё: высокооплачиваемая работа, роскошная квартира в Минске, дорогой автомобиль. Даже имя у меня редкое, в нём есть что-то привилегированное: Арнольд. Правда, я не женат, но в этом тоже есть положительный момент – свобода. Никто тебя не «пилит», нет семейных скандалов. Жена не требует постоянно денег и дорогих покупок. А у многих моих знакомых именно так и происходит. Я могу пойти, куда захочу, и делать то, что мне нравится».
С юных лет Арнольд видел себя исключительно начальником: неважно чего, лишь бы был большой кабинет. В мыслях он даже фантазировал о том, какие в нем будут обои и преимущество отдавал бежевым тонам. А к нему в кабинет будет заходить по утрам, возможно, и вечерам, симпатичная секретарша в мини-юбке, да, именно в мини и, томно глядя в глаза, предлагать ему, своему боссу, чашечку ароматного кофе.
Арнольд неплохо учился в школе. Средний балл у него был почти пять по пятибалльной системе и, не долго думая, он подал документы на юрфак Белорусского Государственного университета.
Наверное, тогда произошёл в его жизни первый удар, как ему казалось, в самое  сердце: Арнольд провалился на первом же экзамене.
Его возмущению не было предела.
— Представляете, – возмущался он перед родителями, этот идиот, – так он называл преподавателя, поставившего ему неудовлетворительную оценку, спросил меня, сколько стоит буханка самого недорогого черного хлеба? Ну, причем тут магазин с его хлебом, если я поступаю на юридический?!
Но отец вместо того, чтобы посочувствовать, вдруг произнес фразу, которая основательно и надолго разобщила их с сыном:
— Значит, умные люди в институтах работают, если разговор с абитуриентами о хлебе начинают.
А мама только молчала. Но её молчание было, как ему казалось, громче любого крика, и Арнольд чувствовал, что она на стороне отца.
«Где было им, колхозникам, в прямом и переносном смысле, понять меня, интеллектуала, прирожденного лидера и вообще, одаренного человека? Им, проработавшим полжизни на колхозных полях и не познавшим настоящей цивилизованной жизни горожан», –  думал он тогда.
Но следует отметить, что Арнольд почти до окончания школы жил с родителями в скромном деревенском доме. Только когда ему исполнилось семнадцать лет, его семья переехала в Минск. Но вспоминать об этом не хотелось. Когда же родителей не стало, Арнольд здраво, как ему казалось, рассудил: «Ну, умерли, что поделаешь? Все умирают, и я когда-то умру. Такова жизнь». Позднее его девизом стала прочитанная где-то фраза о том, что каждый прожитый день должен быть как маленькая жизнь, наполненный событиями.
Смысл этой фразы Арнольд понимал как то, что от жизни надо брать как можно больше, здесь и сейчас, так как другой не будет.
Через год он всё-таки поступил, а затем и окончил нархоз – так тогда назывался экономический университет.
«Может, и хорошо, что юрист из меня не вышел. Глубокие знания в экономике больше подходят для жизни», – рассуждал он тогда: ему припомнились случаи, когда полученные им знания в бизнесе помогали прогнозировать ситуацию на рынке, вести финансовые дела, добиваться побед при ведении переговоров.
После окончания института Арнольд работал на заводе в отделе сбыта, потом – технологом, заместителем директора по коммуникациям, а последние десять лет возглавлял небольшое предприятие по производству и сбыту канцелярских принадлежностей. Благодаря организаторским способностям и хорошим манерам он многого в жизни добился.
Правда, были в его работе небольшие «грешки», так он их называл. Связаны они были с недобросовестной рекламой и дискредитацией конкурентов, а их в его бизнесе было немало. Но думать об этом не хотелось. Он наслаждался мыслью о том, что за относительно небольшой срок своей деятельности в качестве руководителя сумел обеспечить себе довольно солидный капитал и относительно комфортную жизнь.
Арнольд пользовался этими благами сполна: часто менял машины, покупая исключительно новые, не отказывал себе в ежегодных зарубежных поездках, заводил лёгкие романы с женщинами, но при этом очень боялся серьёзных отношений. Поэтому его романы быстро
   заканчивались.
Но когда ему стало под пятьдесят, все чаще хотелось создать семью, и чтобы в его роскошной квартире любимая женщина накрывала на стол, навещали дети, а позднее –  и внуки.
Но он гнал от себя эти мысли, рассуждая примерно так: «Все хотят только моих денег» и успокаивал сам себя: Не получите!»
Только в этот раз что-то не складывалось в его размышлениях о себе. «Ах, да, та девушка, бежавшая за поездом и на ходу вытиравшая слезы. Этот силуэт, широко раскрытые глаза, в которых читалась тоска и боль от расставания с кем-то, кого она, безусловно, любила», – понял он.
Стоп... Арнольд невольно напрягся: «Прочь, прочь эти ненужные мысли, к тому же,  не самые радостные. Завтра в Москве трудный день. Предстоит большая работа. Надо убедить потенциальных клиентов в высочайшем качестве минских изделий. Я просто обязан провести эти непростые переговоры однозначно с положительным результатом, иначе под большой вопрос попадет моя репутация».
Об этом он всегда заботился в первую очередь: самые сложные переговоры проводил только сам, не доверяя их подчиненным, и с гордостью отмечал, что это ему удавалось блестяще, а самолюбия у него хватало. Упасть в грязь лицом в этот раз особенно не хотелось. Хотя в глубине души Арнольд понимал, что их ламинированные календари, сувениры и другие канцелярские принадлежности ни чем особенным не отличались от российских аналогов.
«Тем более надо приложить максимум усилий, чтобы москвичи выбрали продукцию именно моей фирмы», – подумал  он, вытирая полотенцем лицо и внимательно посмотрел на себя в зеркале над раковиной санузла.
«А что, приятной внешности мужчина, с благородной сединой на висках, в дорогом безукоризненном костюме, с располагающей к общению улыбкой», – попробовал в очередной раз похвалить он себя.
Наш пассажир годами учился правильно улыбаться, читал специальную литературу о хороших манерах, тренировался перед зеркалом и, надо сказать, преуспел в этом деле. Так он улыбался начальникам, покупателям, нужным ему людям и тут же убирал улыбку с лица, когда в этом пропадала необходимость. Он нравился себе за такое умение, но сейчас, стоя перед зеркалом, в очередной раз, прорепетировав улыбку, вдруг напрягся. Вышла какая-то гримаса с острыми маленькими глазками. В его лице было больше озлобленности, чем притягательности, которую он рассчитывал увидеть в зеркале. Ему даже захотелось плюнуть в собственное отражение.
        «С такой рожей москвичи не захотят
   сотрудничать, –  произнес он вслух сам себе, – а
   этого допустить нельзя. Это конец, крах!»
Потом он долго и тщательно пытался воссоздать на лице приятную улыбку, но этого почему-то не получалось, и со злостью, резко рванув дверь туалета, быстро зашагал к своему купе.
Переодевшись ко сну и ловко взобравшись на свою верхнюю полку, Арнольд стал наблюдать за соседями по купе. Он любил это делать, находя изъяны в поведении людей.
Парень со смартфоном его не интересовал: «Ну, копается в интернете, и пусть себе копается», –  подумал он, – а, вот, пожилые мужчина и женщина – это уже интересно», и стал по привычке искать в их поведении что-то нелогичное или даже смешное.
Пожилая пара, без сомнения, была мужем и женой. В разговоре супругов часто звучали слова: внучек, внученька…
Арнольда удивило то, что обращались они друг к другу совершенно, как ему казалось, не естественным образом, называя друг друга Ванюшей и Танечкой. Что-то смазливое было, по его мнению, в такой манере общения. А они, как нарочно, чтобы его позлить, обращались друг к другу именно так.
Сначала его это только удивляло,
  но вскоре стало раздражать. «Подождите, подрастут ваши «чада», начнут «бабло» качать, попляшете тогда, Ванюша и Танечка», – подумал он. – Так не бывает, чтобы на старости лет муж и жена относились друг к другу как молодожены. Неужели они никогда не скандалили, не обижали один одного, не видели друг в друге недостатков?! –  возмущался он и вскоре даже стал их ненавидеть. Только где-то, в подсознании, Арнольд допускал, что на самом деле, так бывает, и люди способны сохранить глубокое уважение один к одному, даже прожив долгую совместную жизнь. Он просто завидовал им.
Пытаясь отвлечься, Арнольд начал размышлять о своих банковских сбережениях, и на какое-то время злость пропала. Он стал в уме пересчитывать свои деньги, мысленно ощущая их приятное шуршание в руках, и вскоре задремал.
В дверь постучали. Арнольд открыл глаза. В купе стояла молоденькая проводница с кучей стаканов с чаем в руках. Она виртуозно удерживала ушки подстаканников в своих тонких, изящных пальцах и выглядела удивительно ловкой, даже грациозной.
Поинтересовавшись, не желает ли кто-нибудь чаю, проводница, не смотря на сильную качку вагона, быстро освободила из рук четыре стакана и, мило улыбнувшись, исчезла в дверях.
Приглушенно разговаривая, пожилая пара стала чаевничать. Женщина достала из сумки печенье, похоже, собственной выпечки, с обильным слоем ни то варенья, ни то другой какой-то начинки и стала, как маленькому подносить их ко рту своему мужу.
Арнольд опять стал злиться на них: «Ну, сколько можно есть?! Ведь только съели свою курятину! Все им мало».
Чтобы как-то отвлечься он стал
смотреть в окно.
Необычайно красивым был тот июньский вечер. Солнечный диск уже скрылся за кромкой леса, но горизонт продолжал пылать, казалось, что по всему небу. Природа словно не спешила расставаться с обилием тепла и света, как бы нехотя отдавая свои владения приближающейся ночи. За окном промелькнула небольшая деревня с компанией молодежи возле единственного кирпичного дома.
«Наверное, клуб», –  подумал Арнольд, –  «как же хорошо сейчас в деревне!»
Он впервые за долгие годы стал вспоминать свою деревню, в России, в Тверской области, где провел безмятежное детство, рыбалку с отцом, первое робкое свидание с девочкой, которая ему совсем не нравилась в его неполные пятнадцать лет. Тогда он схлопотал от девочки пощечину за излишний интерес к ее женским отличиям…
Арнольд улыбнулся. Он вспомнил, что это была, скорее, имитация пощечины. На самом деле, как уже тогда он понимал, девочка была не против прикосновения к себе его губ.
Арнольд стал вспоминать огромное поле одуванчиков, которое простиралось за их домом в деревне, желтым бесконечным ковром. Ему вдруг вспомнился отрывок стихотворения, рассказанного в детстве его мамой:
«Уронило солнышко лучик золотой.
Вырос одуванчик, желтый, молодой
У него лучистый, золотистый цвет.
Он большого солнышка маленький привет…»
Арнольд вспомнил летние звездные ночи, дурманивший, сладкий запах флоксов перед окнами их дома, вкус молока с ломтем батона, что всегда к его приходу с гулянок, под утро, оставляла на столе мама…
Ему вдруг припомнились слова до боли знакомой песни: «Подмосковные вечера». Арнольд не знал ни автора этих душевных строк, ни песню целиком, но такой родной она вдруг ему показалась, что комок подкатил к горлу, и увлажнились глаза.
Если бы еще вчера, ему, расчетливому и успешному профессионалу, вращающемуся среди «акул» бизнеса, кто-то сказал, что вскоре он может прослезиться от какой-то там лирики, он рассмеялся бы этому человеку в лицо, откровенно, как умеют смеяться только сильные люди. Именно к таким «хозяевам жизни», умевшим главное  –  делать деньги, относил он себя, и подобная сентиментальность была не в его духе.
Но это произошло как-то вдруг, вопреки логике, или напротив, следуя законам всего живого. А за окном вагона уносились вдаль стройные ряды берез, проселочные дороги, на одной из которых взгляд выхватил стадо рыжих коров, тянувшихся к деревне, и как-то сами собой зазвучали в его голове бесхитростные слова:
«Не слышны в саду даже шорохи. Все здесь замерло до утра...»
Наступало то время суток, когда все вокруг словно замирает: умолкают звуки летнего леса, не дрожа ни единым листком, словно на фотографии, застывают деревья, а в зеркальной глади озер и прудов можно пересчитывать звезды. Приближалась прохладная июньская ночь.
В купе было душно, и Арнольду, во что бы то ни стало, захотелось подышать этой свежестью. Он слегка приоткрыл окно купе, из которого пахнуло таким ароматом цветущей липы, что закружилась голова. Уклоняясь от встречного ветра, он жадно, всей грудью стал вдыхать этот воздух и только после замечания пожилого мужчины о том, что его жена может простудиться, сильным рывком обеих рук закрыл окно, словно отгородив себя от этих сумасшедших запахов, а заодно и от ненужных воспоминаний.
Спрыгнув со своей верхней полки, прихватив на ходу из кармана пиджака пачку сигарет и почему-то во второй раз полотенце, чтобы снова умыться, Арнольд вышел из купе. Стоя в тамбуре и разминая в руках сигарету, он опять стал мысленно выделять себя из числа окружающих.
«Да, я счастливый человек, потому, что могу позволить себе курить самые дорогие сигареты, ухаживать за красивыми женщинами…»
Он стал выстраивать в памяти случаи из приятно проведенных отпусков, будничных романов и совсем незначительных, но ярких моментов из прошлого и настоящего своей жизни.
Перед глазами замелькали пикантные сцены. Только напрасно он пытался вспомнить их продолжение. Встречи с женщинами были недолгими и заканчивались примерно одинаково: Арнольд уходил сам, или его об этом просили.
«Эх, «самки», –  подумал он обо всех женщинах сразу и как-то нехорошо улыбнулся.
Почувствовав это, он взглянул на свое отражение в стекле двери тамбура вагона и ужаснулся: в тусклом свете, расплывшись, в каком-то нечеловеческом оскале на него смотрело его собственное лицо. «Самец!» – прошептал Арнольд и, обернувшись, чтобы его никто не увидел, плюнул в «самого  себя».
Постояв еще несколько секунд, глядя на окончательно обезображенное от сползающей по стеклу слюны собственное отражение, он быстро, почти бегом рванулся к своему купе, даже забыв покурить и умыться.
«Нет, так больше продолжаться не может, – подумал Арнольд, укрывшись с головой одеялом, – надо взять себя в руки, иначе все будет напрасно: эти прожитые годы, эта поездка в Москву…»
Он высунулся из-под одеяла и потянулся рукой на третью полку, где лежала его кожаная сумка. На ощупь нашел в ней упаковку дорогого коньяка, приобретенного на всякий случай.
«А, куплю другую в Москве, там еще выбор богаче», – подумал он, небрежно вскрывая упаковку.
Вот только с пробкой пришлось повозиться в темноте, да еще лёжа: уж очень «хитро» она была надета на горлышко.
Арнольд пил жадно, большими глотками и сам не заметил, как опустошил почти всю бутылку. Спиртное подействовало на него мгновенно.
Проснувшись за полночь, Арнольд обратил внимание, как быстро шел поезд. Очень хотелось пить. Он с трудом спустился на пол и жадно выпил свой давно остывший чай. Потом медленно побрел в сторону туалета, где лил воду из крана на голову и лицо, ругая себя за такое мальчишество. «Что я делаю, теперь спиртным будет разить на переговорах. Ну, ладно, хорошо позавтракаю в ресторане», – размышлял он, шагая к своему купе.
В очередной раз Арнольд проснулся от того, что не стало размерного покачивания вагона. Поезд стоял на каком-то полустанке.
— Что-то случилось, – вслух произнес он.
— Пропускаем кого-то, а еще скорый называется, –  послышалось снизу от пожилого соседа по купе.
Арнольд не ответил. Никто не мог знать, что эти
слова не относились к задержке поезда: он «был» уже там, давно, в небольшом тенистом сквере, в последний день своих последних студенческих каникул…
Лежа с закрытыми глазами, как на экране кинотеатра, Арнольд стал «смотреть» странный «фильм» из прошлого, об одной девушке и о себе самом.
Приятным и одновременно тяжелым было это
 «кино».

Заканчивался последний день его последних студенческих каникул. На душе было тревожно с самого утра. Его раздражало буквально всё: люди, спешащие куда-то с авоськами, рано начавшие желтеть в том году листья деревьев, означавшие окончание лета, низкое, хмурое в тот день небо.
«Закончилась веселая студенческая жизнь, а значит,   и молодость, – думал Арнольд, – все, конец. Прощай безмятежная юность; завтра первый рабочий день,   предстоит гнать план, подчиняться начальству». Так    думал он, сидя на скамейке в тихом, уютном сквере.
Ее он заметил сразу. Нельзя было не обратить внимания на странную с виду девушку, примерно его ровесницу, или чуть младше. Она сидела на скамейке почти напротив и чему-то слегка улыбалась. Глаза ее были закрыты, голова слегка наклонилась. Такой спокойной и счастливой выглядела она, что невольно захотелось узнать, о чем можно вот так хорошо думать, или что чувствовать, когда вокруг, как он считал, все так плохо.
Арнольд пытался предугадать возможные вопросы директора предприятия, куда его направили по распределению, продумать ответы на них, но девушка не давала ему сосредоточиться. На какое-то время он стал просто ее рассматривать. Что-то в ней было необычное, но что именно, он понять не мог. Внешность  –  самая обыкновенная. Фигура, на которую Арнольд, прежде всего, обращал внимание в женщинах  –  так себе. Одета  –  просто. Но что-то притягивало к ней внимание.
«Ах, да! Эта легкая улыбка, которая возникает у людей от чувства чего-то очень приятного, когда им просто хорошо и спокойно», –  понял он, наконец.
Мысли снова унесли его к предстоящему разговору с директором. Он оттачивал варианты ответов на его предполагаемые вопросы, мысленно репетировал выражение своего лица, проговаривал вслух отдельные фразы, следя за дикцией, интонациями и тембром голоса, будучи твердо уверенным, что это далеко не мелочи, а факторы, которые будут способствовать его дальнейшей карьере. Но все же, время от времени, он поглядывал на эту странную незнакомку напротив.
«Ну, сколько можно «балдеть»? – взглянув в очередной раз на девушку, подумал Арнольд, – похоже, что вся ее жизнь пустая, никчемная, сплошная глупая улыбка, и она делает это даже во сне. А может, она наркоманка, «колес» наглоталась?». 
Мысли путались в голове:
 «С одной стороны, мне кажется, повезло, оставили в родном городе, да и работа недалеко от дома, три остановки на транспорте. С другой – роста пока не будет, конкуренция», – мысленно рассуждал Арнольд. – Поразительно, она все еще смеется».
Но неожиданно девушка перестала улыбаться, открыла глаза и пристально посмотрела на него. Их взгляды встретились, и она улыбнулась снова, но уже не так, как прежде, а широко, свободно и именно ему, Арнольду.
Что-то случилось.
Несколько секунд они улыбались друг другу, и у Арнольда впервые в жизни возникло где-то в груди, под ложечкой, странное, незнакомое ранее чувство сладковатой боли. Оно было таким сильным и в то же время приятным, что захотелось его задержать как можно дольше, и он застыл с улыбкой на лице, боясь прервать такое прекрасное состояние.
Опомнившись, Арнольд резко отвернулся от девушки и устремил взгляд в сторону, рассматривая совершенно не интересующие его предметы: фонарные столбы, листья деревьев, пустующие рядом скамейки...
Но с этой минуты завод, директор со всей его «свитой», будущая карьера улетучились, как будто и не занимали они его еще минуту назад.
Он подошел к девушке и назвал свое имя. Она назвала своё – Галя.
Арнольд плохо помнил первые слова, произнесенные им при знакомстве, и вообще, о чем они тогда говорили. Он нес какую-то чепуху, но и она не отличалась логичностью в их первом общении. Они болтали, можно сказать, ни о чем. Запомнился только странный Галин  вопрос: слышал ли он, как в сквере пахло медом?
   –  Он такой, такой аромат, –  лепетала она.
 – Вот и причина странной улыбки, –  мелькнуло в голове у Арнольда. Навсегда сохранилось в его памяти то странное, тревожное и невыразимо приятное ощущение в груди от их первого встречного взгляда. Много раз в своей жизни Арнольд пытался вызвать в себе это состояние ещё бы хоть раз, на мгновение, только всё было напрасно. Ничего подобного с ним никогда больше не происходило.
Потом они долго бродили по городу, спорили, действительно ли пахло мёдом в большом городе, среди заводских труб и сотен автомобилей, в этом маленьком сквере.
Арнольд громко смеялся. Он уже оправился от первого сумасшедшего впечатления, ловко переводил разговор с одной темы на другую. Делать это он умел, так как параллельно с учебой в институте долгое время изучал риторику и, по мнению родителей, знакомых и даже преподавателей, преуспел в этом деле, что, безусловно, помогало ему на экзаменах и в бытовом общении, а позднее  –  в карьере.
Он провоцировал Галю на несогласие, лишь бы только она говорила, неважно о чём, только бы не уходила. Арнольд уже чувствовал в этом какую-то потребность. А она, словно понимая его состояние, вовсе не собиралась уходить, напротив, тоже много говорила и смеялась. Её глаза, как будто обычные, не вполне определённого цвета, ближе к карим, совсем не обладали чарующей привлекательностью, о чём мечтают многие особы женского пола. Вообще, в её поведении не было ни отточенных,  натренированных движений, ни глубоко продуманных фраз, а наоборот, допускались явные речевые ошибки и отсутствие логики.
В других случаях Арнольду бы это очень не понравилось, но сейчас он даже не понимал, что с ним происходило: ему хотелось, чтобы время остановилось, и Галя была бы с ним здесь и всегда.
Больше всего Арнольд боялся услышать от девушки слова благодарности за приятно проведенный вечер, означавшие расставание навсегда. Но когда она сказала, что уже поздно, и, взяв его под руку, добавила: «Нам туда», –  указав на остановку троллейбуса, он не мог поверить своему счастью. Слово «нам» было самым важным и желанным для него тогда. Оно окрыляло, дурманило и дарило надежду.
От остановки до общежития, где жила Галя, они шли, как будто были знакомы уже целую вечность.
Галя смеялась заразительно, от души, от его шуток; как близкого человека брала Арнольда за руку и говорила, говорила…
Иногда он переставал слышать её «щебетание», а думал о том, как мог он не подозревать о возможности такого счастья. Ему захотелось сейчас, сиюминутно, сделать для Гали что-то необыкновенное. Не придумав ничего более подходящего, он забрался в большую клумбу напротив какого-то дома и нарвал букет флоксов. – Возьми, –  почему-то шепотом сказал он.
Подойдя к общежитию, где жила девушка, они остановились. Было необыкновенно тихо, только слабый ветер едва шевелил так рано пожелтевшие в том году листья каштанов.
– Мы пришли, и мне надо скорее, а то вахтёрша не впустит. У нас это строго, –  неожиданно серьезно сказала Галя и, посмотрев на подаренные ей цветы, прижала букет к лицу.
— Ты только понюхай, как пахнут, –  тихо сказала
   Она.
Арнольд вплотную приблизился к Гале. Их разделял только этот букет. Сквозь него он хорошо видел широко раскрытые Галины глаза и чувствовал её учащённое тёплое дыхание. Нет, он не хотел поцеловать её тогда. Ему хватало того, что она была просто рядом, так близко, и от дыхания девушки у него кружилась голова, как когда-то на качелях в детстве.
  Если бы Арнольда спросили в ту минуту, что такое настоящее счастье, он не смог бы ответить словами. Ему казалось, что нет таких слов, которые смогли бы передать то чувство, которое испытывал он тогда.
Только дома, лежа в постели, он вспомнил, что не дождался в сквере своего закадычного друга, однокурсника, с которым они договорились встретиться, не помог маме с уборкой квартиры и не сделал много других запланированных в тот день важных дел.
Так внезапно ворвалась в его жизнь Галя, разделив ее на «до» и «после». Так хорошо всё начиналось...

На работе у Арнольда всё складывалось замечательно: ему сразу предложили хорошо оплачиваемую должность.
Но главное, что теперь наполняло его жизнь  –  это была Галя. Они встречались каждый день, ходили в театры, кино, кафе, просто гуляли по вечернему Минску. Арнольд неплохо знал город и рассказывал Гале о его достопримечательностях.
Галя жила в Пинске, а здесь училась в педагогическом институте. Каждый вечер он встречал её после занятий и провожал до общежития пешком – десять остановок общественным транспортом. Но это расстояние ему казалось слишком коротким. Потом они ещё долго стояли возле входа в общежитие и говорили, говорили… Он много шутил, а Галя смеялась
заразительно, от всей души, не стесняясь своих не совсем ровных зубов. Она была такой естественной и открытой, какими бывают только дети.
Не смотря на примерно одинаковый с Галей возраст, их интересы значительно разнились. Как будущий педагог, Галя очень любила детей. Также, она хорошо разбиралась во многих вопросах медицины. А ещё – обожала природу. Часами она могла говорить о различных цветах, лечебных растениях, лесных запахах. Жила она с мамой. Её отец давно ушёл из семьи. Сестёр и братьев у неё не было.
Интересы Арнольда были почти противоположными. Бизнес стал его основным увлечением и, как он сам себе признавался, хотелось власти, пусть небольшой, но, чтобы люди обязательно обращались к нему
уважительно, только по имени-отчеству, и, чтобы у него был персональный кабинет, а в приемной сидела секретарша.
В общежитие Галя его не приглашала. Она просила, чтобы он не думал ничего плохого, что как-нибудь потом всё ему объяснит. Да и сам он понимал, что Галя не из тех, кто сразу зовёт домой, поэтому не обижался.
Что было потом?.. Продолжались ежедневные встречи, прогулки, кино, театры, кафе… Арнольд не мог дождаться окончания рабочего дня и, не заходя домой, «летел» к ней на встречу.
По выходным, когда Галя по каким-то причинам не уезжала домой, иногда они выбирались на электричке за город и устраивали на природе небольшие пикники.
Перед такими поездками Арнольд «выгребал» из дома всё самое вкусное, а мама, понимая его, этому не противилась. И однажды, пристально посмотрев сыну в глаза, сказала:
– Не волнуйся, сынок, бери, что надо. Я всё понимаю.
Галя любила бывать на природе. Казалось, она знала названия всех существующих растений.
— Вот это помогает от простуды, это  –  полезно для желудка, а из липы получается превосходный чай, только надо уметь его приготавливать, –  говорила она.
Однажды, перед очередной поездкой за город, Галя пришла на вокзал с пустой пол-литровой банкой, торчавшей из её сумочки. Сойдя по её желанию на какой-то станции, она уверенно повела его по разбитой грунтовой дороге. К удивлению Арнольда, Галя в основном шла молча, изредка поддерживая разговор. Вскоре они подошли к небольшой деревне, домов из десяти-пятнадцати. Она уверенно направилась к одному из них, попросив Арнольда подождать её поблизости. Через несколько минут она появилась на крыльце, а в руках у неё была та самая банка с жёлтой прозрачной жидкостью.
— Это свежий мёд, –  подойдя к нему, сказала Галя, –  понюхай, как пахнет.
Потом, словно ребёнка, она кормила его мёдом, извлекая его из банки кусочком целлофана на пальце.
— Ты только не торопись глотать, а ещё нюхай, –
 шептала она.
Арнольд не любил сладостей, но тогда ему вдруг показалось, что он летит где-то высоко-высоко, и нет никого и ничего вокруг, есть только тепло Галиных рук и этот медовый аромат. Как же тревожил душу чудесный, не похожий ни на что запах, унося его в детство, в деревню, где когда-то его бабушка тоже угощала их с мамой мёдом из большой глиняной миски. Только тогда Арнольд не ощущал никаких запахов, да и сам мёд он не любил и ел его, скорее, чтобы не обижать старушку.
На какое-то мгновение Арнольд подумал о том, что никогда не вспоминал о бабушке, а она вылечила его этим самым медом, когда он в детстве болел, и лекарства ему не помогали.
Бабушка умерла от тяжёлой болезни. Но, даже превозмогая сильные боли, по вечерам читала ему сказки. Как много добра и любви дарила она ему!
— Ты думаешь о чём-то хорошем? – словно читая его мысли, спросила Галя, –  правильно, ведь мёд полезен не только для желудка…
Глаза ее стали задумчивыми.
  «Как же ты была права, любимая, – подумал Арнольд, –  человек время от времени должен подлечивать душу, вспоминая о дорогих ему людях, которых нет уже рядом».
Удивительно ясным стал для него смысл Галиных слов только спустя многие годы.
Сейчас, лёжа на своей верхней полке, в поезде, он изо всех сил сдавил себе губы зубами. Почувствовав, как тёплая струйка побежала по подбородку, с каким-то облегчением прошептал: «Так тебе, так. Получай!».
Странно, но ему ещё раз захотелось пережить тот поступок, который он совершил тогда, прочувствовать вновь ту чудовищную ошибку, из-за которой потерял любимого человека.
Большего наказания для себя Арнольд придумать
   не мог.

Словно стремясь наверстать упущенное время, поезд мчался в предрассветной ночи. На востоке уже розовело небо. Вот-вот, и кромки леса должны были озариться первыми лучами солнца.
Арнольду очень захотелось увидеть восход. Мысленно он загадал: если его увидит, значит, обязательно повезёт. Но в самый последний момент, когда, казалось, что яркий свет восходящего солнца вот-вот
«взорвёт» спящую природу, поезд изменил направление, и самый розовый участок неба остался где-то позади.
– Нет, я всё равно увижу его, –  прошептал вслух Арнольд, быстро шагая в сторону тамбура, надеясь увидеть восход солнца с другой стороны вагона. Но поезд, словно играя с ним, петлял, то вправо, то влево, и Арнольд несколько раз переходил из одного конца вагона в другой,   заглядывал в туалет. Там было приоткрыто окно и, если высунуть голову, обзор неба существенно увеличивался. Потом, почти бегом возвращался в купе, опять выходил в коридор. Наконец, ему стало смешно от своей затеи. Он вернулся в своё купе и улыбнулся самому себе.
Над макушками леса красовался край солнечного диска.
   – Опоздал! Опять опоздал, –  шепотом произнес он   
  и   неожиданно подумал: «А почему опять? Когда   я 
  ещё опаздывал?» Но вдруг вздрогнул от
  неожиданного для себя самого ответа: «Да, конечно,
  опять. Но нет, в этот раз опоздать я не должен. 
  Обязан сделать то, ради чего еду в Москву».
Арнольд вдруг почувствовал, как заболело в затылке, и перед глазами замелькали разноцветные круги. Их было много: красные, жёлтые, коричневые... Они прыгали, увеличиваясь в размерах, пропадали и возникали снова. Наконец, вовсе слились в единое пёстрое месиво.
— Что с вами?! –  услышал он над головой
чей-то голос и открыл глаза.
В купе стоял острый запах нашатырного спирта, и кто-то раз за разом прикладывал к его носу вату, пропитанную этим средством. На его предплечье была манжета тонометра, лицо почему-то было мокрым.
— У вас, дорогой мой человек, со  здоровьем     проблемы, –  раздался чей-то голос.
Только тут он понял, что лежит на полу в купе, и лицо у него влажное от холодного пота. Постепенно память возвращалась. Арнольд узнал того самого пожилого соседа – Ванечку. Кажется, так весь вчерашний вечер в купе обращалась к нему его жена  –  Танечка.
— Вы всю ночь ходили туда-сюда и вот упали. А вообще, перестаньте себя корить за прошлые ошибки. Я видел, как вы пили спиртное ночью, а потом, во сне, болтали всякую чушь. Кстати, кто эта Галя, жена, или так просто?
— Нет, здесь другое, – с трудом выговорил Арнольд, постепенно приходя в себя, –  простите за неудобства.
— Я врач, и в этом смысле вам, кажется, повезло
— Что-то серьёзное, доктор?
— Как вам сказать? Давление  –  за двести. Вам категорически противопоказан алкоголь. С вашими-то нервами…
— Да нет, я практически не пью. Так, иногда, по праздникам.
— Ну, значит, переживаете много.
— И это не так. Просто вчера что-то…
— Вот, примите таблетку. Я взял у проводницы. А в Москве, на вокзале, срочно в медпункт. Возьмите, покажите доктору.
Он протянул Арнольду листок бумаги, вырванный из блокнота, дописывая на нём какие-то каракули. Арнольд, не читая, сунул его в карман.
— А теперь постарайтесь уснуть. Ещё долго ехать. В отпуск, наверное?
— Нет, в командировку, – ответил Арнольд, забираясь на свою верхнюю полку.
Некоторое время они молчали.
— Всё-таки, кто вам эта Галя? Простите за любопытство, но всю ночь вы бормотали это имя, –  послышалось снизу.
Арнольд не ответил на бестактный, как ему казалось, вопрос. Никогда и ни с кем не говорил он о ней, считая, что опошляет такое дорогое ему имя. Сам он тоже старался не думать о ней, во всяком случае  –  сейчас. Подобные воспоминания в последнее время всё чаще заканчивались для него сильной головной болью в затылке.
Арнольд обманул врача. Эту боль он часто заглушал спиртным. На время она утихала, до следующего воспоминания. Вот и теперь он знал причину своего приступа и хотел поскорее уснуть, чтобы не думать, не вспоминать.
Но Галя уже «была» с ним рядом опять, как много лет назад, в том далёком августе, и снова «поплыли» у него перед глазами их встречи, прогулки, дальше, дальше…
Не в силах больше сопротивляться себе, Арнольд окунулся в эти воспоминания с головой, как когда-то в любимые им Галины глаза.

Прошло два месяца с того, первого дня их встречи. В конце октября резко похолодало. В лес они больше не ездили.
Арнольд стал уверенно чувствовать себя с Галей, считая её абсолютно своей. Приятная боль в груди больше не появлялась.
Галя стала приходить к нему домой, сначала    по приглашениям, потом  сама, после занятий в институте.
Она с его мамой подолгу о чём-то разговаривали на кухне, то громко смеялись, то вдруг надолго замолкали. Ему нравилось такое общение двух дорогих ему женщин. Он даже был счастлив от этой их близости.
Арнольд стал непринуждённо вести себя с Галей: целовал, прижимал её к себе всем телом. Она
чмокала его в щеки. Иногда тёплыми, влажными губами прикасалась ко лбу и тут же, смущаясь, отводила глаза.
В один из таких вечеров, как-то по-особенному
   серьёзно, она сказала:
     – Никто и никогда не будет тебя любить больше, 
   чем я. Помни об этом всегда,    где бы ты ни был.
— Ты, словно прощаешься со мной, –  возмутился Арнольд, –  ничто на свете не может нас разлучить.
Он целовал и целовал ее страстно, наслаждаясь запахом ее длинных, светлых волос, чувствуя сквозь тонкую кофточку частое биение ее сердца.
Однажды он не сдержался, но Галя его
    решительно остановила.
— Пойми меня, мой милый, я так не могу, –её губы дрожали, – давай немного подождём, а потом у нас всё будет хорошо, поверь мне, я люблю тебя так, как только мать может любить своего ребёнка, но, пожалуйста, не сейчас. Ещё чуть-чуть подождем. Хорошо?
Интуитивно Арнольд понимал, что делать это сейчас было нельзя: ведь он её любит.
– Пусть знает, что я не такой, как многие другие, и что для меня это не самое важное, –  рассудил он.
Ему захотелось ещё больше возвыситься в
   Галиных глазах.
— Да, ты права. Не надо, любимая, ведь тебе так трудно, – проговорил он, с трудом подбирая слова.
— Ты самый честный, самый хороший, самый дорогой мне человек, –  прошептала ему Галя, –  кажется, я просто не смогу без тебя жить.
      Арнольд «купался» в собственной похвале от 
 точного психологического хода со своей стороны.
Это была кульминация в его отношениях с Галей.
Кульминация  –  момент наиважнейшего смыслового значения или эмоционального подъёма в любой сфере деятельности. За кульминацией следуют спад и развязка с      финалом.
Сейчас, в поезде, Арнольд заставил себя ещё раз пережить этот тяжелейший для него процесс. Он страстно хотел причинить себе боль за собственную ошибку, глупость, подлость.

Галя очень нравилась родителям Арнольда. Мама прятала от сына увлажнённые от счастья глаза. Отец, напротив, всегда смотрел Гале в лицо, не скрывая своего родительского одобрения выбором сына.
 Галя никогда не спрашивала, любит ли он её. Не интересовалась она и его прошлым. Ему же хотелось знать о ней всё: был ли кто у неё раньше,
   как жила до него, что нравится, а что не может
   терпеть. Часто своими, не всегда деликатными
   вопросами, он заставлял девушку краснеть. Ему
   доставляло удовольствие слышать, как в такие
   минуты Галя откровенно признавалась ему в
   любви:
— Глупый, какой же ты глупый. Я ждала тебя всю свою жизнь, родной мой, любимый, единственный, – говорила она, и он ни на минуту не сомневался в искренности её слов.
В жизни часто происходят такие вещи: к чему-то стремишься, добиваешься изо всех сил, а когда цель достигнута, начинает казаться, что этого мало.
Что-то подобное стало происходить
с Арнольдом. Он стал думать, что  крепко привязал к себе Галю.
–  Она никуда от меня не денется, ведь так меня любит, – теперь думал он.
Только однажды ему показалось, что Галина любовь, такая большая и чистая, похожа на материнское чувство. Сначала ему это даже нравилось. В этом он видел высшее предназначение женщины и наслаждался этим. Где-то, в глубине души, ему очень хотелось повстречать в своей жизни именно такую девушку, с таким отношением к себе, такую, как Галя, чтобы любила его до беспамятства; и вот, это случилось.
Но, странно, почему-то он стал всё реже думать о подаренном ему счастье. В театры, кино, кафе они ходить перестали, в основном, он звал Галю к себе домой.
Однажды, идя с работы к Галиному общежитию, Арнольд вдруг остановился на полпути и… повернул назад.
— Сама придёт, не заблудится, –  сказал
  он сам себе. Галя пришла. С небольшой           обидой в голосе она спросила:
– Почему ты не встретил меня возле общежития?
Он с лёгкостью соврал, сказав, что очень устаёт на работе от бесконечных совещаний и переговоров с клиентами.
Дальше  –  больше. В канун 8 марта, подойдя к цветочному киоску, чтобы купить для Гали букет её любимых гвоздик, Арнольд остановился.   «Ну, к чему эти сантименты? Торт куплю и     достаточно».
Маме в этот праздник цветы он никогда не дарил, ограничивался тортом или коробкой конфет. Букет приносил всегда отец и вручал его жене от себя и сына. К этому Арнольд давно привык. Но Галя, Галя…
«А что, собственно, Галя? Пусть привыкает к рациональности покупок. Моя будущая жена обязана быть экономной, что в этом плохого?» –  решил он.
Арнольд стал замечать изменения и в Гале. Смеялась она всё реже. Её взгляд то и дело
 застывал на каком-то одном предмете в комнате.
  Она часто садилась в кресло возле окна и молча, 
  слушала одну и ту же пластинку: «Вивальди»,
  непонятно, как и когда появившуюся среди
  многочисленных хитов в его музыкальной
  коллекции. Галя слушала её постоянно, даже
  выделила ей отдельное место.
Арнольда это стало раздражать. Он прятал
 пластинку на самый низ полки, под все остальные,    но Галя безошибочно, на ощупь отыскивала её и
  прослушивала за вечер по нескольку раз, а уходя,
  ставила на самое видное место.
– Что только она нашла в этой заунывной мелодии?! –  в сердцах возмущался Арнольд, – столько замечательных альбомов, нет, ей эту дрянь подавай.
Вскоре он стал провожать Галю не до крыльца общежития, как всегда, а до троллейбусной остановки у своего дома.
Нет, он по-прежнему видел в Гале свою будущую жену, даже в скором времени собирался ей сделать официальное предложение выходить за него замуж; посетил несколько ювелирных магазинов, разглядывая обручальные кольца.
Галя по-прежнему признавалась ему в своих чувствах, обнимала его, целовала страстно, говоря такие проникновенные слова, от которых у Арнольда кружилась голова. Только почему-то всё чаще девушка стала задумчиво и подолгу смотреть ему в глаза, а губы её при этом слегка вздрагивали.
– Что-то с ней происходит, но что? – однажды подумал Арнольд, –  а, ладно, девчонка ждёт официального предложения. Пусть подождёт, не расслабляется. А то, наверно, уже видит себя хозяйкой нашей квартиры. Скорей в столицу хочет переехать, – сделал он вывод.
Иногда Арнольд упрекал себя за недостаточное внимание к Гале. Но такие угрызения совести были скорее оправданием перед самим собой за подобное поведение. Он искренне верил Галиным словам, что он самый честный, самый порядочный, любимый, единственный, и застав- лял себя поддерживать такой собственный имидж.
— Я честен, умен, благороден, – время от времени
    говорил он себе.
Но этот случай Арнольд вспомнил в деталях. Сейчас, лёжа на верхней полке с открытыми глазами и тупо глядя в окно купе, он попытался нанести себе последний удар. Этот удар должен быть такой силы, чтобы завыть, застонать, замучиться, как когда-то страдала Галя.
Арнольд стал по крупицам, до мельчайших подробностей вспоминать самые омерзительные детали происшедшего, мысленно приговаривая: так тебе, так, получи.
Накануне этого события Галя со слезами на глазах сказала, что её мама серьёзно заболела, и она срочно уезжает домой в Пинск. Прижавшись к нему всем телом, немного заикаясь, она попросила:
— Ты не переживай за меня. Как только маме станет лучше, я сразу приеду. Ешь хорошо, одевайся теплее.
От этих слов Арнольда просто заколотило внутри, и он впервые разозлился на Галю за её «материнские» наставления.
Прошло около недели. Галя постоянно звонила ему по телефону, говорила о том, что очень скучает без него, но приехать пока не может, нужна помощь маме, и всегда спрашивала, всё ли хорошо у него на работе, не устаёт ли, хорошо ли питается. Он же, напротив, как ни странно, редко думал о ней. На работе появился выгодный контракт, и все мысли и старания Арнольда сосредоточились на его реализации. Он с головой погрузился в свой бизнес, и места Гали в его повседневных заботах становилось всё меньше.
Однажды, при подготовке плана, как ему казалось, выдающейся презентации очередной партии товара, раздался телефонный звонок.
В очередной раз звонила Галя. Как всегда, её вопросы к нему были одинаковыми: не устаёт ли, думает ли о ней, хорошо ли поел?
— Извини, я очень занят, – сухо ответил он
и положил трубку. Через несколько минут Галя позвонила снова.
— Я, наверно, помешала, но прости, не могу без
тебя.  А      потом опять:      «хорошо ли поел, не болеет ли, как дела на работе?»
– Ну, погоди, я покажу тебе твою «материнскую» любовь и «сыночка» Арнольда. «Мамаша» мне нашлась, –  со злостью на Галю подумал он тогда и вскоре уже стал думать, как наказать девушку за то, что относится к нему не как к мужчине, будущему мужу, а как к ребёнку, нуждающемуся в материнской опеке.
После очередного Галиного звонка с её одинаковыми, как ему казалось, банальными вопросами, омерзительная мысль пришла ему в голову.
Он снял трубку телефона и набрал номер бывшей однокурсницы, с которой когда-то был лёгкий роман в институте.
— Алло, Анжела? Привет, это Арнольд. Давай встретимся. Приезжай ко мне завтра, часиков в семь. Предки на неделю уехали. Нам ни кто не помешает.
Его родители действительно уехали в деревню оформлять наследство бабушкиного дома после её смерти, и Арнольд чувствовал себя превосходно. Никто не запрещал ему курить на балконе, громко включать музыку, не донимал всякими вопросами о Гале, работе и разных мелочах: поел, поспал, сходил?
Анжела, как сейчас бы сказали, не отличалась высокой социальной ответственностью. Она была немного старше его, стройная, красивая и, как говорится, без комплексов. Встречался он с ней в институте, скорее, от скуки, чем от симпатии.
Девушка тоже не испытывала к нему особого интереса, но с удовольствием позволяла слегка за собой ухаживать, игриво называя Арнольда
«мой котик». Их роман продлился недолго и распался по причине, которую Арнольд даже не помнил.
На следующий день, в назначенное время, Анжела, неприлично развалившись, полусидела, полулежала на диване в его комнате. Они пили недорогое вино, как когда-то в общежитии института, отмечая окончание очередной сессии, и она, по-прежнему называла его «мой котик».
Арнольд не помнил, откуда взялось у Анжелы это вульгарное по отношению к нему словечко «котик». Да и неважно уже это было. Он страстно целовал ее в неестественно пухлые губы, которых раньше у нее не наблюдалось, грубо расстегивал пуговицы на ее красном брючном костюме с глубоким декольте.
Пока Анжела в ванной комнате приводила себя в
 порядок, Арнольд искренне переживал из-за подобной глупости. Ему было противно и немного страшно.
      – А как же Галя? – отчетливо звучало в его голове. Но, поразмыслив, он нашел себе оправдание: «Это все из-за нее, ее дурацкой «материнской» заботы».
С этой мыслью, сославшись на дела, он с облегчением закрыл за Анжелой дверь квартиры.
Потом, упав на свой мягкий кожаный диван, некоторое время Арнольд в мыслях успокаивал себя: «Ну и что? Ничего особенного не произошло, подумаешь, все мои сверстники так делают. Галя мне еще не жена».
Только острый, противный запах Анжелиных духов мешал ему в поиске спасительных оправданий случившемуся.
   –  Она во всем виновата. Ну, я тебе покажу, –
   сделал он вывод. Неожиданно зазвонил телефон.
С вокзала, из будки телефона-автомата, тогда их в городе было много, звонила Галя.
— Мама поправилась. Я уже в Минске и, если ты не возражаешь, сразу еду к тебе. Все ли у тебя хорошо? Ты скучал обо мне?
Эти слова явились «спусковым крючком» для
   Арнольда.
В его голове созрел особый план мести еще недавно такому любимому им человеку.
— Как хорошо, что ты позвонила. Приезжай скорее. Мне надо с тобой серьезно поговорить, –  выпалил он в трубку.
Наспех убрав со стола и сполоснув тарелки и бокалы, Арнольд помчался в ближайший магазин: Анжела не стесняла себя в уничтожении его продуктов и алкоголя.
Едва вбежав в дом и заново накрыв на стол, он улегся на диван. От выпитого спиртного и желания оправдать себя, он проговаривал и проговаривал в мыслях: «Это все из-за тебя! Докажу, что я не ребенок и не нуждаюсь в твоей материнской опеке».
Вскоре в квартире раздался звонок, и на пороге появилась Галя с букетом цветов и тортом в руках. Прямо с порога она попросила передать маме цветы, а торт поставить на стол. Поправив прическу, спросила разрешения вымыть с дороги руки и направилась в ванную комнату. А когда вышла, Арнольд не понял, что произошло.
Галя стояла бледная. Ее губы дрожали.
— Что случилось? –  спросил Арнольд.
Но, решив, что это её волнение перед серьёзным, как он ей обещал, разговором, схватил девушку за обе руки (спиртное, выпитое с Анжелой, сыграло свою злосчастную роль) и грубо ввел её в свою комнату.
На столике стояли шампанское, бутылка водки, крупно нарезанная колбаса, фрукты, оставшиеся после Анжелы.
— Падай, старуха. Я сейчас.
Он вышел из комнаты и через минуту вернулся с двумя бокалами в руках, наспех сполоснутыми за Анжелой.
— А почему только два? – спросила Галя. – А мама с папой?
       – Понимаешь, они неожиданно уехали в
деревню,– растянуто произнес  Арнольд,
наливая Гале шампанское, а себе почти полбокала водки.
Впервые Галя посмотрела на него с явным
возмущением.
— Зачем так много? – прошептала она и надолго
 замолчала.
Он же, закусив колбасой, налил себе еще столько же и осушил очередной бокал большими глотками. Галя слегка пригубила шампанское, взяла из тарелки ягодку винограда.
— Нет-нет, так не пойдет, –  громко проговорил Арнольд, –  я напьюсь, начну к тебе приставать, а ты можешь не согласиться.
— Не согласиться с чем? – спросила Галя. Арнольд добавил:
— Не маленькая уже и вообще, привыкай: здесь мы будем жить и, значит, я должен быть в тебе уверен, ну, в общем, что ты меня любишь.
Галя пристально посмотрела ему в глаза. На миг Арнольд испугался не на шутку. Галин взгляд был необычно пристальным и долгим.
— А ты меня любишь? –  спросила она, как-то неестественно улыбнувшись.
— Конечно, дурочка. Арнольд небрежно плеснул Гале еще вина. –  Ну же, выпей, – игривым тоном добавил он.
Но Галя решительно отодвинула бокал в сторону, а потом долго смотрела куда-то в окно. В душе Арнольда закралась тревога.
– С ней явно что-то происходит, – подумал он, –но сейчас мы это исправим.
Он снова налил себе водки, выпил залпом и, даже не закусив, вплотную приблизился к девушке, положив ей руку на грудь.
— Прости, мне пора, долго добираться до общежития, я пошла, –  тихо сказала Галя.
Впервые Арнольд не почувствовал в Галиных словах той теплоты и нежности, к которым так привык за время их знакомства. Ее слова звучали жестко и даже, как ему показалось, с какой-то надменностью.





— Не «я пошла», а «мы пошли». Ну, не хочешь, как хочешь. Я сейчас, только переоденусь,— пролепетал Арнольд запинающимся голосом.
Галя посмотрела на него в очередной раз еще более пристально. Губы ее дрожали.
— Нет, я не оговорилась. Пошла именно я, а не мы, – повторила она, быстро одеваясь в прихожей. –  Не надо меня провожать.
После выпитого Арнольд не мог допустить такого отношения к себе. Еще налив себе водки, и сделав несколько больших глотков шампанского, он выкрикнул девушке в след:
— Ну и катись, недотрога, святоша, сама, наверное, уже давно с кем- то… А я, что, хуже?
Он испугался собственных слов и хотел извиниться, но Галя остановилась, развернулась и подошла к нему.
– Сейчас будет драться или реветь, – подумал Арнольд.
Но она смотрела на него, молча, долго, внимательно, наконец, не сказав ни слова, вышла из квартиры.
– Что-то я, того, кажется, перегнул палку, –  подумал Арнольд и сразу немного протрезвел.
Допив шампанское из Галиного бокала, он направился в ванную комнату, чтобы умыться. Его тошнило от водки и шампанского вперемешку. Шатаясь, он посмотрел на себя в зеркале над раковиной и застыл в оцепенении.
На зеркале, яркой губной помадой, размашистым почерком, было написано: «Мне понравилось, котик. Звони, если захочешь еще».
Некоторое время Арнольд, словно школьник, изучавший правописание, по слогам перечитывал надпись. Он представил Галю, стоящую перед зеркалом и читающую это послание Анжелы. Ноги у него стали как ватные, в ушах зазвенело, и в затылке появилась сильная боль.
Он ударил кулаком по стене и взвыл от боли, а еще  –  от ужаса случившегося. От этого даже больше.
В памяти отчетливо проявились выкрикнутые им Гале слова: «святоша, сама, наверное, уже давно с кем-то…А я, что, хуже?»
Но больше всего в ту минуту он ругал себя за то, что не проверил все в квартире после ухода Анжелы.
Весь следующий день  –  к счастью, это был выходной – Арнольд обдумывал, как выйти из сложившейся ситуации. Он перебрал множество вариантов объяснений, но все они были неубедительны. Тем более, для такой чувственной девушки, как Галя.
Наконец, его осенила мысль: «Да, приходили знакомые, несколько человек, однокурсников, мы часто собираемся вмести, друзья «не разлей вода», ребята и девчонки. В этот раз решили встретиться у меня, так как родители в отъезде. Что тут плохого? Откуда мне знать, кто, кому и что написал на зеркале?»
От этой мысли он даже заулыбался, мысленно хваля себя за умение выходить из сложных ситуаций.
Его восхищение от собственной находчивости прервал дверной звонок. Арнольд открыл дверь и от увиденного даже пошатнулся. На пороге стояла Галя.
Такой он ее не смог бы представить в самом кошмарном сне: кокетливая курточка, красная мини юбка, колготки в крупную сетку, яркая,
вызывающая помада, распущенные по плечам волосы, резкий запах духов. Все это настолько было не свойственно Гале, что некоторое время у него словно отнялся язык, чтобы пригласить ее в дом.
Словно понимая это, Галя сама переступила порог квартиры, бесцеремонно скинула на кресло в прихожей куртку, разулась и без приглашения вошла в его комнату.
— Родителей нет дома? – спросила она.
Арнольд кивнул головой. Способность говорить к нему еще не вернулась.
— Выйди на минуту. У меня для тебя сюрприз, –  добавила девушка. Арнольд как зомбированный подчинился, а когда вернулся, увидел, что Галя сидит на диване, на том же месте, где вчера сидела Анжела, точно в такой же позе, полуобнаженная, с сигаретой в руке.
— Предложи даме зажигалку, – попросила она.
Арнольд снова подчинился, до конца не понимая, что происходит. Наклонившись над ней, чтобы она прикурила, он отчетливо уловил исходящий от девушки запах спиртного.
Галя курила неумело, с трудом сдерживая кашель.
– Что-то здесь не так, – подумал Арнольд. Это
была Галя, но не его Галя.
Способность думать и говорить, наконец, вернулась.
— К чему этот театр? –  произнес Арнольд, –  одевайся немедленно. Я знаю, что вчера обидел тебя. Прости.
Галя рассмеялась.
— Парниша, – вульгарно произнесла она, –  это ты меня прости за то, что я изображала перед тобой недотрогу, святошу. Иди ко мне, мой
«котик». Не бойся, ты же не новичок и уже давно с кем-то… Но я не хуже твоей «кошечки». Ну же, смелее. Она встала с дивана, подошла к нему и села ему на колени, обхватив его шею руками. –  Или теперь ты не можешь, «котик»? Ну, не хочешь, как хочешь, – бросила она ему презри- тельно и стала одеваться. –  Провожать меня не надо. Ночь длинная. У меня сегодня будут пара-
-тройка провожатых. Чао!
Когда за Галей захлопнулась дверь, Арнольд, сев на диван, вдруг отчетливо понял, что такое поведение Гали было точь-в-точь, как его поведение вчера, эти слова: святоша, сама, наверное, уже давно с кем-то… А я, что, хуже? Она также предлагала интим…
– Да она просто разыгрывала меня, издевалась,        – мелькнуло у него в голове, – но мне, в отличие от нее, было стыдно потом. Я переживал, можно сказать, страдал всю ночь. А она, «провожатыми» меня пугает. Ну, нет, издеваться над собой я не позволю.
Галин облик теперь показался ему пошлым, и угрызения совести исчезли: «Пусть поживет одна. Долго без меня не выдержит», –  твердо решил Арнольд.

Шло время. Прошли весна и лето. Наступила осень. Арнольд искренне удивлялся, отчего Галя не дает о себе знать, ведь она, по его мнению, должна была перед ним извиниться за подобную выходку.
– Гордая, но я тоже умею терпеть, – думал он.
В то же время все острее и чаще возникало у него желание, даже потребность, увидеть Галю. Ему не хватало ее глаз, слов, ее присутствия.
      Мама, конечно, понимала причину отсутствия в их доме Гали. Однажды она тихо спросила:
— Сынок, нет ли твоей вины в том, что Галя перестала к нам приходить? Может, надо что-то исправить?
После этих слов Арнольд словно очнулся от сна. Неожиданно пришло осознание: она просто показала мне, каким неприятным, омерзи- тельным может выглядеть человек, опошляющий любовь.
На следующий день Арнольд с нетерпением ожидал Галю возле ее института, но в обычное время она не появилась. Он стал приходить каждый день – все без результата: Гали не было. Арнольд хотел узнать в деканате о Гале, но вдруг с ужасом вспомнил, что не знает, ни номер ее группы, ни даже фамилии. Его интересовало о ней все, но это, самое важное – в голову не приходило.
К счастью, Арнольд вспомнил, что как-то вечером Галя помахала ему рукой из окна своей комнаты в общежитии. Он помнил, где находилось окно, и бросился к общежитию.
С трудом уговорив вахтера сказать номер комнаты по расположению окна и попросить кого-нибудь из студентов в общежитии вызвать Галю, Арнольд стал с волнением ожидать ее в вестибюле. Вскоре в фойе появилась невысокого роста девушка и спросила, кто ожидает Галю.
— Я, – произнес Арнольд, подбежав к ней.
— Я Галя, – ответила та.
— А еще есть в вашей комнате Галя? – спросил он ее.
— Да. Девушка назвала фамилию, –  только она здесь больше не живет. У нее тяжело болеет мама. Она перевелась на заочное отделение и уехала домой, в Пинск.
— А адрес, может, телефон вы не знаете? – 
   донимал он девушку.
— В деканате знают, – ответила та.
Через час Арнольд уже знал Галин адрес в Пинске и, оставив все дела на работе, в тот же день автобусом выехал в Пинск.
Дверь Галиной квартиры открыла женщина средних лет.
— А она здесь больше не живет. Продала нам квартиру и уехала в Москву к родственникам, лечить маму. Думает, там возможностей для лечения больше, – с безразличием в голосе проговорила она, – а вы по какому вопросу?
— Я, я… В общем, я из банка, – привычно начал врать Арнольд, – по нашей вине не вполне правильно был составлен договор кредита. Его необходимо переделать. Мы подготовили ей для подписи другой экземпляр договора. Не знаете ли Вы ее новый адрес или телефон?
— Нет, – ответила та, – мне это ни к чему. Но она обещала написать.
— Спасибо, – поблагодарил он женщину и медленно, в раздумье стал спускаться по лестнице подъезда.
–Эх, «галчонок», куда же ты от меня улетела?
Значит, не судьба.
 Войдя в свою квартиру, Арнольд с порога сказал: попить бы чего-нибудь, мама. У него очень пересохло во рту.

– Чаю не желаете? – послышалось где-то
   поблизости. Арнольд открыл глаза. Несколько секунд он вспоминал, где находится. Но, окончательно придя в себя, узнал в стоявшей рядом с ним девушке вчерашнюю проводницу и поразился такому необычному «мостику», перекинувшему его из того далекого прошлого в этот поезд.
Ему очень хотелось пить.
— Да, да, поставьте, пожалуйста, на стол, – 
попросил он ее.
       – Пора вставать, подъезжаем, – улыбнувшись, добавила проводница и вышла из купе.
Обжигая горло, Арнольд почти залпом выпил
 горячий чай. Только теперь он увидел, что в купе один. Постелей на соседних полках не было, матрасы  –  свернуты.
   – Где же все? – подумал он, направляясь в  сторону санузла. Там, в очереди человек из семи, он поздоровался с врачом, соседом по купе, но разговаривать с ним не хотелось. Было неловко за то, что случилось с ним ночью. Да и врач, словно понимая его состояние, в разговор не вступал.
 Потом он долго умывался, тщательно брился и, наконец, побрызгав лицо дорогим французским лосьоном, стараясь не рассматривать себя
В зеркале, вышел покурить в тамбур вагона.
Прошлое снова замелькало у него перед глазами.
«Кино» его жизни продолжалось.

Через некоторое время Арнольд поинтересовался в деканате заочного отделения о сроках ближайшей экзаменационной сессии с целью встретиться с Галей и о ней самой.
— А она у нас больше не учится. Забрала документы и была отчислена. Мы выдали ей справку о неполном высшем образовании. Странно, с последнего курса. Такого на моей памяти в институте еще не было, – с явным недоумением сказал декан.
     –  Может, и к  лучшему. Наверно, я просто тебя
   придумал, создал в собственном воображении от
   одиночества. Прощай, – подумал Арнольд по 
   дороге домой.
Вскоре он оставил не престижную, как ему казалось, работу на заводе и перешел в коммерческое предприятие по производству и сбыту канцелярских принадлежностей. Со временем возглавил его.
Предприятие работало успешно. Его прибыль была большой и стабильной. Сказывались хорошие организаторские способности Арноль- да. Его даже неоднократно приглашали в администрацию района, чтобы поощрить за высокие показатели в работе.
Казалось, сбылась давняя мечта. У него был свой вполне приличный кабинет, оклеенный обоями любимого цвета. Молодой секретарши в мини-юбке, правда, не было, а была заместитель по сбыту, полная женщина, лет пятидесяти. Но все- таки он чувствовал себя в основном удовлетворенным.
Ему нравилось руководить в основном женским коллективом. Особенно доставляли удовольствие случаи, когда сотрудницы по каким-то причинам отпрашивались у него с работы. Пожилых он отпускал сразу. Слишком велико было желание казаться чутким руководителем, а с теми, кто помоложе, которых в фирме было большинство, любил побеседовать. Подчеркнуто вежливо он задавал им вопросы о причине отпроситься.
Никогда не возражал, успевая заметить в чьих-то глазах благодарность, а иногда, как ему казалось, и нечто большее…
Была у Арнольда и еще одна слабость: он очень любил исподволь наблюдать за подчиненными.
– Вот эта явно не выспалась, а той надо раньше уйти, но подойти ко мне боится. Уже на прошлой неделе отпрашивалась, – подмечал он за ними.
Потом был окончательный разрыв отношений с отцом, уход из родительского дома и жизнь в общежитии. Позднее появилась своя собственная квартира, немалые деньги…
Но время неумолимо бежало. Арнольду было уже много за пятьдесят, и почему-то все чаще он стал думать о Гале и о глупости, которую совер- шил, в результате которой ее потерял. Особенно часто это случалось по вечерам, когда ни куда не хотелось идти и ни кого не хотелось видеть. В такие часы, лежа на роскошном кожаном диване, он подолгу смотрел в потолок, словно стараясь разглядеть на нем что-то такое, что было доступно только ему одному. Он мысленно разговаривал с Галей и просил у нее прощения. Ему очень не хватало ее глаз, рук, слов, всего того, что никогда не встречал он до Гали, не встречал и после.
Ему не хватало запаха свежего меда.
Были встречи и расставания с разными женщинами, красивыми и не очень. Но все чаще он стал приходить в тот самый сквер, где впервые встретился с Галей, часами просиживал на той самой скамейке, где сидела она. Только на работе Арнольд забывал обо всем. Работа была для него тем небольшим островком, где на время он отвлекался от мыслей о ней. Как-то незаметно Арнольд пристрастился к спиртному, а еще в ско-ром времени стала появляться в затылке эта изнурительная боль, от которой, казалось, не было никакого спасения. Много раз он собирался
сходить  к врачу, но всякий раз откладывал до следующего приступа.
Когда становилось особенно плохо, Арнольд уезжал к родителям. Но и там ему все напоминало о Гале: кресло, на котором она слушала  «Ви- вальди», окно, в которое пристально смотрела под музыку.
В его комнате ничего не менялось с того самого дня, когда, грубо оскорбив отца и эффектно хлопнув дверью, он ушел из родительского дома. Только идеальные чистота и порядок говорили о том, что заботливые мамины руки не давали его комнате прийти в запущение.
В дни прихода старенькая мама кормила его наспех приготовленными блинчиками с вареньем, любимой едой сына. С тревогой в глазах расспрашивала о его здоровье. Сама она ни на что не жаловалась, говорила, что у них с отцом все в порядке и просила сына приезжать почаще.
 Вскоре родители умерли. Сначала  – отец, потом  –  и мама. После их смерти Арнольд почувствовал себя не просто одиноким человеком. Он впал в глубокую депрессию. Его стали раздражать всякие мелочи: слишком веселые сотрудники на работе, или наоборот, слишком серьезные. Цвет обоев в квартире, ожидание лифта… Он мог часами лежать на диване и смотреть в потолок, словно отыскивая в нем смысл своей жизни.
В один из таких вечеров раздался звонок городского телефона.
– Кто еще звонит по городскому? – со злостью
подумал Арнольд, – Ведь у всех есть мобильники.
На его «алло» никто не ответил, и он выпалил в трубку всю «желчь» своего настроения, и сам поразился от колорита собственной отборной табуированной лексики.
– Очередная воздыхательница, –  подумал он, швырнув трубку домашнего телефона.  Кто бы это мог быть? Может, кому-то я еще нужен? А я так нахамил, – подумал он через некоторое время.
Стоп. Арнольд напрягся. Он вспомнил, что за все время после расставания с Галей ему на домашний телефон были несколько таких странных звонков с тишиной в трубке. Тогда он не обращал на них внимания и сразу отключал соединение. Мало ли кто мог им интересоваться, когда он был молодым.
– Но почему звонили на домашний, ведь я его никому не давал? А что, если это звонила она, Галя, –  пронеслось у него в голове, и от этой мысли у него заболело в затылке, – как же я раньше об этом не подумал?! Эх, почему у меня домашний телефон без определителя входящих номеров. Идиот, какой же я идиот!
После этого случая Арнольд принял решение опять съездить в Пинск, чтобы узнать, нет ли каких известий о Гале.
На следующий день он, как и много лет назад, стоял у Галиной квартиры, в Пинске, не решаясь позвонить в дверь. Когда же он нажал на звонок, и дверь перед ним открылась, на пороге стояла та самая женщина.
— А, работник банка, – с улыбкой проговорила она. Никакой вы не банкир. Я это сразу поняла, еще тогда. Вам зачем-то была нужна Галя.
— Да, вы правы. Очень нужна, – признался Арнольд.  Прошлый раз вы, кажется, говорили, что она обещала вам написать. Может быть…
— Вам повезло, –  перебила его женщина.  Галя однажды прислала мне письмо. Она живет в Москве, думала, там вылечит свою маму. Но мама умерла тогда, лет двадцать пять назад, онкология. А недавно опять пришло письмо. Пишет, что интернета у нее нет, поэтому по старинке пользуется почтовой связью. Расспрашивала о наших общих знакомых, о родном городе. Очень скучает. Ее адрес у меня есть. Она разрешила его давать всем, кто захочет поддерживать с ней отношения. А вы, как я понимаю…
— Она мне очень нужна, – перебил ее Арнольд.
Женщина, внимательно посмотрела ему в глаза и скрылась в квартире. Через несколько минут она вернулась, держа в руках конверт.
— Пишите.
Теперь у него в руках был Галин московский
  адрес.
Всю дорогу до Минска, Арнольд, раз за разом перечитывал простые, но такие важные для него слова: Москва, улица, дом, квартира. Ему ка- залось, что в его руках находился не листок бумаги, наспех вырванный из блокнота, а шанс, может, один из тысячи, но шанс, – вернуть свое счастье, которое так опрометчиво утратил он в молодости.
Теперь он точно знал, что поедет в Москву, разыщет Галю, а там  –  будь, что будет.
По навигатору Арнольд изучил маршрут от Белорусского вокзала в Москве до Галиного дома. Туда шло много автобусов и троллейбусов. А Галин дом был возле самой остановки, в каких-то ста с небольшим метрах от нее. В мыслях он много раз проделывал этот путь. Пользуясь навигатором, запомнил все остановки в пути, все ориентиры; рисовал в воображении варианты их с Галей встречи, от самого плохого, до самого хорошего, опасаясь разрушить такую тонкую «ниточку» –  надежду.
Теперь он искал только удобный случай для этой нелегкой поездки. А когда в администрации района ему предложили расширить сферу сбыта своей продукции, например, в Москве, и порекомендовали конкретное предприятие, Арнольд выкрикнул, не узнавая собственного голоса:
— Я поеду!

Медленно «проплыв» последние метры вдоль высокой платформы Белорусского вокзала в Москве, поезд остановился. Выйдя из вагона, Арнольд некоторое время стоял в нерешительности и думал, как ему поступить: сначала плотно позавтракать, чтобы перебить запах от коньяка, или – сразу на предприятие? А, может, все-таки, заглянуть в медпункт?
– Посмотрим, что там написал мне дорожный эскулап,– подумал он, доставая из кармана листок с записями врача, но прочитать текст не смог. Почерк, как у большинства врачей, был неразборчив, к тому же, некоторые слова вообще были написаны по латыни.
В медпункт Арнольд все же решил зайти, но, увидев там очередь человек из пятнадцати, ждать не стал.
– Схожу к своему участковому в Минске», – решил он, к тому же, встреча с потенциальными покупателями продукции его фирмы должна была состояться через пару часов и, решив не тратить зря время, он направился в сторону ближайших кафе или ресторана. Российские деньги у него были, и он мог их тратить, не отказывая себе в хорошей еде.
Плотно позавтракав, Арнольд зашел в фирменный винно-водочный магазин, где купил бутылку дорогого коньяка.
Офис нужной ему фирмы он нашел быстро. Адрес у него был еще в Минске, договоренность о приезде и маршрут  –  все было известно.
Переговоры были долгими и трудными. Привыкшие к изобилию товаров москвичи не спешили работать на условиях Минска. Деликатная фраза: «Мы подумаем», – означала отказ. Это Арнольд за долгие годы работы в бизнесе знал точно. Ему не помогли ни «железные» аргументы в пользу своей продукции, ни способности в риторике и деловых коммуникациях, не смотря на то, что Арнольда, по праву все считали мастером переговоров, этаким «асом» своего дела, умеющим всех и всегда склонять на свою сторону.
Только в этот раз что-то не сложилось, и он, кажется, догадывался что именно. Ведя диалог с партнерами, он то и дело думал о Гале, об их возможной встрече сегодня, о словах, которые ей будет говорить.
Медленно идя к остановке общественного транспорта, Арнольд вдруг осознал, что в переговорах не использовал важнейшие моменты: допустимость большой скидки за крупную партию товара; возможность доставки продукции белорусской стороной; презентацию проводил совершенно не так, как он это умел делать: ярко, эмоционально, вовлекая партнеров в процесс обсуждения, а монотонно, сугубо информативно. Куда-то исчезли его ораторские способности, умение заражать аудиторию, влиять на нее. Сказались: коньяк в дороге и, главное, беско- нечные мысли о Гале.
Начинался дождь. Арнольд зашагал быстрее. До остановки автобуса в микрорайон «Тушино», где жила Галя, было еще далеко. Можно было
 
ехать на метро до «Сходненской», но там – пересадка, а автобус останавливался почти напротив Галиного дома, каких-то в ста с небольшим метрах от него. Он еще раз настроил навигатор и сверил маршрут, хотя знал его наизусть еще в Минске.
Неожиданно разразился сильный ливень. Арнольд ускорил шаг,  затем побежал к нужной остановке, ругая себя за то, что в дорогу не взял зонт. К счастью, на остановке стоял и готовился к отправлению автобус нужного ему маршрута. Он едва успел вскочить в его последнюю дверь, сильно толкнув женщину в длинном синем дождевике, стоявшую на задней площадке автобуса. Он видел, как она сильно ударилась ногой о металлический поручень, стала растирать ушибленное колено и поправлять порванные на ноге колготки.
— Простите, пожалуйста, – не глядя ей в лицо, извинился Арнольд и тяжело рухнул на ближайшее свободное сиденье.
Автобус, на его удивление, был полупустой.
– Странно, –  подумал он, –  Москва, столько народа, а автобус не заполнен даже наполовину.
Боковым зрением Арнольд видел, как женщина долго смотрела ему вслед. Было стыдно.
 – Но я ведь извинился, не зашивать же мне ей колготки, – постарался успокоить он себя.
Тут Арнольд вспомнил, что еще не оплатил проезд и направился к кабине водителя.
Купив билет и повернувшись в сторону салона, он заметил, как женщина в дождевике резко отвернулась к окну. Ему показалось, что она продолжала на него смотреть. Ее лоб и часть глаз прикрывал капюшон, и Арнольд не видел лица, только мысль, что за ним наблюдают, пронеслась у него в голове:
– Пристыдить, наверное, хочет, –  подумал он, –  и будет права.
Ему действительно было стыдно.
Но вскоре инцидент с женщиной был забыт, и мысли опять унесли его к Гале:
– Что я скажу ей при встрече? Что виноват, что осознал? Смешно. Прошло столько лет», –  в очередной раз он вспомнил, как смотрела на него Галя в тот проклинаемый им теперь день, как мерзко оскорбил он ее тогда, и сами собой у него сжались до боли кулаки.
Имею ли я право теперь, через столько лет вторгаться в ее жизнь? – вдруг спросил он себя. Она, конечно, замужем, у нее семья…
Впервые ему не захотелось оправдываться перед собой, искать виноватых и ворошить прошлое.
Чем ближе его подвозил автобус к заветной остановке, тем больше он начинал думать о том, что слишком поздно пришло к нему осознание всей мерзости своего поведения с Галей, и что теперь его запоздалое раскаяние ничего не изменит.
– Поздно. Опоздал,–  проговорил он вполголоса и
  вдруг понял, что не сойдет на ее остановке. Вся
  низость его поведения с Галей стала ему очевидна.
– Получай же сполна. Ты просто законченный
 эгоист, мерзавец и не достоин ее, –  проговорил он тихо самому себе, –  даже сюда ты приехал, чтобы вымолить для себя Галино прощение.
Электронный голос в салоне объявил остановку:
она была Галиной. Издали Арнольд увидел знакомый номер на фасаде девятиэтажного здания.
– Интересно, на каком этаже она живет, и где
могут быть ее окна?  А, не к чему теперь, –  прошептал он губами и отвернулся от окна.
Автобус остановился и почему-то долго не
отправлялся. Водитель продавал билеты зашедшим пассажирам.
В последний раз Арнольд взглянул в сторону
 Галиного дома. Его взгляд скользнул по остановке и вдруг, словно кто-то удавкой сдавил ему шею. Стало трудно дышать, бешено забилось сердце, и появи- лась где-то в груди сладковатая боль. Это было то самое ощущение, которое много раз он пытался вызвать в себе искусственно, но никогда у него это не получалось.
На остановке, прямо напротив его окна, глядя ему в глаза через оконное стекло, стояла та самая женщина в длинном синем дождевике. Она сняла капюшон.
Это была Галя.
Время ее почти не изменило. Казалось, она стала еще более красивой, чем в молодости. Легкая седина в аккуратной прическе придавала ее лицу удивительную женственность и привлекательность.
Показав на свою ушибленную коленку и разорванные колготки, из по которых сочилась струйка крови, Галя слегка улыбнулась.
Арнольд просто оцепенел от ужаса и позора. Он почувствовал, как у него приоткрылся рот и влажным стал лоб.
Они смотрели друг другу в глаза и молчали.
Автобус по-прежнему не отъезжал, словно давая им эту возможность. Закончив продавать пассажирам билеты, водитель стал тряпкой про- тирать ветровое стекло, затем, выйдя через заднего вида после дождя.
А они все смотрели один на одного и молчали.
– Как громко ты молчишь, – вспомнил Арнольд прочитанную когда-то и где-то фразу. Она была к месту как никогда.
Нет, Галя не укоряла его взглядом. Она также, как тогда, в молодости, на скамейке в сквере, слегка улыбалась, или это ему только казалось. А в груди все болело, болело, и Арнольд наслаждался этим состоянием, боясь его потерять.
Он прошептал единственное слово: прости.
Галя, словно расслышав его через стекло, слегка кивнула ему головой.
Потом она сделала несколько быстрых шагов вслед отъезжающему автобусу, взмахнула рукой, как ему показалось, желая что-то сказать.
В тот момент она была удивительно похожа на ту девушку, бежавшую за поездом в Минске.
Несколько остановок Арнольд проехал, словно в оцепенении. Но, вспомнив, что ему надо к вокзалу, в противоположную сторону, вышел у станции метро. Назад он решил ехать именно на метро, чтобы еще раз не проезжать мимо Галиного дома, не видеть, не чувствовать, не вспоминать. Слишком устал он за этот день.
Всю обратную дорогу до Минска Арнольд проспал как убитый, не просыпаясь ни разу. Ему снились: стадо рыжих коров вдалеке, огромное поле ярких одуванчиков;  а вдалеке, на самом его краю стояла Галя. Он быстрым шагом пошел к ней, потом  – побежал. Но расстояние между ними почему-то не сокращалось, словно стоял он на месте...
Что-то случилось с Арнольдом после этой
  поездки. Он уволился из фирмы и вернулся работать на тот самый завод, где начинал после окончания института. Прекратились в его квартире шумные застолья с друзьями и женщинами, как-то сами собой прошли головные боли. По выходным он часто выбирался в один из парков города, где любил побродить среди сосен, не думая ни о чем.
Вечно куда-то спешившие прохожие его больше
не раздражали. Напротив, все чаще он стал всматриваться в лица людей: может, от того, что искал в них знакомые черты, а, может, от желания предостеречь от ошибок, исправить которые бывает нельзя.
Однажды за этим занятием, сидя на той самой скамейке в сквере, где впервые он встретился с Галей, Арнольд отчетливо ощутил, как откуда- то пахнуло медовым ароматом. Ему стало хорошо и спокойно.
– Интересно, слышат ли этот запах другие? –
 подумал он.
— Что, мужик, утром выпил, день потерян? –  услышал Арнольд мужской голос возле себя и открыл глаза.
Перед ним стояли два парня спортивного
телосложения. Тот, который произнес эту фразу, расплывался в улыбке.
— Да он «колес» наглотался. Видишь, как смотрит,  –    произнес другой.
— Ребята, мне кажется или пахнет медом? –
спросил он у них. Они рассмеялись.
— Езжай в свою деревню, дед и там нюхай, понаехали тут, – сказал первый.
Арнольд не ответил. Он улыбнулся им просто, почти по-свойски и зашагал на работу.
По дороге он особенно остро вспомнил, что давно не был на кладбище у родителей, что ни разу в жизни не подарил маме букет цветов, отца, которого мерзко оскорбил однажды, бабушку, о которой даже никогда не думал все это время.
Но, главное,  – Галины слова, смысл которых стал понятен ему только теперь:
«Ты думаешь о чем-то хорошем? Правильно, ведь мед полезен не только для желудка…»