Карма

    Строить радиорелейные линии в горах – дело хлопотное. Даже в таких древних, как Карпаты. Поросшие лесом склоны и вершины не очень располагают к прохождению сигнала. Развернешься чуть в стороне или пониже, и аут. Потому связисты стараются использовать десятки, а то и сотни раз проверенные трассы. Выезжает экипаж на точку, а там уже и основание под станок забетонировано, и анкера, и все размечено и расписано.  Ставь мачту, юстируй параболы антенн в направления, и вот оно – простое связное счастье. Это когда каналы звенят, питающий агрегат довольно похрюкивает, а экипаж отдыхает от опостылевшей казармы. Кто неделями сиживал в ретрансляторе на Р-400м2 и дальнейших развитиях этой станции, тот поймет…

   По прибытию на точку построения не было. Просто сгрудились экипажем у передней машины и наблюдали за топтавшимся с озабоченным видом  начальством – лейтенантом Мазуром и сержантом Лещинским. А озаботиться было чем. Площадка, где им предстояло развернуть антенно-мачтовое устройство, была для этого не пригодна. Случившийся, видимо, еще весной оползень завалил ее часть, похоронив под двухметровым слоем грунта один из анкеров. Его еще штопором называют. Или шпуром.  И теперь, чтобы использовать старое, подготовленное и выверенное основание под мачту, нужно было этот анкер либо откапывать, либо все четыре смещать по кругу и устанавливать в новые места. Но главным «геморройным» сюрпризом являлось то, что под этим же оползнем оказался участок проселочной дороги. И селяне, то ли от лени, то ли по простоте душевной расчищать ее не стали, а накатали рядом новую. Аккурат через площадку. Чтобы вокруг хутора не ехать…
   - Селиванов, буссоль сюда!
   Один из бойцов метнулся в аппаратную и через минуту доставил командирам прибор. Пока лейтенант с сержантом колдовали с местом установки мачты, ефрейтор Савчук закурил и грустным голосом выдал:
   - Чую, хлопці, що візьмемо мы зараз лопати і почнемо рівняти Карпати…
   Вариант откапывания анкера особо никому не улыбался, потому принялись эту тему живо обсуждать. Первым высказался ефрейтор Игнатов.
   - Там кубометров десять плотного грунта пополам с камнями и обломками деревьев. А до связи три часа. Через два стемнеет. Мазурик наш, хоть и молодой «литеха», но далеко не дурак, чтобы сейчас откапывать этот шпур. Зато потом, когда развернемся и наладим связь, это будет твой, Микола, дембельский аккорд! Пополам с Лещинским.
 И засмеялся, довольный своей шуткой. Улыбнулись и остальные. Савчук подобной перспективе не удивился. Картинно затянулся дымом, выдохнул тонкой струйкой, пальчиком стряхнул пепел с сигареты и выдал:
   - Циц, салага! Це ж тобі треба кар'єру робити, ось і будеш там кар'єр прокопувати до шпуру цього. А ми будемо курити і дивитися…
   Тут уже все заржали. Дело в том, что в другие экипажи, где увольнялись сержанты, уже прибыла замена из «учебки». А вместо Лещинского никого не дали. И все были уверены, что на эту должность назначат Игнатова, как старшего радиорелейного механика. Разумеется, с присвоением сержантского звания. И Игнатов уже примеривался к этой ипостаси, гоняя без причины молодых Селиванова и Ксенофонтова. Лещинский пару раз осадил карьериста, и тот вроде притих. Но все знали, что сущность свою властную он еще проявит. И, словно в подтверждение этих мыслей, лейтенант, обернувшись на смех экипажа, громко скомандовал:
   - Игнатов! Постройте экипаж, проверьте оружие и документы. И выставьте, наконец, охрану колонны…
   …Время шло, а Мазур еще не принял решения. Он раз за разом переносил буссоль в новую точку, и Лещинский начинал снова отсчитывать шаги до предполагаемых мест под анкера. Наконец, это ему надоело.
   - Товарищ лейтенант! Да хватит уже «стрелять»! Хрен с ней, этой дорогой. Поставим шлагбаумы с обеих сторон, повесим красный фонарь. А чтобы не перепутали с известным заведением, бирку повесим. Часовой опять же… А селюки, раз такие ленивые, пусть в объезд нарезают.
   Для сержанта это были последние учения перед увольнением в запас. И более всего сейчас он хотел, чтобы это все скорее закончилось. У Мазура, наоборот, первый самостоятельный выезд в качестве начальника станции. И ему позарез нужно было утверждать себя в глазах подчиненных. А тут сразу такая проблема. Согласиться с сержантом? Но это означало признать его верх на глазах у всего экипажа. К тому же, брать на себя ответственность перегородить единственную тут дорогу лейтенант не хотел.  Но один вариант решения он уже вроде нашел. И теперь перепроверял его, боясь ошибиться. Но время поджимало, и он решился.
  - Смотри. Смещаем мачту в направлении корреспондента на 20м. Вот сюда. Перепад по высоте тут сантиметры. И сигнал гарантировано пройдет, и дорога свободна.
   Сержант иронично улыбнулся.
   - А как тогда быть с этим чудным огородом? Затопчем ведь!
   Метрах в пятнадцати от предполагаемого места установки основания мачты гордо возвышался забор типа изгородь. За ним просматривались унылые грядки, пустые и затоптанные по причине ноября. А еще дальше над ними нависала замшелая, увитая виноградом, стена старого дома, наверняка полного привидений.   Лейтенант сдвинул фуражку на затылок.
   - Ничего. Один всего анкер ввернуть. С хозяином я договорюсь. А пока подгоняйте сюда антенную машину.
   - Не прокатит, товарищ лейтенант.
   - Это почему же?
   - Да потому, что не любят здесь военных. Или Вам про это не рассказывали? Смотрите. На хуторе четыре дома, не считая этого. Мы уже полчаса здесь торчим, верно? Но  еще ни один пацан не прибежал. А ведь наверняка имеются в наличии и наблюдают. Не задавались вопросом, почему?
   Мазур неуверенно оглянулся вокруг, пожал плечами. Потом посмотрел на часы, вздохнул.
   - И все-таки, если есть шанс, то его надо использовать.
   Лейтенант поправил ремень, фуражку, критически осмотрел сапоги и зашагал к дому. Лещинский посмотрел вслед, вздохнул и громко заорал:
   - Ксенофонтов! Машину сюда!
   И указал на … старое основание под мачту.
      Минут через пять на огороде появилась бодренькая еще старушка неопределенного возраста в накинутой на плечи свитке. Путаясь в юбках, она молча семенила рядом с лейтенантом. Подойдя к изгороди, из-подо лба оглядела стоящих солдат и машины. Лейтенант указал ей на предполагаемое место установки анкера и стал объяснять, как это будет выглядеть. И тут же стал заверять, что, уезжая, все приведет в надлежащий вид. Мало того, если вдруг ей нужна помощь, то экипаж готов. И все такое прочее. Старуха все это выслушала, поджав губы. Потом подняла голову и, глядя в сторону, громко сказала:
   -  Я не розумію вашої мови.
   И, подобрав юбки, гордо зашагала назад. Лейтенант языками народов СССР не владел, кроме, разумеется, русского. Потому недоуменно посмотрел на старуху, затем на экипаж. И сообразив, что ему вежливо отказали,  метнулся следом. Стал даже умолять. Лещинский при виде этой картинки  единения армии и народа сплюнул с досады и заорал:
   - Товарищ лейтенант, оставьте бабушку в покое! Гражданка эта, будучи в свое время делегатом очередного съезда ОУН, приобрела там стойкий иммунитет к коммунистической заразе и ко всему советскому. Не так ли, Стефания Францевна?
   Старуха вздрогнула и на секунду замерла, вжав голову в плечи. Потом повернулась, отыскивая злым взглядом говорившего. А Лещинский сделал притворно-удивленное лицо и со смехом продолжил:
   - Смотри ты, все зразумела старушка! Удивительных способностей люди тут проживают, а, товарищ лейтенант? Как быстро осваивают великий и могучий!
   Лейтенант удивленно хлопал глазами. А Лещинский продолжил милую беседу со старушкой.
   -  Не слышу зубовного скрежета, гражданка! Или зубы поистерлись в ненависти своей дремучей? Так водички испейте из того вон колодца да идите … идите  до хаты. Сала на ночь откушайте. Помолитесь Степке своему. Или кому там еще… Но помните! Бог не Тимошка, видит немножко…
   И, повернувшись к старухе спиной, громко произнес:
   - Что рты разинули, соколики? Бушлаты долой, оружие за спину и «К развертыванию -  ПРИСТУПИТЬ!»
   Лейтенант еще какое-то время стоял, недоуменно глядя то на уходящую старуху, то на бегающих бойцов. Потом очнулся, ловко перемахнул изгородь и возглавил процесс, отложив свои вопросы на потом.
  …Анкеры в новые места вошли без проблем, и мачта уверенно вонзилась в уже темное ноябрьское небо. И чудесной музыкой, перекрывая рев электропитающего агрегата, прозвучал крик Лещинского из аппаратной:
   - Есть связь в обоих направлениях!
   Что было встречено традиционным «УРА!!!» потного от макушки до трусов, но счастливого экипажа…
  С обеих сторон площадки на дороге поставили импровизированные шлагбаумы. На анкер с лебедкой, установленный на дороге, дополнительно повесили красный фонарь. Мачту подсветили фарой-прожектором от силовой машины. Уже в аппаратной, занимаясь каналами,  Мазур спросил Лещинского:
   - Ты что, действительно эту старуху знаешь? Или мне показалось?
   - Всех женщин, товарищ лейтенант, знать нельзя. Но быть знакомым с ними возможно. А старуха… старуха - это отдельная история…
   Ужин был совмещен с пропущенным обедом, потому тушенка в каше была фифти-фифти. Чай в чайник тоже не пожалели. Разомлели, перешли к воспоминаниям. Молодежь больше слушала, и говорил, в основном, Лещинский.
  - Этим летом в Тернополе подобное случилось с экипажем Реутова. Там площадка на пустыре у школы была. Приезжают они туда, а там уже забор, а вместо площадки уже другая, баскетбольная.  Сунулись было заехать, а завхоз, гад, саботирует. Типа, ключей от ворот найти не может. А время бежит. Реутов, конечно, тот еще апельсин. Вместо того, чтобы замок этот ломиком аккуратно скрутить, они к воротам цепляют крюк лебедки машины. Но не успели еще и слабину троса выбрать, как несется чемпион мира по бегу завхоз. С ключами в руках... Въехали, стали. А площадка-то под асфальтом. Анкеров и след простыл. Сдали, видать, пионеры на металлолом. Только, значит, прицелились долбить асфальт этот, чтобы вкрутить новые, как несется главный калибр – директриса. Грудь колышется, коленки сверкают. Килограммов сто одной только паники!  Писк, визг! Не допущу, орет, чтобы наши детки были спорта лишены! Буду жаловаться! Ну, и такое прочее… Короче, дрогнул Реутов от напора такой красоты. Вышли они из положения. Чуть сместились и спорт не пострадал. Так директриса им потом ведро клубники выставила!..
   Игнатов хмыкнул, опустил в кружку с чаем четыре куска сахара и, откусив приличный кусок белого хлеба, прошамкал:
   - Сегодня огород бабке сохранили, и где благодарность?
   Лещинский улыбнулся, ловко закинул в ту кружку еще пару кусков и спросил:
   - А ты что, за все ждешь благодарности?
   - А что я не так сказал? И сахар этот зачем…
   - Вот видишь. Я тебе сахар, а ты мне вопрос вместо благодарности. Не все так однозначно, Игнаша! Вот и старуха эта… Мы к ней вроде с добром, а ей наше добро не нужно. Мы лишние в ее жизни. Как вот эти два куска сахара в твоей кружке. И она бы с удовольствием от нас избавилась, но поздно. Сахар растворился. Тут или пей через тошноту, или снова заваривай. Да, Микола?
   Савчук кивнул. Игнатов отхлебнул чай, поднял глаза в небо, смакуя. И удовлетворенно сглотнул.
   - Нормально вроде. Только я не понял за старуху эту. Послали бы ее... куда подальше, и развернулись так, как товарищ лейтенант предлагал. И голова бы не болела за лебедку на дороге. А если бы старая и пожаловалась куда, так у нас непреодолимые обстоятельства.
   - Но ведь преодолели же? Хотя ты прав, Игнаша. По мне, так я бы эту старуху в хате бы запер… Да, Микола?
   Савчук опять кивнул. Мазур, все это время просто слушавший этот разговор, не выдержал.
   - Если я правильно понял, вы здесь уже бывали?
     Лещинский притворно вздохнул.
   - Было дело, товарищ лейтенант. В прошлом году, летом. Да Савчук лучше расскажет. Он при знакомстве этом лично присутствовал. Да, Миколка?
   Савчук махнул рукой.
   - Сам трави. У тебе краще виходить…
   Сержант снова вздохнул.
   - Я тогда только из «учебки» прибыл, и это был мой, по сути, первый выезд. Не считая двух суток «кувырканий» на Яворовском полигоне. Развернулись, вошли в связь… В общем, все, как обычно. На третий день озаботились добычей питьевой воды. А колодец – вон он, у хаты. Послали Миколку с Губским. Был такой у нас водила на аппаратной машине. Казак кубанский. Взяли они флягу на 40 литров и к колодцу этому выдвинулись. Сунули туда нос и скривились. Тухлятина болотная. Ну, и к хозяйке этой с вопросом. А та молча выносит веревку и ведро. Типа, вот, набирайте. А что запах, так то не страшно. Сами пьем и ничего…
    - Пийте, каже, на здоров'я. Сука такая…
   - Ну, Губский первое ведро поднимает, черпанул ладонью, чтобы пробу снять, как голосок ангельский раздается. Хлопцы головы вверх, а там, кроме облаков и солнышка, ничего не наблюдается. Опустили, а перед ними дивчина неописуемой красоты. Да, Микола?
   - Ага, років, напевно, п'ять або шість той дивчине
   - Ну, и говорит  она этим остолопам. Мол, зачем вы, дяди, эту воду пьете? Колодец давно не чищен, и бабушка из него, разве  что, огород поливает. А воды набрать, так во дворе у них насос и скважина. Мило улыбнулась и дальше по своим делам пошла. Губский, конечно, тут же заказаковал и одной ногой по ведру, другой по калитке. А старушка заперлась в хате и ни гу-гу. Казак выругался от бессилия, потоптался по двору и к насосу метнулся. А тот и не работает. Потому, как обесточен.
   - Вимкнула десь в хаті, сука стара.
   - Ага, отключила. Ну, и хлопцы, ни солона хлебавши, на обратный курс. Воды, конечно, набрали. Но уже там, в тех дворах…
     Лещинский допил чай, поставил кружку. Улыбнулся.
   - Так что, товарищ лейтенант, Вы аккуратнее тут с местными. Таких историй много...
   -  Докладывали об этом?
   - А как же! Только прапорщику Опанасенко, что был до Вас, это неинтересно было. Ему бы поспать да поесть. Да, Миколка?... Выезжаем на неделю, получаем продукты. И через день сгущенки уже нет. Сильно он ее любил… Так вот, три дня, пока стояли, дом был, как вымерший. Губский, правда, в выражениях особо не стеснялся. Орал по утрам в ту сторону изощренные эротические обороты речи пополам с  душевными пожеланиями здоровья на том свете. Вместо физзарядки. Хотел даже дверь подпереть старушке, чтобы не выкрали ее черти. Но мы ему сахару побольше клали в чай. И он иссяк. Русское сердце отходчиво.
   Все засмеялись, глядя на покрасневшего Игнатова. Только Мазур оглянулся в сторону хаты и передернул плечами, как при ознобе…
  К 23.00 угомонились. И как хорошо было вытянуться на матраце в протопленной уже антенной машине. И заснуть под мерный приглушенный шум «москвича» из силовой…
   А ночью три БТР-60пб, подойдя к хутору с юга, уперлись в шлагбаум и размахивающего руками и что-то орущего часового рядом. И благополучно проследовали дальше … через огород. Раскрошив в двух местах изгородь и разворотив землю до красноватых разводов глины…

   - Жаль, до капусты не доехали! Осталась бы старушка без витаминов.
   Лещинский сплюнул и с чувством глубокого удовлетворения пошел до ближайших кустов, отмеченных в схеме размещения, охраны и обороны станции, как место отправления естественных надобностей. Остальные продолжали изучать разрушения и бродящую среди них с тихим воем старушку. Пока Мазур не загнал всех спать, усилив охрану до двух часовых. Сопереживать старушке он не собирался, но о происшествии доложил. И остаток ночи не спал, терзая себя за то, что не уговорил старуху и пошел на поводу у сержанта.
   Хмурое осеннее утро «порадовало» нудным осенним дождем. И за завтраком стало известно, что в течение дня надо ожидать приезда комбата. Потому еще раз проверили провис оттяжек, трассировку фидера, питающих и других кабелей, заземление. Прибрались в машинах, заполнили документацию, собрали с территории опавшие листья. Подшили свежие подворотнички и приступили к отрывке похороненного под слоем земли анкера. Работа шла медленно, но это была работа, которая наверняка понравилась бы комбату…
  Заправлял всем Лещинский. Потому как, Мазур совсем загрустил. Лежал в гамаке в аппаратной машине и думал о предстоящем разговоре с комбатом. И по всему выходило, что первый свой выезд он загубил. Хорошо, хоть связь работает устойчиво. А это было главным...
   Лещинский, понимая состояние командира, приказал экипажу по пустякам его не тревожить. И в полку помалкивать об этом.
   - В кои веки нам прислали нормального лейтенанта. Грамотный спец, «солнышко» крутит на перекладине, не орет и к сгущенке равнодушен. А то, что переживает, так это о его человечности говорит. В общем, так, мужики. Если  услышу треп про лейтенанта, зашибу. А уеду, другим накажу…
   Но первым прибыл участковый милиционер. И экипаж сообразил, что на этом замшелом хуторе ничто не остается без внимания. И имеется, если не телефон, то голубь какой-нибудь точно. Гость слез с мотоцикла, скинул накидку и оказался немолодым уже старшиной с пышными усами и прогрессирующим в объеме животом. Минуты две он рассматривал антенну, машины и доблестный экипаж, замерший с лопатами в руках у оползня. Потом долго расхаживал со старухой по огороду. Мазур увидел его в окошко аппаратной и совсем скис. Предстоял разговор, а он катастрофически не представлял, как вести себя в подобной ситуации. Выручил Лещинский. Он заглянул в кузов и, увидев лицо лейтенанта, все понял.
   - Товарищ лейтенант! Останьтесь в аппаратной. У нас регламент по времени. Это первое, что комбат спросит. А со старшиной этим я переговорю. Потяну время.
   Регламент – дело серьезное. За формальное к нему отношение тогда наказывали серьезнее, нежели за пьянку офицеров в канцелярии роты.  Мазур вздохнул и кивнул…
   Лещинский, несмотря на моросящий дождь, демонстративно расположился на складном стульчике у антенной машины с чудесным видом на огород. Участковый, конечно, обратил на это внимание, но не торопился. Подошел к руинам изгороди, присел, пощупал труху. Потом померил ладонью жирный след от колеса. Что-то пометил у себя в блокноте. И только потом выпрямился и поманил пальцем Лещинского.
- Эй, сержант, подойди до мене!
   Лещинский приподнял сдвинутую на нос пилотку, открыл глаза и деланно оглянулся по сторонам, словно где-то был еще один сержант. Потом с удивленным лицом привстал.
 - Да-да, сержант, ты!..
  Лещинский поправил пилотку, ремень, противогаз. Подошел и, приложив руку к виску, представился:
  - Сержант Лещинский. Здравствуйте! Слушаю Вас.
  Старшина на приветствие не ответил и голосом начальника, не терпящего возражений, произнес:
  - Лейтенант ваш дэ? Поклич!
   Лещинский почему-то снова оглянулся и все с тем же удивленным лицом  спросил:
  - А Вы, собственно, кто и откуда Вам известно, что здесь еще и лейтенант есть?
   Старшина до этого уверенно шагал по жизни, приближаясь к пятому десятку. И к тридцатилетию своей "опасной, трудной и, на первый взгляд, не видной" службы в органах. И на этом пути многое повидал. Потому от такой наглости дыхание у него не перехватило, и мускулы лица продолжали хранить выражение спокойствия и уверенности.  Правда, ладонь к фуражке таки кинул.
   - Участковый уполномоченный старшина Сидорук. Так ты покличешь лейтенанта ти мне самому его пошукать?
   Сержант невозмутимо пожал плечами и ровным голосом произнес:
   - А Вы попробуйте, товарищ старшина! И ответите за проникновение на военный объект без разрешения старшего воинского начальника.
   Этот сержант начинал раздражать. Старшина выкатил грудь впереди живота и, весь преисполненный значимостью, прошипел:
   - Чего-о-о? Ты що, хлопец, блекоти об'ївся? Я перебуваю при виконанні, а это… знаеш…
   - Знаю!  Но представьте себе,  и мы здесь при исполнении… Вот и лейтенант тоже. И ему от этого сильный недосуг. Но если у Вас есть вопросы или просьбы какие к нему, то я вам сейчас стульчик принесу. Посидите, подождите. Ну, или можете ко мне обратиться. Только, прошу Вас, по форме и на «Вы»! И, желательно, на русском языке. А то вдруг не поймем друг друга.
   Тут уже у старшины дыхание таки перехватило. Несмотря на опыт, возраст и молоко по утрам. Он хватанул ртом живительный карпатский воздух, глазами повел по поросшим дивным лесом вершинам и понял, что тут надо по-другому. Но таки не удержался, чтобы съязвить:
   - Що, такий розумний?
  - А у нас дураков не держат, старшина! Так нужен стульчик?
    Сидорук, наконец, выдохнул и, как человек упорный, перешел от этапа предупреждения к этапу устрашения. Он достал блокнот и карандаш.
  - Так как, говоришь, твоя… Ваша фамилия?
   Общение на «Вы» и на русском языке для Сидорука особой проблемы не составляло. Но то, что это надо было делать по требованию этого молокососа – это утомляло, уязвляло и напрягало одновременно. А Лещинский невозмутимо продолжал свою тактику. Он усмехнулся, кивнул на блокнот.
  - А это для истории?
  - Для протокола, хлопец!
  - То есть, надо полагать, что со мной проводят следственные действия? Поясните тогда, в качестве кого Вы меня собрались допросить? Обвиняемого, подозреваемого, свидетеля, потерпевшего? А, главное, по какому поводу?...
   Справедливости ради, давно бы следовало пролить свет на некоторые детали. А то ведь видавший виды читатель может не поверить в существование в те времена такого сержанта-срочника. Все дело в том, что Лещинский в армию попал по глубокому недоразумению. Недоразумение заключалось в том, что за два года до описываемых событий трое разгоряченных спиртными напитками студентов пятого курса юрфака внезапно почувствовали неодолимую тягу к общению с женским полом. А так как посещение мужчинами женского общежития ночью, да еще в явном подпитии через вахту было невозможным, они стали искать другой путь. Но водосточная труба, не выдержав веса страдающих от недостатка женского внимания молодых людей, рухнула. Физически отделались сравнительно легко. Ссадинами да ушибами. Пьяным везет на такие дела. А вот в остальном было грустно. На сигнал из милиции ректорат среагировал мгновенно, и уже через два дня Лещинский был отчислен из университета. Остальных любвеобильных соучастников силами влиятельных родственников удалось отмазать. Это печальное событие не осталось незамеченным в городском военкомате, и уже через месяц бывший студент оказался в армии. Почти готовый юрист по понятным причинам не заинтересовал органы военной юстиции, и Лещинский стал курсантом учебного подразделения войск правительственной связи. Видимо, чекистам, в отличие от юристов, было глубоко наплевать на прошлые подобные «гражданские» подвиги своих военнослужащих. И вот теперь Лещинский «строил» этого немолодого уже милиционера. Выдавливая из него местечковую властность, восполняя его юридическую грамотность и добиваясь уважения к себе и к экипажу. А заодно и отыгрываясь за милицейский сигнал двухлетней давности. И выигрывая время, конечно…
   …Разумеется, ничего этого старшина не знал. Но уж мог бы из осторожности задуматься, как вести себя с этим наглым сержантом. Посидеть на любезно предложенном стульчике, поразмышлять. Но Сидорук решил таки возглавить забег колонны паровозов.
   - Поки ще як свідка… как свидетеля, хлопчик! Потому доложи…те, що Вам відо … что известно про нічну… о ночном происшествии в этом огороде?
   Лещинский внимательно выслушал этот словесный компот, потом поднял глаза к небу, воздел туда указательный палец и загадочно произнес:
   - Это карма!
   Участковый ошарашено посмотрел в небо, потом на сержанта.
   - Что ты там… Вы там… несешь? Какая карма?
   И вдруг, побагровев, рявкнул:
   - Отвечайте по существу вопроса!
    Сержант весь подобрался, принял строевую стойку и отрапортовал:
  - О ночном происшествии в этом огороде могу доложить следующее. Проснулся от рева двигателей и мелькания света. Когда выскочил, увидел только удаляющиеся в том направлении красные огоньки. Предполагаю, что это были габаритные огни механического транспортного средства. Потом появилась женщина неопределенного в темноте возраста. Она выла. Предполагаю, что это была хозяйка этого огорода. Потом мы ушли спать.
  - И все?
  - Да, это все, что я видел, слышал и предполагал лично.
  - А кто еще что-нибудь видел или слышал? И предла…э-э-э…полагал?
  - Часовой. Только и он мало что видел. Ослеплен был фарами.
  - Та-ак. Ослеплен, значит?… Цікава …интересная версия!  А могу я поговорить с этим часовым?
  - Разумеется, товарищ старшина. Только отдыхает он после ночной службы. У нас определенный порядок, согласно которому водителям, по возможности и сообразуясь с обстановкой, должен предоставляться полноценный отдых. Полагаю, Вам незачем пояснять, что такое усталый водитель, да еще в горах. А сложившаяся обстановка пока не требует его немедленного присутствия здесь. Так принести стульчик?
  -  Так-так. Ослеплен, не требует присутствия, карма какая-то… Это уже похоже на перешкоду … препятствие следствию, а, сержант?
  Лещинский оставался невозмутим, как памятник вождю, на голову которого сел голубь.
  - Ну, если Вы так трактуете мое поведение, то отразите это как-нибудь в своем… этом… протоколе. Хоть посмеюсь, подписывая.
   Старшина разве что не подпрыгнул.
  -  Что-о-о? Ты розумi… понимаешь, хлопец, что это уже оскорбление должностного лица?
  - Ну, если Вы так трактуете мой ответ, то и это отразите в протоколе.
  - И отражу! Так отражу, що служба у тебе піде погано… что тебе…
   Забег впереди паровозов давался нелегко. Даже живительного карпатского воздуха участковому стало не хватать. Лицо потемнело, голос стал сиплым. Какая кара ожидает его, Лещинский так и не узнал. Потому как, старшина внезапно замолчал и потянулся за сигаретами. Руки его дрожали, спички ломались. Сержант щелкнул зажигалкой. Две судорожные затяжки дымом, и лицо участкового обрело прежний цвет, дыхание восстановилось и тремор рук исчез. Однако прояснения в мозгах у старшины не случилось. Ему претило само осознание того, что его учат жизни, и это делает не его начальник, а какой-то пацан. И желание сломать сержанта, увидеть если не страх, то хотя бы робость, которая одолевала почти всех граждан, с которыми ему приходилось общаться, заполнили его всего. Потому курил и обдумывал свои шаги. Лещинский все это время огорченно переминался с ноги на ногу и участливо ел глазами старшину. Наконец, Сидорук раздавил каблуком окурок и указал рукой на шлагбаум.
   - Цэ ось що?
   - Шлагбаум, товарищ старшина.
   - Ага!!! Вы намеренно перегородили дорогу, чим спровокаци…роували цей нічний злочин. И сейчас всеми засо… средствами ты…. Вы затягиваете расследование. Вот и лейтенант ваш ховается. А ты его покрываешь. Да еще насмешки строишь. Только помни, хлопец. Рапорт будет составлен по всем правилам, не сомневайся. И от ответственности вы не уйдете.
  Сидорук победно смотрел на сержанта. Но тот только грустно усмехнулся.
   - Будете составлять свой рапорт, не забудьте пригласить грамотного консультанта-юриста. Желательно, со знанием русского языка. Возможно, он объяснит Вам некоторые понятия, которые Вы путаете, но которыми оперируете. Вот Вы сказали, злочин. То бишь, преступление? А я вижу пока только правонарушение без опасных последствий. Ущерб здесь трехрублевый. Так что, уголовного дела никто возбуждать не будет. Да и виновных искать, скорее всего, тоже. Далее, Вы превысили свои должностные полномочия, обозначив свои действия, как расследование. Дознание – вот доступная Вам в Вашей должности форма. На опрос граждан Вы имеете право, но не в принудительном порядке. И время, отведенное Вам для дознания, вполне позволяет Вам посидеть на стульчике в ожидании. А вот в отношении провокации со шлагбаумом Вы, мягко говоря, несете чушь. Поясняю. Площадка сия суть военный объект. Как участковый уполномоченный, Вы обязаны были это знать. И оперативно реагировать на все метаморфозы с этим объектом. Но когда случился оползень, Вы от этого уклонились. Может, и намеренно. А селяне, пользуясь этим, накатали здесь новую колею. Без согласования с военными. И вчера, чтобы обезопасить свою дислокацию, нам пришлось поставить шлагбаум. Заметьте, не где-то там, а на своей территории. Это в отношении применения Вами причинно-следственной связи, если уж Вы затронули эту тему. Надеюсь, Вам не нужно объяснять этот философский термин, рассматриваемый здесь в юридической плоскости.
   Сидорук даже вспотел, впитывая в себя столько нового. И ужасного. Про философию он, конечно, слышал, а вот метаморфозы пока ему не встречались. И по всему выходило, что он сам причастен к этому делу. Что категорически не вписывалось в его полный поощрений послужной список. И уже вполнакала, но он таки продолжал трепыхаться.
   - Я разберусь, что это за объект такой, и если...
   - Разберитесь, старшина. Если уж раньше не сподобились. А заодно и с теми, кто дорогу здесь проложил, кто столбик предупреждающий убрал. Кстати, а Вы давно здесь в этой должности пребываете?
   - Ты, пацан, еще под стол ходил, когда я уже здесь… работал.
   - Ну, вот. Вы опять пытаетесь хамить. Вам это не к лицу, старшина. Я уважаю Ваш возраст и  понимаю, что Вам неприятно выслушивать про свои пробелы в правовой сфере, этике общения и такое прочее. Так ведь я не судья Вам, и не командир. Просто прохожий. Я бы Вам еще и про старушку эту, светлоликую Стефанию Францевну, многое рассказал, но  Вы уж как-нибудь сами. Информирование у Вас, вижу, здесь налажено. Правда, несколько фильтрованное. Но это уж…
   В этот момент послышался шум мотора и из-за поворота показался ГАЗ-69.
   - А вот и начальство пожаловало! Потому миссию свою считаю законченной, и теперь все вопросы, если остались, пожалуйста, к нему…  Да, старшина, чуть не забыл. Вы из колодца вон того не пейте! Не доставляйте удовольствия старушке…
   И заорал, отбегая:
  - Экипаж, ко мне! В одну шеренгу –СТАНОВИСЬ!...

   После встречи и рапорта лейтенанта комбат обратил внимание на одинокую фигуру старшины, терпеливо топтавшегося у края огорода. Подошел, представился. Мельком глянул на огород, покачал головой.
   - Да, уж... А Вы, значит, с хулиганством этим приехали бороться?
   - Так точно!
   - В таком случае, спешу Вас обрадовать, что виновные уже оперативно установлены. С ними разбираются. Возможно, к пострадавшей гражданке скоро прибудет представитель их части, чтобы разрешить конфликт. Так что, миссию свою можете считать законченной, старшина. Но если у Вас есть вопросы или еще что, то вот вам телефон, по которому сомнения свои Вы можете разрешить.
   Комбат достал из сумки записную книжку, вырвал листок, протянул старшине.
   - Не смею Вас больше задерживать. Честь имею!
  И уже было повернулся, как старшина бодренько так возопил:
   - Есть вопросы, товарищ майор! Вернее… Вы… это… Вы разберитесь с сержантом этим… Фамилию не помню. Вон с тем…
   И он указал пальцем на Лещинского, уже приступившего к руководству на земляных работах. Майор не стал смотреть в ту сторону, а сразу спросил:
   - А что не так, старшина?
   - Больно умный он у Вас! Хорошо, на меня попал. А другой бы не стерпел… В общем,… вот так…
    Комбат улыбнулся.
   - А у нас дураков не держат, старшина. Но если он Вам нахамил или как-то оскорбил, то, пока я здесь, зафиксируйте все на бумаге. В произвольной форме. Я разберусь.
   И они с лейтенантом пошли по расположению станции. Старшина проводил их взглядом, потом уставился в огород. Постоял еще какое-то время в задумчивости и двинулся к колодцу. Сунул туда нос, скривился, сплюнул в сторону. Посмотрел на дом, потом обернулся на военных. И зашагал к мотоциклу. Пыли от взревевшего и стартовавшего с места «Урала» по причине дождя не случилось…
   Через трое суток экипаж снялся и убыл в полк. Оставив после себя восстановленную и готовую для работы площадку. А также новенькую изгородь и ровный, как стол, огород. Русское сердце отходчиво. Особенно, если оно стучит в груди начальства из высоких кабинетов. Часто уже позабывших, как выглядит простой солдат…

                Июль 2018 года.