Чужая шкура из Ашана

«Тот, кем мог бы стать» – миниатюра, в которой собрал моменты двух реальностей. Можно и так сказать – два этажа, два мира. Почему же два? – три, как минимум. Текст этот фразами стал проступать несколько лет назад в зале с зеркалами на стенах, а в зеркалах не только моё отражение, но и того, что за спиной во времени, зазеркалье в зазеркалье.

Путаюсь в показаниях. Экран помогает отвлечь внимание следователя в зеркале. Смотрю дневник чтения 2013 года, там интересующий меня сейчас Воннегут его «Времетрясение». Вижу, но он там не один. Курт помечен двадцать четвёртым декабря того года, а тринадцатым числом обозначен Ван Ковеларт, эпиграф его «Чужой шкуры»:
«В попытках самоопределения человек обычно не доискивается своих корней, а скорее задаётся вопросом: "Кем ещё я мог бы стать?"
Неизвестный автор, VI век до Рождества Христова».

Кем, кем… самоопределение отражается в системе зеркалов, уходя во времена прошедшие.
И случай птицей на подоконнике. Резонанс, эхо… что ещё? – хватит, пожалуй.
«Чужую шкуру» приобрёл в том «Ашане», что недалеко от метро «Красносельская», на ТТК. Толстенький томик лежал в неликвидах. В данном случае вкус массового читателя сослужил мне добрую службу. И привычка делать записи кажется полезной, когда удаётся отыскать следы времени прошедшего, сколь бы ни были они невнятны.

« 03.12.2013 (2)
Ван Ковеларт. Чужая шкура. Роман.
М.; Астрель: АСТ, 2010, – 478
Перевод с французского И, Васюченко и Г. Зингера

  08.12.2013 (7)
Сегодня дочитал с экрана толстую книгу, "Чужую шкуру" Ван Ковеларта. Сделал выписки, надо будет доработать и сохранить. А то читаешь-читаешь, и ничего не остаётся. Словно прожил чужую жизнь, а потом забыл».

Не чужую, другую. Чужой она становится когда закрываешь книгу, да и то не сразу.

Томик томиком, а читал-то с экрана. Первый опыт, до Ковеларта только страницы шуршащие. Выписки при наличии экрана отсутствуют, вместо них копии, перебирать клавиатуру пальцами нет нужды. Чтобы дать работу пальцам приходится сочинять самому невесть что. Сейчас нет нужды сочинять, выписки-копии сохранены, возвращаю их в реальность. Между тем, сей момент не могу вспомнить, о чём книга. Туман в голове рассеивается медленно. Реальности множатся, а рассмотреть в них что-то адекватно – проблема.

Первые строки "Шкуры":

  «Отчаявшись хоть чего-то добиться в жизни, я смирился: уж буду таким, как есть. Иначе говоря, вполне соответствовал тому, как воспринимали меня окружающие – малоинтересный и ничем не выдающийся персонаж, впрочем, многим моё положение казалось даже завидным. Но наполнить эту жизнь, а вернее прозябание, смыслом могла лишь трагедия. Такое событие, само собой, вызвало сенсацию, но поскольку развязка затягивалась, интерес ко мне постепенно угас. Всем вскоре разонравилось меня жалеть». [7]

  «Нынче никто не пишет текст, все его набирают. Перелистав страниц десять, я могу точно сказать, что роман был сляпан на экране монитора, что автор не утруждал себя правкой, вымарыванием кусков, поиском единственно верной интонации, что рука его ни разу не застыла в мучительном сомнении. Оттого-то и нет жизни в его опусах. <…> Похоже, я из числа потенциальных самоубийц. Однако, те деньги, что я получаю, разя ядовитыми стрелами своих коллег, были, к сожалению, совершенно необходимы для поддержания жизни моей любимой женщины. Поддержание жизни – громко сказано. Да и не в деньгах суть.
   Но только в пятницу вечером эта проблема решилась раз и навсегда. Доменик отключили от аппарата». [7-8]

Главный герой литературный критик.

«Ворошить свое прошлое ради незнакомого человека – все равно что заглянуть в свое будущее…» [156]

«… меня больше всего поразила Ваша любовь к литературе, такая же страстная, живая, веселая и грустная, как моя (уровень знаний сравнивать не буду). Откуда у Вас это? От отца, от матери? От женщины? От одноклассницы? От чудесного учителя? Вы «цитируете» не для того, чтобы пустить пыль в глаза или отмежеваться от всяких неучей. Нет, Вы ставите кавычки, словно протягиваете руку, с желанием поделиться чем-то, что может быть одинаково близко двум людям, незнакомым друг с другом».  [173-174]

«…хранить память о счастье в четырех стенах случайного дома. В четырех стенах или на двух сотнях страниц…» [178]

Или на одной странице. Не счастье, так удовольствие от чтения. Удовольствие помню, а содержание книги надо будет восстановить, то ли перечитав, то ли по краткому описанию. Дни всё быстрее проходят, жизнь словно сокращается, приходится довольствоваться малым.

Можно подумать, что когда-то было иначе.

Завершая, вспомню, кто таков автор. Роль памяти охотно исполняет Сеть.

Дидье ван Ковеларт (род. 29 июля 1960, Ницца, Франция) — французский писатель, критик, сценарист. Начал писать ещё восьмилетним мальчиком. Стало быть, в 1968 году. Я тоже в то время начал писать; десятый класс, звенит звонок… но моя практика была не столь интересна, даже лет 20 спустя – дневники, по которым сейчас не могу что-то понять и восстановить в памяти; хотя, нет, понимаю, но не содержание, а состояние самоучки, любящего чтение, немого в письме. У Ковеларта в 1982 году первый "взрослый" роман — «Двадцать лет и ещё немного», за него он даже получил премию какого-то Фонда.

Нейросеть утверждает, что в центре творчества Ковеларта — реконструкция человеческих отношений, поиск человеком своего пути, самоидентификации. Очень хорошо. То, что надо. С французом пока раскланяюсь, реконструкцию «Времетрясения» произведу позже – книга компактнее, и Воннегут, немец американский, ближе к интересующей меня теме.