Ворота в ад

Гром пристроился на деревянном крыльце и привалился спиной к двери. Он устал. Чертовски устал. Раньше ему казалось, что нет ничего утомительнее сессий, во время которых он спал урывками и ел через раз, или первых месяцев после рождения дочери, когда сна не было вовсе, но тогда он чудовищно ошибался. Гром бы многое отдал, чтобы вернуться в то время, только это невозможно, да и вряд ли исход был бы иным... Он уже давно понял, что рано или поздно оказался бы здесь, в месте, где голод и холод – это уже привычно, это показывает, что ты всё ещё жив;  в месте, где умирают мечты, зато появляется надежда; в месте, где друзья в буквальном смысле готовы отдать за тебя жизнь, – на войне.
Майдан не был началом ада, нет. Скорее таймер взрывного устройства отсчитывал время: учительница физкультуры отказывается называть его Дмитрием и зовёт Дмитро; в старших классах некоторые ребята внезапно начинают говорить на украинском, если так можно назвать их корявый суржик; в университете парочка преподавателей на лекциях говорят что-то о национальной принадлежности, призывают к сознательности; дочку в саду зовут Марийкой, а не Машей; на работе он впервые отчётливо и открыто  слышит: «советская оккупация» – это всё и многое другое годами отсчитывалось на таймере, а потом вылилось в «кто не скачет, тот москаль», «резать русню» и прочее. Майдан стал взрывом, после которого приоткрытые до этого ворота в ад распахнулись, выпуская оттуда смерть.
Почему сисадмин Дмитрий Громов взял в руки оружие и стал Громом? А могло быть иначе? Его дед освобождал от фашистов Украину и Польшу, до Берлина дошёл, орденов - полная грудь, и вдруг всё это стали называть оккупацией, начали уничтожать мемориалы, перевернули с ног на голову историю, заменили героев. Его дед сражался за то, чтобы Бандеру называли героем, заставляли детей петь: «Батько наш – Бандера» и ставили убийце памятники? За это дед и миллионы советских солдат сражались?!
Гром тогда успел отправить жену и дочь к родственникам в Россию, а сестру нет... И похоронить не смог, потому что после взрыва дома  некого и нечего было хоронить. Сестра хотела до конца оставаться рядом с мужем... Так и вышло.
Ночной прохладный воздух немного помогал в борьбе с сонным мороком. Гром коротко выдохнул и вгляделся в освещённую бледной луной дорогу, узкой змейкой извивающуюся за забором дома, в котором они разместились на ночлег,  –  никого. От его внимательности зависели жизни всего отряда. По периметру было  ещё несколько человек в карауле, но здесь каждый должен был выкладываться за двоих, чтобы выжить.
Скольких они уже потеряли? Страшно считать. Но никто не собирался отступать, потому что некуда. За их спинами остались те, кто не захотел или не смог уехать: старики, женщины, дети - их не пощадят. Не добили всё же фашистов в 45-м... И кто бы знал, что спустя десятки лет фашистская гадина снова поднимет голову... И это после Бабьего Яра, Житомира, Краснодона, Корюковки? Или этого недостаточно? Так ведь было куда больше! А Бандеру в герои - это как? Тоска по Волынской резне? Это вообще вне человеческого понимания! УПА возродить? Безумцы...  сумасшедшие...
У Грома в голове не укладывалось,что люди могли  забыть те зверства, которые творили фашисты и их пособники. Хотя и людьми их называть... Даже животными нельзя. Так, выродки.
Он смахнул выступившую от злости слезу. Враньё, что мужики не плачут!
От угла дома отделилась фигурка и засеменила к нему.
– Гром, а у вас... у тебя курить есть? – Гришка, совсем ещё пацан, неуверенно помялся.
А ведь и он был когда-то таким же зелёным. И плакал, когда впервые убил. Только раз. Просто понял потом, что кто бы что ни говорил, а не в своих он стреляет, нет. Свои детей, стариков и женщин не режут, не пытают пацанов, не глумятся над телами и живые щиты перед собой не ставят.
Гром нервно дёрнул плечом и зло сплюнул: опять накатило.
Молча протянул помятую сигарету парнишке, чиркнул зажигалкой и кивнул головой, показывая, что тому нужно вернуться на место.
– Спасибо, – Гришка, поёжившись от холода, шмыгнул носом и поспешил обратно к углу дома, жадно затягиваясь на ходу.
Гром видел многое на войне, и этот пацан увидит. Неизбежно. И не оградить его никак от ада, в который они все сунулись. А по-другому нельзя. Бежать? Бросить людей на растерзание фашистам? Позволить уничтожить родную землю? Нет.
Из дома вышел заспанный Камаз, присел рядом, закурил и спросил негромко:
– Как оно?
– Тихо.
– Иди ложись. Остальных через пятнадцать минут сменят.
– А ты чего?
– Не спится.
Грому и самому порой не спалось, когда перед глазами калейдоскоп воспоминаний сменял счастливые дни на вереницу смертей, обезображенных тел, рыдающих и кричащих от ужаса людей. Здесь каждый испытывал такое.
Он похлопал товарища по плечу, поднялся, вошёл  в дом и пристроился в дальнем углу.
Да, на войне умирают мечты, но рождается надежда, потому что без надежды человек не выживет.
Они обязательно закроют ворота в ад.


2024

Фото из Интернета