Голос из коробки

Дед Архип жил на отшибе, в избе, потонувшей в бузине и крапиве. Жил тихо, сам с собой, а главное – сам по себе. Сын в городе, сноха не жаловала, ну и ладно. Он и один справлялся. Мастерил что-то вечно из ржавого железа, обрезков доски, проволоки – то скворечник сколотит, то ветряк на крыше заскрипит. Люди дивились, пожимали плечами: «Чудит Архип». А ещё он был изрядно глуховат. От возраста или от кузнечного молота, с которым работал в молодости. Но зато по-прежнему зорок – каждую травинку, каждую птицу в небе замечал.

Как-то раз приехал сын, Сергей. Привез гостинцев, а главное – коробку. Не простую, а с сеточкой спереди и кнопками.

— Радиоприемник, батя, – кричал Сергей в ухо, – слушать будешь! Новости, музыку!

Архип покрутил коробку в руках – тяжелая, солидная. Постучал пальцем по сеточке.

— И чо, тут кто сидит? – спросил он искренне.

Сергей засмеялся:
— Не-е, батя, тут динамик. Голоса ловит! Из эфира!

Архип недоверчиво сморщился:
— Голоса?.. Из воздуха? Не приведи Господи...

Сергей показал, как крутить ручку, как искать «волну». Приемник зашипел, захрипел, а потом, вдруг, из него полился голос. Четкий, громкий, нечеловечески ровный. Архип аж отшатнулся.

— Вот! Слышь? – орал Сергей.

Архип прильнул ухом к сеточке. Глаза его округлились. Голос говорил о посевной, о новостях из Москвы. Архип не все понял, но сам факт! Голос! Прямо из коробки.

—Мать честная... – прошептал он. – Живой?

Сергей уехал, а приемник остался. Стал он для Архипа главной диковиной. Поставил он его на самое почетное место – на стол, рядом с лампой. Сам садился напротив, подперев щеку кулаком, и слушал. Вернее, не столько слушал (глухота мешала), сколько наблюдал. Как же так? Где они там, эти голоса, прячутся? В проводах? В батарейках? Он снимал заднюю крышку, тыкал пальцем в хитросплетение деталей, прислушивался – не шевельнется ли кто? Приемник шипел, ворчал, а потом – бац! – выплевывал новый голос, или песню, или грозный марш. Архип вздрагивал каждый раз.

Но главное случилось вечером. Архип крутил ручку, ловя что-нибудь путное. Шипение, треск… И вдруг – тихий, размеренный голос. Говорил о звездах. О том, что их – бессчетное множество. О том, что наша Земля – пылинка. О том, что Вселенная бесконечна. И холодна. И пуста.

Архип замер. Слова долбили его по глухоте, пробирались внутрь, прямо в кости. «Бесконечная… Пустая…». Он подошел к окну. Ночь была ясная, июльская, звездная. Мириады искр рассыпаны по черному бархату. Архип всегда любил смотреть на звезды, на Млечный Путь – дорожку божью. А теперь этот голос из коробки… Он сказал, что там – пустота. Ничего. Тьма и холод. И нет конца.

У Архипа перехватило дыхание. Ноги стали ватными. Он схватился за подоконник. Голос в приемнике продолжал: «…расстояния измеряются световыми годами, а наша Галактика – лишь одна из миллиардов…».

«Стой! – мысленно закричал Архип. – Не надо!». Он рванулся к столу, судорожно крутанул ручку. Приемник взвыл какой-то песней. Но Архип уже не слышал музыки. Он смотрел в черный квадрат окна, где висели эти холодные, бесчисленные точки. Бесконечность. Пустота. Слова, как ледяные иглы, впивались в него. Раньше небо было крышей. Надежной, божьей крышей. А теперь? Теперь это была… дыра. Бездонная, черная дыра, затягивающая в себя его избенку, деревню, всю Землю-пылинку. И конца ей нет. Ни края, ни дна.

Ему стало физически плохо. Затошнило. Он выключил приемник. Голоса смолкли. Но тишина стала еще страшнее. Она звенела этой космической пустотой. Архип сел на лавку, обхватив голову руками. В ушах стоял тот размеренный, леденящий голос: «…абсолютный вакуум… температуры, близкие к абсолютному нулю…».

Наутро Архип пошел к соседу, Ваське-трактористу. Васька возился с мотором, весь в мазуте. Архип подошел, тронул его за плечо. Васька обернулся:

—Чего, Архипыч?

Архип указал пальцем вверх, в синее, безоблачное небо. Глаза его были полны немого ужаса.

— Вась… – хрипло начал он. – Ты… глянь-ка… туда.

Васька посмотрел вверх, ничего не увидев, кроме солнца:
— Ну?

— Там же… – Архип искал слова, тыча пальцем в бездну. – Там же… ничего нету!

Васька поморщился:
— Чего нету? Небо есть, солнце есть. Ты, дед, небось вчера перебрал?

— Нет, слушай! – Архип схватил Ваську за рукав, мазанув мазутом. – Там… пусто! И конца-краю нет! И мы тут… как букашки! На пылинке!

Глаза его горели лихорадочным блеском.

Васька выдернул руку:
— Очумел, старый? Какая пустота? Воздух! Простор! Иди-ка ты, Архипыч, очухайся. Выпей огуречного рассолу, или спать ложись. Не неси чушь!

И отвернулся, снова погрузившись в мотор.

Архип постоял, опустив руку. Смотрел на Васькину спину, потом снова на небо. Оно было синим, теплым, привычным. Но внутри Архипа все перевернулось. Он видел за этой синевой черную, бездонную, ледяную пустоту. Он медленно побрел домой, шаркая по пыльной дороге.

Вечером он опять сидел за столом. Приемник стоял перед ним, немой. Настольная лампа тускло светила, отбрасывая его огромную, дрожащую тень на стену. Архип не включал радио. Он боялся. Боялся снова услышать тот голос, подтверждающий страшную правду.

Он поднял глаза на окно. Ночь снова была звездной. Миллиарды холодных огней. Архип смотрел на них. Уже не с тихой любовью, а с животным, первобытным страхом. Он представлял эту бесконечную тьму, этот вакуум, этот холод, где их крошечная, теплая, живая пылинка несется куда-то в никуда. Без руля, без ветрил. Одинокая.

Рука его, сама собой, потянулась к приемнику. Коснулась ручки настройки. Повернуть? Узнать больше? Или… навсегда заткнуть этот голос, этот страшный голос из коробки, сорвавший с неба божью крышу?

Он не повернул ручку. Он сидел. Сидел очень тихо. Смотрел в черный провал окна, где мерцали бездушные звезды. А в избе стояла тяжелая, густая тишина. Тишина после прозрения. Тишина маленького человека перед лицом бесконечной, холодной, непонятной Вселенной.