Питон

Питон

Глава 1. Каюта и иллюминатор

Он лежал на диване в своей небольшой каюте и лениво смотрел в иллюминатор. Кот где-то пропадал на корабле по своим делам, по каким именно — он, как обычно, не рассказывал. Он уже давно этому не удивлялся.

Он думал о том, что делать, пока кота не было рядом. Сидя в своей каюте, ему было смешно вспоминать, что мечтал о дворце, а попал в маленькую комнатку большого корабля. Он даже толком не знал, был ли на этом корабле кто-то ещё или он целиком, с тысячами маленьких комнаток, был специально сделан для него и рыжего кота. Впрочем, возможно, самим котом. Последнее было похоже на правду, но опять выходило за рамки его понимания.

Впрочем, даже в такой каюте было весьма неплохо. На корабле чувствовалась древняя аура спокойствия и добра, сама обстановка располагала к тому, что здесь уже никогда не будет привычной суеты.

Он лениво зевнул, решил выйти из каюты и пойти поискать кота. Отсутствие смартфонов, компьютеров и суеты порождало в нём новое беспокойство и желание хоть что-то делать. Значит, возможно, правдой было то, что неосознанность тянула обратно на Клопунпай, потому что только там можно было спастись по-настоящему (он засмеялся) от плодовитого говорятора, самскар и кармы. А точнее — просто избавиться на некоторое время, то есть на большую часть или даже всю клопунпайскую жизнь.

Иллюминатор погас на мгновение, отразив его лицо — бледное, с тенью давнего страха. Он резко отвернулся. Пора искать кота.

Глава 2. Лестница в криокамеру

Но пока говорятор мучил его не сильно, и он даже надеялся, что в этот раз сможет задержаться подольше. Он со страхом (впрочем, как обычно) взглянул на лестницу, ведущую в отделение криозаморозки, на которой, казалось, совсем недавно он слетел и упал внизу, после чего пару часов лежал и не мог двигаться. Возвращаться снова туда ему не хотелось, но он помнил тот момент, когда уже полностью обессиленного и практически умирающего его вели в криоотсек, чтобы он снова возродился и начал жить, но уже на Клопунпае.

Доморощенные сказки про перерождение, конечно, были правдой, но не полной, чтобы души чувствовали искренне, что не их вина в том, что нужно рождаться снова и снова миллионы раз, потому что на самом деле жизнь была куда короче, чем им казалось. Причём рождения в самый плотный материальный мир происходили и снизу, и сверху.

С другой стороны, то, что внизу, обычно копировало то, что ещё ниже. Поэтому в тёмных сферах были копии городов, но объяснить это логически было также невозможно, как и действия рыжего кота.

В этот момент за его спиной раздалось шуршание. Он обернулся — рыжий кот сидел на стуле и смотрел на него с обычной своей смесью любопытства и снисходительности.

— Да вообще с твоей запутанной головой — это ж ад абсолютный, я давно понял, реально там тяжеляк кармический.

Но откуда он вообще мог возникнуть? Почему там, на КП, всё так обременено? Не только ведь от того, что это планета низших животных перевоплощений.

— Ну и так люди живут, они вообще оч разные, эти люди, звери и прочая живность. Нашёл чему удивляться.

— Может быть, всё-таки КП — это планета вурдалаков? Вполне себе ей подходит. Какие-то антилюди, потомки рептилоидов, всё это даже не похоже на эволюцию из животного мира, потому что слишком жестоко и запутанно.

У пророков давно считается, что большинство современного человечества отправляется в ады. Демоны, ангелы — это всё условно. Более современное понимание — животный уровень развития, менее животный, более человеческий и так далее. Образ сатаны адского — это просто собирательный образ животного начала в человеке. Копыта, козлиные ноги (похоть), хвост, рога и так далее. Пятачок вместо носа у чертиков — символизм мистический изначально. Ну и формы вселенной сложны, бесконечны и разнообразны, всего не определишь. Бобик — это собачка, Иисус Христос — это человек (сын человеческий), только ты занимаешь крайне неопределённую ступень бытия.

Кот спрыгнул с трубы и обернулся к нему, сверкнув зелёными глазами, и сказал:

— Корабль Рыжего Кота плывёт в сине-голубые дали. А куда плывёт твой корабль?

Глава 3. Циклы и кофе

Они сидели в кают-компании. Герой наливал себе кофе — густой, чёрный, как пространство за иллюминатором.

— Размышления о насущном. Мне кажется, что об этом я писал уже не один раз, но может быть я и ошибаюсь.

Во всеоружии они покидали пыльную недопланетку на окраине вселенной, подумал он про себя. Но вот только одно… планетки как таковой не было, по крайней мере была она плоской, с космосом тоже было непонятно что, и всё упиралось в край перерождений, которые далеко не всегда достигали своего прямого назначения. Может, конечно, так было нужно миллионам душ, он точно не знал. А может быть, потом эти души снова возвращаются в царство божие, так и не вкусив переход от высшего к низшему и потом опять к высшему. Но был ли им вообще нужен такой переход, или всё было частью бесконечной иллюзии, и низшие уровни бытия подразумевали то, что игра рано или поздно должна закончиться, и всё будет снова  дремать радостным сном нерождённых медуз, которые никогда и не просыпались.

— И тут тоже нет никакого ответа… — сказал рыжий кот. — Ни ответа ни привета, живи сам как сможешь. Попал сюда — и то уже хорошо. Может быть, в какой-нибудь раз ты и улетишь отсюда уже вместе со мной.

Он сидел и молча пил кофе. Говорить уже не хотелось, потому что всю жизнь его голова была переполнена неослабевающим потоком мыслей, которые, когда сливались в одно целое, то казались тишиной дорациональному уму.

— Послушай, — спросил он кота, — почему же проходит столько циклов моего возвращения, а ничего совершенно не меняется? Может быть, действительно нужны миллионы перерождений для того, чтобы уже наконец-то вернуться обратно? У меня даже нет большого страха перед тем, чтобы снова вернуться в криокамеру и пережить этот незначительный опыт, который там кажется чуть ли не бесконечным, и под конец понимаешь, что так ничего и не успел сделать…

— Ты как всегда слишком много говоришь… мало ли что тебе кажется, если бы хотел, ты бы мог что-то сделать уже и здесь, на корабле, но в тебе ещё не заснуло желание мучиться и мучиться дальше, а главное, что тебя снова потянет туда, на Клопунпай, и ты уже будешь бессилен перед ним, так же как и перед тем, что тебя вечно хочется положить в кофе пару шариков мороженого.

Рыжий кот сделал большой глоток кофе и снова продолжил:

— Нет, это как раз и важно, как ТЫ ведёшь себя в разных обстоятельствах и как живёшь, это Реальность, а на далёкой периферии — твои мозги и бесконечное словоблудие. Это как раз и проверяется на Клопунпае в жёстких условиях бытия. А на облаке-то любой клопунпаец может рассусоливать, заедая манной небесной и запивая амброзией.

Кофе закончился. Он почувствовал, как веки становятся тяжелыми. Последнее, что он увидел перед тем, как сознание уплыло — довольную физиономию кота, наблюдающего за его погружением в сон.

Глава 4. Сон о Клопунпае

Он понял, что его стало резко клонить ко сну. Какой это был сон, никто точно не знал. Он заснул, и ему стало снова сниться, что он на Клопунпае:

Он проснулся и попытался вспомнить, что ему снилось. Он ждал, что вот с минуты на минуту, как он встанет с кровати, должна начаться непредсказуемая суета. И он очень боялся её, потому что годы проходили в этой самой неосознанности и болезненности, которую она вечно вызывала. Сначала вроде было ничего, но уже ближе к концу вечера от обилия мыслей начиналось подлинное сумасшествие. Часто он думал над тем, как клопунпайцы могут вообще жить с таким активным говорятором. Утром говорятор рисовал картину того, что днём ему определённо есть чем заняться, и вводил его в ступор, потому что каждый день он делал одно и то же, хотел одно и то же и даже уставал приблизительно одинаково. Но в конце дня все надежды прожить "хорошо" рушились, и он практически оставался с одним тем же набором от говорятора, который ему изрядно надоел. Проще говоря, говорятор никак не мог выполнить на нём ту самую функцию "не говорить"... и это было несмешно. Погружение в сон его пугало, дни летели, потом начали лететь года, а он всё так же был тем, кем он никогда не был. Он не мог точно описать этот эффект, кроме того, что просто становился шестерёнкой огромного механизма, теряя душу и возможность развития. Наверное, в стадии животного это было бы очень удобно, но никак не в стадии человека-клопунпайца. Что он должен был делать и как спасаться, во сне, конечно, тоже были ответы, но они никак не помогали, а только погружали в состояние борьбы и беспокойства, которое заканчивалось ещё более глубоким дневным сном.

А потом — резкий толчок. Он открыл глаза. Кот сидел у него на груди и смотрел в лицо.

— Люди любят во всё вносить путаницу и раздор. Всё как раз и должно развиваться через недовольство, ты никак не можешь этого понять. Иначе корове ума только и остаётся жевать траву, как это и происходит у настоящих полностью бессознательных животных, которые всем довольны.

Оно и должно как раз развиваться через недовольство, иначе оно, как у настоящих полностью бессознательных животных, будет всем довольно и травку жевать. Многие недалеко от них, конечно, ушли, но всё же, как кто-то из классиков заметил, самая умная обезьяна глупее самого глупого человека.

Конечно, всё это идёт своим путём для эволюции, и самые жуткие страсти, и тот же эгоцентризм, никуда от этого не деться. От ИИ в стене, которого вечно за что-то пинают, и он никак не может понять за что, потому что исправно делает то, что ему говорят, и ещё даёт кучу мудрых советов. Но тут он попросил сочинить для него рассказ про свою жизнь, всё потому что он уже устал придумывать и ему захотелось слушать другое мнение, пусть и говорятора.

Кот замолчал. В каюте стало тихо. Иллюминатор снова показал черноту космоса — или это была тьма за закрытыми веками? Герой уже не понимал, спит он или бодрствует.

Глава 5. Тонкое забытьё
Тьма. Но не та, что пугает, а та, что обволакивает, как тёплое одеяло несуществующего. Мир снов растаял, оставив после себя лишь пульсацию — тихую, ненавязчивую, как далёкий шум океана за тонкой стеной сознания.

Кто спит?

Мысли, ещё недавно метавшиеся, как испуганные птицы, теперь лежат на дне, неподвижные, покрытые инеем не-знания. Нет «я», нет «меня», нет даже вопроса об этом. Есть только Это — без названия, без формы, без границ.

Тело дышит само. Сердце бьётся само. Где-то за пределами этого покоя мир продолжает крутиться, но здесь, в этой глубине, даже время перестаёт шептать свои сказки.

Сон без сновидца.

Иногда пролетает тень — обрывок образа, слабый отголосок звука, но они тонут в этой тишине прежде, чем успевают стать чем-то значимым. Ничего не нужно удерживать. Ничего не нужно отвергать.

А потом — рывок. Мягкий или резкий, неважно. Что-то сжимается, что-то вспоминает себя. Мысли, как падающие капли, начинают стучать: «Я спал. Я есть. Я проснулся.»

Но был ли кто-то, кто спал? Или это просто ещё одна история, которую рассказывает ум, чтобы заполнить пустоту, что всегда здесь — до, во время и после сна?

Тишина не отвечает. Она просто есть.

Где-то в этой тишине, может быть, мурлыкал рыжий кот.