Как потерять друзей

С Костей Дерябиным я познакомился в первом классе. Мы стали ходить друг к другу в гости, вместе играли в футбол и ездили на велосипеде на пляж, в тайне от родителей. Наши детские сердца, как говорится, бились в унисон. Однажды Костю избил его отец, алкоголик, и Костя весь вечер проплакал в подъезде своего дома, где я и застал его на лестнице, ведущей в подвал. Я сразу понял, что намеченная партия в шахматы сегодня не состоится. Косте явно было стыдно за то, что я застал его в таком виде, и он сходу запальчиво произнёс: «Чего уставился, жид?» Полагаю, так он решил восстановить самоуважение и авторитет.

Таким образом, в десять лет я потерял самого близкого друга.

Разочарование больно ударило по мозгам. С тех пор я решил, что раз уж таким уродился, то буду дружить исключительно с евреями.

С Мотей мы прошагали всю школу и даже вместе поступили в институт. Мы полюбили одну и ту же девушку и наперебой рассказывали друг другу о том, какая она не такая, как все. Она была столь красивой, умной и недоступной, что даже ревность не заползала в наши юные души.

На пятом курсе она вышла замуж. К тому времени я уже ухаживал за другой, как мне казалось, не менее замечательной девушкой по имени Лара. В определённый момент мои ухаживания пересекли границу платонических отношений, и Лара решила, что пора замуж.  И всё вроде к тому и шло, но, наверно, медленней, чем было намечено судьбой. Короче, через месяц после выпуска, Мотя и Лара вдруг сообщили, что решили оформить свои отношения. Тут я осознал в полной мере смысл выражения, «как удар обухом по голове».  Я никого не винил, кроме себя, но ни с Мотей, ни с Ларой больше никогда не общался.

В том же институте,  где я неудачно влюблялся и честно дружил с Мотей, учился парень по имени Гриша. Гриша не был евреем, но нашей дружбе это не помешало. Красавец- армянин, он не только  легко постигал любой предмет сам, но и охотно помогал другим. Плюс чудесно играл на гитаре и частенько запевал армянские песни вперемежку с блатной лирикой. Думаю, в пересчёте на вёдра, за годы вечерних студенческих посиделок мы выпили столько, что лучше и не вспоминать. Я навестил его в Ереване через год после окончания института. Гриша успел вступить в партию. Он объяснил мне, что партийный и с московским образованием, теперь он будет деньги лопатой в Ереване грести. Он повёз меня на Севан, где мы ели форель и вкусные соленья. Мы выпили две бутылки коньяка «Арарат», поговорили о прошлом, о советской власти, которую Гриша неожиданно полюбил, и о величии армянского народа. Когда я уезжал из Еревана, он обнял меня на вокзале. Мы оба понимали, что нашей дружбе пришёл конец.

А про Толика я почти ничего и не помню. В девятнадцать лет мы решили, что моя фамилия Ильф, а его Петров, и задумали написать книгу. Получалась ерунда, мы писали о том, чего не пережили сами и знать не могли. Я ценил его острый ум, как и преданность его, стараясь соответствовать моему однокурснику во всех отношениях, кроме одного: Толик не любил учиться. Он поступил в институт, куда смог, но доступное оказалось для него невозможным. Его отчислили за неуспеваемость, он попал в армию, потом в Афган, потом прямиком на небо, где, надеюсь, в конце концов, обрёл утешение и покой.

Просидев восемь лет в отказе, из Союза я уезжал к тёте в Израиль, а по факту к дяде в Америку. Это уже при Горбачёве. Спасибо меченому, открыл калитку. Сомневаясь а стоит ли, я набрал всё-таки номер телефона и поговорил со старым приятелем Володей. Отец Володи был полковником, и в семье его царил дух патриотизма. В молодости мы были близки и все годы поддерживали тёплые  отношения. Правда, регулярного  общения не было, ибо жили мы в разных городах. Поболтали о том, о сём. Как всегда, мелодичный Володин голос создавал ощущение доброты и уюта. Потом я сказал, что звоню попрощаться, ибо уезжаю и это навсегда в далёкий штат Орегон к любимому дяде, которого пусть никогда и не видел, но соскучился невероятно. Наступила до неприличия долгая пауза. «Не звони мне больше», - сказал Володя, и частые короткие гудки в телефонной трубке подтвердили, что я, хоть и оказался предателем, но свой долг по отношению к Володе честно выполнил. 

В Америке пришлось выживать в обстановке полного незнания английского, неумения водить автомобиль и, по сути дела, без профессии. Одиночество и непонимание как выжить и содержать семью буквально загнали в угол. Потому обрададовался я невероятно, когда в Портленде неожиданно возник Ефим со своим шумным семейством. Мы прорабатали вместе в одной конторе около семнадцати лет,  наши дети и жёны дружили, и мы болели за одну команду. Теперь снова возрождался круг общения и жить стало веселей. Дальнейшее банально, как сама жизнь. Заработав геморрой за три года работы в такси, Ефим устроился в автомастерскую, где со временем стал партнёром, а потом и хозяином не совсем кошерного, по его выражению, но доходного бизнеса. Там Фима сколотил свой первый миллион, купил дом в престижном районе и жутко дорогой автомобиль. А мы всё ещё жили скромно и в круг деловых людей не входили. Никаких гешефтов с нами больше не намечалсоь. Так время, буквально ведя нас от общего к частному, перевернуло и эту страницу жизни.

Прошло немного лет, и вдруг появился интернет, бесплатная сотовая связь и всё такое.  Однажды, через общих знакомых, меня отыскал мой старинный приятель Семён, житель Москвы и её окрестностей. Воскрешая молодость, мы стали регулярно общаться сначала через скайп, а потом просто по телефону. Очень это общение было кстати. Даже когда говорить было совсем не о чём, мы всё же созванивались каждую субботу и доверительно сопели в трубку. Регулярные субботние беседы вошли в привычку и стали такой же необходимостью, как телевизор или автомобиль, то есть неотъмленной частью бытия. В прошлом году мы поздравили друг друга с очередным, возможно, последним юбилеем и чокнулись рюмками через океан. А когда началась оккупация Украины, Семён решительно поддержал Путина. Не скажу точно, то ли он меня удивил, то ли я его, но наше общение быстро сошло на нет. Столь неожиданно и стремительно оборвалась и эта нить.

Я сижу во дворе своего дома, старый и не совсем здоровый человек, и никак не могу понять, почему  прожита длинная, как язык сплетницы, жизнь, а миньян на кадыш вряд ли соберётся. И я вспоминаю своих старых друзей: антисемита Костю, Мотю – конспиранта, коммуниста Гришу, Толика, патриота Володю, миллионера Ефима и новоиспечённого путиниста Сёму. И ещё очень многих других, с кем сводила и разлучала жизнь.

Да, и вот ещё что: возвращаясь к заглавию моих записок, терять друзей очень просто, если есть хребет.