Ушёл в лес

Силы кончились уже давно, мысли тайные посещали постоянно и со временем приняли некое подобие надежды. Самовнушение тоже имело свой результат. Игнат вот так взял и решил, что с него хватит, он и так много лет батрачил на дядю или на государство, и теперь можно в свои пятьдесят четыре года бросить всё и уйти в лес. Недаром пожилая соседка с первого этажа постоянно повторяла одну и ту же фразу: «Не можете жить в социуме, идите в лес». Фраза была красивая и благозвучная, поэтому запомнилась Игнату с детства. Игнат так и жил всю жизнь, как бы надеясь на запасной аэродром.


И спустя некоторое время все же принял решение. Решение было осознанным и обжалованию не подлежало.  Игнат от избытка чувств стукнул по столу кулаком. Удар был такой силы, что проснулась Мария, жена Игната.


- Игнат, что случилось-то? — сонным голосом спросила Мария.
- Маша, да ты спи, всё нормально, я тут просто диалог с душой затеял, и как всегда неправ, — медленно проговорил Игнат.


Маша похлопала с минуту глазами, пытаясь осознать услышанное, но смысла не нашла и заснула крепким сном. А снилось ей, что её муж с кем-то бранится и даже вступает в драку. Утром Маша по привычке проговорила под нос бабушкин заговор: «Куда ночь, туда и сон. Аминь». И только потом посмотрела в окно. Солнце было яркое, на работу надо было спешно собираться. Часы показывали начало восьмого. Мария, жена Игната, а по совместительству продавец в овощном, тяжело вздохнула. А надо ещё лук перебрать, картошку и вообще обновить витрину. Протереть все и помыть полы.


Вот ведь хотела вчера остаться сделать, нет, решила с утра пораньше. А пораньше никак не получается, как потаскаешь мешки с картошкой и луком, да ящики тяжёлые с фруктами, так пораньше организм отказывается вставать. Просто бастует. И всё тут.


Игнат тем временем собирался туда, куда ему так казалось, душе будет привольно и вольготно находиться. В принципе, собираться пришлось недолго. Ибо мечта его теплилась давно и чем-то серьёзным подпитывалась. Посему самое необходимое было собрано давно и хранилось на самой верхней полке в кладовке в сумках, и было подписано «На рыбалку», это чтобы жена Маша лишний раз не кантовала сумки, да и вопросов ненужных не задавала. А Маша тем временем даже и не думала задавать вопросы, она знала больную тему про рыбалку и не совалась. Как-то по молодости выкинула какие-то мелкие блестящие штуки в коробке, по незнанию, так помнила истерику мужа до сих пор, хоть и прошло больше трех десятков лет.


Собравши свой скарб, а получилось примерно пять клетчатых китайских сумок, рюкзак и несколько коробок с консервами и макаронами, Игнат вдруг осознал, что пронести на себе такое количество невозможно. Одна коробка была с конфетами, Игнат дюже любил карамельки, особенно если внутри было повидло.


Почесав себя за ухом, посмотрев на мух, что удобно устроились на многочисленных висюльках из стекла, якобы хрусталя, и вспомнив, как Маша каждый декабрь моет эти жуткие, многогранные стекляшки, а Игнат чинит сломавшиеся крючки, и сплюнул. Нет, больше не будет здесь рабов, всё, хватит. И пошел выкатывать из гаража свою ласточку.


Изначально план был другой, без машины, чтобы ищущие Игната оставили идею найти его побыстрее. Ведь без машины человека сложнее. Но, видимо, придется заехать в самое дальнее урочище, и машину тоже хорошо схоронить. План изменился, но намеченная цель осталась не изменой. Загрузив все свои пожитки, Игнат посмотрел на свои окна и балкон, закурил папироску и отчалил от родной хрущёвки, в которой прожил всю свою жизнь. Сначала с родителями, после с женой.


Как по закону подлости, по пути попадались знакомые автолюбители.
Сосед, что живет наверху помахал ему кулаком, давая понять, что несколько зол на то, что его не пригласили на рыбалку. А ведь всё так и выглядело, сумки прямо торчали и намекали на некий отдых от жен, пусть на короткое, но время.


Игнат тем временем ехал со стеклянным лицом и ни с кем не здоровался, мыслями он был очень далеко, и всё мирское ему было уже не так интересно. А сосед от такой наглости даже остановился и долго смотрел вслед уходящему москвичу. Не понимая, что это сейчас было, и почему Игнат не в себе.


А голубой москвич тем временем лихо вывернул в сторону хлебозавода, там Игнат приобрел пять булок бородинского хлеба, мешок муки и коробку сухарей. С большим трудом впихнул это всё в москвич и отправился в сторону совхоза Удачный, там он раньше рыбачил и видел такие непроходимые дебри, что мечты стали вить сами собой свои паучьи, потаённые замыслы. Вить и легко материализоваться, настолько они коварные.

Машина очень скоро застряла на бездорожье, как назло именно вчера шел весь день дождь, размыл и расквасил это жалкое подобие дороги в сельской местности.


Все попытки были напрасны, дорога победила. Но Игнат предполагал такой исход и совершенно не расстроился. Натянул резиновые сапоги и пошел осматривать местность. Нет, этот участок не подходил, грибники и просто гуляющие протоптали здесь тропинку. Надо было ехать намного дальше.


Но, непредвиденные обстоятельства пока остановили, но не погасили пыл Игната. Игнат вдруг понял, что его целый день не звали по имени. Имя своё он недолюбливал. И его вполне устраивала тишина и покой.


Только через два дня дорога подсохла, и можно было ехать дальше. На первый взгляд казалось, что дорога скоро кончится. Но она оказалась удивительно длинной. Ещё полдня Игнат ехал на скорости 30-40 километров в час. И уехал достаточно далеко, дорога становилась хуже, уже, но никак не кончалась. Но всё-таки тупик у дороги был, и он почти упирался в обрыв.


Игнат затормозил очень вовремя.
Обогнув местность, Игнат обнаружил старый, полусгнивший домик. Крыльцо покосилось и совсем прогнило. С трудом Игнат вошёл в дом. Внутри пахло затхлостью и сыростью. Ничего не сохранилось, печь развалилась на кирпичики. Лежанка возле печи провалилась и была непригодна. Более-менее сохранились стол и табуретка. На столе стояла ржавая банка из-под индийского кофе. Внутри лежала записка на пожелтевшем листке в клеточку:


«Всяк сюда входящий сохраняй тепло и уют». Дед Пантелеймон.


Игнат не понял, что значит сохранять, здесь нечего было сохранять. И даже дождь переждать не было возможно. Через крышу было видно небо, и оно подозрительно быстро смеркалось.


Игнат вышел из дома, точнее, выбрался. Ночевать решил в машине.


Ещё раз убедившись, что машина оказалась необходима. Ночью полил ливень, Игнат бросился спасать свои запасы, которые положил на капот, чтобы расположиться в машине поудобнее. Промокнул, но спас-таки припасы. Утром проснувшись в обнимку с коробкой сухарей решил проверить, сухари оказались немного влажные. Тут же расстелил покрывало и разложил десять килограмм сухарей на солнышко. Страх, что могут запреть, оказался сильным.


Пророда пела на все лады, после ночного ливня все птицы решили исполнить серенады. Белочки прыгали на дереве и совершенно не боялись Игната. «Не пуганые», — подумал Игнат и пошел искать место для дома своей мечты. Место нашлось быстро, поляна так и играла, светилась и звала.


Игнат подумал, что всё в этой жизни происходит не просто так. Значит, так должно было случиться, что Игнат, такой, по сути, сильный и практически независимый, мужчина оказался на такой красивой поляне, один в единении с самим собой, в тиши.


Расчистив площадку от растительности, немного пожалев, что не взял с собой косу, Игнат проголодался и решил перекусить.


Какого было его удивление, когда он вернулся к машине, большую часть сухарей с изюмом съели белки и бурундуки, остальная часть была не пригодна к потреблению. А ещё на покрывале развалился толстый бурундук и нагло спал. Игнат с тяжёлым выражением лица закричал со всей мочи. Но бурундука это не спугнуло, он лишь перевернулся и посмотрел на Игната черными глазками-бусинками. Игнат от такой наглости дернул покрывало, от чего бурундук, как колобок, скатился под березу. Фиркнув и недобро посмотрев, всё же пошёл неохотно восвояси.


Это было уроком Игнату, обидевшись на себя или ещё кого-то, открыл сайру и умял её с булкой хлеба. После обеда немного повеселел, наблюдая, как белочки растаскивают остатки сухарей. Все были рыженькие, но одна была седая. Эта седая белка была самая активная, бегала резвее других сородичей и обладала какой-то магией. Игнат поймал себя на мысли, что уже долгое время сидел и наблюдает за ней, даже нога затекла. Но надо начинать строительство.


 Игнат взял топор и пилу, предусмотрительно закрыл в машине двери, доверия было уже утеряно. Остатки сухарей горько скрипели под резиновыми сапогами и не давали расслабиться.


Сегодня удалось срубить всего два дерева, это было не много, но всё же кое-что. Начало было положено.

Спустя месяц сруб дома был доведен до крыши. К этому времени запасы Игната начали потихоньку таять. На довольствие пришлось взять белочку, которую Игнат назвал Седая, и толстую бурундучиху с выводком.

С крышей пришлось повозиться, все же одному это было тяжело. Окна натянул плёнкой. Дверь сделал добротную, и даже выкопал подпол.


Но одно тяготило Игната, продукты заканчивались, и надо было ехать в город. Два передних колеса почему-то сдулись, и насос никак не хотел их надувать. Первые сложности пришли вместе с осенними, затяжными дождями.  Игнат сидел в машине и думал, как выйти из ситуации. Почти два месяца прошло со времени побега. Получается, что продумать всё не удалось. Горестно вздыхая, Игнат решил ещё раз сходить в дом Пантелеймона. Не понятно зачем, но почему-то туда сильно тянуло.

В этот раз Игнат шел по-особому, почему он так делал, сразу и не разберешь. То ли тяжелый труд его заставил уважать чужое имущество, то ли дни, прожитые в лесу, дали некое  понимание. Пока в этом не разобрался и сам Игнат. Но когда подошёл к старому дому, почему-то обнажил чело и стал кланяться.

- Здравствуйте, дедушка Пантелеймон, можно к вам в дом войти? — без тени иронии спросил Игнат.

И вдруг Игнату показалось, что крыльцо стоит как влитое. Просто потемнела древесина от времени, но не прогнила. На сердце заныла какая-то упрямая струнка, и руки немного затряслись. Было жгучее желание по-быстрому слинять отсюда.

Но интерес всё же пересилил пытливое сердце. Тихонько ступив на крыльцо, которое ни разу не скрипнуло, к чести сказать, Игнат, держа в руках кепку, постучал в дверь. Дверь щёлкнула и отворилась. Внутри было отменное убранство. Печь была свеже побелена и выглядела шикарно. И даже шел запах свежеиспечённого хлеба. Посреди комнаты стоял стол под скатертью, а на столе чугунок, накрытый хлебной, золотистой крышкой.

Глаза у Игната на удивление поползли из орбит. Но долго Игнат не удивлялся, голод скрутил желудок. Ещё несколько раз откланялся, сказал спасибо и сел за стол. Табуретка и стол были сделаны для высокого человека. Игнат со своим ростом метр семьдесят три выглядел карликом. Чугунок тоже был побольше размером, чем те, что продаются в хозяйственных магазинах. А деревянная лаковая ложка оказалась верхушкой зодчества. Игнат взял ложку, оторвал запеченный хлеб от чугунка и увидел там настоящий русский борщ. От запаха и пара можно было падать в обморок моментально.
Но Игнат с этим немного погодил. Он сам не заметил, как съел весь борщ и почти весь хлеб. Немного приберег для белочки и бурундучихи. Самопроизвольно скатилась слеза, он так по-домашнему давно не ел. Эта упрямая, неподвластная слеза успела ещё и воспоминания пробудить.



- Ах, Маша, Маша, прости меня, ирода такого, ну не мог я иначе, — сказал и заплакал.

Когда слезы кончились, Игнат утер сопли рукавом и решил уйти уже восвояси. В гостях хорошо, а дома лучше.

На столе чугунка уже не было, не было даже крошек. Лежал небольшой пакетик с сухарями. И не просто сухари, а с изюмом, самые любимые Игната, киевские. Игнат встал из-за стола, несколько раз поклонился, поблагодарил, взял пакет с сухарями и удалился. На пороге его ждали, Игнат отдал остатки хлеба белочке и бурундучихе. Они с благодарностью смотрели на Игната.
«Так вот почему они такие ручные, их дедушка Пантелеймон подкармлива», — подумал Игнат.

И после этого случая Игнат ходил в дом дедушки Пантелеймона на обед каждый день. Скатерть-самобранка излишествами не больно удивляла, но кормила сытно. То щи, то каша наваристая, то пироги с капустой всегда горячие, ожидали Игната.
Однажды по весне Игнат, как обычно, пришёл столоваться, то возле печи ему показался силуэт высокого худого мужчины, просто нереально высокий, голова почти упиралась в потолок. Игнат начал кланяться, но силуэт растворился в дымке.
"Не готов ещё показаться", — подумал про себя Игнат и усмехнулся.

Дом у Игната зиму пережил хорошо, печка-буржуйка грела хорошо, да и по уму построил, хорошо, добротно.


Игнат на второй год стал забывать мирское. Только Маша иногда во снах приходила и головой укоризненно качала, а порой и пальцем грозила. Тогда Игнат немного нервничал, в тот день у него из рук всё валилось.

Но приходил новый день, и он зачеркивал вчерашний. И время шло, год сменял другой год. Игнат не старел, не менялся, только бороду отрастил. В этом интересном месте время будто остановилось. Даже белки жили бесконечно и не менялись совсем. А бурундучиха принесла много раз потомство, Игнат сбился со счёта сколько раз. Вокруг москвича выросли заросли почище джунглей. Москвич старился, терял лоск, а все вокруг цвело. Место было там заговоренное, старец Пантелеймон заговорил и запрет наложил, кто со злобой придет, тому болезнь да смерть ранняя, кто с добром, тому жизнь длинная, да сытая.

А дом Пантелеймона с каждым годом всё краше становится, в резные ставни оделся, да новой, свежей досочкой накрылся, а из окошка свет так и манит, так и манит...
Зазывает людей добрых.


Конец