Иммигрант

Гаца Нури сделал ещё один круг вокруг парка, выбежал на набережную и, обгоняя прохожих, добежал до своего жилища под тоннельным мостом. Он разделся донога, вылил на себя полканистры воды, прополоскал рот и с наслаждением выпил свежеприготовленный из миникофеварки кофе. Затем, одевшись, достал из кучи хлама планшет и вбил в поисковике привычный хэштег. На его родине, как писали сми, до сих пор шла война, а он не понимал зачем это нужно двум враждующим группировкам, которые получали деньги от богатой Андории, ведь они могли договориться между собой за право угнетать и без того бедное население Лупиндии. Гаца нигде не работал, он получал в Андории пособие по безработице. Ещё он гордился, что живёт в самой богатой и свободной стране. Ведь только самая богатая и свободная страна может давать деньги таким свободным внутри и бедным людям как он.
Он любил прогуливаться по парку после своего утреннего кофе. Проходя мимо башен Ханхэтена, он представлял себе, что там сидят богатые люди и работают, в том числе, и ради того, чтобы он жил свободно и счастливо в этом красивом месте.
А ещё он любил давать интервью разным блогерам. Он измывался и подтрунивал немного над ними, видя свое превосходство над блогерами- батонами, ведь он был чебуреком, который понимал жизни суть и прошёл через многое. Чебуреки приравнивались по своему айкью к курам гриль и цыплятам табака, то есть к офисным работникам, работающим удалённо, но им было далеко, как он считал, до настоящего, прокуренного чебурека, свободного и мыслящего вне системных клише. Они задавали ему почти одни и те же вопросы, и он знал какие ответы они хотят услышать. Поэтому он давал им эти ответы и получал за это приличный гонорар. Правда не давала бы столько заработка. А ещё меньше, если не сказать ничего, не давало бы твоё мнение. А твоя искренность и самовыражение вообще были никому не нужны, поэтому он их прятал как мог, наслаждаясь тем, как они хорошо запакованы в его внутреннем сейфе.
Сегодня погода не предвещала дождя и он, достав из угла удочку, решил порыбачить на берегу Нудзона. Этим занятием он ставил точку в вопросе превосходства своего свободомыслия над свободомыслием этих чванливых устриц, разъезжающих на дорогих авто и владеющих всеми богатствами. Ловля рыбы была чем-то священным и недосягаемым для понимания непосвящёнными. Собственно, ловить её было незачем, он потом все равно выбрасывал её в помойку, но ощущение спокойствия и уравновешенности, а также приобщение к познанию великих таинств мироздания не покидало его во время этого процесса.
……………………………………

- Тучка! Кис-кис!
Гаца прижал к себе кошку, пока искал остатки комбикорма в своей кастрюле. Выскребая ногтями со дна кусок припекшейся массы, он услышал пикнувший сигнал мессенджера. «Ага, значит клюнул кто-то». Бросив массу в блюдце, которое служило одновременно ему и его питомцу, он подошёл к стулу, взял засаленный смарт и тот, приветливо моргнув светом экрана, высветил хайп: «Привет. Сегодня у тебя интервью. Будь в прикиде в 8 на нашем месте».
У него был белый пиджак, потёртый на рукавах, но всё ещё сохранивший местами лоск былой свежести. Смочив седые волосы одеколоном у висков, Гаца надел тёмные очки и двинулся в путь.
Незатейливо обматерив пару бродяг, преградивших ему путь, выставив вперёд тощий язык с пирсингом и показав, таким образом, свой статус, беспрепятственно продолжил путь до Пятой авеню, где в заведении под названием «Толстый Джефф» он должен был давать Сэму своё интервью.
Сэм – это его приятель-блогер-батон, с которым он приехал в Андорию. Сэм сразу же пошёл в рост по иммигрантским меркам, раздобыл связи, выучил язык, в общем, стал культурным челом. Деньги у него водились, и тот частенько пользовался красноречием и мудростью своего друга, чтобы раскручивать свои посты. Носок его лакированного ботинка уже торчал из-за стойки уличной афиши, за которой был навес заведения. Пнув этот носок слегка на подходе к столику, за которым он сидел вполоборота, произнёс традиционное:
- Привет, чел. Как дела? Что у тебя на этот раз?
- Херня, чеб. Но мы можем на этом прогнаться. Давай, поразмышляй, малость как ты умеешь.
- Тема какая? – Гаца снял очки и протёр их концом скатерти.
- Тема такая. Ты порассуждаешь о выборе. Ну, выбор для таких как ты. Что типа проще, жить как чмошник или, наконец, стать полноправным гражданином. И что тебе поможет им стать.
Гаца Нури исподлобья посмотрел на собеседника.
- Это я чмошник, я?!
- Ну, успокойся ты, чеб. Ты ж понимаешь, я прикалываюсь.
- Ладно, с тебя пиво с креветками и сто баксов за покрытие оскорбления.
- Идёт, чеб.
- Но пиво сначала.
- Ок. Эй, гарсон! Два пива мне и два пива ему для начала…
…Нури долго не приходил в себя, потом открыл сначала один глаз, потом другой. Он лежал почти в полной темноте на незнакомой ему улице, освещённой тусклым светом пока ещё непонятного источника.
Странно. После того, как он выразительно сплюнул после своей продолжительной речи на пол, он абсолютно ничего не помнил. Он даже не помнил, о чём вообще шла речь в его интервью.
Ах, да, он вспомнил, что там было что-то про искусственный интеллект. Но… какого хрена он здесь делает? Это что, в пиво подмешали галлюциноген? Но тогда почему он здесь один? Присмотревшись, он увидел в глубине странной безмолвной темноты что-то светящееся. Подойдя и прочитав, он сплюнул в своей привычной манере.
На светящейся табличке было написано «Пятое авеню».
Но что-то говорило ему, что это не Пятое авеню, и что Пятое авеню было пять минут назад. И что вообще такое Пятое авеню? Это что, фантом, образ или реально улица такая? Он сел на что-то похожее по габаритам на стул, снял очки… и вдруг… бац! Он опять сидел перед Сэмом. Казалось, что прошла вечность, но Сэм также сидел на стуле напротив, хитро улыбался и смотрел мимо него. Решив посмотреть туда же, куда и он, обернувшись, чеб увидел надпись: «Пятое авеню», только не светящуюся, а обычную, чуть выгоревшую под светом догорающего заката.
Гацу немного смутило его каменное выражение лица. Каменное выражение лица было застывшим и антропоморфным, и ни в коем случае, как казалось чебу, не внушало обеспокоенности, а, скорее, внушало умиротворение. То умиротворение, какое было у него, когда он получил паспорт Андории, с золотистым гербом на обложке и уверенностью, что теперь в его жизни настанет светлая полоса.
……………………………………..

Светлая полоса - понятие субъективное. Для кого-то светлая полоса – череда нескончаемых буден, тоскливых и быстролетящих, без особых пертурбаций, ровных и пустых. Эта светлая полоса может быть чем-то новым, каким-то поворотным звеном. Вот ты живёшь так, не зная зачем, ходишь на работу, занимаешься очковтирательством для своей семьи, типа показываешь им, что зарабатывая что-то, вносишь лепту в поддержание их существования. Они, впоследствии, в благодарность за эту услугу, сдадут тебя в дом престарелых подешевле, или, если повезёт, будут допекать постоянными просьбами купить очередную безделушку, ради которой ты пашешь с утра до вечера. Эта светлая полоса, назовём её так, как раз и будет символизировать это поворотное звено в двух описанных выше случаях.
Гаца устал от такой жизни. Он продал всё, что у него осталось и удрал в Андорию. Здесь у него была светлая полоса. Она была такой широкой или длинной, что он не понимал иногда всех масштабов её трансмутаций. Он наслаждался свободой, наконец поняв, что это такое. Это была свобода от предрассудков и привычных клише. Это была внутренняя свобода и он её заслужил.
Перед ним исчезал улыбающийся Сэм. Пока, Сэм. Ты получил свою порцию интеллектуального рагу от знатока жизни. Табличка «Пятое авеню» сияла всё ярче, росла в размерах и он, радостный и очарованный новой светлой полосой, продолжил своё движение к ней.
Сэм поперхнулся, глядя на застывшую физиономию своего друга.
- Эй, Гаца. С тобой всё хорошо?
Тот снял очки, светло улыбнулся.
- Да, Сэм. Я вдруг что-то вспомнил. Прости, но мне пора.
- Чеб, подожди. Мы ещё не закончили. Ты же своё пиво не допил!
- Пиво, пиво… Ах, да. Пиво подождёт.
- Но, блин! Так дела не делают, посмотри сколько лайков ты уже собрал своим интервью. Все хотят продолжения… Да стой же ты!
Гаца встал, пошатнувшись, сделал шаг в сторону и вышел на вечернюю улицу Ханхэттена. Сэм догнал его и взял за рукав.
- Чеб, чеб. Ну, подожди. Возьми хотя бы сто долларов… Ты был крут, чеб.
- Спасибо, Сэм. Оставь их себе.
- Но чеб, что с тобой? Ты же никогда не отказывался от денег…
Гаца отдёрнул руку и пошёл дальше. Он шёл быстро, не оглядываясь на оторопевшего друга, всё дальше, в сторону Нудзона. К тому месту, где было его жильё. Он шёл и бормотал про себя:
«Нет, нет, нет. Это не может быть. Я там был. Я был и увидел Это. Теперь я знаю, что мне делать. Это невероятно, это непостижимо. Почему я раньше этого не видел?»
Войдя в сою каморку, он включил планшет, набрал хэштег в поисковике и лёг на матрас. Экран осветил его лицо, это лицо кривилось в странной улыбке, губы нервно шептали бессвязные слова.
На экране чеб вещал своим подписчикам:
- Иногда я думаю, что ии – это тот путь, по которому человечество свалится в пропасть. Наш мозг больше не прогрессирует, это кусок для хранения отжившей себя информации, он пытается помочь продлить никчёмную жизнь. Цивилизация поглощает саму себя, глобализм сводит на нет все усилия человечества на попытку прогрессировать. Прогресс видится сейчас в утилитаризме. А то, что утилитарно – конечно. И рано или поздно ии подхватит эту эстафету от наших уставших нейронов. Вот, Сэм, я тебе ответил. Ии проживёт вместо меня эту жизнь, но это уже буду не я, а хрен знает кто. И станет ли он добропорядочным? Не знаю. И что лучше – свободное ничтожество или всезнающий раб?
Гаца выключил планшет, поднялся, сел на своё кривое кресло, успокоился немного, погладив кошку. Из маленького оконца его жилища проплывали машины, сигналя перебегающим дорогу прохожим. Наступала ночь, та ночь, ради которой он приехал в эту страну, ночь, полная романтики и надежд. Но сейчас он не взял по привычке свои виски из угла, а оторопело смотрел в маленькое оконце на большой, когда-то близкий ему город. Перед ним маячило его детство, юность, и он вспоминал. Череда воспоминаний внезапно закончилась, и он, как наяву, увидел то, что произошло с ним в баре. Гаца видел перед собой светящуюся табличку. Она росла до неимоверно больших размеров, буквы с названием улицы пропали, а вместо них он начинал различать что-то наподобие светящихся иероглифов. Эти знаки бегущей строкой проносились мимо него в разных направлениях, и его освещённое ими лицо он видел со стороны, да так, что ему становилось жутко.