Кошмары VII

— Хватит, — не выдержал Олег, захлопывая книгу. — Ты что, не видишь? Не работает оно.
Ласточка медленно обернулась.
— Хорошо, что ты предлагаешь? — необычайно спокойно осведомилась она. Малыш решительно спрыгнул на пол.
— Мы отправимся туда. Ты и я. И вернём его домой!
— Да будь всё так просто... — по лицу Октябрины вновь покатились слёзы, обжигая кожу, ещё воспалённую от предыдущей соли. — Но он не в Нижнем мире. И не в Пустоте. Его состояние носит физиологический характер, понимаешь?
— Понимаю, — серьёзно кивнул малыш. — Мам, но, если ему можно выйти из собственной головы, то почему нам нельзя попасть в чужую, в смысле, его?
— Потому что разум – продукт деятельности мозга, он от материи неотделим!
— Ты говорила, люди раньше думали, что атом не делится, а в нём электроны и протоны крутятся вокруг ядра!
Октябрина уставились на него.
— О... знаешь... в этом, определённо, что-то есть. 

— Ага, так ты это помнишь, — Моника торжествующе улыбнулась где-то под металлической конструкцией. — Да без базара. Это мой клиент и давний знакомый. Признаться, я не думала, что он может быть таким агрессивным, но... Видишь ли, кто-то из своих его подставил. А для него это страшнее смерти, он же оябун. Он, кстати, правильно сделал, что на меня в первую очередь подумал. И решил разобраться, кто я такой, ну, или такая, что там я прячу за маской и всё тому подобное. Перегнул палку, конечно, слегка, но это на самом деле мелочи, убивать меня он так и так не собирался. Когда всё закончилось, в качестве извинений мало того, что мою парализованную задницу заштопал, ещё мне броню починил, стекло на визоре разбитое поменял, хоть это и не его дело, накормил, напоил и спать уложил. Он мудак, да, но я зла на него не держу. Я бы на его месте поступила так же, если честно.
— Крокодиловы слёзы, — отрезал Дэннер, заставив себя удержаться от матерной рифмы. — Даже у бандитов есть кодекс чести, один этот весь из себя. Убивать он не хотел, говоришь? Не хотел бы убивать – не размахивал бы хододняком по чужим конечностям без суда и следствия. Дрянь этот твой клиент, а не бандит. Ты уж извини, — завершил Владимир совсем не извиняющимся тоном, жёстко и зло. — Ну, как – так же? Заманила бы человека в ловушку и принялась его с порога мечом полосовать, не разобравшись, кто прав, кто виноват? Вряд ли. Для этого надо быть клиническим дебилом. Особенно, в криминальной среде: откуда тебе знать, кто крышует жертву твоего самоуправства? На самом деле крышует, а не так, как шестёрки донесли – контрразведку никто не отменял...
Дэннер ещё некоторое время костерил «мудака с катаной», разбирая по косточкам «дегенеративную стратегию самоуверенного истеричного кретина», где сие было одним из самых мягких выражений. Он не матерился – наверно, не позволял себе этого в присутствии дамы – но идиомы заворачивал такие, что рядом с ними любой мат детским лепетом покажется. Видимо, сильно его задел тот факт, что кто-то посмел обижать его друзей. Оно и неудивительно, после всего, что он только что рассказал о своём детстве. 
— Ага, только вот ты этого идиота поносишь, который дальше кодекса в самом пресном варианте ничего не видит, — Моника всё-таки дождалась, когда эта тирада закончится и наконец вставила свои пять копеек. — А тем временем чуть своими руками меня в могилу не свёл. Ну, точнее, всё-таки свёл, раз я тут с тобой подыхать собираюсь. Я умирала не такими бешеными темпами, пока не встретилась с тобой, — это уже прозвучало, как язва, как плевок ядом или кислотой. — Хотя плевать. Чего бы у тебя спросить такого...
Конечно хотелось высказать всё, что на уме, а ещё тряхнуть Владимира за грудки, обозвать придурком и поцеловать, крепко и серьёзно. Но ей не суждено было это сделать, так что и правда всё бестолку. И как назло в голову не приходил ни один отвлечённый или даже глупый вопрос, всё опять стягивалось к той мысли, которая терзала несчастную Монику всё то время, пока она лила слёзы. 
— А я на тебя железками не махал, — не впечатлился Владимир, — так что, разница есть. Мне, вон, тоже подсунули липовый передатчик – что-то не наблюдаю в твоей ляжке своего ножа. А то как же, ж, меня подставили, о, Сэд, здорово, пошли в курилку, я тебя в печень пырну. Сравнила хрен с трамвайной сцепкой.
Сэд уж было морально приготовилась к тому, что эта ругань не прекратится, но Владимир внезапно спросил совсем о другом:
— Слушай, а ты поисковые огни видишь? По-моему, они исчезли.
Сэд даже не успела выплюнуть в ответ нечто ядовитое в роде «а лучше бы пырнул», настолько быстро Владимир сменил тему.
— Я вообще ничего не вижу, — отозвалась она, тяжко вздохнув — недостаток кислорода уже был ощутим безо всяких умозаключений. — Мало того, что тут темно, так я ещё и без очков. Я без них лица-то твоего не разгляжу, какие уж там поисковые огни...
«Слепая курица», — подначивал внутренний голос, чтоб ему пусто было.
— Прости меня, Владимир, — сказала она после долгой паузы, наполненной тревожным молчанием. — Я дура. Я должна отстать, наконец, от тебя и язык свой в жопу засунуть. Ты же не виноват, что я в тебя втрескалась... А в итоге выслушиваешь моё нытье.
— Ну, ты же слушаешь мою ругань, — в голосе заслышалась улыбка, хоть он и оставался совсем не весёлым. — Да и я сам не лучше – вон, как Ласточку третировал, проходу ей не давал. Это ты меня прости. Что я не могу... ну... я не специально. Честное слово...
Тут Владимир замолчал и завозился в темноте. Слышно было, как шуршат по металлу переборки потрёпанные солдатские ботинки.
— Ну, ты ж подумай, не могу встать. Может, мне хребет перешибло, а я и не заметил?
— Забей, — Сэд устало вздохнула и закрыла глаза – до этого её взгляд беспокойно прыгал по окружающему мраку в попытке заметить хоть что-нибудь, но тщетно. Однако Владимир снова быстро и легко переменил тему разговора, уйдя совершенно в другое русло.
— Не, поверь, такие приколы ты не можешь не заметить. Говорю тебе, как человек со сломанным позвоночником. Ах да, играть же мы не закончили... Ну-ка расскажи мне, золотой, веришь ли ты, что всё это глюки? Только говори правду, иначе заставлю себя поцеловать, — в голосе хакерши тоже зазвучала улыбка, хоть и подавленная, она даже хихикнула для правдоподобности, чтобы хоть немного разрядить ситуацию и разбавить кислятину нависшей над ними гибели. — Не знаю, как, но ты должен будешь сделать это. В качестве прощального подарка.
— Ой, страшно, — улыбнулся в ответ Дэннер. — Да хоть щас. Чтобы я красивую женщину поцеловать отказался? Тебя спасает только то, что я дотянуться не могу.
Шутки шутками, а вопрос был задан по существу. Владимир ощутил, как сердце ухнуло куда-то вниз, и там, внизу, забилось молотом. Всей душой он желал верить, что всё это лишь сон. Тяжёлый, кошмарный, но всё-таки сон. Что он не умрёт здесь, а проснётся в Парадайзе и увидит Ласточку. Она, конечно, будет на него очень сердиться за то, что он опять себя до больничного довёл, но это ведь ничего страшного, что она сердится. Лишь бы живая была...
— Я хочу верить, — наконец, сказал он. — Очень хочу.
— Ответ неверный, — отозвался насмешливый голос Сэд, но через эту насмешку так и сквозила печаль, как пурга через разбитое окно. — Либо отвечай нормально, либо вылазь и целуй! А то так и умру, нецелованной девственницей, а ты виноват будешь!
Хакерша рассмеялась, да так увлеклась, что даже стукнулась головой. Неужели эта жестянка... реальная? Больно, как взаправду.
Ну и звучало это, конечно, как дурацкая шутка... Хоть и было правдой. Сэд не успела познать прелести и страданий отношений между мужчиной и женщиной. Никто не знал её настоящую, а потому и любить не мог.
— Нет, — поразмыслив, отозвался Дэннер, — это было бы нечестно. А от меня только и проку сейчас, что болтать могу. — Он протянул руку и принялся ощупывать кресло, прислушиваясь к своим ощущениям, но их было не так уж много. Ну, темно. Ну, холодно. И душно. Но ведь это всё – общее, это могут быть и настоящие холод, духота и темнота. Может, сейчас ночь, окно закрыто, а одеяло съехало.
Во сне работает не весь спектр чувств, всегда только одно-два, потому что остальные центры мозга в это время отдыхают. Например, не включаются тактильные ощущения...
Какой фактуры материал? Из чего сшита облицовка? Вельвет, дерматин, трикотаж?.. А какой она температуры? Новая или изношенная?..
Рука не могла нащупать материал – рецепторы молчали. Ещё во сне невозможно увидеть свои руки. И посмотреть в зеркало.
Но, с другой стороны, он вообще ничего не видит, а руки могли просто онеметь от холода.
— Я не знаю, — резюмировал Дэннер. — Я уже ни в чём не уверен. 
— Ну и чёрт с тобой. Теперь ты меня спрашиваешь, давай.
Выглядела эта ситуация как форменный идиотизм, дурацкий артхаусный фильм или ещё что-то подобное. Помнится, в какой-то из игр Сэд встречала персонажа, способного подключаться к чипам в сознании умерших людей и воспроизводить последние дни их жизни, и в какой-то момент стёрлась грань между реальностью и этим проникновением в угасшее сознание, всё превратилось в один невыносимый психодел. И тут, похоже, случилось то же самое. Только вот они были не в игре и вполне могли отдать концы в этом мраке, который уже и для Моники перестал быть иллюзорным.
— Ага. Скажи... а тебе бывает жалко, если кто-то пострадает от твоей работы? Вот, у меня, например, работа крепко сопряжена с чьим-нибудь страданием, и это очень грызёт обычно. А у тебя как?
— Бывает. Но обычно воротила разборки между какими-нибудь крупными богачами, чьё состояние тоже нажито не слишком честно. Богатые, конечно, тоже плачут, но о жертвах своих я иногда знаю даже больше, чем они сами. Но... Был разок, когда я пожалела о содеянном. Я оставила сиротой девчонку, несносного избалованного подростка, которую в итоге к себе забрала строгая тётка и стала её муштровать не по-детски. Девочка молила о пощаде и раскаивалась в содеянном, но... Мёртвые не возвращаются. Жалко её, но пусть это будет ей уроком. Нужно ценить то, что имеешь. Но это, конечно же, не про меня. Моя жизнь имеет нулевую ценность. Ты ценен тогда, когда нужен. Я уже сделала всё, что должна была. Вот тебя отсюда вытащу, и точно могу умирать.
— Я сам рассуждал в том же ключе, — сообщил Дэннер. — Всю свою сознательную жизнь. Вот, доделаю дело – и подохну, наконец. Только что-то как-то всё не подыхается. А на деле – никто не является ценным и незаменимым, в таком, глобальном смысле. В конечном итоге ты просто живёшь. И просто делаешь своё дело. Как и всё человечество. А через пару десятков лет от нас только фотографии остаются. А ценность в том, что ты жива. И сколько можешь – живёшь и делаешь своё дело. Многие и до сознательного возраста не доживают.
Темнота настраивала на философский лад. В самом деле: когда помираешь – куда спешить. 
— А зачем мне жить? У меня до сих пор вообще никого не было, жила в полном одиночестве. Зарабатывала на жизнь преступлениями и вообще не слишком красивыми поступками, стравливала людей, убивала чужими руками, заставляла их грызться между собой и негодовать. Сама при этом не приобрела ничего, кроме денег, которые помочь мне не могут, тем более сейчас. Я всегда это знала. Я больна. Смертельно. У меня появилась надежда на излечение, но сейчас мы оба здесь умрём, и от этой надежды ничего не останется. Мне больно. Почти всё время. Я просто не говорю об этом, у вас и без этого хватает поводов для беспокойства. Я парализована. Я не самостоятельна и очень слаба. У меня есть вы, но вам же будет лучше, если я исчезну. Я не буду для вас балластом, проблемой. Как известно, выживает в этом мире сильнейшие, и пусть я не такая мягкотелая, какими иной раз бывают абсолютно здоровые люди, но ты уж точно будешь повыше меня в пищевой цепи. Тебе нужно проснуться, Владимир. Тебя ждут там, я знаю... А меня никто не ждёт. Мне очень холодно.
Холод и правда стал уже почти невыносимым – от него выкручивало суставы и ныли мышцы, а зубы и подавно отстукивали морзянку, но никак противиться этому Моника не могла, ей ведь в любом случае не убежать.
— Ты не балласт, — строго сказал Владимир. — Никогда не говори так о себе. Тебя ждёт Олег, и Ласточка, даже ворчунья Элеонора к тебе явно привязалась. И вообще... — Он вдруг серьёзно разозлился: как же так, она погибнет здесь?! Этого случиться не должно. — И вообще, или мы вернёмся вместе, или вместе сдохнем, понятно? Я без тебя и с места не сдвинусь. Вот.
— Но ты же меня не любишь, — стояла на своём Сэд.
И в этот момент яркий свет ударил по глазам.
— Смотри, огни! К нам кто-то... Ух, ты-ы...
Свет исходил не от прожекторов. Его излучали два огромных жёлтых глаза, каждый, наверно, с саму подлодку размером. А располагались они на чёрной чешуйчатой морде.
Левиафан раскрыл пасть, отчего субмарину толкнуло волной, и она кубарем покатилась по морскому дну, вздымая тучи ила и песка, за которыми змея было уже не разглядеть, потому что грязь залепила иллюминаторы. Потом кораблик тряхнуло и – потащило наверх.
А дальше он понёсся, стремительно набирая скорость, взрезая стальным носом толщу воды, и пассажиров инерцией распластало по креслам.
Вскоре начало светлеть, а затем субмарина пробкой вылетела на поверхность. Кабина, оказавшаяся прозрачным куполом, откинулась – и Владимир с Моникой увидели бесконечный морской простор, лунную дорожку на волнах и раскинутый над головой, усыпанный звёздами, бархатно-чёрный купол неба.
Когда над головой у Моники рассыпались звёзды, а впереди расстелилась водная гладь, она даже не заметила, как исчезло прижимающее её железо.
— Вау, — только и смогла выдать хакерша, поднимаясь на слабых руках и вглядываясь в прекрасный пейзаж. — Мы с тобой точно сбрендили. Да, кстати... Теперь, кажется, тебе ничто не мешает меня поцеловать!
Моника улыбнулась и захихикала, хотя на душе у неё было черным-черно. Одинаково плохо звучали оба варианта развития событий – и то, что они выберутся, и то, что погибнут здесь. Хотя... Во всяком случае, в данную секунду вопрос о гибели стоял уже не настолько остро. Но это из разряда «погоди, ща всё будет». Если им уже какие-то огромные чудища помогают, то в следующее мгновение могло произойти абсолютно всё, что угодно.
— Ура! — сказал Дэннер и, правда, поцеловал её – так быстро, что она даже не успела возмутиться. Вид у него был откровенно счастливый. — Ты это видела?! Настоящий морской змей!
Настоящий морской змей изогнулся плавно, махнул на прощание огромным хвостом и ушёл на глубину. Его чёрный блестящий хребет, казалось, тёк бесконечно, мелькая костяными наростами, но вскоре и он резко оборвался, плеснула хвостовая зазубрина, как наконечник исполинской стрелы. Владимир, перегнувшись через борт, проводил взглядом длинную чёрную тень.
— Прощай!

Уснувшая было Элеонора подскочила.
— Что происходит?!
— Не знаю. Но что что-то происходит, это ты верно подметила. — Октябрина собрала с одеяла рассыпанные карандаши, переложила на тумбочку альбом – прямо так, не закрывая, и укутала уснувшего Олега. Владимир вдруг заметался, затем улыбнулся – так спокойно и радостно, будто кончился кошмар. Хотя он по-прежнему смотрел сквозь Ласточку, от этой улыбки она ощутила облегчение. Присев на краешек кровати, она погладила его по руке и поцеловала тёмно-рыжие пряди.
— Что же ты видишь?..

А стала бы она возмущаться? Конечно, первый поцелуй вышел странным – случился он в какой-то галлюцинации (или не совсем?) посреди огромного океана с человеком, в которого Моника была безответно влюблена. В лучших традициях плохих киосочных романов.
Какое-то время Сэд молчала, даже не зная, как ей всё происходящее комментировать, а затем оглянулась в полной растерянности на Владимира. Луна, висящая на бесконечном звёздном покрывале огромной круглой лампой, светила так ярко, что в ночи на щеках девушки был заметен яркий румянец смущения и радости.
— И... что теперь?
— Не знаю. — Дэннер вернулся в кабину и устроился на полу. — Ты умеешь управлять этой штукой? Я не умею... и почему, интересно, мы не погружаемся обратно – двигатели ведь не работают. Странно это всё.
— Я? Откуда? Я даже про автомобили только в теории и по симуляторам, какая уж тут субмарина...
Кораблик мягко покачивался на волнах. Был он странный, и ни на что не похожий. Снизу, вроде, катер, с широким днищем и низкой усадкой, а сверху оснащён наполовину прозрачной откидной кабиной, тесной – они едва там помещались вдвоём. Навигаторское кресло уцелело, а вот пилотское разломилось пополам. Вот, почему Дэннер не нащупал обшивку – он её попросту не нашёл в разломе.
Сверху спикировала птица, с протяжным криком заложила вираж и уселась на борт, цепляясь перепончатыми лапами.
— Смотри, альбатрос! — обрадовался Владимир. — Наверное, берег недалеко.
Моника огляделась по сторонам, но видела только бесконечную водную гладь. И альбатроса, который сидел и смотрел на неё чёрными глазами-бусинками.
— Вообще ничего не понимаю. Я уже даже не так уверена в том, что нам всё это кажется... Так красиво и всё равно холодно.
Моника поёжилась и обхватила себя тонкими руками в надежде согреться, но они были такими же холодными, как забортная вода. А вдруг всё это действительно правда? И они с Владимиром оказались посреди открытого моря одни, без пресной воды и провианта, без тёплой одежды и средств связи? В таком случае всё, чего он могут тут ждать – смерти. Или чудесного спасения, но эти мысли звучали, как сладкая утопия.
Владимир быстро стащил с себя штормовку и накинул ей на плечи. Потом, прищурившись, поглядел на небо.
— Скоро светать начнёт, — сказал он и счастливо вздохнул: — А в Городе такой красоты не увидишь. Небо серое, как бетонная лужа... да и у нас в Москве тоже не видно звёзд. Слишком светло. Ну, — он обернулся, — будем идти по звёздам? Всё равно у нас приборов нет.
— Я вообще никогда не видела звёзд вживую, — призналась Моника, краснея и пряча зарумянившееся лицо в высоком вороте потрёпанной куртки, от которой исходил запах Владимира – какие-то травы, антисептик и, кажется, восточные благовония. И тут Сэд стала вспоминать: всё это неправда! В её голове с Дэннером ассоциировался совсем другой запах – алкоголь, смешанный с бензином, табаком и оружейной смазкой! Никаких трав и уж тем более ароматных палочек!
— Возможно, я скажу странную вещь, но... Ты помнишь мой запах? То, что ассоциируется у тебя со мной.
Возникла догадка: если и Владимир здесь почувствует не то, что должно быть, значит это иллюзия! А если это так, то из неё всё ещё можно выбраться, и вряд ли по морю и звёздам.
Владимир изумлённо распахнул глаза.
— О... ну... Извини... — Он, наклонившись, потянул носом. — Ты пахнешь малиной. И хвоей. Странно... это духи у тебя такие?

Малиной и хвоей на самом деле пах крем для рук, которым мазалась Ласточка. Как раз в этот момент она протянула руку, чтобы поправить волосы, упавшие Дэннеру на лицо.
— Смотри, — Элеонора подняла альбом, с интересом разглядывая рисунок. — Вот так фантазия у детей.
На рисунке был изображён странный батискаф, больше похожий на катер с кабиной, заросли кораллов и чьи-то огромные светящиеся жёлтые глаза. Октябрина подошла поближе.
— Может, в книжке вычитал. Он последнее время читал фантастику. А знаешь... Хорошо бы отправить этого зверя нашему Владимиру. Ему ведь кажется, что он на подлодке.

— Вот! — восторженно вскрикнула Сэд и чуть не свалилась за борт. — Это всё неправда! Ну ты и сморозил конечно: духи! Какие уж там духи у умирающего человека под капельницами? От меня должно пахнуть антисептиками и какими-нибудь лекарствами. Никаких духов, масел и кремов. Так что сейчас ты спишь, как и я, а запахи эти принадлежат тем, кто находится рядом с нами на самом деле. Малиной и хвоей, говоришь... — Моника призадумалась, припоминая, что похожую комбинацию ароматов она уже где-то встречала.
— Эврика! Это же крем Ласточки! Это она сейчас рядом с тобой.
Только вот... кто был рядом с самой Моникой? Единственный, кому более-менее подходил этот запах, был Гич. Потенциально ещё фигурировала Элеонора, но от неё скорее несло бы спиртягой или куревом. Скорее, и тем, и другим одновременно, и плюс ещё разогретым металлом паяльника, и краской для волос... И было всё это слишком странно.
Альбатрос издал протяжный крик и перепорхнул на нос лодки, шумно хлопая крыльями. Его взгляд вдруг показался разумным... Разве такое может быть? Владимир подумал, что ему должно быть холоднее, чем есть, без куртки. А кстати, что, вообще, на нём надето?
Оглядев себя, он обнаружил байковый тельник, болотные пехотные штаны, ремень со звездой и офицерские яловые сапоги. А вместо шерстяного кителя на плечах у Моники красовалась байкерская косоворотка с тускло блестящими заклёпками и потёртостью на боку – когда-то он упал в ней с мотоцикла...
— Звёзды! — сообразил он. — Если мы во сне, то знакомых созвездий я здесь не найду. Наверное... — не очень уверенно прибавил Дэннер и безнадёжно вздохнул: — А, нет. Вон Большая Медведица. А вон там – Аврора.
Альбатрос взлетел, описал неровный круг, камнем спикировал к воде. Потом вернулся и уселся на кабину. Из чего Дэннер окончательно решил, что с разумностью он явно перемудрил. Птица просто охотилась... Ждала, что ей перепадёт угощение от людей.
Слова Владимира огорчили Сэд до той степени, что ей захотелось плакать.
— Значит, всё зря, — сказала она, опустив голову и тяжело вздохнув. — И мы здесь заперты навсегда.
Сэд машинально протянула руки, чтобы поплотнее укутаться в куртку. Вместо кожаной косоворотки она видела и чувствовала под пальцами синтетическую ткань, из которой обычно делают спецодежду, а на нагрудных карманах прощупывались гладкие светоотражающие полосы. В такой же куртке всегда ходил Марк, который подрабатывал на каком-то складе, это была его рабочая униформа, а заодно и повседневная одежда.
Больше ничего Монике не хотелось говорить. Она откинулась на спинку кресла, бесцельно разглядывая пляшущие на сверкающем небосклоне звёзды. Такие разные и красивые... Хоть перед смертью ей довелось оценить их далёкую и слегка пугающую прелесть. А заодно понять, что любовь –  чувство не просто острое, а обоюдоострое, даже если она безответная. Захотелось разорвать эту ниточку, вырвать её с корнем из своего сердца, чтобы она не свербела, не причиняла боль, но... Сложно отыскать и уничтожить то, чего не видишь и не можешь прощупать.
Владимир тоже замолчал, но разум его напряжённо работал. Если море – никакое не море, то что получится из простого прыжка за борт? В настоящем море он очень быстро замёрзнет, а потом и захлебнётся. А если море настоящее, то Моника останется здесь совсем одна! Стало быть, такой способ проверки мы исключаем...
Интересно, Ласточка о них вспоминает иногда?..
Так, стоп. Совсем недавно она говорила с ним по радио, она где-то недалеко! Вдруг, они просто их не заметили на дне и проплыли мимо! И сейчас ищут-ищут, а там ещё левиафан...
Мысли прыгали стайкой беспокойных воробьёв, теснились, галдели, перебивали одна другую – никакой последовательности.
Владимир откинулся на спинку кресла, глядя на звёзды. Они сказочно блестели, перемигивались, будто так разговаривали между собой, обсуждая одинокий обречённый кораблик, зависший над чёрной бездной.
Я полечу с тобой к звёздам! Я полечу, только вернись...
Дэннер вскочил, невольно расшатав корабль. Голос прозвучал в голове так отчётливо, что, казалось, будто кто-то рядом произнёс эти слова в самое ухо. Но рядом была только Моника, а она-то, как раз, молчала. Внезапно будто подбросило. Ласточка! Она его ждёт... Да он бы всю жизнь отдал – не жалко! – за то, чтобы её сейчас обнять! Одна звёздочка вдруг мигнула, заскользила по небосклону, нырнув в тёмно-синий морской шёлк далеко на горизонте.
Я хочу вернуться к ней, мысленно заорал Владимир. Я хочу её увидеть снова! Это желание бушевало внутри с неистовой силой, разрывало на части.
— Мы должны вернуться! — порывисто обернулся он и ухватил подругу за руку. — Я не знаю, как, но должны!
Если это – реальность, то такая реальность ему не нужна. Реальность, где её нет, где она – далёкий отголосок радиоэфира, наверняка пригрезившийся, не настоящий. Тогда к чёрту такую реальность!
— Я тоже не знаю, — обречённо сказала Моника, глядя Владимиру в глаза, — но мы должны. Меня-то тут по идее вообще быть не должно, но... У меня вообще ноль идей, как нам быть. И... Сможешь ответить мне на один вопрос? Только честно.
Если не сейчас, то тогда она вообще никогда не наберётся смелости, чтобы это спросить. И пусть ответ кажется очевидным и лежащим прямо тут, на поверхности, произнесённый вслух, он будет воспринят иначе, нежели оформленный домыслами и догадками. Со сказанными в лоб словами смириться куда как проще.
— Если поставить рядом Ласточку и меня, то кого из нас ты выберешь, чтобы идти дальше?
Владимир перестал орать и замер. Потом осторожно уточнил:
— В каком смысле – выберу? Я не хочу ничего выбирать между друзьями. Конечно, — взгляд у него на миг затуманился, — хорошо бы с вами со всеми никогда не расставаться... Но я знаю, что по завершении задания вернусь домой, в своё время, а вы останетесь в своём. Так что... как ни крути, всё равно от моего выбора ничего не зависит. Но мне будет очень вас не хватать. И тебя, и Ласточки, и Олега. Вас всех. Просто каждого по-своему.