На одного посетителя, согласно нормативу, отводилось не более пяти минут. Конечно, порой делались исключения. Но и пяти минут зачастую оказывалось много. Что там? Заполнить анкету по шаблону, посмотреть область потребностей и выдать направление на чипизацию. Тем паче, что всё это, по большей части делала машина. Однако на этот раз произошел сбой. Перед Эльвирой сидел седой мужчина. Лет за пятьдесят, точно. В старомодном костюме. Она быстро заполнила анкетные данные.
- Ваша бывшая профессия?
Хотя, какая разница? Если клиент пришел сюда, то бывшая профессия уже не имела никакого значения.
- Я работал учителем.
Она криво усмехнулась. Последняя школа в их округе закрылась – дай, Бог, памяти! – лет семь назад. И никто даже не заметил этого. И эту-то последнюю школу просто так тянули. Мало ли выживших из ума ретроградов! Но к этому времени и они уже повымерли. Сейчас не надо детишкам десять лет протирать штаны за партой, учителям портить себе нервы, всяким псевдоученым составлять программы. Как только ребенку исполнялось положенное количество лет, ему трансплантировали чип общеобразовательной школы. Совершенно безболезненная операция! Несколько минут и все знания, умения и навыки заложены в его голове без всяких усилий с его стороны. Прошло несколько лет и трансплантировали еще один чип – и вот вам готовый инженер, менеджер, летчик, водитель, да кто хотите, согласно карте профессиональных потребностей округа, которая дополнялась и уточнялась каждый год. И не нужно никаких вузов, и не надо тратить пять лет драгоценной для общества жизни. Вот вам готовое и совершенное изделие!
Эльвира посмотрела карту профессиональных потребностей.
- Требуется мастер криогенных установок, нанотехнолог…
- Ну уж нет! – сказал мужчина.
- Биоинженер, рекламный дизайнер, шоумейкер…
- Да нет же!
- Извините! Давайте поглядим дальше. Хотя уверяю вас на первом месте самые престижные специальности. Но вы можете оставить заявку. Наш центр занятости может подождать несколько дней, даже неделю. Ну, можно две недели. Постойте! А у вас есть какие-то пожелания?
- Да! Есть!
Какой-то странный мужчина! Обычно клиенты соглашаются сразу. Да и какая разница? Чип сформирует в тебе нужные качества и навыки, и даже любовь к новой профессии. Многие чувствуют себя вполне счастливыми.
- Тогда я слушаю вас!
- Я хочу работать по своей специальности. Учителем! Иных желаний у меня нет.
- Но такой профессии больше нет.
- Неправда!
- Мужчина! К сожалению, время вашей аудиенции истекло. Я больше не могу вам уделять времени.
- Ну, и что же мне делать?
- Как что?
Он начинал уже раздражать ее. Попадаются же такие экземпляры! Ну, был бы какой-нибудь девяностолетний старик. А то, можно сказать, еще в расцвете сил. Хотя, конечно, и не первой молодости.
- Вы же знаете отлично, что в кратчайший срок должные пройти чипизацию. Иначе это будет сделано помимо вашей воли. Общество не может потворствовать прихотям каждого.
- Я заявляю еще раз, что я не хочу быть никем. Только учителем!
- Но кого вы будете учить, если учеников нет. Вы что только узнали об этом?
- Я буду учить тех, кто пожелает учиться.
- Да вы что, мужчина? С другой галактики свалились? Таких людей нет!
Он подскочил и нервно заходил по кабинету. Это насторожило ее. А вдруг он сумасшедший. Она опустила руку к тревожной кнопке. Но что-то остановило ее в последний момент.
- Да как же вы не поймете? – быстро говорил он. Лицо его раскраснелось. Он резко жестикулировал. - Я имею право на самостоятельный сознательный выбор. Никто не может ограничить меня в этом праве. Если у людей не будет этого права, они станут рабами. Не может общество решать всё за каждого. Человек должен иметь свободу выбора. И поэтому никто не имеет права программировать другого. Пускай даже если это выдается за общественное благо!
- Мне всё понятно! Значит, снова за старое и ладом! С двоешниками, с хулиганами, с учителями, у которых истрепаны нервы и которые сплошь и рядом проклинают современных детей.
- Именно так! Именно за это! И еще за то, чтобы видеть глаза учеников! За то, чтобы у учителя был прямой контакт с теми, кого он учит. Только тогда ребенок действительно учится.
- Это демагогия!
- Но мы же не роботы!
- Мужчина! Наш мозг – тот же самый компьютер, который, кстати, большинство людей не умеет пользоваться или использует лишь незначительную часть его ресурсов. Надеюсь, с этим-то вы согласитесь? Чип же запускает такие мощные пласты нашего мозга… Впрочем, я за это время уже должна была принять трех посетителей. Моему руководству это может не понравиться. Вы хоть понимаете, что меня накажут. Итак, четко ответьте: будете ли вы проходить чипизацию. Если да, то какую профессию вы для себя определили?
- Профессию я для себя определил давно и менять ее не собираюсь. Поэтому в вашей чипизации…И ведь словечко-то придумали какое!...
Он уже подходил к двери, когда она нажала тревожную кнопку. Два коротких сигнала. Это означало, что служба безопасности задержит этого типа недалеко от выхода. И он будет отправлен на принудительную чипизацию.
Она улыбнулась. Хорошо, когда служебная машина работает четко, без сбоев. Человеческим эмоциям здесь не место. Все должно быть предвидено. Ничто не должно ставить работника в тупик. Это прекрасно! Почему об этом не могли догадаться раньше. Она вспомнила глаза мужчины, полные страдания, и поежилась, как будто холодный ветерок забрался в прорезь ее блузки с расстегнутой верхней пуговицей.
Я хочу рассказать вам об истории с описанием очередного феномена, непосредственным свидетелем которого, разумеется, стал я. На этот раз речь пойдет о параллельных мирах. Скажите на милость, кто-нибудь ясно и доходчиво может объяснить, что это такое.
Я и сам не мог толком вникнуть в суть этой научной проблемы.
Ну, как можно попасть в этот параллельный мир? Для этого субъект, допустим, я, должен двигаться со скоростью, близкой к световой. В этом случае, как известно, пространство начинает преломляться, и время движется иначе, медленнее, быстрее или еще как-нибудь. Но для этого я должен оседлать, ну, хотя, солнечный луч. Теоретически это понятно, но практически, любой вам это скажет, это недостижимо. Но вскоре мне представился случай побывать в параллельном мире…
Однако, по порядку.
Двадцать восьмого июня текущего года я расстолковывал соседу некоторые научные построения. Сосед со свирепым лицом терпеливо выслушивал меня. Но чем дальше я просвещал его, тем более темным становилось его лицо. Наконец с криком: «Ну, ты меня достал, падла!» он двинул мне кулаком в глаз. Удар был настолько сильным, что я на несколько мгновений потерял сознание. И в этом промежутки между ударом и до того времени, как снова сознание вернулось ко мне, я и посетил параллельный мир. Вы возможно возразите, что это невозможно. Вот мои теоретические выкладки! В тот момент, как кулак соседа обрушился на мое межглазье, световой луч, проходящий через хрусталик имел минимальный объем в виде крохотной-прекрохотной точки. Только покинув хрусталик, луч встретился со страшным ударом соседского кулака и помчался со световой скоростью в обратном направлении через хрусталик и глазной нерв. Но поскольку луч имел форму точки, занимая минимальное пространство, он тут же мое сознание и меня вместе с ним, ибо я – это и есть мое сознание, и, наоборот, в параллельный мир. Внимание! Еще раз перечитайте, не отвлекаясь ни на что, эту теоретическую выкладку и вникните в ее глубочайшую суть! А теперь двинемся дальше… Что же представляет собой параллельный мир, в который я перенесся в тот момент? Параллельный мир существует в ином пространстве, и время тут движется совершенно иначе, чем в земной реальности. Хотя я в бессознательном состоянии пробыл лишь мгновение, мое пребывание в параллельном мире составило целую эпоху. Прежде всего в параллельном мире возникла яркая вспышка, которая целыми снопами искр рассыпалась в разные стороны. И в конце концов они осветили весь параллельный мир ярко-красным цветом. В нем не было трехмерного пространства, оно было многопространственным, точнее, бесчисленно пространственным. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Затем пространство стало сжиматься в виде концентрических кругов ярких цветов: красного, синего, зеленого. Эти круги колыхались, наплывали друг на друга.
Из глубины раздавался какой-то неясный глухой голос. Потом повеяло прохладой, и в нос ударил сильный запах нашатыря. Я вернулся из параллельного мира в земной.
С искренним уважением ваш Владимир Докучкин!
КАРАРУЧКА – это очень просто. Это когда с одной стороны карандаш, а с другой – авторучка. КРОССДЖИ – это такие клёвые джинсы с пришитыми к ним кроссовками. Очень удобно кстати. МОРЧИПШОК – и не какое это не экзотическое животное! А самая настоящая вкуснятина. Пальчики оближешь! Мороженое с чипсами, и всё это густо политое шоколадом.
Ну, а теперь наша непосредственная история. Однажды Собкор пасся на лугу. Пасся самым натуральным образом. Потому что это ни какой не собственный корреспондент журнала «Веселые картинки», а такое животное большое с рогами, с очень острыми зубами, злое и кусучее. А потому на лужайке его, Собкора, держали на цепи. Когда кто-нибудь подходил близко, он начинал лаять: «Гав! Гав! Гав!» и старался укусить за ногу. Вечером приходила хозяйка и на цепи отводила Собкора домой. На заборе, за которым они жили, была прибита такая табличка, на которой очень хорошо художником был нарисован Собкор и было написано под его портретом «Очень злой Собкор». Хозяйка доила Собкора и уносила молоко в дом. А Собкору выносила косточку, всякие объедки со стола, бросала ему охапку сена. Всю ночь Собкор грыз косточку, жевал сено и звонко лаял, если кто-нибудь проходил мимо их двора.
Однажды к ним в калитку постучали. Хозяйка вышла и увидела высокого худого мужчину с очках «лектор» и сандалиях на босу ногу.
- Дико извиняюсь! А у вас и в правду живет очень злой собкор?- спросил он.
- Да,- ответила хозяйка.
- А могу ли я увидеть его?
- Нет, сейчас он пасется.
- Понимаю! Понимаю! – закивал мужчина. – Собирает материал.
- Да,- согласилась хозяйка. – Он только этим и занимается целыми днями. – А вечером я его дою.
- О! – воскликнул мужчина. – Представляю, как это интересно! А вечером, значит, я могу застать его дома?
- Конечно, только вечером и ночью. А днем он пасется.
- Понимаю! Понимаю! Не мы профессию, а профессия нас выбирает. Ну, что ж! Тогда до вечера!
Вечером мужчина с лекторскими очками вновь постучался в калитку.
- Пожалуйста, проходите!
- Надеюсь, на этот раз я застал собкора дома?
- Конечно же!
- Я бы желал поговорить с ним,- сказал мужчина и зашагал к дому.
- А он у нас не дома!- крикнула хозяйка.
- Как не дома? Вы же только что сказали, что он дома.
- Да дома, но не в доме.
- Понимаю! Так сказать, дышит свежим воздухом на лоне природы.
- Ага!- кивнула хозяйка.
- И где же у вас это лоно?
- Чего? – переспросила хозяйка.
- Где собкор-то, спрашиваю?
- А! так пойдемте! Вот тут под навесом. Я ему косточку бросила. Так он и грызет ее. Любит, подлец, косточки грызть.
- И перемывать! – хохотнул мужчина.
- Не! На счет этого он у нас не способный. Какое там перемывать! Это я могу. А он нет. Это же не человек.
- Конечно! Это пишущий агрегат.
- Как вы сказали? Извините!
Хозяйка подставила ухо к его лицу.
- Я сказал: пишущий агрегат.
- Какие-то странные у вас слова, гражданин хороший!
- Обыкновенные слова! Просто в школе нужно было учиться, как следует, а не записки писать и про подружек сплетничать.
- Да ничего я такого не сплетничала! У меня даже по ОБЖ за одну четверть четверка была.
- Ну, ладно! Ладно! Ведите меня к собкору!
Мужчина нетерпеливо затряс головой.
- Сколько же можно меня турусами на колесах кормить?
- Как вы сказали?
- Да ладно уж! Вам всё равно этого не понять!
«Странный он какой-то,- подумала хозяйка. – Какими это трУсами на колесах его нельзя кормить? Или трусАми? И переспросить-то неловко».
- Вот он наш Собкорушко!
Собкор поднял голову от кости, оскалил желтые клыки и зарычал на незнакомца.
- Это что еще такое?
Мужчина попятился назад.
- Да за кого вы меня принимаете?
- А вы, извините – подвиньтесь, не представились. Я так и подумала, что вы покупатель. Ищите себе Собкора получше.
- Ну, да! Это так! Поскольку я генеральный редактор самой читаемой в городе газеты «Желтая утка».
- Ох вы, меченьки мои! – всплеснула хозяйка руками.
- Зачем же вы на забор повесили табличку «Очень злой собкор»? А я вижу, что тут какой-то урод, страшилище! И вообще непонятно что! Рожищи – во! Клычищи – во! Да еще и вымя до самой земли.
- Да какой же он урод? Сами вы урод! – обиделась хозяйка. – Да знаете, что после таких слов я вам его ни за какие деньги не продам? А сколько он у меня молока дает!
- Не знаю и знать ничего не желаю!
- Ах даже как! А я вот возьму и спущу сейчас Собкора с цепи на вас!
- Да я на вас тогда пожалуюсь!
- А у меня в милиции кум. Он мне задолжал пятьдесят рублей.
- А я совсем не в милицию!
- А куда?
- А туда! Вот так! В союз журналистов заявление напишу, что вы на генеральных редакторов самой читаемой в городе газеты монстров с цепи спускаете. Там вас!
- Ах, вон оно даже как! А ну-ка идите марш с моего двора!
- Да и уйду!
И мужчина очень быстро пошел к калитке, потому что Собкор начал лаять еще злее, и цепь его натянулась, как тетива на луке или как струна на гитаре. Или как поверхность хорошо надутого воздушного шарика перед тем, как он лопнет. И мужчине подумалось: «А что если одно из звеньев цепи окажется слабым и цепь порвется, ведь я тогда не успею добежать до калитки. И этот монстрим вцепится мне в глотку. И всё! Аля-улю! Нет больше генерального редактора!»
Уже выскочив за калитку, мужчина погрозил кулаком и крикнул:
- А табличку-то смените! Здесь нужна такая табличка: «Очень злые урод и уродица!»
- Ах, вон вы даже как! – завопила хозяйка и схватила увесистую палку, которой она гоняла Собкора на лужок и с лужка.
Однако мужчина, генеральный редактор самой читаемой в городе газеты, был уже от нее за тридевять домов.
Они оставили МЕНЯ
РАССКАЗ
Мао Чан дернул на себя калитку, привязанную к покосившемуся столбику веревочкой, поседевшей за годы своего существования. Не нужно было ему этого делать. Ограда начала крениться, немного задумалась и рухнула, подняв облако пыли. Друзья успели отскочить, хотя, если бы и не отскочили никакой беды с ними не произошло бы. Но вначале был страх! То, что считалось оградой, тут же рассыпалось в прах и труху. Мао Чан и Тромб, как зачарованные, глядели на творение рук своих. Неужели это сделали они? Из очарования проделанной работы их вывел сиплый голос, который прозвучал как бы из погреба.
- Вот ю хотеть?
Из-за приоткрытой покосившийся двери выглядывала большая голова с копной бурых волос, в которых застряли куриные перышки. Может быть, у аборигенов это такое украшение?
- Дедушка! Далеко ли отсюда до Москвы?
- Какой я вам есть грандфазэ? – проскрипел он. – Мне есть…
Он поскреб скрюченными пальцами пятерни в голове. Из волос посыпалось.
- Мне есть сорок с хвостиком. Ай спик только на рашн. Ю андэстэнд рашн? Ай нот андэстэнд иностранный лянг. Вот так-то!
- Моску есть далеко.
- Моску? Моску есть нон далеко.
Он махнул рукой в ту сторону, где, по его мнению, должна быть Москва. Есть хандэр с центами лье. Андэстэнд?
Тромб смачно выругался.
- Хандерт мы пешком не одолеем никак!
- Майм нэйм ис Джон,- проскрипел большеголовый уродец, глядя на них снизу вверх. На нем были шорты, сшитые из наволочки, и футболка с клыкастым монстром и надписью славянской вязью «Ай лав Чина!». Левый край футболки был заправлен в штанину. Он вытянул пятерню с расширенными кривыми пальцами. Мизинец был длиннее безымянного пальца. Мао и Тромб осторожно пожали его пятерню.
- Ай хилф ю! – гордо заявил Джон.
Открыв рот с черными кривыми зубами, он затолкал по два пальца каждой руки. Он что их собирался откусывать. Друзья отвернулись и зажмурили глаза. Зрелище было не для слабонервных. Он засвистел. На крыльце из двух прогнивших досок появились два существа такие же большеголовые с отвисшими животами. У того, что был постарше, зеленая сопля свешивалась до подбородка. На младшем были обуты кроссовки на шерстяные мохнатые носки. Из всей одежды на них были только набедренные повязки.
-Это мой чилдрен! Вован и Володик,- представил их Джон.
- Прелестные дети! – пробормотал Тромб.
Мао икнул.
- Копия меня. Умные как…
Джон попытался подобрать сравнение. Поскреб затылок. Потом понял, что это безнадежное дело и махнул рукой. И так сойдет!
- Довезут вас до Моску!
- У вас есть автомобиль?
Лица друзей вытянулись.
- Йес! В смысле есть. Ну, то есть есть, имеется в наличии.
Потом он замер на месте с вытянутой вверх рукой:
- Сыны отечества! Карету мне! Карету! Полцарства за коня!
Вован и Вовик побежали в полуразрушенный сарай, опрокинули на землю ворота и оттащили их в сторону. Действительно, в сарае стоял ржавый «москвич».
- Он на ходу? – засомневался Тромб.
Джон кивнул.
- ОК! На резиновым.
Пацаны между тем выкатили раритет из сарайки. Друзья с опаской приблизились. Стекол не было, как и зеркал, фонарей и номеров. Заглянули во внутрь. Вместо заднего сидения лежал деревянный настил. Впереди было сидение только для водителя.
- Неужели вот это еще может ездить?
- Еще как! – с воодушевлением воскликнул Джон. – С ветерком!
И неожиданно запел:
- Мы поедем, мы помчимся
На оленях утром ранним
И отчаянно ворвемся
Прямо в снежную пургу.
- Вот только пурги нам и не хватало для полного счастья? – вздохнул Мао. – Заводится, надеюсь, не с толкача?
- Обижаешь, мистер!
Пацаны выкатили машину.
- Эй! – прикрикнул на них Джон. – Тару вытащите!
Ребятишки открыли капот. Он был забит пустыми бутылками.
- А где же двигатель? – опешили друзья.
- Двигатель сдан на металлолом. Нам за него целый мерзавчик с боярышником дали. Вкусная – спасу нет! – лепетал Вован.
- Что ты несешь, идиот? – рассердился папан.
Бутылки выбросили на траву. Джон вывел из сарайки большого круторогого козла. Пацаны надели на него хомут, к нему прикрепили оглобли и вывели поводья в машину.
- Готово, господа! – торжественно провозгласил Джон. - Милости прошу к нашему «москвичи».
- Может быть, всё-таки пешочком потрюхаем? – с тревогой спросил Тромб.
- Знаешь, дружище, русскую пословицу «Лучше плохо ехать, чем хорошо идти»?
Они вздохнули и забрались на заднее сидение, куда Вовик предусмотрительно уже бросил соломки.
- Ета…
Джон топтался возле машины.
- Надо бы договориться на счет, ну, мани-мани!
- Само собой!
- А то затраты как никак! Амортизация! Опять же пацанов напрягаю, а то бы они картошку пололи!
Мао протянул денежку.
- Тысяча устроит?
- Это что такое? – удивился Джон.
Мао подумал, что абориген никогда не видел денег, вполне довольствуясь натуральным хозяйством.
- Это тысяча рублей, - терпеливо объяснил он.
- Так!
Джон побагровел.
- Выйди-ка!
- На минутку!
Мао выбрался из машины.
- Пойдем!
Они прошли через огород, буйно заросший чертополохом, и остановились перед покосившимся дощатым сортиром.
- Но я не хочу! – воскликнул Мао.
- Смотри!
Джон осторожно открыл дверь и подпер ее чуркой. Весь туалет был обклеен рублевыми купюрами.
- Хорошие обои! Красивые! Сядешь, нависнешь над толчком и созерцаешь. И начинают тебя посещать философские мысли: о бренности земного богатства, о том, что не в деньгах счастье. И больше нужно думать о душе. И всего-то ушел мой дневной заработок, когда я работал сторожем на местной стройке. Мне и денег-то их поганых не очень было надо. Зато сколько я пиломатериалу спер, гвоздей, разного инструмента. Ведь как у нас в Московии говорят: «Что охраняешь, то и имеешь». За это меня и уволили. Зарылся, говорят, Джон. Воровать, конечно, можно и нужно. Тем стояла, стоит и будет стоять великая Московия. Ну, ладно бы на себя, а то за фунфырики стал загонять охраняемое добро.
Он привалил двери на место.
- Идем дальше!
Зашли в сарай.
Чем выше Егор поднимался в горы, тем счастливее чувствовал себя.
И вот он стоит на вершине. Под ногами его лед. Ветер со свистом обдувает его почерневшее лицо. «К черту я снимаю свой костюм английский»,- вспомнил он. Это стихотворение дочка учила к уроку, и красивые слова остались в его памяти. Он быстро разделся, расшвыривая одежду.
- О! О! О! – взревел он.
Это было счастье. Он спустился с вершины. Когда он поднимался, то заметил вход в пещеру. И еще тогда решил, что поселится в ней.
Ночь пролетела, как одно мгновение.
Егор проснулся с восходом солнца свежим и обновленным. Слегка била утренняя дрожь. Он вышел из пещеры и долго смотрел на восход солнца. Потом его ноздри быстро задвигались. Он опустил взгляд и вскоре увидел следы, которые цепочкой уходили за скалу. Встав на корточки, он долго обнюхивал след. Это были следы горного козла, самки, которая прошла здесь совсем недавно. Это была крупная особь. Егор пошел по следам. И вот ветерок донес до него запах козы. Она была совсем рядом, хотя он еще не видел ее. Он стал тихонько подкрадываться. Коза лежала под большим черным камнем. Переход утомил ее, и она тяжело дышала. Что же заставило ее подняться так высоко? Егор подкрался еще ближе, и когда оставалось не более шести-семи ветров, резко рванулся вперед. Коза успела вскочить на ноги. В глазах ее успел мелькнуть смертельный страх. Видно ей и раньше приходилось встречаться с человеком, и она знала: где человек, там смерть. Путь к бегству ей преграждал камень, под которым она так неосторожно отдыхала. Его схватил ее за кольцом извивавшиеся рога. Повалился на нее, коза упала на бок, и тогда он резким движением свернул ей голову. Животное дернулось и затихло. Егор огляделся. Кажется, вот этот подойдет. Край камня был достаточно острым. Он распорол камнем шкуру по животу, а дальше уже разделывал тушу руками, вымаравшись в крови до самого подбородка. Внутренности, голову и обломанные конечности он отбросил в сторону. Услышав запах крови, уже кружились над головой два стервятника, нетерпеливо дожидаясь, пока это двуногое существо удалится. Разделав тушу, Егор взвалил ее на плечи и отнес в пещеру. Тут же летучие хищники с громким криком набросились на остатки. Что бы там ни утверждали, а нет ничего лучше теплого сырого мяса, пропитанного живой кровью. Он насытился до икоты. Даже не стал подниматься. По телу разлилась приятная теплота. Однако на всякий случай – мало ли что! – закрыл вход в пещеру большим камнем. Теперь крупный хищник сюда уже не проберется. Расстелил шкуру и мгновенно заснул.
О том, сколько прошло времени, он не думал. Он чувствовал себя счастливым. И иной жизни для себя не представлял. Большую часть дня теперь он охотился, карабкался по снежным склонам, а с наступлением темноты крепко засыпал. Он стал частью гор. А больше ему ничего не было нужно.
- Вот ты куда забрался, молодчина! На этот раз ты перещеголял самого себя.
Егор открыл глаза. Может быть, это сон? Перед ним стояла Нина, уперев кулаки в бока. Потом она протянула руку к его лицу, ухватили за нос и помотала его голову из стороны в сторону. Очень остроумно! Выходит, это всё-таки не сон. Он протяжно завыл. И в этом вое было столько звериной тоски!
- Ну, хватит! – строго сказала она. – Я обыскалась тебя! Что ты такую даль забрался? Я уж думала вернуться назад.
Она раскрыла объемный рюкзак.
- На! вот! Одевайся! Господи! А какая вонища! Как здесь можно жить? Только эти шкуры мы оставим здесь! Да-да! И не смей мне перечить! Да ты уже всех знакомых обеспечил ими.
Через сутки они спустились вниз. Ночевали в маленьком отеле. Ночь была восхитительной. Впрочем, иначе и не могло быть. Нина гладила его мохнатую грудь и нежно ворковала:
- Помнишь, как ты спустился в город, схватил меня и поволок в горы. Не знаю, как я тогда не умерла от разрыва сердца!
- Ну да! Проснулся инстинкт. До этого я жил совершенно один. И даже не понимал, что мне нужно. Но потерял всякий сон и аппетит. И как только я увидел тебя, меня как будто ошпарило кипятком. Я не отдавал себе отчета, что я делал. Всё делал, как в бреду.
- Потом я тебя уговорила спуститься и пойти в загс. Хотя уговорила – это слишком смело. Ведь ты тогда мог только рычать и выть.
- Да! А у меня же не было никаких документов. Ни имени! Ничего!
- Ой! Кого мне только тогда не пришлось задействовать! А так много я ни врала никогда в жизни. В одной конторе я говорила, что ты плыл на корабле по морю, и корабль потерпел кораблекрушение, и спасся только ты один. Другим я врала, что тебя обокрала в поезде. Третьим…
- Ну да! И заставила меня бриться по три раза в день.
- И питаться не только сырым мясом! А каких трудов мне стоило научить тебя пользоваться столовыми приборами!
- Ох! много я тебе нервов вымотал!
Уснули они под самое утро. Совершенно счастливыми. В маленьком отеле, который стоял у подножья горы. Той самой горы, куда ежегодно на несколько дней убегал Егор, и откуда его неизменно возвращала вниз Нина. Находила, куда бы он ни забрался, и возвращала.
- У нас снова те самые сумасшедшие,- сказала жена хозяину отеля за ужином. Ужинали же они обычно очень поздно, когда посетители расходились по своим номерам.
- Да какая разница! – сказал он. – Если они оставляют такие чаевые! И ведут они себя очень спокойно.
И он положил в свою тарелку еще один кусок еще теплого, с кровью, сырого и совершенно несоленого мяса. Кажется, это было мясо горного козла.
С неба звездочка упала
Летняя ночь. О вечном шепчут листья над головой. Где-то далеко стучит поезд. Она кладет ему руку на локоть.
Он курит. Белая струя, как млечный путь, разрезает ночной мрак.
- Ваня! Какая чудная ночь! Как пахнет травами! Ведь замечательно же! Правда же?
- Ну, и чо?
- Если бы я была птицей, я сейчас бы взвилась в небо, полетела туда к звездочкам!
- Ну, и чо?
- Ты мне хочешь что-то сказать? Ванечка! Я же вижу, ну, то есть не вижу, конечно, но чувствую, ты мне что-то хочешь сказать.
- Чаво это?
- Ну, что ты, в общем…
Девушка замолчала. Картина звездного неба была великолепна. И верилось, что в мире существует чудо.
- Чо я-то?
- Ну, что ты меня, Ваня, в общем…
- И чаво?
Она погладила его по плечу. Какой он сильный и добрый! Вот только не очень догадливый.
- Ты меня, Ваня… Ну, подсказываю! Первая буква Л! А дальше сам! Ну, Ваня, что дальше?
Ваня задрал голову вверх и с силой выдохнул белую струю дыма. Звезды его не интересовали.
- А вторая буква Ю. И получается ЛЮ… Ваня! Ваня! Смотри! Звездочка падает!
Она протянула руку вверх. Ваня отшвырнул окурок, проследил за траекторией его полета.
- Ну, и где?
- Да вон же! Вон!
- Ну, и где вон!
Девушка показывала на небо. Рука ее медленно двигалась вслед за падающей звездой.
- И где вон?
- Да вон же!
- А! ну-ну!
Он сморщил лицо. Но девушка это не увидела, потому что она смотрела на небо, а не него.
- Видишь теперь?
- Ну, вижу!
- Ваня! Есть такая примета: когда падает звездочка, нужно закрыть глаза и загадать желание.
По традиции капитанов, вернувшихся на базу с орбиты, после отчета спрашивала:
- Что там с желаниями?
Это было самое интересное. Порой такие были желания, что все на базе на некоторое время впадали в столбняк.
- Вам, Эрл, в этот раз повезло! Вы проходили над Россией.
Капитан кивнул.
- Ого!
Любят русские халяву. Куда уж там американцами с европейцами и азиатами до них! Если исполнять все желания, то никаких ресурсов и времени не хватит. В дело вступал лототрон. Каждое желание получало кодовый номер.
Крутился барабан и вылетал только один счастливый шарик. Тут расшибись в лепешку, а желание выполнять нужно, каким бы оно ни было. Впрочем, обычно какая-нибудь легко исполняемая рутина: «Хочу стать миллионером!», «Хочу стать поп-звездой!», «Хочу, чтобы меня поцеловала Маша!», «Хочу, чтобы выздоровела мама!»
- Что там у тебя, Эрл?
- Ваня Сидоров из Грязного Локтя.
- Повезло Ване Сидорову! Наверно, хочет танк, чтобы рассекать по Грязному Локтю!
- Давай своего Ваню Сидорова!
- Командир! Но… понимаете…
- Что случилось?
- Мы должны отказаться.
- Это невозможно! Ты же знаешь! Мы должны выполнять! Не нами это придумано!
- Посмотрите сами, командир!
- О1 Дьявол!
На экране высветилось Ванино желание.
- Ох, и скотина этот Ваня из Грязного Локтя!
-
«Странный он какой-то, Ванюшка. Не пойму я его. То мне кажется, что он любит меня. Иногда так посмотрит, что я уверена, что он любит меня. И если бы не любил, он со мной бы не встречался. Но порой в его взгляде такое, что мне становится не по себе. Так посмотрит, как кипятком обольет. Вроде того, что он убить меня хочет или сделать мне очень больно».
Маше было грустно и тоскливо, как никогда. Она сама не могла дать отчета, почему на нее навалилось такое, что весь свет не мил и такое ощущение, что жизнь закончилась. Она подошла к пешеходному переходу, даже не поглядев по сторонам. Но водители всегда здесь сбрасывали скорость и останавливаюсь, даже если пешеход еще не вступил на «зебру».
Маша дошла до середины дороги. С той и другой стороны послушно застыли автомобили, пропуская неторопливых пешеходов, чувствующих свое превосходство над автомобилистами.
Лучше этого никогда и никому не видеть. Маша оторвалась от земли, пролетела несколько метров и упала у края дороги. Пешеходы, видевшие это, застыли в ужасе. Женщины визжали. Кто-то закрывал лицо руками, боясь смотреть на страшное зрелище. Выскочивший из «Рено» низенький мужчина был бледен, его всего трясло.
- Я не хотел! Я не хотел! Я не хотел! У меня тормоза отказали. Я тормозил. Честное слово тормозил! – бормотал он непрестанно.
Взгляд его перебегал с одного на другого. Он опустился на корточки, закрыл руками лицо и зарыдал. Плечи его тряслись. Потом он как будто что-то вспомнил.
- А что там с девушкой? Она как?
И сверху чей-то злой голос:
- Что может быть после такого удара? Она мертва. Вы же неслись на полной скорости.
Собственно, я мог бы отдыхать всё лето. Я так бы и поступил. Но даже отдыхающих должен время от времени чем-то кормиться, платить хозяйке за угол и позволять себе элементарные платные радости. Ни на то, ни на другое, ни на третье у меня не имелось ни копейки.
Делать я ничего не умею, а вагоны разгружать не хочу. Поэтому оставался единственный путь, и путь этот привел меня в облоно.
Сказать, что мне там обрадовались, значит, ничего не сказать. Если бы мне предложили коньячку с шоколадными конфетами, я бы ничуть не удивился. Но – увы!- заведение было не настолько богато, чтобы позволить себе вообщем-то чуждую для нашего образа жизни западную роскошь. Так матушка не встречает после многолетней разлуки сына-оболтуса или лидеров большой восьмерки в столице всё менее развивающегося государства, как встречали меня. На меня сбежались посмотреть, как на смотрины. Прекрасные гурии тараторили без умолку и пытались усыпить мою бдительность.
Завоблоно смотрел на меня, как на восьмое чудо света, и предлагал все возможные земные блага, как то: районный коэффициент, коммунальное жилье, подъемные, аванс и даже скидки по оплате ЖКХ.
Я выбрал Чернореченск, потому что это был самый дальний угол области. А чем дальше, тем, известно, заманчивей.
Городок этот замечателен тем, что в нем нет ничего замечательного. И если вам не повезло побывать в Чернореченске, значит, вы избежали массы ненужных впечатлений.
Здесь меня ожидал столь же радушный прием. Но прелестных гурий заменила пожилая инспекторша кадров, правда, улыбающаяся постоянно и не без кокетства.
Мне предложили среднюю школу номер три. При этом и.о. и инспекторша как-то странно переглянулись между собой, что должно было бы насторожить меня, но не насторожило по причине полного безразличия к дальнейшей своей судьбе.
Мне даже предложили подвезти, но я отказался, изъявив страстное желание познакомиться поближе с родным с сегодняшнего утра городком.
В первом же ларьке я купил на последние деньги бутылку со слабоалкогольным, но хорошо снимающим последствия вагонной ночи и при этом оставляющим запах тропического фрукта напитком. Утолив жажду, я бодро направился к месту моей предстоящей педагогической славы.
Разумеется, в школе полным ходом шел ремонт. Детишки городили новый забор и окрашивали его в ядовитый зеленый цвет. Технички носили ведра с краской и известкой с первого этажа на второй и со второго на первый, и все поминали какую-то Катю, которая куда-то ушла и чего-то должна была принести.
Стараясь не замазать помятые брюки, я пробрался на второй этаж в кабинет директора. Это был импозантный мужчина лет этак, с золотыми зубами и намечающейся плешью.
Он долго тряс мою руку, приговаривая:
- Это хорошо! Это хорошо!
Я улыбался, соглашаясь с ним, что тоже в этом не нахожу ничего плохого.
- У нас, понимаете, учительница ушла в декретный отпуск. Женщины…
И тут же неожиданно директор предложил:
- А пойдемте я покажу вам рабочее место!
И как-то посмотрел на меня. Меня бы передернуло, если бы не моя природная деликатность.
- О! конечно! Конечно! – закивал я.
Сдалось мне это рабочее место! Вы что же думаете, что я буду все эти летние благодатные деньки корпеть над реставрацией наглядных пособий времен Очакова и покорения Крыма? Как бы не так! Вы поставьте меня на денежное довольствие, выдайте обещанные подъемные… Надо было как-то деликатно перевести разговор в это русло.
В холле нам повстречались стайки ребятишек, опрятно одетых, с ранцами и портфелями. Я с хозяйской озабоченностью проговорил:
- Что-то много у нас осенников!
- Это не осенники,- сказал директор. – Это шестой «В». У них продолжаются занятия.
- Как так? – удивился я. – Но ведь сейчас каникулы!
- Они провинились. И поэтому будут заниматься всё лето.
Я тут же хотел сказать о нарушении закона, о том, как подобное могут терпеть родители… И как это вообще целый класс может оказаться нарушителем? Они что… всем классом три месяца подряд не посещали учебных занятий? Но взглянув на директора, прикусил язык. В его лице было что-то такое нечеловеческое, бестиальной. Представляю, как его боятся ребятишки. Да и взрослые. Такой рявкнет и, пожалуйста, отправляйтесь стирать штанишки.
У меня отпала всякая охота напоминать о подъемных. Уж перебьюсь как-нибудь с полмесяца. Есть же, в конце концов, в городке помойки? А чем бродячие дворняжки лучше меня?
- Вот ваш кабинет!
Директор распахнул двухстворчатую дверь. Мы вошли в просторный зал с наклонным полом и сценой.
- Извините,- сказал я,- я не артист, не музыкант. Я учитель русского языка и литературы.
- Я знаю.
Директор так взглянул на меня, что сразу же пропала всякая охота возражать ему.
- Вон видите доска перед сценой!
Действительно, перед сценой стояла небольшая зеленая доска.
- Можете вести урок перед доской. Но поверьте мне, лучше это делать со сцены.
- Хорошо!- кивнул я.
- Пройдемте на сцену!
Мы поднялись. Директор указал на дверь.
- Это ваше подсобное помещение.
- Нет! погодите! – рассмеялся я. – Это даже не смешно. Зачем мне всё это?
В пыльной с высоким потолком подсобке на витражах лежали стамески, молотки, зубила, дрели, какие-то бакулки, шкатулки, гайки, шайбы и прочий трудовой скарб.
Директор, стоявший ко мне спиной, стал медленно поворачиваться. Я, будучи далеко не смелого десятка, попятился к дверям.
- Сейчас будет звонок! На ваш урок! Вы поняли меня?
- Хорошо! – кивнул я.
Директор, проходя мимо, щелкнул меня по носу. Это было забавно. И я осмелился.
- Знаете, у меня ни копейки. Я кушать хочу. Мне сказали, что подъемные… Авансик хотя бы.
Директор, не поворачиваясь, сказал:
- Готовьтесь к уроку! Готовьтесь, голубчик!
И вышел. Я постоял какое-то время в подсобке и вышел следом за ним. Прошел по коридору к парадному крыльцу. Хорошо, что хоть есть сигареты. Может быть, хоть табак приглушит чувство голода. Я отошел чуть подальше, стал за толстое дерево, надеясь, что здесь меня не заметят. Когда я прикурил сигарету, раздались голоса. Мимо меня проходили девушка с юношей. Судя по всему старшеклассники, и шли они из школы. На девушке всё было салатного цвета: кофточка, узкие брючки, сандалики, носочки, заколка в волосах. Даже глаза у нее, кажется, были салатного цвета. Юношу я не успел разглядеть, потому что в это время они поравнялись со мной. А я, надо вам сказать, имею привычку летом в жару носить меховую шапку. Нет, я не панк, не хиппи, не для понтов. Но это еще меня кочевники научили: в летний жар носить теплый головной убор, тогда тебя не хватит солнечный удар. Шапка – единственная моя ценность в жизни. Больше ничего у меня нет: ни угла, ни семьи, ни родственников, ни друзей. Нет! когда-то это всё у меня было. Но это в той жизни, в которой я уже давно не живу. Поэтому, когда девушка сорвала с моей головы шапку и они бросились бежать, я кинулся вслед за ними, истошно вопя:
- Отдайте! Прошу вас, отдайте!
Я бежал быстрее их, и расстояние между нами неумолимо сокращалось. Они тоже понимали, что рано или поздно я их догоню.
- Бросьте шапку! Негодяи! – закричал я им. – Вы мне совершенно не нужны! Мне нужна только моя шапка!
Девушка бросила шапку. Я поднял ее с земли и стряхнул пыль о свои брюки. И направился на урок. Когда я вошел в зал, дети дружно поднялись из-за парт. Перед каждым на парте учебник, тетрадь и пенал. « А что же всё-таки изучают в шестом классе?» Я постарался вспомнить. Но из этого ничего не получилось.
- Как вы уже догадались,- громко заговорил я, широко улыбаясь и стараясь изо всех сил понравиться им,- я буду вести у вас русский язык и литературу. Нет! не вести, а изучать вместе с вами.
Дети, не сводя глаз, смотрели на меня. У каждого идеальная посадка. Ни звука. Какие дисциплинированные дети! В чем же они могли провиниться, что их так жестоко наказали, лишив летних каникул. Но сейчас я спрашивать об этом не буду.
- Ну, что же, ребята! Давайте откроем тетрадки!
Дети, как по команде, раскрыли тетрадки. И снова застыли. Да! Порядочек армейский!
- А теперь запишем дату и тему сегодняшнего урока!
Дети достали авторучки. Я повернулся к доске и стал разыскивать мел. Обычно кусочки мела лежат на специальной подставочке, которая крепится к нижней кромке доски. Но подставка была идеально чистой. Я наклонился, надеясь увидеть мел на полу. Куда же подевался этот чертов мел? В это время у меня за спиной раздался шум, не громкий, но не услышать его мог только глухой. Как будто какая-то птица била крыльями. Я резко повернулся и забыл о всяком меле, уроке, Чернореченске и даже о шапке, которая в это время на несколько сантиметров приподнялась на моей голове.
Один из мальчиков, широко размахивая руками и вытянув шею, летал по залу от стенки к стенке. Чушь! Галиматья какая-то! Наверно, у меня начались глюки от голода. Я потряс головой. Когда я поднял взгляд, то увидел уже две летающих фигуры. Вскоре над партой воспарила девочка. На ней была короткая черная юбочка. Она одной рукой придерживала юбочку, а другой разводила перед собой, как это делают при плавании брассом. Через пять минут добрая дюжина парила в зале. А что же другие? Они тоже не сидели без дела. Кто-то, как муха ползал по стенам, кто-то змеей скользил между партами и стульями. Один мальчик быстро крутился на голове. А вон прыгает кузнечик! Прыг-скок! Прыг-скок! Жаль, что у меня нет сачка! Я рассмеялся. Наверно, ободренные моим смехом, подопечные стали двигаться еще быстрее. Надо мной раздавался свист стремительно пролетающих летунов. Шипенье, стрекотанье, щелканье, жужжанье… Всё пространство было наполнено всевозможными звуками. И только я стоял неподвижно и молчал. Что вообщем-то и неудивительно! Я не умею летать, как птица, ползать по стенам, как муха, и ползать, изгибаясь всем телом, как змея. Я вообще ничего не умею, поэтому и пошел в пед. Мне ничего не оставалось, как опуститься на стул, положить ногу на ногу, скрестить руки на груди и молча наблюдать за происходящим.
В такой позе я просидел молча до самого звонка. Понимаю, что это непедагогично. Учитель не должен идти на поводу. Я должен был выдать тему, чему-то научить этих маленьких оболтусов. Но для этого сперва я должен был навести дисциплину. Как же я мог навести ее? Вы можете заставить порхающую бабочку опуститься и сидеть на одном месте неподвижно сорок минут, слушая придурка в шапке и отвечая на его дурацкие вопросы? Или, может быть, вас послушаются ползующие по стенам мухи и дружно усядутся стройными рядами, чтобы изучать притяжательные и относительные местоимения?
Когда они порхали возле моего лица или проползали возле моих ног, я явственно видел птичьи и змеиные головки. Вначале они все для меня были на одно лицо, но к концу урока я уже начал различать: вот это воробей, а это синица, а это, безо всякого сомнения, уж… Но я не знаю ни птичьего, ни змеиного языка, поэтому не мог понять, о чем они ведут речь. Несомненно, обсуждают нового учителя, болтают о мобильниках, компьютерах, играх, мотоциклах. Что еще может быть интересно шестиклассникам? Когда я изучу их птичий, змеиный, мушиный языки, мне с ними будет легче, потому что я буду говорить с ними о том, что их интересует. А о чем я сейчас могу с ними вести речь, когда я вот здесь сижу на стуле у доски, на которой никто, наверно, никогда не писал, а они…
Теперь мне было понятно, почему шестой «В» лишили каникул и почему мой кабинет величиной с добрый театральный зал.
После урока я зашел к директору. Он разговаривал по телефону. Положил трубку и сухо сказал:
- Я вас слушаю.
- Это я вас слушаю.
Он хмыкнул.
- И что бы вы, мой юный друг, желаете услышать от меня.
- Я уже вам говорил об этом. Мне нужен аванс. Или вы хотите, чтобы учитель вашей школы, молодой специалист, рыскал по помойкам в компании бродячих дворняжек? Или стоял на паперти с протянутой рукой?
Директор встал и подошел к сейфу. Отодвинул бутылку в сторону и достал заветную пачку. Я бы не отказался, если б он отслюнявил побольше этих проклятых бумажек, без которых у молодого подающего надежды учителя прямо на уроке начинаются глюки от голода. Я свернул деньги и сунул их в задний карман своих далеко не первой свежести брюк. Кстати, единственных. Я уже представлял себя сидящим в небольшой уютной забегаловке. Всё-таки жизнь иногда может быть приятной.
Директор закрыл сейф и отошел к окну.
- Что-то жарко сегодня, душноватенько. А они парятся каждый день на уроках.
Директор расстегнул верхнюю пуговицу рубахи, потом следующую.
- Разве вам их не жалко, коллега?
- Очень жалко,- ответил я вполне искренне.
- А мне-то как жалко! Но дисциплина есть дисциплина! Тут послабление, там пожалеешь, они и сядут на голову. Тогда это будет не школа, а фирменный бардак. Бардачище! Вы согласны со мной, коллега?
Он шумно, с каким-то скрежетом расчесывал грудь. Я посмотрел на этот черный шерстистый треугольник, темневший из-под треугольника расстегнутой рубахи, на пальцы, на конце которых вместо ногтей были желтоватые когти, и согласно кивнул. Даже шаркнул ножкой. А что бы вы мне посоветовали делать, если я уже получил аванс и мысленно находился в маленькой уютной забегаловке?
Встретился он с Муркой
РАССКАЗ
Чем лучше тебе было вчера, тем хуже будет утром.
Зюзин разодрал глаза. Повернул голову. В затылке ломило. На полу битая посуда, рыбные и мясные кости. Скатерть сползла со стола. Перевернутый стул. Полный разгром. В боку кололо. Огляделся. Он лежал на раздавленном елочном шарике. Елка накренилась, как будто собралась кому-то отвесить поклон.
Зюзин, кряхтя, поднялся и обследовал поверхность стола, затем заглянул под стол, поглядел под елочкой. Только пустые бутылки и стопки.
Но – это уже стало традицией – в дальних закромах холодильника у него всегда хранилась заветная поллитровочка. На всякий пожарный! Кажется, такой пожарный случай наступил. Зюзин попытался выпрямиться. Хотя это не удалось, но на ногах он держался, а значит, мог передвигаться в нужном направлении. А когда есть заветная цель, то до нее можно и по-пластунски добраться. Он сделал несколько шагов.
Так моряк идет по палубе корабля во время сильного шторма. Но если у моряка есть цель, он всегда доберется до нужной точки. Но даже морской волк не сможет этого сделать, если на пороге кухни (пардон, кокпита!) он узреет чудище, которое «обло, стозевно и лаяй». Именно такое зрелище и предстало перед Зюзиным. Ну, ладно, там белочка или зеленые чертики. Его этим уже не напугаешь. Но это был огромный косматый монстр с тремя собачьими головами. Возле его ног шевелился змеиный хвост.
Но джентльмен даже с глубокого бодуна остается джентльменом.
- А вы кто будете? – миролюбиво спросил Зюзин. – Не из зоопарка ли случаем сбежали?
Чудище всеми тремя головами оскалило желтые мокрые клыки.
- Я Цербер!
- Очень приятно! И что с того?
- Мужик! Ты чего? В школе не учился? Я охраняю вход в ад.
- Понятно! – кивнул Зюзин. – Я тоже одно время поработал охранником. Меня, правда, быстро выгнали. Во время боевого дежурства я не стоял, а лежал пластом.
Трехглавая псина зарычала. Причем это было настолько убедительно, что Зюзин не решился дальше продвигаться к заветной цели.
- Да знаешь, что я делаю с теми, кто пытается вырваться из ада? Рву их в мелкие клочья.
Это заставляло задуматься. Дилемма: не понятно, что лучше – быть здоровым и веселым или быть разорванным в клочья.
- Значит, на кухню я не смогу пройти? – на всякий случай поинтересовался он.
- Аа!
- Да! Значит, я действительно в аду.
Он поплелся к ёлочке. А за его спиной стук зверских лап и смрадное дыхание.
- А телевизор-то хоть можно включить? Посмотреть, как люди встречают новый год? В смысле, продолжают встречать.
- Я тебе включу! – рыкнула одна из голов.
- У матросов нет вопросов!
Зюзин плюхнулся в кресло. Обруч, который сжимал голову, как будто кто-то подкручивал и подкручивал. Сердце билось через раз. И этот раз мог затянуться, да так, что он посинеет и похолодеет. Цербер полностью перекрывал дверной проем, не оставляя никакой надежды на спасение.
Так вот он какой этот ад! Однако не очень комфортно. Как говорится в таких случаях, не пожелаешь и врагу.
- Хотя бы водички! – простонал Зюзин.
Цербер попытался собрать на одной из лап фигушку. Хотя она получилась не очень красивой, но убедительной. Зюзин вздохнул и погрузился во мрак мучений. Внутренние демоны рвали его внутренности, готовы были разорвать его кровеносные сосуды.
- Сколько же это будет продолжаться? – простонал Зюзин.
- Утешил! А разве тебе не известно, что декларация прав человека запрещает пытки.
Цербер зевнул.
- Так это же человека! А ты грешник. И на ад законы международного права не распространяются.
В это время на коленях он почувствовал что-то мягкое и теплое.
- Мурзик! – умильно пробормотал Зюзин. – Как ты мой, ненаглядный, встретил Новый год? А мне, знаешь, как сейчас плохо!
Мурке было хорошо. В отличии от хозяина у нее были только полезные привычки. Зюзин завидовал ей. Она была для него недостижимым идеалом, эталоном. А еще говорят «животное». Это мы животные. Самые худшие из худших.
Кажется, Мурка всё понимала: как плохо ее хозяину сейчас. Он не заигрывал с ней, не гладил, не щекотал за ушком. Она подняла голову и увидела печальные глаза.
Муркнула. И стала медленно подниматься. Спинка ее изогнулась дугой. Шерстка стала дыбом. А глаза округлились. В них был страх и одновременно готовность сражаться до последних когтей. Она смотрела на порог. Потом зашипела как змея и издала воинственное «мяу». Собаки, известно, не отличаются остротой зрения. Даже те, кто приходит к нам из ада, когда наши несознательные души терзает неотвратимое похмелье.
Зато у Цербера оказался острый нюх. Теперь в нем не было прежней расслабленности. Перед ним не какой-то тюфяк Зюзин, а враг всего собачьего рода, даже тех, у кого три головы сразу. Враг страшный и неутомимый. Цербер занял боевую стойку, бойко застучал змеиным хвостом по полу и одновременно оскалил сразу три пасти.
Мурка спрыгнула на пол и, всё так же изгибая спину и шипя, боком медленно двинулась к двери. Цербер рычал, злобно следил за ней, но не двигался с места. И только, когда Мурка оказалась у самой двери, он переставил одну лапу вперед и низко наклонил головы. Мурка громко мякнула и стрелой вылетела за двери.
Цербер, громко топая лапами, ринулся за ней. Зюзин только успел увидеть стремительно исчезающий в дверях змеиный хвост. И что это было? Он сидел как соляной столп. Оказывается, столп может не только стоять.
Да, что же он застыл? Зюзин осторожно поднялся, прислушался. Тишина. Он сделал шаг и опять прислушался. Ничего. А вдруг Цербер устроил что-нибудь такое-этакое за его непослушание. Еще шагнул. А! была не была. Он на цыпочках добрался до кухни. Заглянул. Тихо и пусто. Зюзин добрался до холодильника. Вот она заветная, неприкосновенный запас в самом нижнем ящичке. Холодная, покрытая снежной изморозью. Нетерпеливо скрутил пробку. И прямо из горлышка. По пищеводу, по желудку, а потом по всему телу разлилась приятная теплота.
Следом пришел аппетит, а за ним смысл жизни. Стало совсем хорошо. Нет! Рано ему еще в ад.
- Мурр!
Зюзин опустил взгляд.
- Мурочка ты моя ненаглядная.
Кошечка гладилась то одним, то другим боком об его ногу.
- А где этот-то?
Он не решился назвать его вслух. Скажи «черт», и черт тут как тут.
Как же он забыл! У древних египтян была богиня мудрости. Как ее? Бакстет что ли? Ее изображали в виде кошки. Хоть Цербер и ненавидел кошек самой лютой собачьей ненавистью, но что он может сделать богини?
- Хорошо Зюзин встречает Новый год! – восхищались жильцы дома.
До самый потаенных уголков дома, который осчастливил своим проживанием неунывающий Зюзин, доносился его проникновенный голос, которому мог бы позавидовать даже самый дорогой блондин страны:
Мурка! Ты мой Муреночек!
Мурка! Ты мой котеночек!
Возвращение
До какого же скотства, свинства может опуститься человек! Хотя вот это грязное, вонючее, что-то мычащее, хрюкающее существо можно назвать человеком? Его даже животным нельзя называть, чтобы не оскорблять братьев наших меньших. Мерзость! Гадость! Тьфу! Ну, мой юный друг, понятно, чистота эксперимента и всё такое прочее, но не до такой же степени. И где вы это подобрали?
Впрочем, давайте выйдем отсюда! Здесь уже невозможно дышать. Сейчас начнется тошнота.
Вышли на свежий воздух.
- Как будто заново родился! – рассмеялся Неклюдов. – Оказывается, как мало надо для счастья! Совсем мало! Надо, чтобы тебе под нос сунули вот такое, а потом дали возможность подышать свежим воздухом. И всё! Ты счастлив!
- Так, мой юный Кулибин! Позволь мне так тебя называть?
- За ваши деньги, что угодно.
Новонареченный Кулибин с благодарностью принял сигаретку из рук самого богатого человек, ну, скажем, самой богатой ресурсами державы.
- Я вам благодарен, Иван Николаевич!
- Не надо, Володя! Хотя я не верю в этот бред, но… ты мне нравишься. Отец вылитый! Отец! Фанатик и романтик! Пока я тебе не нужен, надеюсь?
Даа! Тяжела доля российского олигарха! Понадобятся денежки или еще что-то, звони!
-
Тут чуть было ни забастовал Авир.
- Вовка! Я не буду раздевать ЭТО! Отвези ЭТО! И вообще, где ты ЭТО взял? Я ухожу из дома! Здесь и за месяц не выветрится эта вонь!
Пришлось бегать по магазинам, искать респираторы. Кондиционер работал на полную мощность. Фуфелу (так его прозвал Авир) дали бутылку водки. Авир вышел.
- Я не могу это видеть!
Фуфел одним махом заглотнул бутылку, сделав лишь два перекура. После чего запел нечто невнятное, потом забормотал, обоссался и уснул.
Володя Кулибин раздел его, что оказалось делом непростым и весьма неприятным. Теперь вместе с Авиром, который не снимал респиратора и перчаток, они установили десятки датчиков, различных присосок, с тянущимися от них к сканеру проводами. Через час тело голого бомжа, густо опутанного разноцветными и разнокалиберными бомжами, напоминало мохнатого шмеля.
Теперь можно было включить сканер.
-
Авир отчаялся.
- Нет, Володя! Лучше было провести эксперимент на крысе или свинье. Это безнадежно! Ты же видишь? Чего еще? Хорошо, что Неклюдов относится к тебе как к приемному сыну.
- Вот что, Авир… Больше не называй его Фуфелом! Он Илья Викторович Зюзюкин.
- О!
- При нем был оказывается паспорт.
- Как прикажите, сэр!
-
Грохот. Мат, который нельзя назвать трехэтажным. Он небоскребный. Фу… Пардон! Илья Викторович требовал, мягко выражаясь, опохмелки и возвращения одежды.
Поднос с тарелками и со всех их содержимым полетел вслед Володи. Хорошо, успел увернуться.
- Выпусти его! – умолял Авир.- Выпусти! Не измывайся!
Володя заглянул в комнату, которую скорей всего можно было назвать камерой.
- Захочешь жрать, скажешь или постучишь.
И едва успел захлопнуть за собою дверь…
- Пошел ты на…
-
Позвонил Неклюдов. Как всегда, бодр и весел. Вспомнил и про ЭТО. Володя пробормотал нечто неопределенное. Неклюдов всё понял.
- Давай сюда в Америку! Отдохнешь! Постажируешься в языке!
- Ну…
- Ладно! Не торопись! Звони!
-
Ушел Авир. Перед тем, как хлопнуть дверью, обозвал дураком. Может, он и прав. Поживем – увидим. Илья стал есть.
- Выпивку требует, но уже не с прежней настойчивостью. А как бы по инерции. Попросился под душ.
Володя положил возле него одежду. Илья переоделся.
- Может…
Володя покрутил рукой у лица, намекая на безобразную растительность.
- А тебе оно…
И ввернул то, что положено.
- Слушай, Володя! Где я и что?
- Ты Илья Викторович Зюзикин.
- Это я без сопливых знаю.
- Мы подобрали тебя на улице. Ты умирал.
- Слушай! А телевизор сюда нельзя поставить? Газетки там? Можно даже книжку. Я когда-то в той другой жизни был инженером.
И тут же рассердился на себя за то, что заговорил о прошлом, которое он навсегда вычеркнул.
- А на улицу мне можно воздухом подышать? – грубо спросил он.
- Думаю, что через два – три дня вполне.
-
- М-да! С этим костюмчиком очень идет борода.
Илья стоял перед зеркалом.
- Организовать? – спросил Володя.
Неужели?
- А знаешь что? Давай!
Они прошлись по Кировской туда-сюда. Вроде как сын идет с отцом. О чем-то мирно беседуют, озираются на красивых женщин. Посидели в уличной кафешке.
- Курс мой закончишь? – спросил Илья.
Что он мог ему сказать? Он же не тюремщик. Какое право он имеет держать его под замком.
- Поживи у меня сколько хочешь. Куда же ты сейчас пойдешь?
- Ладно! Спасибо! Поищу работу!
-
Володя чуть не запнулся. У самого порога стояла огромная коробка.
- Что это?
- А! знаешь Володька по дешевке купил на барахолке. Китайские комплектующие. Торговался полдня. Отдали почти что даром. Они и сами не знают, что с этим делать. Никто не берет. А тут такого дурака нашли.
- Можно я посмотрю?
В коробке лежали какие-то платы.
Впрочем, он ничего в этом не понимал.
- И зачем это?
- Скоро увидишь!
Илья довольно потер руки.
-
Господи! Какой-то Диснейленд! По всему полу, по стенам, по потолку, по столу, по телевизору везде ползали различные зверушки. Крохотные скалолазы карабкались вверх, мимо них стремительно летали самолеты, ракеты, вертолеты, приземлялись парашютисты. И всё это кричало, звенело, пищало, переливалось различными цветами, мигало.
- Что это такое?
- Вот! Как говорится, от скуки на все руки.
Илья как-то стеснительно улыбался.
-
Шикарный лимузин выехал за город. В открытое окно залетел запах помойки. Охранник закрыл окно.
- Открой! Ну-ка, Степан, сверни налево вон там!
- Там же свалка, Илья Викторович!
- Мне повторить?
- Слушаюсь!
Он вышел из машины. Закурил.
- Илья Викторович! Поехали! Тут же задохнуться можно.
- А? Что? Поезжайте! Поезжайте, ребята!
- А вы?
- Мне повторить?
- Слушаемся!
Две машины медленно стали разворачиваться.
- К черту я снимаю свой костюм английский… Я ли вам не свойский? Я ли вам не близкий?
Илья швырнул галстук, пиджак.
- Здорово, чумаки и чумички! Я вернулся!
-
«Куда подевался олигарх Илья Зюзюкин? Скорей всего, это было заказное убийство. Работал профессионал. И вряд ли загадка пропажи самого богатого человека нашей страны будет раскрыта».
АБП против БТР
ИСТОРИЯ ПУГАЧЕВСКОГО БУНТА
"Ну что за день, - сдосадойдумалон, глядя, как дождь смывает остатки выпавшего ночью снега. – Лучшеужзима, чем эта мерзопакостная осень с ее слякотью!»
Он был лучшим адвокатом столицы, Бронштейн-Разудалый, еще не проигравший ни одного процесса. Нос его сморщился, глаза прикрылись. Откинув назад и придерживая пенсне, он громко, не скрывая удовольствия, чихнул. А что? От отправления естественных потребностей надо получать удовольствие.
Судья, протирая свою черную мантию белоснежным носовым платочком, брезгливо проговорил:
- Предупреждать надо, господин адвокат!
- Сяс! – усмехнулся Бронштейн-Разудалы. – Ни хрена вам не сделается, чистоплюи какие! Вы же не мы! К вам зараза не пристанет!
Несмотря на осеннюю слякоть, процесс решили проводить не во дворце правосудия, а на стадионе «Спартак». И для этого были веские обстоятельства. Над стадионом натянули огромный тент и включили сотни теплогенераторов, гонявших тепло на всем пространстве. Поэтому многие сняли скоро с себя не только верхнюю одежду, особливо капризные к перепадам температур особи женского пола. Если, конечно, не стыдно показывать что-то такое алчущим взглядам мужчин.
Полигамия у мужчин – это не национальность, а внутреннее состояние, главная составляющая их богатого внутреннего мира. Нужно быть в постоянной боевой готовности, иначе тебя опередят другие.
- Слушается дело по обвинению Анны Бориславны Пугачевой в государственной измене и совершении предательства, - монотонно забубанил председатель суда, как дьячок, не оправившийся еще после вчерашнего праздника.
Все трибуны были заняты. Даже из-за границы, будь она ладна, прибыли зеваки и журналисты.
Преступница сидела в железной клетке. На руках и на ногах у нее были кандалы, а на голове деревянная колодка, которая не позволяла ей согнуть шею. Рядом стояли два дюжих терминатора с лазерными секирами и мордами, которые просили кирпича. Только толку-то! Им было неведом чувство боли.
Мониторы разных размеров, расположенные по параметру всего стадиона, а также в оживленных местах столицы и губернских центрах, и столицах пока еще зарубежных государств, показывали холенное лицо заскучавшей Пугачевой, которая в этот день стала самой главной персоной на всей планете. И читалось на ее лице: «Мели, Емеля! Твоя неделя! А попался бы ты на моей неделе, то болтался бы между небом и землей с выпотрошенным электронным нутром!»
- Признаете ли вы свою вину? – скучающим голосом спросил судья и зевнул.
Пугачева встрепенулась.
- Вину, спрашиваю, признаете? – повторил вопрос судья.
- Вину нет! А вино, если оно, конечно, хорошее, а не «Три топорика», да! Очень даже признаю.
- Изволите шутить?
- Да пошел ты, знаешь, куда? В пи… короче в пим дырявый.
Она отвела взгляд. Миллионы… Нет! Миллиарды обитателей земного шара ахнули во всех уголках планеты, отчего Земля закачалась, но сумела удержаться и не сойти с околосолнечной орбиты. Вот была бы смехотища!
Вызвали свидетелей: Гринева там, Машу Миронову, Швабрина, Суворова. Того знаменитого и непобедимого за давностью дет и ветхости праха не стали тревожить. А вызвали другого, который со списками агентов, шпионов, разведчиков и прочих лиц, работавших под дипломатическим прикрытием, укатил в туманный Альбион и всех без зазрения совести сдал кому надо. И поэтому стал немножечко и недолго знаменитым, а также образцом высокой морали и офицерской чести. А как деньги, полученные за списки у него закончились, стал лихорадочно писать фолианты, в которых очень неубедительно доказал, что Гитлерик был добрый, мягкий и пушистый и вынужден был защищаться от усатого кровожадного злодея. Впрочем, без всякого успеха. Свидетели доставали из широких штанин и узеньких джинсов дубликаты бесценного груза – электронные книжки и зачитывали свои свидетельские показания, путаясь в словах и ударениях. Кого-то во время этой зачитки стошнило. Выходило, что Пугачева – злодей дальше некуда, БТР-убийца, исчадие ада и прекрасный образчик порочной человеческой породы. Тот, который главный по защите прав человека и сверхнечеловеков отлучил ее от высоких общемировых ценностей, предал ее анафеме и плюнул в сторону клетки.
- Ты посмела называть себя С-Адама-Ведущим-Свой-Род-аль- Хуссейном? Так?
- Ложила я на Хуссейна вот таким пробором! – вяло ответила Анна. – Если бы он у меня был, конечно! Вы что тупицы? Понять не можете? Не за Хуссейном или Али-Бабой, а за мной пошло всё оставшееся человечество, которого становится всё меньше, а скоро вообще не будет.
Арлекино! Арлекино!
Нужно быть смешным для всех! –
неожиданно запела она.
- Прекратите петь! – монотонным голосом произнес судья. – Здесь не там. То есть не концертный зал. Петь будете в солнечном Магаданском крае!
- Возражаю! – вскричал адвокат и подскочил с места. – Судья не должен угрожать обвиняемой, то есть моей подзащитной. Выражаю протест!
- Принято! – всё так же монотонно произнес судья.
Его каменное лицо оставалось непроницаемым.
- Накладываю на себя штраф в тридцать юаней!
- Я требую, чтобы в качестве свидетелей пригласили Галку Максимова и Киркора Филиппова! – произнес адвокат.
Судья кивнул. На сцену взлетели два сияющих щегла. Их место здесь, а не среди зрителей!
- Я люблю вас! – завопил Максимов, повернувшись к судьям и раскинув руки, как будто хотел их принять в свои объятия.
А Филиппов прошелся по сцене туда-сюда, послал небрежный поцелуй в сторону клетки и, подняв руки над головой, громко захлопал.
- Друзья! Приветствуем супер-ультра-альма-мега-звезду! – закричал он, показывая, какая у него белоснежная улыбка.
А потом грязнул:
- Рыбка моя!
Жест в сторону клетки.
- Я твой тазик!
Но допеть ему помешал влетевший на сцену лучший блондин мира.
- Супер – это я! Друзья, «Шарманка», от которой во всем мире сходят с ума!
И завыл.
Судья не побагровел, потому что он не мог багроветь по своей природе, как совершеннейший продукт научно-технической революции.
- Вы не на сцене, а в зале судебных заседаний, - сказал он.
- Это зал? – удивился Максимов. – Это же стадион «Спартак»! Только слепой может этого не замечать.
Помощник прошептал в ухо судье:
- Неудачно выбрали место. И кто только это придумал? Спартак тоже был известным бунтовщиком, выступившим против существующего строя.
- Вы глупы и не образованны! – возразил старший судья. Голос его был ровный, без всякого осуждения. – «Спартак» - это футбольная команда, которая не проиграла ни одного матча за всё время своего существования.
- Это так! – согласился молодой.
- А потом какой-то босяк и самозванец имел наглость называть себя этим славным именем. Кстати, как и наша мадама.
Тут на трибунах завопили:
- Судью на мыло!
- Смею заверить, неуважаемую мною публику, что биотехнологические роботы, сокращенно БТР, по своей составляющей компоненте не годятся для производства мыльной продукции, в отличии от людей.
После этого он повернулся к гастролирующим по сцене.
- Молодые люди… Ну, молодые, разумеется, с точки зрения пенсионеров… Что вы можете сказать по существу дела? Давайте по порядочку.
- А что нужно сказать? – спросил Бас Николаев.
- Вы имели контакты с преступницей, врагом существующего робототехнологического строя, поднявшей против него бунт?
- Они! – запищал Николаев, показывая на Максимова и Филиппова. – Я не имел! И еще попрошу, ваша честь, чтобы секретарь записал, что величайший певец всех времен и народов – это я, а не эти бандерлоги! Разве вы не видите, что это ничтожества и самозванцы?
- Это кто ничтожество? – завопил Филиппов. – Ты мне сейчас ответишь за базар!
- У вас были контакты с самозванкой?
- Да какие там контакты, - замялся Филиппов. – Ну, чуть-чуть. Ну, пару раз было. Но я не виноват!
- Ну, что же, картина ясная,- тихо произнес судья. – А как вам, юный друг?
- Более чем!
Уже громко судья объявил:
- Последнее слово предоставляется обвиняемой! У вас есть что сказать суду?
- И сказать, и спеть, и сплясать! – бойко воскликнула Анна. – Но пазаран!
Стадион замер, ибо все знали, что Анна никогда за словом не в карман, не в бюстгальтер не полезет и так может припечатать, что никаким потом растворителем не отмоешь.
- Слушаем вас!
- Ага! Сяс! Вы бы на меня еще железобетонную плиту навалили! А что? Давайте! С вас станется! Хоть колодку-то снимите, изверги!
- Ваша честь! Прошу удовлетворить просьбу моей подзащитной! – вякнул адвокат, чуть оторвав задницу от стула.
- Господин адвокат! Кому, как не вам знать положение УПК РФ – Роботизированной Федерации! – холодно процедил судья. – Обвиняемые в государственной измене должны содержаться в кандалах и колодке и постоянно находиться в железной клетке.
- Вы еще испанский сапог на меня наденьте! – весело воскликнула Анна. – Хоть полюбуетесь, какая у меня стройная ножка!
- Пытки нашим законодательством запрещены.
- А вот эти железяки, деревяха – это не пытки по-вашему?
- Будете пререкаться с судом, лишу вас последнего слова. Не забывайтесь!
- Ваша честь! Разрешите ей говорить хотя бы сидя? – жалостливо попросил адвокат.
- Может быть, еще лежа? Ладно! Я удовлетворяю вашу просьбу. Обвиняемой разрешается сказать свое последнее слово, не поднимаясь со скамейки! Ну-с!
- Последняя у попа жена, - усмехнулась Анна. – Нет уж! Не надо мне ваших подачек, барин!
Она попробовала подняться. Во всех уголках земного шара затаили дыхание. Неужели получится? Сможет ли эта далеко нехрупкая женщина подняться, отягощенная железяками и колодкой. Лицо ее налилось кровью. На лбу блестели капельки пота. Она плотно стиснула зубы. Было видно, как под просторной тюремной робой напряглись мышцы ее ног, рук, пресса и талии.
Хотя о талии это так, для красного словца…
Она оторвалась от скамейки и стала медленно приподниматься. Каждый сантиметр ей давался огромным напряжением. Во всех уголках мира стали делать ставки: поднимется или нет. Это было покруче всякого тотализатора. В Лас-Вегасе один сумасшедший триллионер поставил на кон всё свое состояние. Президент пока еще сохранявшихся Соединенных Штатов отставил все свои дела и не отрывался от монитора. Чуть приподнявшись, Анна застыла и стала переводить дыхание.
РАССКАЗ
Какой же был прекрасный день! Меня назначили заместителем заведующего лаборатории. Это раз! Я решительно объяснился с Тасей и предложил ей руку и сердце. И она всё это благосклонно приняла. Это два! И, любезные господа! Жизнь – вообще расчудесная штука! Поглядите только на эти деревья, на ветках которых Дед Мороз разложил свои холодные подушки; вслушайтесь в этот снежный хруст под ногами, как будто вы ступаете по свежим огурцам! А воздух! А небо! А как милы и забавны окружающие нас люди!
- Извините! У вас не найдется закурить?
Дорогу мне преградил молодой коренастый крепыш. Но какая обезоруживающая улыбка!
- Конечно же, найдется! Непременно найдется!
Я стал охлопывать себя по карманам. Куда же я положил эти дурацкие сигареты? Вечно я их толкаю в разные карманы, и каждый раз мне приходится их отыскивать. Вот они! Я стал расстегивать куртку. И в этот момент кто-то сзади крепко схватил меня за руки и вывернул их за спину. И тут же я почувствовал, как на моих запястьях щелкнули наручники. Это не бандиты! Те бы просто шарахнули меня по башке бейсбольной битой.
- Вы арестованы, гражданин Попковский!
Если они назвали меня по фамилии, значит, это не случайный арест.
- А не будете ли вы столь любезны и не скажите, за что меня арестовали?
Меня бесцеремонно запихнули в милицейский уазик на почетное заднее место.
С двух сторон меня плотно зажали. Сидеть было неудобно. Каждый скачок машины причинял боль.
- Умоляю! Снимите наручники! Я никуда не убегу!- попросил я.
И тут же заработал тычок в живот, от которого у меня в глазах потемнело, и больше уже не возникало желания о чем-либо просить этих сумрачных товарищей. Меня доставили в мрачное здание, где обшарили с ног до головы и запихнули в камеру, где на нарах уже отдыхал какой-то дядечка. Он лежал лицом к стене и мирно посапывал. «Ко всему привыкает человек-подлец!» - как писал один классик, тоже изведавший прелести тюремной жизни. У зарешеченного окна сидел еще один жилец камеры. Он обернулся и спросил меня:
- За что, братело?
Что мне было ответить?
- Сам не знаю. Ни в зуб ногой!
- Да как же не знаешь?
- А вот так! Попросили закурить. И всё! Повязали, как кутенка. Привезли сюда. И ничего не объяснили.
- Козлы!- произнес мой товарищ по несчастью.
После чего он до глубокой ночи рассказывал мне про милицейский беспредел. Не скажу, что после его рассказов мое настроение улучшилось. Сказать, что я был напуган, значит, ничего не сказать. И поэтому, когда утром отворили калитку и крикнули: «Поповский! На выход!», я самым бессовестным образом струхнул, представив, как сейчас меня будут избивать и пытать.
Но никто меня не бил, не пинал и не посыпал мои свежие раны солью. К немалому моему удивлению допрашивала меня молоденькая симпатичная женщина, которой я всё порывался сказать комплимент и спросить: «Что она делает вечером?»
- Ну, рассказывайте, гражданин Поповский, как совершили свое преступление! Врать не советую!
- Прошу прощения за беспокойство, которое я вам доставил, но никакого преступления я не совершал. А потому и не знаю, что мне вам рассказать.
- Так-то и не знаете?
- Совершенно!
- А знаете ли вы, гражданин Поповский, что чистосердечное признание облегчит вашу вину? На суде зачтется.
Мне стало искренне жаль эту симпатичную женщину и захотелось помочь ей. Но чем я ей мог помочь, если я ничего не знал. И почему я не совершил вчера никакого правонарушения? Ох! Растяпа он и есть растяпа!
- Вот поэтому, гражданин следователь, я чистосердечно признаюсь, что никакого преступления не совершал. Сожалею! Но того, чего не было, не вернешь.
- Хм! Может быть, вы еще и будете отрицать, что вчера не заходили в салон игровых автоматов «Стань мультимиллиардером», что на улице Романа Абрамовича?
- Совершенно верно изволили заметить! Конечно же, буду отрицать, потому что я никогда не бывал ни в каких салонах игровых автоматов и даже не знаю, с какой стороны туда открывается дверь. Разумеется, это большое опущение в моей жизни…
- Ах! Вон вы как!
Следовательница поднялась, подошла к телевизору и ткнула кнопку.
- Мы будем смотреть «Следствие ведут знатоки» или «Опера. Убойный отдел»? – пошутил я и, как всегда, неудачно. Мне стало стыдно.
- Угу! Будем! Только очень внимательно смотрите, гражданин Поповский. Надеюсь, исполнителя главной роли вы узнаете сразу.
Ух ты, елки-палки! А на экране-то был я! Оказывается, в этом самом салоне «Стань мультимиллиардером» я был завсегдатаем. Как много мы еще не знаем о себе! Ты смотри! Меня здесь узнают, здороваются за ручку. Девушка в мини-юбочке подходит ко мне с подносиком. А на подносике длинная такая стопочка на ножке. Взял, хлопнул, крякнул. Интересно, что же такое я выпил? Мартини? Коньяк? Амарети?
- Узнаете себя, гражданин Поповский? Или заявите, что это не вы?
Я узнал себя. Одежонка вот только на мне была не моя. И честно говоря, всё-таки это был не я. Но если бы я рассказал правду, то не парился бы сейчас на нарах, а отдыхал бы в одной из палат психбольницы, откуда бы вышел через несколько лет полным идиотом. Нет уж! Не дай мне Бог сойти с ума! Уж лучше посох и тюрьма! Извиняйте! Я уж лучше проведу несколько лет на свежем воздухе в компании с интересными людьми с неординарными биографиями. По-моему, общение с ними даст больше, чем общение с наполеонами и александрами македонскими.
- Вы уж извините, гражданин следователь, но не могли бы вы мне напомнить, что же я такого натворил? У меня что-то с памятью, знаете.
- Дурака-то не включайте, гражданин Поповский!
На счет дурака, конечно, верно. Но я ведь тоже не лишен простого человеческого любопытства. А ведь речь идет как никак о нескольких годах моей жизни.
- Ну, ладно, Поповский! Скажу! Вы обвиняетесь в том, что раскрыли код одного из игровых автоматов. В результате чего преступным образом присвоили один миллион рублей пятнадцать копеек. Ну! Что вы скажите?
- Пардон! Сколько, вы сказали, копеек?
- Пятнадцать копеек, Поповский!
- Забавно! А что же можно в наше время купить на пятнадцать копеек? Вот незадача!
- Не надо! Не паясничайте, Поповский! Вы будете признаваться или нет?
Как ни признаться такой милой женщине? Но в чем я ей мог признаться? В чем? В том, что в один прекрасный день мне позвонил Толя Лебядкин? Еще и его впутать в это дело? Мы вместе с ним учились в университете, жили в одной комнате и делили вместе и камень науки, и горбушку хлеба. Теперь же встречались нечасто. В последний раз выпивали недели две назад. Встречаться и выпивать – это два действия, неразрывно связанные между собой. Хорошо мы тогда посидели! Толик всё что-то нес о своем изобретении. Он помешан на изобретениях.
Я в этих вещах не слишком-то разбираюсь. Да и не помню многого. Запомнил только что скальпелем он быстро и совершенно безболезненно где-то срезал у меня часть кожи. Самую чуточку! Я даже не помню, в каком месте.
Была пятница, когда он позвонил мне в очередной раз. Сначала побалагурил, а потом предложил законтачиться. Я страшно вымотался на работе и подумал: а почему бы не расслабиться. По дороге с работы я загрузился в гастрономе и к Толику. Обитает Толик на третьем этаже, это очень удобно для визитеров, потому что не надо ждать лифта, которого никогда не дождешься, когда он нужен.
Прыг-скок-перескок! И ты на месте! Дзынь-дзынь! Хозяин! Толик-алкоголик! Открывай быстрей! Сезам открылся.
- Заходи!
Но я не мог сделать и шага. Первым моим побуждением было бежать прочь. Я был охвачен ужасом, остолбенел, застыл, как соляной столб. На меня смотрел я. Да! Да! Только одежда на мне была не моя. Одежда была Толика.
- Ты чего встал!
Я прошептал (голос куда-то исчез):
- Ну, ты даешь, Толян! Ну, ты артист! Надо же так загримироваться! Я даже напугался сначала. Убежать хотел.
- Да проходи же ты! Проходи! Чего стоишь-то, как статуй?
Толик стал выкладывать на кухне продукты и бутылки из моего пакета и при этом безудержно болтал. Я же безучастно сидел в сторонке.
- Ты ошибаешься! Никакой это не грим! Неужели ты забыл, о чем я тебе рассказывал в последний раз? Забыл? Признавайся!
- Забыл! Как-то так всё смутно!
- Ну, ты даешь! Это же ведь открытие века! Да чего там века! Нашего-то века всего пять лет с хвостиком. Бери ширше и копай глубже! Нобель обеспечен! И слава на века! Так сказать, гений всех времен и народов!
- Ты серьезно?
- А то! Ну, я же тебе говорил! Неужели не помнишь? Всё-таки я сделал это! Берешь клетку у одного человека и внедряешь ее другому. Клетка несет весь набор информации о человеке. Нужно только знать, какая это клетка. И адресат – это тот, которому я клетку внедрил – перевоплощается в другого человека, в донора, у которого я брал клетку. Врубаешься? Ты хоть понимаешь, о чем я тебе говорю.
- Понимаю,- пробормотал я. – Так ты хочешь сказать, что ты…
- А чего тут говорить!- хохотнул Толик. Или это не Толик, а Я? Или какой-то Я-Толик?
Всё смешалось в доме Облонских, то есть в моей голове.
- Что тут говорить, дружище? Что говорить? Всё. Что нужно, уже сказано. Ты же своими глазами видишь, что результат перед тобой. Вот он Я-Ты!
- Так значит ты для этого скальпелем тогда? Срезал у меня что-то.
- Для этого! Именно для этого! А для чего же еще? А ведь хорошо получилось! С первого же раза и всё получилось!
- Так это что же,- спросил я. – Теперь ты всегда будешь мною. Теперь ты – это я? Теперь меня двое?
- Зачем мне это нужно?
На его лице была презрительная гримаса.
- Мне что больше делать нечего? Я это только для проверки. Должен же я был убедиться! Теория теорией, а нужно убедиться, эксперимент нужен. И я, как подлинный герой науки, решил для эксперимента использовать собственное тело. А так чего бы я был тобой? Экая драгоценность! Я буду собой и только собой, Анатолией Лебедкиным, лауреатом Нобелевской премии, гением всех времен и народов! Ты пафос чувствуешь? А ты что? У тебя же и рожа не ахтец! А я симпатичный. Не Ален Делон, конечно, но симпатии противоположному полу внушаю. Девушки меня любят.
Выпили мы с ним за это дело. Не каждый же день делаются гениальные открытия! Потом еще раз, потом еще и еще. Я уже и со счета сбился.
- Ты только подумай!- кричал Толик. – Какие это возможности открывает! Безграничные! Эх, взять бы клетки у Буша или у Чубайса Анатолия Борисыча! Прикинь! Перспективы какие! А представляешь, каких дел можно наворотить! Властелин мира и рядом не валялся!
- Ты бы, Толик, не очень-то!
Я погрозил ему пальцем. Толик хохотнул.
- Не очень, Толик! Нехорошо всё это! Ох, чует мое сердце!
- Или, допустим, Аллы Пугачевой! Прикинь, дружбан! Приезжаю куда-нибудь Я-Алла Пугачева. И голос, и всё-всё-всё один к одному! Кругом поклонники, цветы! А деньги какие! Лопаты еще такой не придумали! Ну, теперь, корифан, заживем! Теперь крутнем динаму! Пыль столбом!
К концу нашей встречи я уже не очень крепко держался на ногах, но всё же, прощаясь, взял с него слово, что он не будет эксплуатировать мой облик, что завтра-послезавтра пусть себе другой облик делает. А то мне от одной мысли о двойнике жутко становится. К тому же я не Анатолий Борисыч и не Алла Пугачева, многого с моей образиной не сделаешь.
- Да на кой ты мне сдался! – орал Толик уже на лестничной площадке.
С тем мы и расстались. Это была моя последняя встреча с ним, вот такая необычная.
Сейчас я нахожусь в далекой республике Коми. Рукой махнуть до полярного круга. Местность тут хорошая. Правда, зимой холодновато. А летом гнуса! Не продохнешь! Срок мой уже подходит к концу. Но я со страхом ожидаю своего освобождения, которого может и не быть. Нет-нет! Режима я не нарушаю. Но представляете! Выхожу я с чистой совестью за высокий забор с колючкой. Лепота! А тут добрые молодцы берут меня под белы ручки и снова защелкивают на них браслеты.
- Гражданин Попковский! Вы обвиняетесь в ограблении Пенсионного банка.
И вот тут попробуй докажи, что ты не верблюд, что в то время, когда ограбили банк ты кувалдой забивал костыли на железной дороге Воркута – Салехард. Или все-таки рассказать о гениальном открытии Толика Лебядкина?
Сто дней после приказа
РАССКАЗ
Когда остается сто дней до приказа, дембеля расслабляются и дают полную волю своему изощренному воображению. Они лежат целыми днями в казарме, гоняют молодежь за водкой в соседнюю деревню и делают последние штрихи в дембельском альбоме.
И вот они по пути домой. Рыбак рыбака видит издалека, а тем более дембель дембеля. И вскоре все дембеля, ехавшие в поезде, собираются в одном вагоне, а напуганные пассажиры рассасываются по другим вагонам. Проводники, железнодорожная полиция и другие ответственные лица стараются не показываться в этом вагоне без особой нужды. Ближе к ночи дембельский вагон гудит и расшатывается. И только профессионализм машинистов поезда позволяет удерживать его в колее. А в соседнем вагоне едут в отпуск курсанты высшей школы милиции. Кто там и к кому зашел и зачем, за солью или по другой нужде, история умалчивает.
Слово за слово – и понеслось. Теперь уже весь состав раскачивало как вдробоган напившегося мужика, возвращающегося домой. И опять машинист проявил чудеса профессионализма, не дав поезду рухнуть с насыпи.
Победить дембеля да еще далеко за полночь, да еще когда он едет домой, да еще когда этого дембеля целый вагон невозможно. Поэтому будущие блюстители порядка, подобрав раненых, ретировались на свое место под сопровождение выразительного дембельского лексикона.
Но добропорядочные пассажиры и персонал состава понимал, что расслабляться рано, потому что в скором времени предстояла остановка на станции. И многие сомневались, сможет ли поезд следовать дальше после этой станции. На всякий случай приготовили аптечки, оделись и достали сумки и чемоданы. А дембельский вагон с нетерпением ждал остановки, поскольку спиртные закрома вагона-ресторана были пусты. И вот поезд замедляет ход, а дембеля приведя себя в относительный порядок, выстраиваются к выходу. С криками «ура!» они высыпаются на перрон и вскоре в вагон потянулась цепочка с ящиками и упаковками. Никогда еще на этой станции не было такой прибыли!
Только они раскрыли упаковки и стали доставать тару с огненной водой, как в проходе показалось существо, на которое они вначале не обратили никакого внимания, пока это существо не заговорило:
- Товарищи дембели! У меня к вам есть деловое предложение!
Подняли они взоры и не верят им. Быть такого не может! Стоит перед ними существо чуть выше пояса самого низкорослого дембеля.
А само зеленое, как крокодил Гена. Но не Гена! Это точно. Глаза выпуклые, как две чайных чашки, если их перевернуть кверху дном. А на голове – ну! Это уже ни в какой голове не укладывается! – усы растут. Точнее два полуметровых уса.
- Всё, пацаны! Белочку поймали! – изрек старшина. – Говорила мне мамка: не пей, Серега! А я ее не слушался.
- Погоди, старшина!
Ефрейтор Клопов отодвинул его плечом.
- Ты кто будешь?
Зеленая уродина подмигнула круглым глазом.
- Я инопланетянин. С планеты… А, впрочем, неважно.
- И чо? – спросил ефрейтор. – Бухнешь с нами?
- Да я же говорю, что у меня деловое предложение. Правительство моей планеты приглашает вас к себе на службу. Мы очень хорошо платим.
- А бухло есть на вашей планете?
- Всё, что пожелаете!
Приговорили дембеля несколько упаковок и ящиков и решили: «А где наша не пропадала! Домой всегда успеют! А вот побывать на другой планете и оставить о себе добрую память у инопланетян, а особенно инопланетянок – это не каждому дано!»
Тут же этот зеленый уродец во что-то свистнул, с кем-то попищал, пошевелил усами-антеннами, спустилась летающая тарелка, вагон с дембелями тут же на ходу отцепили, прицепили его к этой самой тарелке, и та его отбуксировала на эту самую планету, название которой ни одни дембель даже на пьяную голову выговорить не сможет.
Встретили их очень радушно. Гостеприимно накрыли полянку среди инопланетных каменюк и экзотических растений. Отметив, как подобает новоселье, во время которого всё на планете притихло и попряталось, дембеля вздремнули. Всё-таки сказались тяготы долгого переезда и перелета. Даже железобетон не всякое напряжение выдерживает. Инопланетяне хотели взглянуть на этот удивительный воинский контингент, но оттуда несся такой мощный храп, что они всё-таки поостереглись это делать. Не будем их осуждать за это! Проснувшись, дембеля перед началом боевых действий потребовали дозаправки, после чего пришли в веселое и боевое расположение духа.
- И где этот ворог? – строго спросил ефрейтор, самозвано присвоивший себе право командовать ограниченным дембельским контингентом.
Зеленый в высоких сапогах и при эполетах показал в сторону горизонта, где горбились темные холмы. Веселья стало еще больше. Громко бухая бутсами, дембеля дружной толпой понеслись в указанном направлении, оставляя за собой густое пыльное облако. Противная сторона во всем была похожа на нанимателей, только отличалась фиолетовым цветом, особо ненавидимым военнослужащими. Фиолетовые намеревались после кратковременной обороны перейти в решительную контратаку и закончить войну на вражеской территории малой кровью, так, как их учили в академии генерального штаба и военных училищах. Это и погубило их. Наемники, забившие на военную науку и искусство вот такой с прибором и с присвистом, ворвавшись в окопы, били со всей силы по мордам и пинали под дыхало. После чего противник терял всякое желание сопротивляться.
Если еще учесть, что битва сопровождалась таким ором, где единственно цензурными были выкрики «Десантура не сдается!», «Даешь Берлин и Вашингтон!», то понять психологическое состояние деморализованного противника совсем не сложно. Это всё равно, что вылить на себя целый ушат кипятка. Оставив на поле поражения новейшие образцы военное техники, они бросились, как тараканы, врассыпную, куда их чашевидные глаза глядели. Высший командный состав, как и положено, бежал впереди всех и быстрее всех. Спасения не было нигде. Повсюду их доставал несокрушимый дембельский кулак и окованная броней подошва бутс. Еще они познакомились с новым способом ведения боевых действий, который назывался «дать поджопника». Они его боялись даже больше, чем прямого удара в челюсть, потому что после него они узнали, что такое скорость, близкая к скорости света.
Через четверть часа после начала боевых действий враг был окончательно повержен и разгромлен, к немалому удивлению обеих сторон. Над куполом их рейхстага взвился победный флаг. Дикторы захлебывались от восторга. Недобитые остатки вражеских войск сдавались в плен целыми дивизиями для дальнейшей отправки на освоение целинных и неприспособленных для долгого существования земель и спускались в глубокие шахты и рудники. Шумно отпраздновали победу. Президенту присвоили титул самого выдающегося генералиссимуса.
Генералов и высших офицеров наградили орденами, остальной же офицерский состав и рядовых, доблестно наблюдавших за ходом сражения в бинокли на безопасном расстоянии, медалями и почетными грамотами. На месте битвы возвели величественный памятник. Дембелям подогнали бухло и «телок». Все инопланетятки, даже перешагнувшие столетний рубеж, жаждали отдаться диким нецивилизованным землянам. Понять их было можно. Дембеля же, увидев такую неземную красоту, тут же без всякого принуждения дали торжественную клятву хранить верность далеким Олям, Наташам и Маринам, ожидавшим их возвращения в далеких градах и весях. Ну, скажем так, «условно ожидавшим». Потом некоторые самые щепетильные потребовали, чтобы местных «телок» убрали с их глаз долой, чтобы они окончательно не позабывали, что такое либидо и половой инстинкт. «Уж лучше козу!» - выразил общее мнение ефрейтор.
Не прошло и месяца как вся планета была объединена под властью самых демократичных и цивилизованных зеленых обитателей. Исчезли границы. Спикер конгресса народов планеты обратился к дембелям от имени президента продлить контракт для последующего завоевания всех планет Галактики. Причем он неустанно нахваливал их боевые качества. Его послали туда, откуда он впервые много лет назад увидел белый свет. Он не понял этого послания. Ни конгресс, ни президент сильно не огорчились отказом. Генеральный архивариус раскопал какую-то «Повесть временных лет», в которой рассказывалось о том, как враждовавшие между собой племена пригласили со стороны варягов, чтобы те навели у них порядок и хоть какой-нибудь орднунг. Те охотно согласились. Те пришли, установили порядок да так и остались, основав правящую династию. Как бы и с дембелями не получилось подобного. Сначала захватят всю галактику, а потом какой-нибудь ефрейтор провозгласит себя пожизненным президентом, а прежнего отправит в зоопарк.
От греха подальше! Прицепили их вагон снова к летающей тарелке и оттортали его на землю, прямехонько на ту же самую станцию. Состав стоял на том же самом пути, потому как не могли никак досчитаться одного вагона, самого важного для сохранения обороноспособности великой и непобедимой державы. Протерли глаза и не верят им: вагон стоит там же, где ему и положено быть.
Кто-то может усомниться в подлинности этой истории. Таких маловеров я отсылаю к тому самому вагону, где на столиках и откидных полках сохранились вырезанные надписи, так сказать, памятники письменной истории.
И напоследок. Как говорится, на десерт. Если вам попадется его дембельский альбом, под фотографией с лихими парнями вы прочитаете следующий стишок:
Дембель – это вам не штемпель,
Не приказ, не звание,
Дембель – знает каждый дембель –
Это состояние.
Это зов самой природы
И столпотворение,
Ощущение свободы,
Саморастворение!
Никого не признаешь!
На всё начальство хором
С их приказами кладешь
Вот такой с прибором!
На сим позвольте раскланяться!
ЧЕМ ВЫШЕ
Жил человек в городе. У него был дом, семья, друзья, соседи, знакомые, сослуживцы. И много-много просто случайных встречных. Но этот человек перебрался в горы и стал там строить дом. Из камней.
- Зачем ты это делаешь? – спрашивали его. – У тебя же есть дом. А здесь нет никого.
- Там внизу слишком шумно и тесно. И к тому же, отсюда я буду видеть весь город.
Теперь он жил один. К нему только время от времени заходили пастухи и альпинисты.
Но и здесь ему не понравилось, и решил он переселиться на самую вершину.
- Ты совсем с ума сошел!- сказали ему. – Там же вообще никого!
- Ну и что,- усмехнулся он. – Зато мне оттуда будет весь мир виден.
И он забрался на вершину. До чего же здесь холодно! И никого нет. Даже орлы сюда не залетали. Одни камни и лед.
Сидит этот человек на самой вершине и трясется от холода и голода. Но и вниз не спускается. Он единственный. Смотрит он с презрением вниз, хотя ничего и не видит. Но и люди не видят его. Потому что тучи окутывают гору.
КОТ НА ЛУНЕ
Сидит Кот на Луне. Вопит благим матом. Мяу! Мяу! Мяу! Без перерыва.
- Ну, чего ты воешь? – спрашивают его космонавты.
- Да как же мне выть? – плачет горькими слезами Кот. – Здесь же нет ни одной мышки. Даже и не пахнет мышами.
- Да чего тебе эти мышки дались? Зато у тебя всемирная слава!
- Да не хочу я вашей славы. Зачем она мне? Я хочу жить так, как я люблю жить. Понимаете ли вы хоть это?
И он с такой укоризной посмотрел на космонавтов, как на неразумных детей, которым не понятны простые истины.
ЦАРЬ ЗВЕРЕЙ
Сидит Лев на лужайке на троне.
- Вот я царь зверей,- говорит он. – Все меня боятся.
- О! да! – закричала разномастная свита.
- Но никто меня не любит. Нет у меня ни одного друга.
- Да что вы, ваше величество!
И стали придворные льстецы распинаться, как сильно они любят его.
- А ведь ты первый пнешь и плюнешь на меня, когда я настолько одряхлею, что не смогу даже хвостом пошевелить,- сказал он Шакалу, главному царскому лизоблюду.
- Я? – запищал Шакал. – Да что вы, ваше величество?
- Не надо! – махнул устало Лев лапой. – Чем больше тебе дано, тем большего ты лишаешься.
Но придворные лишь недоуменно переглянулись: о чем он.
ПОЛИТИК
- Купите мне слона! – заявил за обедом Витенька родителям.
- Ты чего, сынок? Какого слона?
- Слона! Хочу слона! Купите слона! – закатил Витенька истерику.
- Ну, Витенька, подумай, где же мы его разместим! Да и денег у нас таких нет. И прокормить не сможем,- уговаривали его родители.
- Ну, тогда жирафа!
- Час от часу не легче!
А Витенька воет волком.
- Купите мне крокодила! Если не купите крокодила, я ничего есть не буду.
- Но, Витенька!
- Послушай, сынок! – подобострастно сказал папа. – А может, щенка? Хорошего! Породистого!
Теперь Витенька на зависть всем ребятишкам прогуливается по двору с щенком.
- И как тебе удалось выпросить его у родителей? – удивляются они, потому что им родители щенков не покупают.
А Витенька хитро сощурит глаза и важно отвечает:
- А надо быть политиком.
- А как это?
- Долго объяснять,- высокопарно отвечает Витенька и шествует важно по двору дальше.
РУЧЕЕК
Бежит Ручеек. Звенит его звонкий голосок: «Ах! Как хорошо! Какое синее небо! Какое яркое солнце! Как весело заливаются птицы! Ох! Какой я счастливый!» Вскоре он увидел впереди огромное водное пространство. «Виват! Море! Настоящие штормы и дельфины, бригантины и акулы, пираты и отважные мореплаватели! Вот это здорово!» Но почему-то в море не оказалось не только ни одной акулы, но даже самой мелкой рыбешки. Да и вода была совсем не соленая, а какая-то затхлая и грязная. Всюду плавали пластиковые бутылки, пакеты из-под чипсов и прочий мусор, а на дне были не водоросли и камни, покрытые мохом, а ржавые железяки, битое стекло и обломки кирпичей. Вот так часто и бывает. Попадется что-нибудь на нашем пути, мы уже и думаем, что это море или даже океан. А оказывается, что это всего-навсего большая-пребольшая лужа.
ЛИСТИК
Порхает Листик над землей и восторгается: «Я лечу! Я птица! Я могу подняться до самых звезд! Эй, вы! Орлы и чайки! Вы слышите меня? Я такой же, как и вы!» Но в это время он упал на землю. Огляделся. Фу! Вокруг него лежали сухие, морщинистые, перекособоченные черные и грязно-коричневые листья.
- Куда я попал? – возмутился Листок и стал с упоением рассказывать, как он летает.
А когда его восторженный голос наконец-то замолк, старый сморщенный листок проговорил:
- Что ж ты думаешь, что мы всю жизнь вот такими и лежали здесь? Каждый из нас тоже познал счастливые мгновения полета. Каждый из нас висел когда-то на дереве, пока холодный осенний ветер не сорвал нас и не бросил сюда на землю.
Лежит себе Листок под деревом, сохнет и чернеет. А сверху летят все новые и новые листочки. Такие восторженные и хвастливые. Пока…
СНЕЖИНКА
Порхала Снежинка и нахвалить себя не могла:
- Какая я красивая! Какие изумительные формы! Разве еще есть в мире подобная красота?
А рядом с ней летела другая Снежинка и тоже любовалась собой и нахваливала себя. И третья, и двадцатая, и трехсотая… А потом все эти снежинки упали у крыльца дома. И получился сугроб. Вышел хозяин, взял лопату и перебросал сугроб за ограду. И не увидел никакой красоты снежинок. А всё потому, что их было много-много-много. А поэтому это были не снежинки, а просто сугроб. То есть куча снего.
ИВАНУШКА-ДУРАЧОК
Жил да был Иванушка-дурачок, полеживал он себе на печке да бока грел. Но времена-то уже наступили иные: никто на печках не путешествует да и печек таких почти не осталось. Люди путешествуют на автомобилях, самолетах, кораблях, а то и на космических ракетах.
- Эх-хе-хе! – вздыхает Иванушка-дурачок. – Надо и мне шагать в ногу с научно-техническим прогрессом. Хватит бока-то мять!
Достал он кубышку и купил турбореактивный двигатель да и поставил его в печь. Закрепил как положено.
- Вот и я приобщился к прогрессу! – обрадовался Иванушка, любуясь модернизированной печью.
Повернул он ключ зажигания. Как затрясется печь, как заходит ходуном! А затем, как грохнуло, брякнуло, бахнуло и развалилась печь на мелкие осколочки. Самого же Иванушку-дурачка подхватило воздушной волной, понесло и так шмякнуло о землю, что и последние мозги ему бы выбило, если бы они у него были. Хоть в этом Иванушке повезло.
- Ну, ты и даешь! – говорят ему люди. – Ты и , правда, Иванушка – дурачок! И как ты только додумался? Ну, так тебе, дураку, и надо!
И смеются… Бывает и мы, как Иванушка-дурачок, стараемся угнаться за прогрессом, а сами двумя ногами стоим в прошлом. Вот так и получается: то брякнет нас, то шмякнет, то непонятно куда воздушной волной отнесет. А нам хоть бы что!
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И АРНОЛЬД ЧАН ВАМ ДАММ
Гуляет Илья Муромец по аллее, дышит свежим воздухом, наслаждается пением птиц и никогошеньки не трогает. Тут ему навстречу Арнольд Чан Вам Дамм, супер-пупер-сверх-звезда. Весь такой, как на пружинах, в наколках, сережках, кольцах. Вау!
Увидел он Ильюшеньку. Презрительно сморщился и плюнул себе на кроссовки.
- Это ты что ли Илья Муромец? – цедит он сквозь зубы. – Сейчас посмотрим, какой ты богатырь. Кик-боксинг! Ия!
Завизжал супер-звезда, как поросенок. И серия молниеносных ударов – в корпус, по голове, по рукам, по ногам. Ия!
- Да ты чего это? – спрашивает Ильюшенька. – Никак приболел, парнишка? Что ж ты так визжишь-то?
- Айкидо! – пищит Арнольд Чан Вам Дамм.
В воздухе переворачивается и пятками в нос, в лоб, в солнечное сплетение.
- Да хватит! Хватит, малой! – пытается его урезонить Илья. – Ну, чего ты? Ну, довольно же!
А того уже не остановишь: то карате у него, то дзюдо, то тайский бокс, то вообще черт ногу сломит.
Визжит супер-звезда, пот с него ручьями катится, красный, как кумачовое знамя. Чего он только не вытворял. Акробаты отдыхают. Гимнасты бы от зависти лопнули. И ногами-то он Илью молотит и ребром ладони, потом в ход пустил нунчаки, стальные шарики и звездочки, и даже бейсбольную биту.
- Охо-хо-хонюшки! – вздохнул Илья. – Да кто же так дерется, чудак? Вот смотри, как надо!
Плюнул Илья в кулак и звезданул Арнольда Чан Вам Дамма по уху. Тот и покатился кубарем. Подбегает Илья к нему, приложил ухо к груди.
- Фу! Дышит! Хорошо еще, что в четверть силушки ударил, шутейно. Достает Илья Муромец мобильник и давай набирать номер «скорой помощи».
Что самое главное в человеке? Правильно! Чувство юмора. Недаром ученые доказали, что человек, который часто смеется, живет дольше, лучше и вообще. Вот почему мы такие живучие, потому что смеемся постоянно, шутим налево и направо. У нас с экономикой может быть сикось – накось. Криминалитет у нас какой-то, не такой, как у всех. А вот с юмором всё в порядке. Проблем нет.
Ну, наш коллектив возьмем для примеру. С утра уже ржем, как жеребцы. То анекдот траванут, то Иван Иванович пройдет. Нет, в Иван Иваныче ничего смешного нет и ходит он нормально. Но смеяться-то над кем-то надо. Вот мы и смеемся над Иван Иванычем. Он остановится, взглянет на нас, видим, что что-то хочет сказать, а потом вздохнет, махнет рукой и уйдет. Мы ухохатываемся.
Не подумайте только, что смех – это хиханьки да хаханьки. Каких трудов стоит поддерживать в коллективе постоянное юмористическое настроение! Для этого надо научиться всех передразнивать, в смысле копировать, и всем дать прозвища. Вот того же Иван Иваныча только как не называли. Большинством своим это неприличные слова, чтобы подольше смеяться, поэтому я их приводить не буду.
Отпад, конечно, если кто-то упадет. А если еще и с переломом, смеху не оберешься. Как-то коллега принес на работу древнерусскую летопись, прочитал нам, как какого-то князя Василька на пол повалили, положили ему на грудь доску и давай ему ножичком глазки выковыривать. Мы попадали, ржали, как бешеные. В автобусе рассказал одному мужику про это. Он, дурак, ничего не понял, даже не улыбнулся.
Шуточки друг над другом устраиваем. То в суп кому-нибудь наплюем, пока он за солью ходит, то ведро с краской на голову наденем, то сверху на голову кирпичик так пиииють… Один Иван Иваныч шуток не понимает. Ну, не всем дано. Он все один и один. Неинтересный такой тип. Неколлективный. Белая, так сказать, корова. Это шутка! Оценили? А какую шутку я на той неделе откаблучил! Подкрадываюсь сзади тихонечко так… ап-ап-ап! Ну, конечно, к Иван Иванычу. Все-то видят меня. А он нет. спиной ко мне стоит потому что. Все улыбаются, а я рожи разные корчу, чуть челюсть не вывихнул и нос не свихнул. Хохот. Только Иван Иваныч ничего не понимает. Я приподнимаюсь на цыпочках и, сделав зверское лицо, замахиваюсь доской. Ну, представляете, что творится! Только один Иван Иваныч ни гу-гу. И хрясть его со всего размаху по башке. Доска эта БАМ! И напополам! А Иван Иваныч так шмяк на пол. Без звука. Ну, все упали! По полу катаются. Я тоже, хотя знаю правило хорошего юмора: тот, кто шутит, не должен сам смеяться для большего смеху. Вообщем. И сам катаюсь со всеми и ржу, как этот… Ну, а как узнали, что Иван Иваныч того, совсем загнулся, сами представляете, что творилось. Умирали, натурально, от смеху. Когда меня в наручниках увозили, я думал стены рухнут. Милиционеры – у них дело с этим-то не очень – ничего не понимают, спрашивают меня:
- Чего это они?
- Да так, - говорю, - ничего, товарищ генералиссимус! А у вас спина белая. Вот они и смеются.
Ну, и сам, натурально, заржал, как конь. У меня-то с чувством юмора всё в порядке.
Группа рассказов
© Copyright: Александр Мухлынин, 2025
Свидетельство о публикации №225062200941
Свидетельство о публикации №225062200941
Рецензии