Детство у отрогов Демавенда

Моим родителям посвящается

Пролог

   В сорокоградусную жару снежная шапка горы Демавенд на фоне небесной синевы выглядит почти нереально. Вибрирующие потоки раскалённого воздуха медленно поднимаются над Тегераном. А вокруг - сочная зелень высоких чинар и кустарников самшита, которые мирно растут в прохладе журчащего арыка. Нежный аромат роз, посеребрённых капельками  воды из фонтана, доносится от соседней клумбы. Когда поднимаешь голову и смотришь из этого маленького оазиса на главную вершину горной цепи Эльбурса, то совершенно забываешь, что находишься в самом центре крупного города – столице Ирана. До слуха уже не доходит шумное городское многоголосье надоедливых гудков автомобилей, резких криков ослов, звонков трёхколёсных повозок и гортанных выкриков уличных торговцев. Всё отступает куда-то в сторону. Остаётся только небо и сахарная головка Демавенда. Она завораживает, манит и притягивает к себе с необъяснимой силой. Иногда над её вершиной можно заметить тонкие струйки дыма, словно бы гора курится. Это поднимающийся вверх газ из серных источников. По восходящим к зороастризму персидским легендам, в жерло кратера Демавенда когда-то очень давно был заключён один из злых духов, дыхание которого можно наблюдать и поныне.
   Когда через много лет снова и снова вспоминаешь об Иране, то у меня перед глазами возникает именно такая картинка. Конечно, человеку время от времени хочется заглянуть в своё прошлое. И, как правило, самые яркие воспоминания и впечатления уводят нас в детские годы. Так получилось, что у меня они прошли в Тегеране, где я оказался с родителями в начале шестидесятых. Мой отец, свободно владевший персидским языком или фарси, работал тогда в советском посольстве в Иране. К моменту нашего приезда в эту страну я ещё не ходил в школу.
Ехали мы из Москвы в Тегеран на поезде. Хорошо помню день отъезда с Курского вокзала. Добраться до него в тот день было очень трудно, потому что народу на улицах Москвы было видимо, не видимо – встречали Юрия Гагарина. Дорога заняла пять суток. Шла она через Ростов-на-Дону, Тбилиси, Ереван и Нахичеванскую область Азербайджана.
   Пересечение советско-иранской границы, которая проходила через реку Аракс, было очень эмоциональным моментом. Многие женщины почему-то плакали и бросали нашим пограничникам, стоявшим у моста на советской территории, букеты цветов. В ответ пограничники улыбались и приветливо махали руками.
Уже на иранской территории в городе Джульфа мы пересаживались в иранский поезд и дальше ехали в очень комфортном вагоне американского производства компании Пульман, который даже в те годы был уже оборудован кондиционерами. Маршрут до столицы Ирана шёл через город Тебриз и высокие горные перевалы. Мама говорила, что хорошо, что поезд проходит эти перевалы ночью, потому как днём на соседствующие с ними глубокие ущелья смотреть было бы очень страшно.
Момент самого нашего приезда в Тегеран я совсем не помню. Но впереди были годы жизни в Иране, давшие мне по существу первые впечатления об этом удивительном мире.

Глава I. Заргенде

   Километрах в двадцати к северу от Тегерана в горной местности располагалась обширная территория  посольской дачи, известная как Заргенде. Эта территория в десятки гектаров была огорожена высоким глиняным забором и по существу представляла собой огромный природный заповедник с несколькими жилыми строениями, бассейнами, тенистыми аллеями высоких чинар и запустелыми рощами из тутовых и других диковинных южных деревьев. Этот участок земли принадлежал нашей стране ещё с дореволюционных времён. Как говорили взрослые, когда-то здесь размещалась казачья сотня, память о которой сохранялась у местных стариков-персов.
 
Рыжая крыса

   Знакомство с Заргенде началось у меня с пренеприятнейшего случая. Буквально в первые дни после приезда я был выпущен на прогулку около нашего дома. Одет был в белую панамку и связанные мамой шерстяные шортики, хотя температура в тени была далеко за тридцать. С любопытством изучая окрестности, я вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный и недоброжелательный взгляд. Посмотрел направо и увидел уставившиеся на меня злобные глазёнки маленького рыжего существа, похожего на большую крысу Шушеру из сказки про Буратино. В следующее мгновение страшный зверь погнался за мной. Бежал я от него молча и самозабвенно куда глаза глядят и каким-то образом добежал до газона, который был огорожен невысоким деревянным заборчиком. Мигом перемахнув через него, я оказался на островке безопасности, так как «рыжая крыса» не могла его преодолеть.
Вскоре, однако, я осознал своё бедственное положение, потому что все пути домой были отрезаны бдительным противником. Звать на помощь не позволяла гордость, и наше противостояние приняло затяжной характер. 
   - Витя! Витюша! Где ты? – Это был голос мамы, обеспокоенной моим долгим отсутствием.
   Увидев меня на моём островке безопасности, она со смехом сказала:
   - Да иди же сюда, не бойся! Это же соседская такса, она тебя не тронет.
   - Ну нет – сказал я,  пока она не уйдёт, никуда не пойду.
   Препирательство продолжалось долго. В конце концов мне всё надоело. Улучив момент, когда такса погналась за бабочкой, я опрометью бросился к дому. За спиной постоянно ощущалось дыхание моего врага, который ухитрился пару раз, но не очень больно тяпнуть меня за ногу. Влетев в дом, я в тот день больше уже не выходил на улицу, а только выглядывал из окна, отслеживая передвижения противника.
Надо сказать, что впоследствии война с таксой закончилась, и мы с ней подружились. Мне даже стало её не хватать, когда соседи уехали с ней в Тегеран.

   Страшный бассейн

   Неподалёку от нашего дома, на высокой террасе холмистого склона, находился заброшенный бассейн, больше похожий на горное озеро. Вода в нём была очень чистая и прозрачная, почти ледяная даже в самой жаркое иранское лето. Бассейн наполнялся через систему арыков, по которым туда стекались горные потоки. На его поверхности и на самом дне лежало множество упавших листьев от окружающих бассейн высоких и тенистых чинар. Здесь всегда было сумрачно, тихо, таинственно и немного страшно.
Взрослые категорически не разрешали детям подходить к этому месту. Во-первых, в бассейн можно было нечаянно свалиться и утонуть. Во-вторых, в бассейне в изобилии водились змеи, которых время от времени вылавливал и убивал старый Раджаб. Этот старик-перс был главным садовником в Заргенде, он работал здесь не одно десятилетие и немного говорил по-русски. Это был очень добрый и мудрый человек. Одет он был в заплатанные штаны и шерстяную безрукавку, а на голове в любую жару носил неизменную войлочную шапочку. До сих пор помню его смуглое морщинистое лицо, чёрные приветливые глаза и крепкие мозолистые руки.
Несмотря на все запреты и подстерегающие нас опасности, мы дети очень любили заброшенный бассейн. Здесь можно было надёжно укрыться как от родительского гнева за какую-нибудь провинность, так и во время игр в казаки-разбойники от своих сверстников. Конечно, змеи немного пугали, но ходили мы там осторожно и всегда смотрели под ноги. Честно говоря, больше мы боялись маленьких змей-стрелок, которые бросались на человека с деревьев. Но об этом мы только слышали. Сам же я видел такую змею только один раз, да и то убитую, которую показал мне Раджаб.
Большое впечатление на нас произвёл кто-то из взрослых, который однажды к немалому нашему изумлению и восторгу решил поплавать в этом «страшном бассейне». Мы смотрели на него как на героя.

   Ихтиандры

   Центром притяжения для мальчишек и девчонок советской колонии в Заргенде, как, впрочем, и взрослых, был другой бассейн – плавательный, расположенный в более цивилизованном месте. В нём часто устраивались спортивные соревнования и различные праздники вроде дня Нептуна. Здесь любили проводить своё время и дурачиться не только дети, но и взрослые, которые по праздникам частенько «окунали» друг друга в воду прямо в одежде.
Жаркое иранское лето и естественное желание порезвиться в бассейне были причинами его чрезвычайной популярности. Но не только это. Дело в том, что в кинотеатре под открытым воздухом в Заргенде демонстрировались последние советские фильмы, присланные из Москвы. Одним из таких фильмов был «Человек-амфибия». Его просмотр произвёл среди детворы настоящий фурор. Мы сидели в этом несчастном бассейне с утра до ночи, пока наши мамы или папы не уводили домой сгоревших на солнце и дрожащих от переохлаждения ихтиандров.
В этом бассейне я научился плавать и познакомился со многими ребятами, которые приезжали из Тегерана на лето в Заргенде в пионерский лагерь. Среди них был и мой друг Сашка, черноглазый паренёк, который лучше всех плавал и играл в футбол.

   Наедине с природой

   Оазис в Заргенде давал нам уникальную возможность оставаться наедине с южной природой, так не похожей на подмосковную. Мы с Сашкой увлечённо играли в индейцев, строили шалаши, мастерили луки и стрелы, охотились за удодами, которых мы называли за их расфуфыренный вид «индейскими петушками». Эти красивые птицы, водившиеся здесь в изобилии, важно расхаживали по выгоревшей от солнца траве и подпускали нас совсем близко. Наши тупые деревянные стрелы не могли причинить им никакого вреда даже тогда, когда мы попадали в цель.
Для устрашения противника, как это и положено индейцам, мы раскрашивали наши лица краской. С этой целью использовался сок от кожуры недозревших грецких орехов, благо деревьев этих в Заргенде росло очень много. Расковыряв зелёную шкурку такого ореха, мы обмазывали ей лицо. Это оставляло на нём ничем не смываемые разводы, похожие на пятна от йода. Только йод сходил достаточно быстро, а эта дрянь оставалась на наших рожах очень долго. Излишне говорить, что за использование такой косметики нам здорово попадало от родителей.
В заброшенные бассейны часто прилетали утки, за которыми охотились сокола и ястребы. Но особую радость доставляли нам дикие попугаи. Они появлялись здесь время от времени, когда совершали свои миграционные перелёты. Их очень ловко ловил один взрослый дядя, работавший в Заргенде комендантом. Для этого он использовал огромные картонные коробки от мебели. Ловец садился внутри коробки, а в верхней части проделывал небольшое отверстие для руки, насыпал немного зёрен или крошек хлеба и тихо ждал. Попугай прилетал к этой кормушке, а тут его хвать…и он уже в клетке!
   Самым главным и постоянным нашим увлечением была энтомология. Конечно, такого мудрёного слова мы не знали. Но коллекционирование насекомых было тогда для нас делом всей жизни. Пойманными экземплярами мы хвастались друг перед другом, их можно было обменивать на всё что угодно, даже на новые игрушки. Огромные жуки-носороги, длинные серые жуки-дирижабли, необыкновенной красоты бабочки, гигантские богомолы, толстые кузнечики с крыльями всех цветов радуги – всё это находило своё место на булавках в наших коллекциях. А в некоторых из них красовались даже скорпионы и ядовитые пауки-фаланги. Конечно, сами мы их не ловили. Мне, например, их подарил Раджаб.
Особенно мы любили лазить по деревьям. Возможностей для этого было предостаточно. Это и огромные раскидистые чинары, и высокие сосны и множество других удивительных видов. Забравшись в дупло какого-нибудь такого дерева-долгожителя, сделав запасы воды и съестного из молодых грецких орехов, ягод тутового дерева или диких яблок,  можно было продержаться очень долго. Найти отшельника не было никакой возможности. Однажды такого беглеца пришлось искать с собаками, которые охраняли обширную территорию Заргенде. Это были красивые, злые, но очень умные немецкие овчарки. С цепи их спускали только в ночное время для охраны территории от непрошенных гостей.

   Шахсей-вахсей

   Лазили мы по деревьям и ещё по одной причине. Это была одна из немногих возможностей хоть как-то заглянуть за высокий глиняный забор и узнать о том, что же происходит за пределами нашей территории, в этом таинственном и загадочном мире Востока. Поскольку вокруг Заргенде местность была сельская, то обычно оттуда мало доносилось каких-либо звуков. И уж, конечно, никто не шумел и не орал.
Но вот однажды я и несколько моих приятелей с удивлением услышали нарастающий шум и дикие вопли приближающейся толпы. Было такое впечатление, что толпа двигалась по ту сторону забора параллельно ему, ужасно кричала и шумела. Мы быстро забежали вперёд по предполагаемому движению толпы и взобрались на деревья, растущие возле забора. То, что мы увидели, заставило нас кубарем свалиться с деревьев и стремглав кинуться врассыпную.
Под звуки ударов в барабаны и какие-то железные банки по улице двигалась толпа каких-то странных полуголых и окровавленных людей с дикими блуждающими глазами. Они беспрестанно били себя цепями и кололи какими-то острыми предметами, которые мы не успели хорошенько рассмотреть. Но мы ясно видели, что у многих из них кровь из нанесённых ран текла ручьями.
   Нет необходимости говорить, что эта сцена произвела на детскую психику такое сильное впечатление, что мы долго не могли её забыть. Об этом мы никогда не говорили друг с другом, предпочитая переживать увиденное молча, в одиночку.
Только впоследствии мы осторожно узнали от взрослых, что в тот день у мусульман-шиитов проводилась религиозная церемония дня скорби в память о мученической кончине имама Хусейна, сына Али, внука пророка Мухаммеда. Проведение таких траурных церемоний всегда сопровождалось самоистязаниями и истошными душераздирающими криками. Эта церемония была известна в Иране как шахсей-вахсей.
Как-то отец рассказал мне, что иностранцам смотреть на такие церемонии строго настрого запрещается.
   - Вот попытался не так давно американский консул снять шахсей-вахсей на кинокамеру, забравшись на дерево, а его заметила толпа, стащила вниз и разорвала на мелкие кусочки, - сказал отец, хитро поглядывая на меня.
После этих слов охота наблюдать подобные церемонии у меня отпала очень надолго.

Землетрясение

   Землетрясения в Иране случаются часто. Это – горная страна с высокой сейсмической активностью. В те годы, когда большинство сооружений в Иране представляли собой глинобитные домики, землетрясения были настоящим бедствием. К счастью мне довелось испытать это грозное природное явление только один раз. Вернее не столько испытать, сколько проспать. Случилось это в Заргенде.
Уже накануне нашего отъезда в Тегеран я как обычно улёгся вечером спать и мирно посапывал в своей кроватке. Вдруг посередине ночи я проснулся от странных толчков, как будто кто-то невидимой рукой раскачивал мою кровать. Другая мебель и разные предметы на столике в моей комнате тоже ходили ходуном. Странное впечатление от всего происходящего усиливалось тем, что было темно. Электричество отключилось. Но в лунном свете я увидел встревоженное лицо отца, который склонился надо мной, прикрывая от возможного падения стен и перекрытий потолка. В ту же секунду раздался резкий голос мамы.
   - Что ты стоишь над ребёнком? Немедленно выноси его на улицу!
Я с трудом просыпался и отец, взяв меня на руки, вынес на свежий воздух. Из соседних домиков тоже повылазили жильцы вместе со своими заспанными чадами. В конце концов, мы окончательно проснулись и затеяли какие-то игры. Взрослые велели нам не отходить далеко и говорили о страшных и глубоких трещинах, которые появляются от землетрясений и в которые может провалиться не только человек, но и целый дом. Через некоторое время мы угомонились и уснули, кто на руках у родителей, кто на лавочках или раскладушках, вынесенных из дома.
На следующее утро я проснулся уже в своей постели. Землетрясение, как передали по радио, оказалось не очень сильным. Но на стене нашего дома образовалось несколько глубоких трещин.

   Глава II. В школе

   Начальная школа при советском посольстве в Тегеране располагалась в небольшом здании с внутренним двориком в десяти минутах ходьбы от территории посольства. В те годы в ней было всего четыре класса и не более 40 учеников. Преподавателей было тоже немного, кажется, четыре человека, включая директора. Учились в этой школе дети сотрудников всех советских организаций в Тегеране, а также несколько детей дипломатов социалистических стран.

   «Первый звонок»

   Конечно, первый день в школе – запоминающееся событие для любого человека. Я хорошо помню, как волновался, собираясь на свой «первый звонок». Одет был в белую рубашку с короткими рукавами и тёмно-серый шорты. Ботинок не помню совсем, но точно босиком не был. Стрижка – короткая, только чубчик на лбу. В руках – толстый чёрный портфель и букет гладиолусов.
Выйдя за территорию посольства в сопровождении пап и мам, мы чинно прошествовали по тегеранской улице к школе. Во дворике, утопающим в цветах, состоялась линейка и сама церемония «первого звонка». Нас приветствовал посол, другие важные официальные лица, которые произносили положенные в таких случаях скучные и нудные речи. И, конечно, содержание этих речей совершенно не запомнилось. Зато хорошо запомнился приведённый кем-то из взрослых афоризм великого персидского поэта Саади:
   «Ученик, который учится без желания, - это птица без крыльев».
Помню, что неподвижно стоять даже под утренним иранским солнцем было тяжело и жарко, очень хотелось пить. Мы с ребятами были очень рады оказаться, наконец, в прохладном классе, где была тень и хорошо продувалось из открытых окон. С удивлением мы обнаружили, что в нашем классе было всего шесть человек, включая меня и моего друга Сашку.

   Первая учительница

  Нашу первую учительницу звали Зинаида Степановна. Это была внешне строгая, но, по сути, очень добрая женщина, жена одного из сотрудников посольства. Одевалась она всегда очень аккуратно, носила очки и высокую причёску. В нашем классе училась и её дочь Наташка, худющее и очень обидчивое создание.
Самым трудным уроком для меня и Сашки было чистописание, по которому мы, как говорят, хромали. Писать приходилось перьевыми ручками. Мокнёшь перо в чернильницу и, пока донесёшь его до тетради, наделаешь кучу клякс. Причём, не только на бумаге, но и на парте, и на одежде. В общем, мука это была. И мы очень обрадовались, когда этот ненавистный предмет наконец закончился. По остальным дисциплинам мы учились неплохо, даже на хорошо и отлично. Очень старались и внимательно слушали Зинаиду Степановну, поскольку в классе, в котором было всего шесть человек, а не сорок шесть, как в московской школе, спрашивали по всем предметам по нескольку раз в день.
Только немного повзрослев, мы поняли, что главным достоинством Зинаиды Степановны было то, что она никого из класса не выделяла и одинаково ровно относилась ко всем ученикам, в том числе и к собственной дочери.

   Тетрадь с улицы Сталина

   Школьные учебники мы получали из Москвы, а с канцелярскими принадлежностями и тетрадями дело обстояло сложнее – их не хватало, поэтому многое приходилось покупать на месте. Традиционные советские тетрадки для чистописания и с таблицей умножения были редкостью. В основном мы пользовались теми, которые продавались на тегеранских улицах.
Одна из моих тетрадей местного производства, которая почему-то запомнилась, была очень толстой, с плотной жёлтой обложкой. Но главное, на ней по-английски был написан адрес магазина, где её продали – «улица Сталина, дом такой-то, город Тегеран»! Да-да, именно так. Вообще-то рядом с нашим посольством и школой находились сразу три улицы с историческими названиями: улица Сталина, улица Черчилля и улица Рузвельта, которые вели соответственно к посольствам СССР, Великобритании и США и находились в одном районе города. Во время знаменитой Тегеранской конференции 1943 года весь этот район столицы Ирана был перекрыт в целях безопасности. Опасались террористических актов немецко-фашистской агентуры против лидеров «большой тройки».  Говорили, что этой агентурой, по-видимому, руководил «первый» диверсант третьего рейха знаменитый Отто Скорцени.

Тётя Зоя, дядя Миша и их конфеты

   До школы от территории  посольства было минут десять ходьбы  по тегеранской улице. Эта улица не выделялась ничем особенным  по сравнению с другими. Те же самые низкие глинобитные строения жёлтого цвета в два-три этажа с маленькими магазинчиками или, точнее, лавочками. Хозяевами одной из них были тётя Зоя и Дядя Миша, выходцы из Азербайджана, которые ещё помнили свою прежнюю Родину.
В школу мы ходили в сопровождении дежурного родителя, кого-то из мам наших учеников. Они позволяли нам заходить в лавочку тёти Зои и дяди Миши и покупать там за несколько риалов вкусные конфеты или мороженное.
   - Беся;р ташакку;р! (большое спасибо) – кричала стайка наших мальчишек и девчонок, выбегая из лавки.
   - Хода; хафи;з! (до свидания) – отвечали нам тётя Зоя и дядя Миша.
Когда у кого-то из ребят не было мелочи, гостеприимные хозяева давали нам конфеты задаром. Но мы не были попрошайками и в следующий раз обязательно возвращали задолженную сумму.

   Эпизод с осликом

   Некоторые из окон нашего класса выходили прямо на тегеранскую улицу. В один из жарких дней они были настежь открыты. В классе было тихо – шла контрольная работа. Решение задачек сопровождалось заунывным голосом муллы, доносившимся от соседней мечети. Я взглянул в окно, рядом с которым была моя парта, и инстинктивно отпрянул назад. Прямо на меня уставилась большая ослиная морда. Осёл очень внимательно и, как мне показалось, с любопытством смотрел в класс, как бы спрашивая: «А чего Вы это тут делаете? А?» Видимо, внимание ослика привлёк большой цветок, стоявший в углу класса, до которого он никак не мог дотянуться. Вскоре осла увёл хозяин, но контрольная была им сорвана, поскольку наш класс никак не мог утихомириться и возбуждённо обсуждал визит непрошенного гостя.

   Глава III. Тегеран

 Зарисовки с улицы

  Тегеран начала шестидесятых был достаточно крупным городом, в котором причудливо сочетались черты Востока и Запада. В шахском Иране элементы западного образа жизни искали и находили свою нишу посреди типично восточного окружения. Это во многом определяло неповторимый колорит и своеобразие Тегерана тех лет. Персидские буквы или, как говорили, «вязь», забавно выглядела на огромных рекламных щитах с кока-колой, немецким пивом и другими западными товарами.
На улицах было много автомашин, нередко последних моделей, в основном американских и западногерманских марок: форды, крайслеры, шевроле, мерседесы и опели. Мне тогда казалось, что по тому, чьи автомобили преобладают в городе, можно узнать, какое иностранное государство имеет здесь наибольшее влияние. Советских машин было мало, но зато они очень ценились.
Публика на улицах выглядела по-разному, совсем неоднообразно. Конечно, многие тегеранцы одевались в традиционную персидскую одежду. Прежде всего, это касалось женщин, которые носили чёрную чадру, закрывавшую их с головы до пят. Открытыми оставались только большие красивые глаза. Помните у Сергея Есенина в «Персидских мотивах»:
 «Не задаром мне мигнули очи,
Приоткинув чёрную чадру».
Большинство мужчин были одеты в костюмы, но какого-то странного покроя, с множеством пуговиц, которые заметно отличались от европейских образцов. Кроме того, некоторые из этих мужчин носили на голове большие каракулевые шапки, чем-то похожие на наши полковничьи папахи.
 В то же время в Тегеране было много людей, которые одевались совершенно по-европейски. Это относилось не только к иностранцам, но и, главным образом, к самим персам и распространялось не только на мужчин, но и на женщин. Конечно, мини-юбок женщины не носили, но их платья и прочая одежда вполне соответствовала современным европейским образцам, которые мы видели в журналах немецкой моды у наших мам. Кажется, они назывались «Квеле» и «Никерман».
Что касается самого города, то вечерний Тегеран одевался в неоновые гирлянды рекламы, преимущественно западной. Самыми популярными торговыми улицами были Лалезар и Надери, место паломничества всех наших мам. Там были не только современные по тем годам магазины с широким выбором разнообразных товаров, но и многочисленные чайные и кофейни с изысканными блюдами и десертами из персидской и европейской кухни. Нам детям оставалось только глотать слюнки, потому как наши мамы предпочитали не брать нас с собой, а оставлять в посольском компаунде.
Ходить по тегеранским улицам, особенно в центральной части города, было достаточно безопасно, даже в вечернее время. В Тегеране было множество полицейских, одетых в очень красивую синюю или чёрную форму с золотыми галунами и аксельбантами и массивными кокардами на фуражках. В синюю форму были одеты простые дорожные полицейские, а в чёрную – жандармы, которых мы страшно боялись. Взрослые постоянно нас ими пугали.

   Приметы истории

   Тегеран имеет богатую историю, хотя по своей древности уступает многим другим городам Ирана. Взять, например, Хамадан, который был столицей мидийского царства с VIII века до нашей эры, Шираз, столицу империи Ахеменидов с VI века до нашей эры или Персеполис, разрушенный Александром Македонским в IV веке до нашей эры. Тегеран возник как деревня только в IX веке уже нашей эры близ Рея – одного из древнейших городов Ирана. После разрушения Рея монголами в XIII веке значение Тегерана стало потихоньку возрастать. Но столицей страны он стал только в XVIII веке.
   Вокруг нас было немало исторических мест, которые напоминали о ярких событиях в жизни Ирана и, прежде всего, имеющих непосредственное отношение к нашей стране.
В первую очередь, конечно, речь идёт о здании советского посольства, в огромном зале которого в 1943 году проходила Тегеранская конференция «большой тройки» лидеров СССР, США и Великобритании с участием Сталина, Рузвельта и Черчилля. Не буду утомлять читателя общеизвестными фактами, связанными с конференцией. Скажу лишь, что моё знакомство с историческим залом состоялось во время детской новогодней ёлки, которая ежегодно проводилась там для всех детей советской колонии в Тегеране. Собственно говоря, ничего примечательного в этом зале, кроме самой ёлки, Деда Мороза и Снегурочки, я тогда не заметил. Не было там никакого духа Сталина, Рузвельта или Черчилля. А было просто весело, смешно и уютно. Правда, не для всех. Дело в том, что на празднике я играл роль волка и, видимо, делал это настолько успешно, что одну маленькую девочку пришлось от испуга срочно отправлять в медицинский пункт.
Другим событием, о котором сохранилась память в Тегеране, было убийство Александра Сергеевича Грибоедова, которое случилось там в 1829 году. Об этой истории также написано очень много. Хотелось бы только сказать, что само убийство произошло в районе тегеранского переулка Багеильчи, что означает «посольский сад», где в те далёкие времена находилась российская миссия. На территории советского посольства об этом трагическом событии напоминал прекрасный бронзовый памятник Грибоедову скульптора Беклемишева, который был сооружён в 1912 году на собранные российской колонией в Иране деньги. На памятнике Александр Сергеевич изображён в кресле за чтением книги. Кстати, эта книга одно время отсутствовала. Ходили слухи, что кто-то из ребят из хулиганских побуждений её попросту выломал. Спустя какое-то время эта книга загадочным образом опять появилась на своём месте.
   Мы с благоговением слушали рассказы школьных учителей и наших родителей о жизни, творчестве и трагической гибели Грибоедова. Мне нравилось приходить к этому памятнику одному, немного постоять там под тенистыми чинарами и плакучими ивами, растущими около большого бассейна. Здесь было тихо и немного грустно. Иногда казалось, что Александр Сергеевич задумчиво смотрит на меня и чуть-чуть улыбается. Может быть, он уже знал, что лет через десять на вступительных экзаменах в институт мне придётся писать сочинение по его бессмертному «Горе от ума»…

   «Гарем»

   Территория советского посольства в Тегеране была чуть меньше огромного парка в Заргенде, но тоже очень обширная с большим количеством зелени и просторными бассейнами, водную гладь которых рассекали грациозные белые лебеди. Удивительно, что этот своеобразный «островок» находился в самом центре иранской столицы. На территории размещалось служебное здание посольства, то самое историческое, и несколько жилых и хозяйственных построек.
   Первое время мы жили в удивительном здании, которое почему-то называлось «гаремом». Не знаю, может быть, когда-то давным-давно оно принадлежало какому-нибудь шаху, который содержал в нём своих многочисленных жён. А может быть – и по какой-то другой причине. Никто толком о происхождении этого странного названия не знал. Но само здание заслуживает внимания, поскольку оно представляло собой настоящее произведение искусства. Его архитектура отличалась одновременно строгостью, изяществом и мощью, какой-то, я бы сказал, особой изысканностью. Здание представляло собой одноэтажное, но довольно высокое квадратное строение с внутренним двориком, в котором находились круглый бассейн с фонтаном и розовый сад. Толстые стены были сделаны из камня и кирпича. Удивительно красиво уложенные, они образовывали своеобразные украшения на фасаде. Ведущие в розовый сад арки дополняли сказочный облик этого строения.
Внутри здания находились небольшие жилые квартиры, которые занимали семьи сотрудников посольства. Потолки в них были очень высокие, здесь было много воздуха и достаточно прохладно в жаркое время. Когда решили снести «гарем» и построить новое современное и безликое жилое здание из стекла и бетона, то многие женщины даже плакали. Кстати сносили это здание с большим трудом. Огромные бульдозеры смогли управиться со своей работой лишь через пару недель. Облако пыли, образовавшееся от сноса здания, заволокло половину Тегерана.
Первое время наши мамы готовили пищу на керосинках. Газовых плит не было, они появились позднее. Керосинки представляли собой допотопные устройства местного производства, на которые можно было установить только одну кастрюлю. Не знаю почему, но с тех пор я очень полюбил запах керосина. В зимнее время в «гареме» топили углём, запас которого был у каждой семьи. При нас уже появились небольшие холодильники, а немного раньше продукты приходилось хранить в прохладных арыках, которые текли в парке недалеко от дома. В новом жилом здании появились и газовые плиты, и кондиционеры. Но всё равно в советской колонии всегда с ностальгией вспоминали о «гареме».
 
Зимний Тегеран

   Тегеранские зимы, насколько я помню, всегда были со снегом. Лежал он недолго – недели две-три, но успевал доставить всей детворе и даже взрослым огромное удовольствие. Странно было видеть, например, чинары или кустарники самшита – типично южные растения – одетыми в белые, такие неестественные для них одежды. Пробивающиеся сквозь пелену солнечные лучи блестели на снегу и создавали какое-то светлое радостное настроение. Вода на поверхности бассейнов замерзала и покрывалась тонким льдом. В это время приходилось заботиться о лебедях и утках, которые жили в маленьких домиках по берегам бассейнов. Птиц надо было подкармливать и как-то обогревать.
В такие дни, когда снега было достаточно, мы с Сашкой даже устраивали лыжные походы и посещали самые отдалённые и укромные уголки посольского парка. Пробовали играть и в хоккей. Но, поскольку каток никогда не заливали, это было невозможно из-за слабого мороза, приходилось играть на роликовых коньках. В качестве клюшек использовались бамбуковые палки с загнутыми концами, а вместо шайб - банки из под гуталина, набитые мелкой галькой.
Самыми рискованными мероприятиями были, конечно, попытки выхода на лёд бассейнов. Глубина некоторых из них доходила до трёх-четырёх метров, так что утонуть можно было наверняка. Однажды одна маленькая девочка ещё дошкольного возраста попыталась выйти на лёд, провалилась и была спасена оказавшимся рядом отважным мальчуганом.

   Визит Брежнева

   Тегеран был центром политической жизни страны. И хотя мы, школьники, мало тогда понимали в большой политике, но невольно были свидетелями крупных событий в советско-иранских отношениях. Одним из них стал официальный визит в Иран Леонида Ильича Брежнева в ноябре 1963 года. Тогда он был Председателем Верховного Совета СССР. После переговоров с шахом Брежнев посетил наше посольство. Детям близко подходить к служебному зданию посольства в это время не разрешали. Но уж очень нам хотелось поглядеть на «важного дядю». Такая возможность представилась, когда Брежнев, в сопровождении сотрудников посольства, отправился осматривать памятник Грибоедову. Одет он был в строгий чёрный плащ и серую шляпу. Брежнев молча глядел на памятник и слушал комментарии сопровождающих его дипломатов.
В последний день перед его отъездом из Тегерана пришло известие об убийстве президента США Джона Кеннеди в Далласе. Я помню, как отец говорил матери на кухне, что было принято решение сообщить это новость Брежневу только утром, чтобы он мог спокойно выспаться.
   Судя по рассказам отца, советско-иранские отношения развивались тогда в целом неплохо. Этому способствовали и хорошие личные контакты, сложившиеся у Брежнева с шахом Ирана. Но всё равно была в этих отношениях какая-то внутренняя противоречивость. Не всё обстояло так просто. Дело в том, что в те годы полным ходом шла «холодная война» и развитию добрососедских связей с Ираном препятствовала политика западных держав и, прежде всего, США и Великобритании. А на территории страны размещались американские радиолокационные станции, которые осуществляли слежение за воздушным пространством СССР.

  Глава IV. На просторах Ирана

   За «островками» советской земли, сосредоточенными в Тегеране и Заргенде, простиралась обширная страна с древнейшей историей и богатой культурой. На Иранском плоскогорье, где расположен современный Иран, ещё с незапамятных времён обитали племена ариев. В «Авесте» один из районов этого плоскогорья был назван «иранской землёй». Кстати, ещё с римских времён вплоть до второй мировой войны на Западе Иран было принято называть Персией. Между тем, термин «Персия» - это латинизированное название только одной исторической области страны Фарс, расположенной на юге. Сами же иранцы называли свою страну Ираном ещё с эпохи династии Сасанидов, правившей в Ш – VII веках нашей эры.
На протяжении тысячелетий на территории Ирана происходило столкновение многих народов и цивилизаций. Шли опустошительные и кровавые войны. Но одновременно в этом громадном котле происходило смешение и, что очень важно, взаимообогащение разных народов, культур и религий. Образовавшаяся в результате причудливая смесь стала той благодатной почвой, на которой произросли уникальные ростки великой иранской литературы. Её выдающимися представителями стали Абдулькасим Фирдоуси, Омар Хайям и Саади. Конечно, почувствовать этот мощнейший пласт иранской культуры мы, будучи учениками начальной школы, тогда не могли. Зато могли получить некоторые впечатления об Иране во время нечастых поездок по стране.
Уже много позже во взрослом возрасте можно было вдуматься и насладиться словами великого Фирдоуси из его поэмы «Шахнаме», изумительного по своей красоте и философскому смыслу памятника зороастрийского культурного наследия:
   «В цепи человек стал последним звеном,
И лучшее всё воплощается в нём.
Как тополь вознёсся он гордой главой.
Умом одарённый и речью благой.
Вместилище духа и разума он,
И мир бессловесных ему подчинён.
Ты разумом вникни поглубже, пойми,
Что значит для нас называться людьми.
Ужель человек столь ничтожен и мал,
Что высших ты в нём не приметил начал?
Земное с небесным в тебе сплетено;
Два мира связать не тебе ли дано?
Последний по счёту, зато по судьбе
Ты – первый в творении, знай цену себе.»

   Горы

   Горные хребты Эльбурса, расположенные к северу от Тегерана и отделяющие его от Каспийского моря, придают всей местности вокруг столицы своеобразный колорит и особую прелесть. Я часто пытался рисовать эти горы цветными карандашами или акварельными красками, но выходило у меня, прямо скажем, неважно. В действительности горы всегда оказывались красивее и многообразнее, чем на моих «шедеврах». Меня постоянно тянуло к ним, и я старался использовать любую возможность, чтобы попасть туда. Ехать надо было на машине и довольно долго. Но попав в эту удивительную горную страну, можно было насладиться ни с чем не сравнимой палитрой красок, которые менялись по мере того, как солнце клонилось к закату. Прямо на глазах сгущался и темнел розовый цвет гранитных скал, в небесной синеве резче выделялись зубчатые контуры снежных вершин, их яркий блеск слепил глаза. А где-то за соседним холмом, с одной из мечетей маленькой деревушки надтреснутым голосом заводил свою вечернюю молитву старый мулла…
Иногда высоко в горах в темноте мы видели загадочные огни одиноких костров. Долго гадали – кто бы это мог быть? Некоторые говорили, что их жгли зороастрийцы-огнепоклонники. Другие считали, что это костры пастухов, которые пасли отары овец на горных лугах. Не знаю, кто был прав, но думать о том, что это зороастрийцы было как-то интереснее, хотя и немного страшновато.
Совсем другую картину представляли собой горы зимой. Обилие снега, солнечный свет и хороший морозец как бы переносили нас в родное Подмосковье. В такую погоду в горах Эльбурс были популярны горные лыжи. Уже в те годы для них были оборудованы специальные трассы, по которым с удовольствием катались состоятельные иранцы и много иностранцев, в основном из Западной Европы и США. Но главное, горными лыжами увлекался сам шах и его семья. Поэтому этот вид спорта был тогда в Иране очень модной забавой, хотя и доступной далеко не каждому.

   Вода

   На Востоке, и Иран здесь не исключение, вода всегда была на вес золота. Даже больше. Вода – это сама жизнь. Там, где вода – там цветущий сад, долгожданная прохлада и благополучие. Там, где её нет – мёртвое, безжизненное, выжженное солнцем пространство.
   В горных ущельях Эльбурса текут быстрые и чистые речки. Они невелики по своим размерам, но очень живописны и привлекательны. Горные потоки с грохотом разбиваются о камни, поднимают тучи водяной пыли, которая переливается в солнечных лучах радужным многоцветьем, радует глаз и освежает усталого путника. Эти потоки бегут на Север, к Каспию, или заканчивают свой путь раньше, в каком-нибудь горном озерце. В таких речушках обитала удивительной красоты пятнистая форель, которую в те годы почему-то называли «шахской». Форель отважно бросалась даже на голые крючки рыбаков, доставляя им незабываемое удовольствие.
Но главное это то, что вокруг воды, часто по соседству с такими речками, расцветала жизнь. Среди каменных скал росли стройные чинары, тутовые деревья, алыча, инжир, грецкий орех, дикие яблони и груши. Орошаемая земля привлекала людей. Они селились в небольших деревушках, жили в глинобитных домиках, пасли скот и возделывали маленькие участки, на которых выращивали овощи и фрукты.
О том, насколько эта земля была плодородной, свидетельствует один курьёзный случай. Как-то мы поехали на рыбалку на одну из таких речек. Не знаю зачем, но мы взяли с собой для каких-то хозяйственных целей городошную палку, обитую кусками железа. Кстати, городки были очень популярны в советской колонии. Так вот, мы воткнули эту самую палку в землю рядом с рекой и уехали. А когда где-то через месяц вернулись на то же место, то к удивлению обнаружили, что эта самая городошная палка пустила побеги!..
   Интересно, как в те годы какой-нибудь зажиточный хозяин, или арбаб, строил свой дом в незаселённой местности. Последовательность действий была железная. Первым делом он бурил скважину, как правило, артезианскую, в поисках воды. Если вода была, то это место сразу же огораживалось забором. Затем по периметру забора высаживались зелёные насаждения, строилась подъездная дорога. И только потом возводилось само здание.
 
   Солончаки Мосаддыка

   Поездки на рыбалку в сопровождении взрослых доставляли нам несказанную радость. Собираться на такие мероприятия мы начинали загодя, за неделю, а то и две. Копали червей, которые потом мирно тухли в консервных банках на балконах жилого дома, что вызывало праведный гнев наших мам и усмешки отцов. По нескольку раз проверяли удочки, мастерили поплавки из бутылочных пробок или пенопласта. Таких поездок было много, но одна запомнилась особенно.
Поехали мы на запад от Тегерана в пустынную местность, недалеко от усадьбы Мохаммеда Мосаддыка. Доктор Мосаддык был очень интересной фигурой в истории Ирана. Отец рассказывал, что в начале пятидесятых годов он был руководителем Национального фронта и выступал за полную национализацию нефтяной промышленности Ирана. Затем он стал премьер-министром и провёл через парламент закон о национализации нефти. Это был настоящий шок для англичан и американцев, которые немедленно организовали экономическую блокаду Ирана, а затем и военный переворот в Тегеране. В результате правительство Мосаддыка было свергнуто, а сам он отправлен под домашний арест в ту самую усадьбу, возле которой мы собирались порыбачить.
   Местность эта была типичной полупустыней срединного Ирана. Кругом пески с редкими колючками, которые ели только верблюды. Местами на поверхность песков выступала соль, образуя широкие белые разводы. Это и были солончаки, по которым мы осторожно ехали на нашем газике по направлению к маленькой речке, неизвестно как взявшейся в этих местах. Путь к речке преграждало болото. Чтобы добраться до места рыбалки нам предстояло не менее получаса хлюпать по жёлто-коричневой жиже под палящим солнцем. Один раз я неосторожно ступил в сторону и стал медленно погружаться в трясину. Моему ужасу не было предела. На крик «помогите!» сбежались взрослые, которые выдернули меня из болота как морковку из грядки. Дальше я шёл уже осторожнее, след в след, как настоящий индеец.
Речка представляла собой небольшой ручей метра в два-три шириной, с водой цвета кофе с молоком, по берегам которой кое-где рос жёлтый тростник. Местами речка разливалась, образую небольшие заливчики с глубокими ямами или бочажками. В этих самых бочажках в изобилии водилась рыба. Уже в первый час мы с Сашкой натаскали по десятку увесистых краснопёрок. Попадалась и местная достопримечательность – рыба под названием «маринка», с жёлтым брюхом и маленькими усиками. Маринка славилась как настоящий деликатес, но готовить её надо было крайне осторожно. Эту рыбу требовалось тщательно выпотрошить, промыть и, главное, удалить чёрную ядовитую плёнку в брюшной полости. Иногда на наши удочки попадались маленькие и жадные черепахи. Вытащить из них крючок не было никакой возможности. Поэтому приходилось обрезать леску и терять крючки.
   К концу дня, вдоволь наловившись, усталые и обгоревшие, но очень довольные, мы медленно побрели обратно к нашему газику. Попили чаю из термоса, поели бутербродов и котлет из сумки-холодильника, заботливо приготовленных нашими мамашами, и стали собираться в обратный путь. К этому времени огромный ярко-красный шар солнца уже медленно склонялся к горизонту, окрашивая окружающие песчаные холмы в нежно-розовый цвет. Вокруг стояла полная тишина, изредка прерываемая свистом куликов и кряканьем уток.
Как только мы с Сашкой сели на заднее сиденье газика, стразу же уснули, вконец обессиленные долгими хождениями по болотам и топям. Через какое-то время мы одновременно проснулись от резкого толчка. Ничего не соображая, мы с удивлением обнаружили, что нас вытаскивают наружу через окна газика. Именно через окна, потому что машина ушла в болотистый солончак как раз по самую их кромку. Двери же открыть было уже невозможно. Только оказавшись на сухом месте, мы сообразили, какая опасность нам грозила. Ведь газик мог уйти в солончаковую топь по самую крышу, а то и глубже…
   Дело в том, что солончаки, или смешанная с водой песчано-соляная почва, были предательски опасны. Внешне вроде бы никакой топи не видно. Да и первый раз мы проехали по этой местности на нашем газике без проблем. А вот на обратном пути, а ехали мы по нашему прежнему следу, солончак не выдержал, и мы провалились. Хорошо ещё, что всё так обошлось. Но надо было что-то делать. До Тегерана было километров сто пятьдесят, машина увязла по самые окна, кругом ночь, тишина, звёзды горят и ни души. Кто-то из взрослых вспомнил про имение Мосаддыка, около которого было небольшое селение. Отрядили туда двух гонцов, которые вернулись через пару часов, но уже не одни, а с тремя крестьянами, которые приехали на грузовом студебеккере. Долгое время никак не могли подцепить наш бедный газик стальными тросами, так как бампер был глубоко в солёно-песчаной глине. Когда, наконец, зацепили, студебеккер заревел на всю округу, поднатужился, и наш любимый газик, чавкая и разбрызгивая грязь, оказался на суше. Более того, он даже сразу завёлся, хотя глина и вода попали и под капот, и в кабину. 
Обалдевшие от всего произошедшего с нами, мы с Сашкой уже не спали, а только молча смотрели вперёд на дорогу, освещаемую фарами нашего верного друга…

  Каспий

  Издревле Каспий связывал Россию и Иран. Видимо, даже много раньше романтической истории, случившейся со Стенькой Разиным и его персидской княжной. О Каспии написано очень много замечательных строк, но, мне кажется, что никто лучше Лермонтова не сказал о «старике Каспии» в стихотворении «Дары Терека»:
«И старик во блеске власти
Встал, могучий, как гроза,
И оделись влагой страсти
Тёмно-синие глаза.

  Он взыграл веселья полный,-
И в объятия свои
Набегающие волны
Принял с ропотом любви».

  Моё знакомство с Каспием произошло по чистой случайности и совпадению обстоятельств. Где-то в конце лета отец сказал, что есть возможность отправиться на побережье Каспийского моря в город Пехлеви и провести там пару недель в небольшом бунгало. Кстати, сейчас этот город-порт называется Бендер-Энзели, а в те времена именовался по фамилии шахской династии, правившей в Иране.
Путь на север лежал через перевалы Эльбурса и занял часов восемь или десять. Ехали мы на машине «Волга», той самой первой модели с «оленем» на капоте. Хорошо помню, что наш водитель был из Сирии, а по национальности курд. В Иране жило много представителей этого древнего народа, в основном в горных районах на северо-западе страны. Отец рассказывал, что некоторые племена курдов не подчинялись иранскому правительству и жили достаточно автономно. Мы всегда волновались, когда он уезжал в эти отдалённые районы.
Наш водитель был настоящий асс своего дела. Казалось, он выжимал из «Волги» всё возможное, когда мчался по горному серпантину Эльбурса. Скорость сбрасывал только тогда, когда на перевалах появлялись облака, и видимость была фактически нулевой. На одном из перевалов мы сделали остановку. Выйдя из машины, я попал в ужасно холодный и влажный туман. Видеть было ничего невозможно дальше собственной руки. До сих пор удивляюсь, как мы сумели в этих условиях пересечь горный хребет. В этом была несомненная заслуга нашего водителя-курда. К сожалению, не помню его имени.
  Через какое-то время мы въехали в город Решт, крупный центр по ту сторону хребта. Удивило буйство растительности и влажность воздуха. Наверно это были настоящие субтропики, с пальмами и лианами, змеями и прочими ползучими гадами. Дорога стремительно спускалась вниз, и вскоре мы приехали в Пехлеви, который показался мне не столько городом, сколько обычным селением, вытянувшимся вдоль побережья.
  Первое впечатление о Каспии, если попытаться выразить его кратко, совершенно не соответствовало моим ожиданиям. Это было совсем не синее море с обилием солнца и изумрудных брызг. Это было что-то очень большое и серое, немного расплывчатое, уходящее в туманную даль. Наше бунгало располагалось на самом берегу моря, на диком песчаном пляже. Ходить по пляжу надо было очень осторожно, и обязательно во вьетнамках, потому что в песке и в самом море было много противных колючек, которые впивались в ноги и доставляли массу неудобств. Зато плавать в Каспии было одно удовольствие. Тёплая солёная вода, хоть и разъедала глаза, позволяла хорошо держаться на поверхности.
Рядом с нами в соседних бунгало жила группа наших соотечественников, советских геологов, производивших в окрестностях Пехлеви какие-то изыскательские работы. Это были молодые крепкие и очень весёлые парни, которые по вечерам пели песни и играли на гитаре.
   К сожалению, с погодой нам не повезло. Почти всё время шёл мелкий дождь, и всё небо было покрыто низкими серыми тучами. Но самым главным раздражителям был ни на минуту не затихавший ветер. Впечатления от этого я впоследствии попытался выразить в моём психологическом эссе «Ветер»:

«Глухой гул в ушах нарастает. Постепенно он выводит сознание из глубокого сна в маленьком домике на берегу моря. Из окна ничего не видно. Всё затянуто серой водяной мглой, которая, кажется, содрогается от мощных порывов ветра.
Этот ветер с ожесточением бросает крупные водяные капли на оконное стекло. Капли рассеиваются по нему плоскими струями, словно сжатые невидимым прессом, растекаются по всей площади окна. Видеть больше уже ничего не возможно. Возможно только слышать. Слышать, как ветер с шумом выносит воду на берег. Слышать, как он перекатывает прибрежные камни. Слышать, как он завывает где-то на крыше.
Ветер последовательно вытесняет все другие звуки, даже те, которые возникают от перемещаемых им предметов. Остаётся звучание только самого ветра.
Постоянно дующий ветер имеет свой особый, ни на что не похожий звук. Но иногда его тембр меняется. Когда начинаешь задумываться почему это происходит, то сразу не находишь ответа. Может быть это связано с изменением силы ветра? А может быть, и нет.
  Временами вой ветра напоминает звук машины в стоматологическом кабинете, и сразу появляется зубная боль. Она становится нестерпимо острой. Но после того, как меняется тембр завываний, зубная боль проходит. 
Монотонный вой продолжается. Кроме слуха уже не работают никакие другие органы чувств. А слух в состоянии воспринимать только один этот заунывный вой и больше ничего. Повышенная нагрузка на один этот орган – слух – вызывает во всём организме нечто подобное короткому замыканию. В свою очередь это приводит к перенапряжению психики.
   Внезапно ловишь себя на мысли, что исчезает ход времени, что нельзя понять, как долго дует этот несчастный ветер, и сколько он ещё будет продолжаться? Кажется, что он был, есть и будет всегда. Это странное ощущение напоминает состояние выеденного пространства, какого-то нового искажённого измерения, где растворяется собственное я, и не работают никакие законы физики.
Наконец до сознания доходит, что ветер изжил вокруг всё живое. Здесь нет даже чаек. И постепенно начинаешь явственно ощущать своё собственное одиночество, а в висках стучит неотвязная мысль – никого и ничего нет, есть только ветер…»

   Думаю, что это оказалось моим самым сильным впечатлением от Каспия.

   Глава V. Шах Ирана

   Шах Ирана – ай как звучит, как в Средневековье. Какой образ возникает при этих словах? Может быть, того самого страшного самодержца, тирана и угнетателя, о котором мы читали в сказках? На самом деле, Мохаммед Реза Пехлеви, а это полное имя шаха, был, судя по всему, незаурядной личностью. Противоречивой? Да, возможно. История рассудит. Но, в любом случае, как мне представляется, он наверно был несчастным  человеком, как в личной жизни, так и с точки зрения его последующей политической судьбы.

   Немного истории

   В феврале 1979 года со свержением шаха закончилась монархия, которая существовала в Иране 2 500 лет. Мохаммед был второй представитель династии Пехлеви. Его отец Реза-шах был сыном солдата и грузинки. Интересно, что он служил простым денщиком у офицера русской казачьей бригады, дослужился до генерала, стал командиром этой бригады и в 1921 году устроил военный переворот, отстранив от власти династию Каджаров. А в 1925 году иранское учредительное собрание провозгласило Реза-хана шахом новой династии.  Любопытно, что до конца своих дней Реза-шах носил русскую военную форму.
Его сын Мохаммед родился в Тегеране 27 октября 1919 года. Он получил блестящее европейское образование, знал несколько иностранных языков. После отречения Реза-шаха в сентябре 1941 года Мохаммед был провозглашён шахом Ирана. Свержение Реза-шаха, испытывавшего симпатии к Гитлеру, и приход к власти Мохаммеда в том судьбоносном для нашей страны году многие историки связывают с политической договорённостью между СССР и Великобританией. Интересно, что в те годы у нового шаха сложились неплохие личные отношения со Сталиным, который встречался с ним во время Тегеранской конференции 1943 года. Впоследствии Сталин даже прислал на свадьбу шаха и его невесты принцессы Сорайя богатые подарки - норковую шубу и инкрустированный чёрными бриллиантами телефон.
После окончания второй мировой войны и начала войны «холодной» ситуация в советско-иранских отношениях изменилась. Шах стал в фарватер англо-американской политики на Ближнем и Среднем Востоке. Вместе с тем, он пытался, как говорится, лавировать и искал возможности развития взаимовыгодных экономических отношений с великим северным соседом.

Личная жизнь

   Личная жизнь Мохаммеда Реза Пехлеви достойна пера самых известных романистов. Первой его женой была принцесса Фавзия, дочь короля Египта. Брак был непрочен и несчастлив. После рождения дочери, но не наследника (!), последовал развод, который был узаконен властями Ирана лишь три года спустя.
Второй женой шаха стала красавица Сорайя Асфандияри Бахтияри, дочь иранского посла в Западной Германии и немки. Именно с ней и связана самая романтическая и одновременно трагическая история в жизни шаха. Мохаммед и Сорайя очень сильно любили друг друга. Были близки духовно. Но, к сожалению, она не могла иметь детей, а иранский меджлис настойчиво требовал наследника. Ища выход из создавшегося положения, шах даже думал о том, чтобы взять вторую жену, которая сумеет родить ему сына. Наконец, он предлагал изменить конституцию, чтобы после его смерти шахский трон наследовал брат. Против первого варианта категорически возражала Сорайя, а против второго – меджлис.
Можно только представить себе их переживания и мучения… Финал был трагичен – в 1958 году они развелись. После этого шах, что называется, с головой ушёл в государственные дела, пытаясь хоть как-то в них забыться. Однако, как говорили, по нескольку раз в год он сам за штурвалом самолёта летал в Швейцарию, где в то время проживала Сорайя. Шах сохранил за ней титул и привилегии «принцессы» и всегда заботился о её благосостоянии. Сорайя пробовала себя в кино, но не совсем удачно. Интересно, что и после смерти шаха она поддерживала дружеские контакты с его детьми от третьей жены. Скончалась она в Париже в 2001 году. А в те далёкие годы Сорайу называли в Иране «принцессой с грустными глазами». Наверно, можно добавить, что и с прекрасными.
   По существующей легенде, для выбора третьей жены шаха в Тегеране проходили специальные физкультурные парады с участием сотен молодых девушек. Во время первого парада шах не смог сделать выбор, и только на втором он указал на будущую шахиню. Ей оказалась 24-х летняя студентка Фарах, которая происходила из старинного азербайджанского рода и увлекалась баскетболом. А один из её предков, ещё до революции, был послом в Москве. Вскоре страна получила наследника. А всего у них с Фарах было четверо детей.

«Серёга-шах»

   В начале шестидесятых во всех помещениях Тегерана и других иранских городов висели портреты шаха. Изображён он был на них, как правило,  в военной форме, иногда вместе с шахиней, реже с детьми. Увидеть шаха вживую мне удалось всего два раза. Первый раз по дороге из Тегерана в Заргенде. Шах ехал навстречу из-за города в открытом американском автомобиле, сам за рулём. Был он в тёмных очках и военной форме, которую, по-видимому, очень любил. За ним с рёвом и бибиканьем пронёсся изрядно отставший полицейский кортеж сопровождения. Второй раз увидеть шаха пришлось в тегеранском международном аэропорту. Там он был вместе со своей третьей женой шахиней Фарах. Это была очень высокая и стройная женщина. Но особое впечатление на меня произвела её необычайная худоба. Более тощего создания я не видел в жизни.
   У нашей детворы отношение к шаху было в целом нейтральное. Говоря проще, нам никакого дела до него не было. Но в конце года это отношение резко менялось к лучшему. Секрет был прост. Ежегодно в канун Нового года каждый ребёнок многочисленной советской колонии в Тегеране получал от шаха роскошный подарок – увесистый кулёк с восточными сладостями. И, хотя многие из нас оставляли в этих сладостях свои молочные зубы, мы были искренне благодарны «доброму дяде шаху».
Как-то со школой мы поехали на экскурсию в загородную резиденцию шаха – Гулистанский дворец. Этот утопающий в садах дворцовый комплекс был построен в XIX веке и имел много роскошных залов. Среди них выделялись зеркальный и бриллиантовый залы, зал из слоновой кости, хрустальный зал и другие. Впоследствии мне приходилось бывать во многих дворцах Европы – Букингемском и Виндзорском, Хофбургском и Бельведерском, Шёнбруннском и Версальском и, конечно, в замечательных дворцах Московского Кремля и Петербурга. Должен сказать откровенно – ничего сравнимого с восточной роскошью Гулистанского дворца я не видел.
   Забавный случай произошёл у нас при посещении тронного зала Гулистанского дворца. Именно в этом зале находился золотой трон с драгоценными камнями, известный как «трон павлина», произведение неземной красоты. Существует мнение, что этот трон был привезён в Иран Надир-шахом из Индии в 1739 году в качестве трофея. Трон, как ему и положено, был при посещении гостей окружён заградительными лентами. С нашей школьной группой на экскурсии был неизвестно как затесавшийся маленький мальчик Серёжа, ещё дошкольного возраста. Когда этот Серёжа вместе с нашей группой вошёл в тронный зал, то с быстротой молнии кинулся к трону и с довольной улыбкой уселся на него. На лице иранских сопровождающих, школьных учителей, да и нас самих можно было прочитать только одно выражение – выражение крайнего ужаса.
- Хара;б, хара;б (плохо, плохо) – шептали губы молоденькой девушки экскурсовода. Я подумал, что ещё немного, и она упадёт в обморок.
К счастью, скандала тогда удалось избежать. Но с тех пор и взрослые, и дети стали звать этого парнишку не иначе как «Серёга-шах».

   Вместо эпилога

   В этом повествовании я конечно же не ставил перед собой задачи нарисовать широкую картину иранской жизни начала шестидесятых годов прошлого века. Скорее всего, это просто попытка посмотреть глазами ребёнка на то окружение и те события, невольным свидетелем которых я оказался в этой удивительной стране в те далёкие годы.
   Через полтора десятка лет после нашего отъезда из Ирана там произошла революция. Историки свидетельствуют, что накануне этих потрясений военные предлагали шаху подавить народные волнения силой. Говорят, что шах ответил: « Я не могу царствовать на крови своих подданных. Какую страну я передам своему сыну?» 16 января 1979 года шах вместе с семьёй покинул Иран и скончался в Египте 27 июня 1980 года.
   Шахский Иран ушёл в историю. Конечно, можно по-разному оценивать причины и последствия тех событий. Это – не моя задача. Тем более, что я не был их непосредственным свидетелем. Может быть, к краху шахского режима привело неприятие иранским обществом навязываемых ему западных ценностей. Глубоко религиозное мусульманское общество Ирана, по крайней мере, в те годы было попросту не готово к проникновению в его повседневную жизнь чуждых ему стандартов поведения, обычаев и даже одежды. А духовные лидеры иранских шиитов активно использовали эту неготовность и внутренний протест простого народа в политических целях. Как говорится, зёрнышко упало на благодатную почву.
   С течением времени в жизни Ирана многое изменилось, как, впрочем, и в жизни моей собственной страны. Да и в моей судьбе тоже. Наверно, это естественно. Время неумолимо идёт вперёд. Но на этом фоне крутых, подчас неожиданных и резких перемен неизменными остаются воспоминания детства. Для меня они такие же ясные и светлые, как лучи солнца на снежной вершине Демавенда.