Волны и тени симфония в семи частях

## Часть первая: Соль минор (Царское Село) 
Она шла по аллее, где столетние липы шептались кронами, словно вспоминая пушкинские строфы. Каблучки туфель вязли в рыхлом гравии, а кружевной воротник натирал шею — мать настаивала на «приличном виде». Но девочка в пятнадцать лет уже знала: приличия — это клетка с позолотой. Где-то за парком смеялись гимназистки, их голоса звенели, как фарфоровые колокольчики, а она срывала лепестки сирени, представляя, как отец, бросивший их, сейчас прогуливается с новой женой по Невскому. «Папина дочка» — этот титул теперь резал горло, как крахмальная лента. В кармане платья жгло стихотворение, написанное на обрывке конверта: *«Я научилась просто, мудро жить — смотреть на небо и молиться Богу…»* Бог, должно быть, жил в сизых тучах, что клубились над Екатерининским дворцом, превращая позолоту куполов в тусклое олово.

---

## Часть вторая: Фортепианный разрыв (Евпатория, 1905) 
Море в тот день дышало яростью. Волны, вздыбленные штормом, обрушивались на берег, смывая следы её босых ног. Она сбросила платье у старой лодки, вывернутой килем вверх, как дохлая черепаха. Солёные брызги жгли кожу, а водоросли цеплялись за лодыжки, словно пытаясь удержать. Два часа в открытой воде — вызов себе, морю, отцу. Тело, гибкое и бледное, резало волны, как клинок. Назад плыла на спине, глядя в небо, где чайки выписывали арабские буквы. 

Вышла, не вытираясь. Вода стекала по рёбрам, оставляя на песке мокрые узоры. У лодки стояли трое: мальчишки с рынка, пахнущие рыбой и дёгтем. Самый старший, Колька, сын боцмана, присвистнул: 
— Русалка проклятая! 
Она натянула платье на мокрое голое тело — ткань прилипла, обрисовав контуры. Смех за спиной. Не обернулась. Знакомый голосок: 
— Слышь, барышня, у тебя во;лосы как медуза! 
Собрала волосы в узел, шпилькой из ракушки. Босые ноги вонзились в песок. Ветер свистел в ушах: *предатель, предатель, предатель*. Не отцу — себе. Зачем позволила ему украсть детство? 

---

## Часть третья: Виолончельное соло (Ночь после купания) 
Мать ждала на веранде, обвисшая, как мокрая простыня. В руках — письмо от него. Не вскрытое. 
— Анна, ты опять… — голос дрогнул. 
— Купалась. 
— Голой? 
— Море не различает наготы. 
Хлопнула дверью. В комнате пахло лекарствами и ладаном. На столе — фотография: отец в парадном мундире, она, семилетняя, у него на коленях. Разорвала снимок пополам, но через неделю склеила — слишком чётко запомнила тепло его рук. 

В окно вполз лунный свет. Записала в тетрадь: *«Когда б вы знали, из какого сора растут стихи…»*. Сором стало всё: рыбацкие насмешки, солёные губы после плавания, Колькины глаза, жгущие спину. 

---

## Часть четвёртая: Контрабасовая дрожь (Николай) 
Он появился на пляже в белом костюме и панаме, словно герой Мопассана. Увидел её выходящей из воды — замер, выронив томик Верлена. 
— Вы… вы читали «Морскую ночь» Бодлера? — спросил, подбирая книгу. Передёрнул плечом: запах одеколона смешался с йодом. 
— В оригинале. 
Его пальцы дрогнули. Позже, в письме к другу, опишет: «Она вышла из пучины, как Афродита, но вместо раковины — мокрый ситец, прилипший к бёдрам. Глаза — два осколка антарктического льда. Я понял — это или муза, или гибель». 

Он говорил о Париже, читал Верлена, а она думала о Колькиных руках, шершавых от сетей. Когда Николай попытался поцеловать край платья, рассмеялась: 
— Вы ведь боитесь настоящего моря? 
Его губы пахли коньяком и ложью. 

---

## Часть пятая: Ударные (Шторм) 
Тот день начался с грозы. Она уплыла дальше обычного, пока берег не стал бледной полоской. Судорога сжала икру — перевернулась на спину, как учили рыбаки. Пели чайки. Вспомнила, как отец учил плавать в Царском: «Держись на воде, как аристократ!». 

Волна накрыла с головой. Соль въелась в глаза. Вынырнула, хватая ртом воздух. В ушах — детский смех: Колька и его браття на берегу махали руками. «Утонет!» — донёсся крик. Нырнула глубже, чтобы не слышать. 

Выбросило на камни возле маяка. Платье порвалось о ракушечник. Шла домой, истекая водой и гордостью. Мать молча зашивала рваный подол — игла дрожала в пальцах. 

---

## Часть шестая: Арфа памяти (Эхо предательства) 
В полночь прокралась к дому рыбаков. Колька спал в лодке, завернувшись в парус. Положила на грудь ему раковину-сердцевидку — плату за молчание. Он не выдал её матери, когда та рыскала по пляжу с ремнём. 

— Ты зачем? — проснулся, схватил за запястье. 
— Чтобы помнил. 
Его пальцы пахли мидиями. Отстранилась раньше, чем он успел поцеловать. 

Утром Николай принёс букет алых маков. Говорил о свадьбе. Она рвала лепестки, бросая в море: *любит — предаст — сбежит — умрёт*. Море возвращало цветы обратно. 

---

## Часть седьмая: Финал (Рождение поэта) 
Годы спустя, подписывая первый сборник «Вечер», она вдруг явственно ощутит вкус евпаторийской соли на губах. Николай, теперь муж, будет кричать в соседней комнате, разбивая вазу. А она напишет: 

*«Мне больше ног не надо, 
Пусть станут хвостом! 
Плыву, и радость прохладна, 
Далеко-далёко от этих высот…»* 

Колька погибнет в Гражданскую. Мать умрёт, так и не простив. Отец напишет письмо с покаянием — сожжёт, не читая. 

Но в ту ночь, шестнадцатилетняя, она стояла на обрыве, слушая, как эхо возвращает море. И поняла: боль — это ноты, из которых складывается музыка. Осталось лишь найти слова.