Неспящие. Глава 6 - Служители Разума

«Чтобы прийти к мировому правительству, необходимо изъять из сознания людей их индивидуальность, привязанность к семейным традициям, национальный патриотизм и религиозные догмы... Уничтожение понятий истины и лжи, которые являются основой воспитания ребёнка, замена опыта старших рациональным мышлением – вот запоздалые цели... потребные для человеческого поведения».
Брок Чисхальм

«Некоторые более равны, чем другие».

Верховный маг Свободных Земель, пожизненный Президент Независимой Конфедерации Магов, Джон Адам Нот, стоя возле ромбовидной формы сегмента стеклянной стены, правильным треугольником уходящей вверх на шесть метров, думал о смерти. Его холодный взгляд был прикован к крохотному пузырьку воздуха внутри стекла, почти незаметному глазу изъяну, неожиданно для него самого, возбудившему в нём недостойную ревность. Пройдут тысячи, миллионы лет, прежде чем время и тлен коснутся запечатанного в стекле пузырька, в то время как он...
Маг с горечью выдохнул; всё, что он смог узнать за жалкую сотню лет, вечность и тело – две вещи несовместные. Смерть может долго стучать в закрытую дверь, но настанет ТОТ день, и старуха войдёт и отнимет самое драгоценное у тебя – твоё время.
Его Высокопревосходительство господин Нот, верный слуга Господина, находясь на самом верху Пирамиды, отчаянно жаждал, пусть, не бессмертия, мафусаилова века. В чёрной атласной мантии поверх такого же цвета костюма и остроносых туфлях Нот был похож на хорошо пожившего Дракулу. Вот только он не был бессмертным вампиром, хотя отдал бы всё, лишь бы больше не думать о неизбежном.
Выдохнув горечь, маг устремил свой взгляд за многослойное стекло с подогревом, где с высоты пирамиды, на сколько хватало глаз, открывалась невероятных масштабов картина, которой позавидовал бы сам русский Малевич, - фантастической красоты пейзаж в двух красках объясняющий суть жизни: бесконечность чёрного космоса над саваном мёртвой земли, инь и янь никогда не пересекающиеся и всё же неразрывно связанные друг с другом энергии.
Белое тело Антарктики неподвижно лежало под Млечным Путём. Ни птица, ни зверь, ни дыхание Бога не тревожили мёртвое место. Полюс Страха, избранный Джоном для первой своей пирамиды, погрузился в полярную ночь, такую же чёрную, как мысли Верховного мага.
Крупнейшая из пяти пирамид, ставшая храмом для новой религии Разума, вот уже семьдесят лет, квадратным своим основанием оскверняла останки полярной станции Амундсен-Скотта. Сто восьмиметровый монстр из стекла и сверхпрочного сплава металлоконструкций, зубом дракона, вызывающе скалился в небо, пугая незваных гостей.
Приказ Господина о строительстве в Антарктиде первого храма Разума был озвучен Нотом первого мая две тысячи шестьдесят первого года на заседании Палаты магов в недавно сменившей название новой столице Свободных Земель Гондоне.
Речь Его Высокопревосходительства, произнесённая при гробовом молчании равных, стала основой секретного билля, гарантировавшего особые права касты красных.
 
— Я, волею нашего Господина, Верховный маг Свободных Земель, уполномочен заявить: с этого дня, вы все являетесь прихожанами Магической церкви в самом широком её понимании. Господин решил, а я поддержал его справедливое утверждение, что вы, его слуги, нуждаетесь в связанной клятвой системе, направленной возбуждать в вас верность Господину и веру в его всемогущество. Вы станете исповедовать религию Разума, которая, начиная с сегодняшнего дня, станет единственной законной религией в Свободных Землях. Знаю, знаю… Вы напомните мне мои же слова о том, что религия – опиум для народа, и будете правы. Никогда ещё никакая религия ни прямо, ни косвенно, ни догматически, ни аллегорически не содержала истины. [1] Религии прошлого, действительно, были злом, ибо зиждились на ложной вере в несуществующих богов. Религия Разума – не зло, а разумное средство удержания вас от невольных ошибок. Как сказал Господин: «Возле тарелки с пряниками должен лежать и кнут, ибо род ваш слаб, а слабость в мире, который я создаю, непозволительная роскошь». Вы вправе спросить меня, что же это за Разум такой, которому вы обязаны поклоняться? Для тех, кто не понял: Разум – второе имя нашего Господина. Наш Господин и есть совершенный, свободный от влияния Разум, я бы добавил, божественный, но нашему Господину противна идея бога. «Противна идея бога, но он создаёт свою церковь. Почему?» — законно спросите вы. Ответ вас разочарует: не знаю, но что я знаю точно, это что наша святая обязанность – дать Господину то, что он хочет. Лактанций определил термин «религия» как союз человека с Богом. Будем считать, что наша религия будет символизировать союз человека с Разумом. В конце концов именно разум помог мартышке слезть с дерева и развиться до человека-разумного. Давайте голосовать. Кто за то, чтобы поддержать Господина в его священном желании стать добрым пастырем? — Джон наслаждался. Ему нравилось издеваться над братьями, мнящими о себе слишком много и жадно. — Отлично. С этого дня, волею Господина, вы все – Служители Разума. Что это значит, вы узнаете позже. Теперь о насущном. В свете новых решений ужесточаются правила для не магов. Я рад, что внедрённая нами система разделения субъектов на касты, где каждый находится на своём, нами отведённом ему месте, работает. Это значит, что уставшее от гражданской войны большинство, всё ещё («не способно понять, как жестоко их обманули», — мысль пришла и погасла в сознании Нота) нам доверяет, и чтобы так было и впредь, нашей главной задачей становится ограждение нашего стада от тлетворных влияний чуждых нашему духу религий. Овцам следует знать лишь то, какой длины палка у пастуха и как больно эта палка бьёт. Все церковные и религиозные общества с этого дня упраздняются. Вся наличествующая собственность существующих в Свободных Землях церковных и религиозных обществ объявляется достоянием магов. Благородным занятием изъятия церковных ценностей займётся новая организация «Чистильщики». Всякое упоминание о боге, кроме порочащего его – запрещено. Интернет становится привилегией избранных. Уличённый в пользовании Сетью субъект, будет наказан по всей строгости закона. Маг, предоставивший субъекту такую возможность, будет оштрафован на тысячу фунтов. Ношение религиозных атрибутов – запрещено. Само слово «религия», с этого дня упраздняется для всех, кроме нас. Для субъектов, на время пока Господин возрождается, будет создан культ Зверя. Восхваление Зверя должно выйти на доселе невиданный уровень. Выражаясь языком прошлого, гимны в честь нового идола должны звучать из каждого утюга, денно и нощно, чтобы первое слово каждого произведённого в Свободных Землях младенца было не «папа» и «мама», а «Зверь». Что же касается вас, мои дорогие братья…, — Нот сделал паузу, — ваши безопасность и благополучие будут напрямую зависеть от степени преданности нашему Господину и мне, его… другу. Как я сказал, с этого дня, в нашей дружной семье появилась своя религия. А где религия – там должны быть и храмы. Предлагаю первый из пяти задуманных мной культовых построек поставить на Южном Полюсе, самой незагаженной homo sapiens части света. Пора нашему Господину обрести достойный его всемогущества дом. Храм Разума должен быть построен в форме пирамиды имеющей необходимую для трансформации Господина способность концентрировать энергию и направлять её в нужное ему русло...

Никто не осмелился возразить Верховному магу, зная о силе, что вещала его устами. Под защитой пришельца Джон безбоязненно издевался над «богатой сволочью» и до пришествия Господина не плохо живущей. Он ненавидел этих высокородных, высокомерных ублюдков, где подкупом, где имеющейся в достатке властью, сумевших заполучить себе красный статус волшебника. Новоиспечённые чародеи, не знавшие о магии ничего, были готовы назваться хоть колдуном, хоть чёртом лишь бы оставаться в привычном для себя мире материального благополучия и вседозволенности.
Это-то и бесило Нота, боготворившего магию и как никто другой знавшего тёмные искусства. Конечно, среди всей этой шушеры были и настоящие, практикующие колдуны и колдуньи, но они, как и Нот, держались особняком от косо смотрящих на них бывших политиков, банкиров и отпрысков монарших домов.

Святая Святых, куда Джон поднялся из нижних покоев, пропускала достаточно звёздного волшебства, чтобы не пользоваться презренным электричеством. За почти сто лет глаза чародея отвыкли от яркого света. Он, как хищная птица, лучше видел во тьме и лампы его раздражали.
В центре Святилища на золотом постаменте стояло боццетто – в натуральную величину скульптурный эскиз человека, выполненный в весьма экспрессивной манере без узнаваемых черт и деталей. «Поделка ребёнка», — сказал бы непосвящённый зритель, увидев уродливую фигуру, удерживаемую в вертикальном положении золотыми подпорками. «Плохо исполненный Голем», — назвал бы «скульптуру» колдун.
Чёрный, с металлическим блеском космический пришелец, структурой своей напоминал гематит, с той лишь разницей, что он не был мёртвой материей. Камень дышал.

***

Астрономический объект, из-за странной своей траектории, получивший название «Блуждающий чёрт», впервые привлёк внимание NASA в далёком две тысячи двадцать четвёртом. Замеченный у Плутона, сигарообразный монстр, с «говорящим» размером (666 метров в длину и 130 метров в ширину), казалось, что-то «искал», следуя собственному, выходящему за рамки законов физики, маршруту. Тридцать два года, пока небесное тело, «металось» по Солнечной системе, за ним следили, ломая голову, чтобы это могло быть. Множество невероятных теорий, объясняющих природу столь странного поведения, было озвучено в прессе, и версия о космическом корабле пришельцев была не самой безумной из них.
В конце две тысячи пятьдесят четвёртого года «Блуждающий чёрт», благополучно миновав Землю, направился в сторону Солнца. Все с облегчением выдохнули, но, как оказалось, напрасно; не долетев до звезды какого-нибудь миллиона километров, он развернулся и, как блудный сын, устремился обратно к отчему дому, заставив трепетать шесть миллиардов запертых в этом доме землян.
Через год с небольшим стало ясно – столкновения не избежать. Срочно отправленный NASA космический зонд с ядерной бомбой на борту, успешно выполнил свою миссию: ядерный взрыв, по мощности равный трём Хиросимам, расколол «Безумного чёрта» на множество мелких осколков, часть из которых отправилась обратно в космос, другая же часть, с яростью камикадзе, устремилась к Земле.
Ему исполнилось двадцать четыре, когда близ Йеллоустонского национального парка в местечке под названием Кук-Сити с населением менее сотни человек всадником Апокалипсиса врезался в землю многотонный обломок. Частица ли «чёрта», или иссякшее терпение Бога разбудили дремавший вулкан, для стёртых с лица земли городов и местечек, значения уже не имело. Каменная крыша магматической камеры вздыбилась и звук от взрыва, потрясшего североамериканский континент, шесть раз облетел вокруг Земли во всех направлениях. Доставший до стратосферы массивный столб лавы и пепла, оповестил парализованных страхом людей о начале конца старого мира. Последовавшие за извержением смерть миллионов людей и хаос библейских масштабов поставили огненный крест на имперских иллюзиях зарвавшихся колонизаторов. Соединённые Штаты Америки, перестав быть землёй обетованной, превратились в разъединённые борьбой феодальные вотчины, где каждый каждому был хуже, чем зверь.
В ту же ночь, камень, размером с кошку, вдребезги разнёс деревянный сарай скромного служащего адвокатской фирмы «Реддл и К°», мирно спавшего в своём доме с заброшенным садом.
Разбуженный грохотом, молодой человек выбежал в сад, где на месте сарая увидел воронку, в облаке поднятой пыли, похожую на огромный, светящийся зелёным, котёл колдуньи из сказки. Он был так зол, что не испугался и не убежал с места событий, о чём впоследствии, очень жалел. Юноша смотрел на развалины и думал о том, во сколько ему обойдётся восстановленье утраченной собственности. Сумма выходила не малая. С досады, он уже приготовился плюнуть в воронку, когда услышал голос:
— Не делай этого, Адам.
Молодой человек удивился, но виду не подал.
— Не делай чего? — спросил он в пространство, предполагая, что голос может принадлежать кому угодно.
— Не плюй на меня.
— Это почему?
— Я тот, кто сделает тебя великим.
Прозвучавшее предложение никак не подействовало на неглупого адвоката. Ему уже приходилось защищать доверившихся незнакомому голосу и всё потерявших клиентов. Он тут же подумал о скрытой видеокамере в зарослях малины и о том, как будет глупо выглядеть на YouTube, поэтому ответил вопросом, вглядываясь во тьму в надежде заметить хоть что-то:
— Как мне узнать, что ты – это ты и, если это ты, что ты не врёшь?
Вместо ожидаемой порции лжи от скрытого тьмой «шутника», молодой человек почувствовал, как кто-то невидимый сильно сжал его горло.
— Я могу убить тебя прямо сейчас, — голос звучал спокойно, — но ты мне нравишься, Адам, поэтому, спрашиваю тебя в последний раз. Ты поможешь мне, Джон, Адам Нот?
Это не было похоже на шутку. Знакомый с магией Джон сразу понял, что действие, оказываемое на его шею не что иное, как чёрная магия и проделать подобное с ним мог либо очень сильный колдун, либо нечто, ему незнакомое. Теряя сознание, он прохрипел:
— Да... да.
— Вот и отлично. Забери меня в дом и спрячь. Отделайся от полиции и возвращайся ко мне, и не пробуй сбежать от меня, Адам.
— Хорошо.
— Ты должен отвечать: «Да, мой господин или слушаюсь, мой господин». Не заставляй меня наказывать тебя, с этой минуты, мой верный слуга. Ты же будешь мне верным слугой? Правда ведь, Адам?
Стоя на коленях и глотая ртом воздух, Джон поклонился и, с мыслью, что влип по самое некуда, прошептал:
— Да, мой господин. Я буду вам верным слугой.
Всё, что произошло после, было похоже на фантастический триллер. Разобравшись с полицией и успокоив соседку, чьей бесконечной заботой, он сыт был давно и по горло, Джон вернулся домой, не зная, как понимать всё с ним приключившееся. С того момента, как он взял в руки камень, он почувствовал, как невидимая цепь прочно приковала его к «паразиту».
Пришельца из космоса, так неожиданно ставшего его Господином, Джон спрятал в шкафу; там же его и обрёл, предварительно заперев входную дверь и задёрнув все шторы на окнах.
Говоривший с ним камень, формой своей напоминавший яйцо, не был похож ни на один доселе известный науке метеорит: он был гладким, чёрным, холодным как лёд и очень лёгким, не больше полукилограмма весом. Свечение им испускаемое, уже не такое яркое, придавало объекту «магического очарования» что делало, или вернее, сделало бы его, как минимум, уникальным, если бы камень был мёртвым объектом.
Положив пришельца на письменный стол, Нот поклонился ему и, не без некоторого испуга, произнёс ту единственную фразу, которую «разумное нечто», впоследствии, желало от него слышать:
— Я всё сделал как вы велели, мой Господин.
— Хорошо. Слушай меня внимательно, Адам. Сейчас ты оденешься и вместе со мной поедешь в Гондон к сэру (он назвал фамилию хорошо известного в оккультных кругах человека). Я буду разговаривать с ним о будущем вашего вида. В награду за твою службу, я не только поставлю тебя надо всеми, я сделаю тебя бессмертным.
— Лондон, сэр, вы хотели сказать…
— Молчать, человечишка! Я никогда не ошибаюсь. Мы едем в Гондон.

***
 
Камень, казалось, спал. Он больше не светился как в первый свой день, зато «дышал», умело подражая спящему человеку, иногда, даже храпел. Земные сто лет не прошли для него незамеченными. Он вырос в размере и сама форма, когда-то напоминавшая яйцо, изменилась и стала похожей на плохо слепленную мужскую фигуру. Правда, хотя годы и «очеловечили» Господина, но не сделали его человечнее. Он продолжал оставаться всё тем же холодным, жестоким и ненасытным космическим паразитом.
Спал ли камень в действительности, или просто делал вид, по одной, лишь ему ведомой прихоти, притворяясь спящим, для Джона, было не важно. За сто лет проведённых подле пришельца Нот хорошо изучил могущественную тварь, чтобы не делать поспешных выводов. Господин любил испытывать Нота – единственного из людей, кому он доверился, кого по-своему любил и по-своему ненавидел, кого контролировал и кого не мог контролировать полностью.
Стало вдруг тихо, и Джон поспешил к Господину. Приблизившись, он встал перед камнем в полупоклоне, внутренне сжавшись от мысли, что Господин уже знает о неисполненном поручении.
Золотой обруч, подобно короне, обнимавший то, что со временем должно было оформиться в настоящую голову, удерживал камень от падения. Сразу по приезде в свой дом, заметно подросшее яйцо потребовало «поставить себя» в вертикальное положение, чтобы его верный Адам, с ним разговаривая, «смотрел ему в глаза».
Раздался голос, заставлявший немногих слышавших его трепетать и подчиняться, подчиняться и трепетать. Джон ненавидел эти тихие на выдохе звуки. Они парализовали волю заставляя его желать унижений. Он будто спал наяву.
— Смотри мне в глаза.
Джон вздрогнул и, не изменяя позиции, медленно поднял голову, чтобы уже не отводить взгляда от зияющей бездны под обручем, которую его Господин упорно называл глазами.
— Что ты видишь, Адам?
— Я вижу своего Господина, — прошептал Нот, усиленно пытаясь не сморгнуть.
— А что вижу я?
— Своего верного раба, мой Господин?
— Нет, Адам. Я вижу предателя.
Маг почувствовал, как тонкая струйка холодного пота потекла по его спине. Всё, что он мог и, главное, должен был сделать, это дать парализовавшей его немочи затопить его разум, чтобы ни мысль, никакое другое движение чувств не выдали его настоящего. Думать и действовать он будет потом, зная наверняка, что его не услышат.
— Не понимаю вас, мой Господин.
— Я вижу твоё сердце, колдун. В нём поселилось сомнение. Ты сомневаешься, Адам?
— Нет, мой Господин. Моя вера в вас безгранична. Я верю, что вы обещанный людям мессия, что вы явились в наш мир, чтобы спасти человечество от неминуемой гибели. Вы наш спаситель и я, как и прежде, смиренно прошу вас открыться вашим рабам чтобы, увидев, они вострепетали и поклонились вам как своему Господину. Настала пора…
— Лжец. Ты прекрасно знаешь, что ещё не пора. Ты выполнил моё поручение?
— Я сделал всё, как вы велели, мой Господин.
— Не ври мне, Адам.
— Мальчишка мёртв.
— Тогда почему я всё ещё слышу, как бьётся его сердце?
— Я видел клинок, обагрённый его кровью.
— Мальчишка жив.
Невыносимая боль от макушки до пят пронзила подведшего Господина мага. Он упал на колени и закричал, протягивая руки к чёрному истукану:
— Пощады, мой Господин! Я не знал! Я был уверен, что посланный мной субъект исполнил приказ!
— Он соврал. Рука моего врага отвела нож от горла. Я не стану щадить тебя, Адам, но дам тебе шанс. Последний. Убей мальчишку и того, кто ему помогает.
Боль ушла, оставив во рту послевкусие смерти. Чтобы скрыть свою ненависть, Джон задал вопрос, на который давно знал ответ:
— Тот, кто ему помогает, ваш враг?
— Глупец. Мой враг тебе не доступен. Ищи среди равных.
— Я всё сделаю, мой Господин.
Давя в себе ярость, Джон простёрся перед идолом ниц.
— Иди и больше не разочаровывай меня, Адам.
Маг вернулся к себе совершенно разбитым. Гнев Господина, как это бывало всегда, лишил его сил, и если для тридцатишестилетнего Джона, достаточно было бутылки хорошего коньяка, то для сто тридцатишестилетнего Верховного мага, чтобы вернуть себе силы, требовался источник энергии более мощный, чем бренная выпивка. Откинувшись в кресле, колдун прошептал:
— Бах. Прелюдия фа минор.

***

К тому времени, как Джон с Господином приехали в Лондон, страшная новость о постигшей Америку катастрофе уже облетела весь мир. И не только новость. Обломки «Безумного чёрта» атаковали планету. Судия пришёл внезапно и дела каждого обнаружились, но некому было в страхе воскликнуть: «Помилуй нас, Боже!» — ибо не осталось на грешной земле настоящих просителей. В поисках спасения люди бежали из охваченных пожарами мест не зная, что думать и делать.
Лондону повезло. Была ли это случайность, некий промысел, или что-то ещё – никто никогда не узнал; кроме незваного гостя, ни один, даже самый крохотный, обломок не упал на «Великий фурункул». [2] Меньше повезло северу и северо-западу: Манчестер был полностью разрушен, пострадали Белфаст, Глазго и Ноттингем. Жители Лондона, те, кто не спал в эту ночь и был в курсе страшных событий, с ужасом и некоторым облегченьем, следили за тем, как, прямо на их глазах рушился прежний, понятный им мир.
Улица Друри-лейн была нема и пустынна. Тихий рассвет, серо-розовым покрывалом, накрыл цент Лондона на редкость безлюдный и чистый в предутренний час. Пристойный мирок, похожий на человека, проведшего ночь в погони за наслаждением, уставшего и мирно уснувшего глубоким, неправедным сном, либо ещё не знал о трагедии, либо знал, но, не имея в себе сил сострадать, предпочёл заслуженный отдых вредным для здоровья переживаниям.
Сэр Питер Блек, к которому так желало попасть яйцо, обитал в квартире верхнего этажа совсем не элитного четырёхэтажного дома из красного кирпича. Джон весьма удивился, когда его Господин назвал ему имя и адрес; по его представлению, Великий мастер, к мнению которого, по слухам, прислушивалась сама госпожа Смит, должен был жить в шикарном доме в Вестминстере или Белгравии. Правда, при более тесном знакомстве со «скромным» жильём, оказалось, что выражение: «Don’t judge a book by its cover», [3] — как нельзя кстати подходит занявшей целый этаж квартире.
Открывший ему дверь молодой секретарь, недовольно нахмурился, увидев в столь ранний час бледного и очень взволнованного посетителя с объёмной сумкой в руках. Он молча разглядывал Джона, пока тот, всё ещё смущаясь отведённой ему Господином ролью посредника, пытался объяснить молодцу причину своего появления:
— Простите за ранний визит, но дело, с которым мы… я пришёл к сэру Питеру Блеку, не терпит отлагательств. Мой Господин желает разговаривать с мастером...
— Сэр Питер Блек назначил вашему… господину встречу?
— Нет, но…
Джон не успел договорить, как из сумки раздался голос:
— Как смеешь, дурак, стоять на пути у Великого Архитектора?!
Не без удовольствия Нот увидел, как «дурак» побледнел и упал в обморок. Усмехнувшись, он осторожно переступил через тело и вошёл в святая святых совсем не святого Мастера.
Дворцовая планировка квартиры с рядом последовательно примыкающих друг к другу комнат ничуть не удивила Джона (кому как не Великому мастеру жить во дворце пусть и скрытом за фасадом обычного дома?), но пробудила в нём ревность. Старинная мебель, картины в тяжёлых рамах, фривольного содержания статуэтки на позолоченных столиках, дорогие ковры и запах… власти, возбуждали в нём зависть.
— Налево! — снова раздался голос из сумки.
Юноша вздрогнул.
— Слушаюсь, мой Господин.
«И незачем так орать, зараза космическая», — злился Джон, послушно шагая налево. Не успел он докончить мысль, как резкая боль, напомнила ему о возможностях Господина: слышать неслышимое, видеть невидимое и наказывать за проступки и грубость. Юноша побледнел и упал на колени. Боль мгновенно прошла. Господин торопился.
Спальня, где мирно почивал сэр Блек, оказалась последней из шести предшествующих ей комнат. Высокая белая дверь с вычурной ручкой из красного золота была приоткрыта; она как будто манила, приглашала войти и разделить с гостеприимным хозяином тарелку запретных плодов. Джон подумал о лежащем в холле юнце, презрительно хмыкнул и вошёл в святая святых ни о чём не подозревавшего Мастера.
Мирно сопевший на поистине королевской кровати сэр Блек выглядел с точностью до наоборот занимаемой им должности: немолодой, некрасивый, страдающий ожирением гедонист, возможно, мастер, но уж никак не Великий.
Слишком много познавший, чтобы помнить о детском, наивном желании изменить этот проклятый мир, сам много раз согрешивший и от этого успокоенный и умиротворённый тем немногим, что у него было, Питер лежал на правом боку, без одежды, прикрытый льняной простынёй в жарко натопленной спальне. Рядом с кроватью валялись синий домашний халат и чужое бельё.
— Мне его разбудить?
— Я сам.
Всё, что произошло после, будущий Верховный маг помнил в подробностях, будто произошло это не сто лет назад, а сегодня, сейчас. Камень не стал говорить, но стал действовать. Джон видел, как спящий мужчина вздрогнул, лицо его приняло страдальческое выражение, он застонал и начал метаться, повторяя: «Этого не может быть, не может быть…» На третьем: «Не может быть», — мастер открыл глаза и, увидев край балдахина, с облегчением выдохнул. Затем, он заметил стоявшего рядом Нота. Испуг в его взоре быстро сменился на гнев, затем пришло удивление и крайнее любопытство. Он не просил о пощаде, не ругался на посмевшего вторгнуться к нему возможно убийцу, просто спросил:
— Кто вы такой и что вам нужно?
Джон, выждав минуту (не захочет ли Господин самолично ответить Великому мастеру?), вынул из сумки яйцо и положил его рядом с Блеком.
— Мой Господин пожелал с вами встретиться.
Нахмуренный взгляд толстяка, его глубокий вздох и жёсткое: «Вон!» — Джон принял смиренно. Если бы он сам не был свидетелем произошедшего утром, он бы тоже подумал, что Джон Адам Нот спятил на почве магии, оккультизма и чёрт знает чего ещё, но он видел, он говорил, он на собственной шкуре прочувствовал возможности Господина. Джон вздохнул с облегчением, когда яйцо заговорило:
— Ты так хотел верить Питер, а теперь, когда я, Великий Зодчий, сам явился к тебе, ты пребываешь в смятении. Неужели того, что я показал тебе, мало?
Мастер медленно сел на кровати, обнажив безволосую грудь и покатые белые плечи. Напоминавшее бланманже, холёное тело дрожало, как если бы по столу, на котором стоял аппетитный десерт, ударили кулаком.
— Не может быть...
— Ты ведь знаешь, что может, Питер, потому что ты книжник и знаешь о многом.
— Но я…
— Вот я пришёл! Поклонись мне, и я открою тебе тайны Вселенной! — громоподобные звуки накрыли несчастного с единственной целью заставить его отринуть сомнения, поверить, что камень, с ним говорящий, и есть ЕГО бог.
Великий мастер, сэр Питер Блек, не замечая, что гол и дрожит от страха, встал на колени и склонился пред камнем шумно сопя как матёрый кабан пытающийся влезть на юную свинку.
— Служу моему Господину, — произнёс он почтительно.
Джон усмехнулся, увидев с какой быстротой сэр Питер Блек смирился со своим унижением. Его возбуждённые чресла поведали Ноту о многом: о слабости, глупости и непомерных желаниях невеликого мастера, возможно, только и ждавшего, что кто-то сильный придёт и унизит его.
— Одевайся. Мне нужно встретиться с Венделин, — голос Господина вновь стал спокойно-бесстрастным.

***

Бах его не просто успокаивал – давал ему силы жить дальше. Совершенная музыка наполняла избитое магией тело Божественным Светом, восполняя выжранную пришельцем энергию. Прикрыв глаза, Джон расслабился и губы сами собой принялись шептать слова хорала: «К Тебе взываю, Господи Иисусе Христе! Прошу, услышь мои мольбы, даруй мне благодать Твою, не дай мне пасть духом. Истинной веры, Господи, молю. Даруй мне, Господи, истинной веры, чтобы я жил для Тебя, помогал ближнему и нёс слово Твоё», — и чудовищный монстр, крепко сжимавший горло старого колдуна, бранясь на Великую Силу, недовольно стал пятиться в ночь. Джон глубоко вздохнул и тихо сказал:
— Ещё.
Он впитывал звуки прелюдии пока не почувствовал, что может свободно дышать. Теперь он мог думать, но прежде… Возле кресла, на столике стояла шкатулка. Джон вынул из неё серебряный римский крестик, память о матери и, не перекрестясь, со вздохом надел его на себя; сила, в нём заключённая, помогала ему скрывать свои тайные мысли от всюду сующего свой космический нос Господина.
«Я ведь прекрасно понял, кого ты назвал своим врагом», — думал маг, сжимая в руке «оберег».
Нот не верил в Бога той верой, какую требовала от него церковь: слепой и незнающей Бога. «Если бы ваша вера была с горчичное зерно…» [4], — но её не было, как и не было благодарности… никому.
Джон желал Бога знать, как знал Господина, но Сущий Творец, не являл Себя колдуну, и Джон отвечал Ему тем же, отрицая прилюдно Его существование. Он верил в магию, в то, что он мог «пощупать», в то, что он понимал и что ему подчинялось. Сам колдун, он и действие креста приписывал неизвестной ему магической формуле, давя в себе непонятный протест, с каждым годом только усиливающийся.
Его отец, Ян Покора, преподававший право в Бедфордширском университете, был поклонником Ницше. Его уверенность в том, что то, что человека не убивает, делает его сильнее, с годами, стала девизом и ответом на все неприятности: касалось ли это разбитой коленки младшего сына Джо или очередной, не слишком разумной и честной драки старшего Чарли, или собственной, неизлечимой болезни, слишком рано отнявшей его у семьи. Ещё он любил тёмное пиво с креветками, игру в крикет и книги, на которые тратил все свободные деньги. Успешно женившись на своей коллеге и родив от неё двух детей, Ян Покора решил, что исполнил свой долг джентльмена и мужа, и до самой своей смерти жил как гедонист-книжник, находя для себя удовольствие в чтении Толкина, Льюиса, Желязны, и подобных им авторов, уводивших его от жёсткой реальности имморалиста.[5] 
Мать Джона, Шарлота, урождённая Беркли, была женщиной умной, упрямой и независимой в пределах разумного. Преподаватель английской литературы, сама любительница книг, Шарлота Беркли, почувствовав в единственном сыне польских иммигрантов родственную душу, скоропалительно влюбилась и, вопреки осторожным намёкам родителей на то, что знание о своём партнёре – есть сила полезная, вышла за него замуж уже будучи беременной Чарли.
После покупки дома и рождения первенца эмоции женщины поутихли и Шарлота увидела то, что весь «конфетно-букетный» год видеть отказывалась: Ян был не тем или не совсем тем человеком, в которого она влюбилась. Лёгкий на подъём, остроумный, заботливый преподаватель права как-то очень быстро превратился в насмешливого, где-то очень циничного домоседа, предпочётшего обществу жены и детей то единственное, что имело для него смысл: книги.
Открытое неуважение Яна к традиционным религиям вызывало в ней раздражение. Убеждённая католичка, она и детей своих крестила вопреки возражениям мужа, для которого неоязыческий эклектизм неоспоримо был лучше христианства.
После рождения Джо, Шарлота смирилась, найдя утешение в мысли, что жизнь ЗДЕСЬ – лишь временная необходимость и что последующая жизнь ТАМ будет намного счастливее. Она перестала себя жалеть и клянчить у мужа внимание, полностью отдавшись работе, воспитанию детей и уютному садику за домом, где среди множества видов цветов, печально-торжественно цвели её любимые чёрные розы.
Джону не было и шестнадцати, когда Ян Покора скончался от рака печени. Шарлота не долго скорбела по мужу. На месте печальных роз появился красивый лилейник, и женщина «словно сбросила камень с души». К ещё не старому телу вернулась живость и та упругая энергия, которая была в ней до свадьбы, и даже очередная выходка Чарли, подписавшего армейский контракт, не смогла помешать помолодевшей Шарлоте мечтательно улыбаться, наблюдая из окна своей спальни как багряный лилейник наливается цветом. 
Три года всё было неплохо. Джон Болек Покора, закончивший школу в четырнадцать, в свои восемнадцать уже работал в адвокатском бюро «London & Partners». Умный, спокойный и очень трудолюбивый выпускник Лондонской школы экономики и политических наук, он быстро шёл в гору.
По несчастливой случайности войдя в этот мир в самый редкий день календаря, три из четырёх своих дней рождения Джон не отмечал вовсе, рано договорившись с родителями, что все непотраченные на его праздник деньги будут принадлежать ему, поэтому утро первого марта он встретил в мыслях о новой съёмной квартире поближе к центру. Ожидаемый звонок от матери с традиционными поздравлениями и пожеланиями карьерного роста и «настоящей» любви стал для него подарком, лучшим за всю его жизнь.
— Твой старший брат погиб смертью храбрых.
Сухие как саван слова не вызвали в Джоне сочувствия. Чарли, как мог, отравлял жизнь «огрызку», считая его недостаточно ПОКОРным и, в принципе, лишним в семье. Простой как бита и крепкий как мяч для крикета бэтсмен,[6] сделал всё, чтобы убить в младшем родственнике (до третьего класса, верившим в существование Хогвартса и желавшим учиться в Слизерине) все возможные братские чувства.
Стоя у гроба горячо нелюбимого брата, Джон улыбался, ничуть не печалясь о том, что подумают немногие родственники, пришедшие поддержать безутешную мать и проститься с «милым, чутким, заботливым» Чарли, слишком близко воспринявшим призыв идти убивать врагов Великой Британии.
Смерть Чарли и последовавшая за ней болезнь матери, безумной рукой толкнувшая её под колёса грузовика, лишь ускорили то, о чём он мечтал со школы: избавиться от ПОКОРной фамилии отца-неудачника.
«Я начинаю с нуля, — сказал он себе, бросая на гроб матери промёрзшую горсть земли. — Так пусть же вечная, совершенная, не имеющая ни начала, ни конца цифра станет символом возрождения нового меня, нового Адама, сильного и навсегда свободного».
В то февральское утро, свободный от всех Джон Адам Нот (John Adam Nought) покинул кладбище, чтобы больше никогда ни о ком не страдать.
Вместе с новой фамилией Джону достались дом с заброшенным садом, библиотека отца и коллекция бит для крикета.

***

Венделин Смит, за свою чрезмерную идейность, принципиальность и неутомимость в отстаивании личных свобод получившая прозвище «Чумовая баба», сидя в столовой на Даунинг-стрит и попивая свой утренний кофе, мечтала о море. Сорокапятилетняя женщина положившая молодость, семью и саму себя на ненасытный алтарь отечества, глядя в окно, мечтала о ласках, не важно чьих: прогретой ли солнцем воды или гипотетического любовника, которого, - ох как давно! – у неё не было. На беззвучном экране огромного телевизора сменялись картинки, одна страшнее другой, а её тело, упрямо, хотело любви.
Звонок от Питера, с первого дня её премьерства, регулярно вторгавшийся в жизнь, застал её врасплох; как неверная жена под взглядом ревнивого мужа, Венделин почувствовала, что краснеет, а, почувствовав, весьма удивилась, так как давно не испытывала стыда ни за что. Море, солнце и пляж с ласкающей пеной у ног сразу стали далёкими, как и гипотетический любовник, которого ох, как давно, у неё не было. Женщина поморщилась, но на вызов ответила; вечный должник, она смиренно несла свой крест, выполняя просьбы того, с чьего сильного и тайного пинка взлетела так высоко. Всё ещё несла.
— Слушаю вас Мастер. Да, я знаю. Меры уже принимаются. Я как раз…, — Венделин умолкла. По тому как менялось выражение её лица: от недовольного к удивлённому, затем скептическому и, наконец, злому, было понятно, женщина приняла звонок как попытку убрать её с должности.
С каким злорадством будут хихикать её оппоненты, а уж пресса… Она мгновенно представила заголовок в «Daily Mail»: «Венделин Смит утверждает, что разговаривала с космическим пришельцем».
«Я всегда знала, что ты, Питер, скотина!» — думала она, хмуро выслушивая указания Мастера.
Взгляд её, по привычке, метнулся к старой картине, где на выжженной солнцем траве сидящая девушка упрямо смотрела на дом.[7] 
В тайне приобретённый у музея шедевр, вот уже два года, помогал ей выдерживать тяготы премьерства. В несчастной и очень одинокой фигурке Венделин видела себя, стойко переносящую невзгоды и нападки больных психопатов одинокую душу.
Сохраняя остатки совести, она утешала себя мыслью, что заменившая настоящего Эндрю копия ничем не хуже, что простому обывателю глубоко наплевать на то, что видят его давно ослепшие от просмотров сгенерированной чуши глаза, и что музею как воздух нужны полученные за Уайета деньги, очень и очень немалые. В конце концов, все, кто имел возможность иметь в своём доме понравившиеся подлинники, так делали.
— Я буду ждать… Согласна, плебеям не стоит знать лишнего… И вам, Мастер. 
В бесстыжем пеньюаре, сквозь который просвечивало её шоколадного цвета обнажённое тело, возмущённая Венделин рухнула в кресло продумать ответный удар. «Никогда не сдавайтесь – никогда, никогда, никогда, никогда, ни в большом, ни в малом, ни в крупном, ни в мелком, никогда не сдавайтесь, если это не противоречит чести и здравому смыслу. Никогда не поддавайтесь очевидно превосходящей мощи вашего противника».[8]  Она это помнила.
Кофе давно остыл, а женщина всё сидела, монотонно раскачиваясь и карябая длинным ногтем шоколадную ляжку. Боль её успокаивала. Прекрасно понимая, что мазохистский поступок, зайди сюда горничная, выдаст её с головой, она карябала кожу, испытывая почти сексуальное удовлетворение, и только почувствовав подушечкой пальца кровь, женщина успокоилась.
— Ладно, Венделин, ты сильная. Ты выдержишь всё, даже этого мудака с вонючими яйцами.
Её богатое воображение тут же нарисовало картинку: похожая на совиную лапу рука крепко сжимает мошонку Великого мастера и кровавые брызги обагряют её лицо. Женщина улыбнулась. Не глядя на ляжку, где к хаосу заживших шрамиков, прибавилась новая метка, она отправилась в ванную. Никто никогда не узнает, что у несгибаемой Венделин не всё «well». Она сильная, она выдержит, она переживёт и сраного Мастера и всех тех, кто попытается сбросить её с вершины пирамиды, на которую она так долго карабкалась.
Гости явились вовремя. Большие старинные часы в приёмной только-только отбили девять. За час с небольшим Венделин успела одеться, нанести макияж и немного взбодриться стопочкой русской водки.
Выбранный ею брючный костюм за триста тысяч фунтов, неотличимый от настоящих волос роскошный парик и ожерелье из редкого жемчуга касуми, как верные телохранители, призваны были заткнуть глотку всякому, кто посмел бы усомниться, что у первой в истории Великой Британии темнокожей премьерши не хватит возможностей отстоять своё право.
Она только что отложила встречу с министром финансов и прибывала в задумчивости: не слишком ли много жертв требовал от неё Питер и не пора ли прямо сказать Великому мастеру, что она давно уже выплатила свой долг, что она больше не та наивная и мечтательная «глупышка Диди», которую он «подобрал» на вечеринке «у Славы» и предложил любящей водку девушке великое будущее в обмен на «некоторую уступчивость». 
Давя в себе раздражение, она встретила гостя своей коронной улыбкой. Как опытная шлюха, Венделин прекрасно знала, как важно быть вежливой с клиентом.
Сэр Блек, глубоко уверенный в том, что всякий, кто должен ему, должен до гроба, вошёл к ней хозяином, как привык за долгую, полную борьбы, интриг и подкупов жизнь посвящённого, не обращая внимания на жалкие потуги своей протеже казаться сильной. Без всякого на то разрешения, он проследовал к стоящему у стены дивану и там расселся, нисколько не заботясь о подобающих премьерскому статусу приличиях.
— Нет времени на церемонии Диди. Дело архиважное, — объяснил он своё поведение. — Мы на пороге великих свершений.
— И тебе доброе утро Питер, — проговорила Венделин, не скрывая своей досады на унизительное «Диди».
Она лишь взглянула на застывшего возле двери Джона, сразу переведя свой вопрошающий взгляд на Питера.
— Не злись Диди. Если бы я захотел поменять тебя на кого-то более сговорчивого, я бы придумал что-то менее физически затратное для себя. Покажи ей ЕГО, — последние слова были адресованы парню.
Джон только и ждал момента, когда ему разрешат представить себя как следует. В этой игре он всё ещё не был главным и это его бесило. Он прошествовал прямо к столу, где из сумки, с видом владельца диковинки, достал Господина и, дабы та, к которой в обычной жизни он не смог бы даже приблизиться, увидела в нём нечто большее, чем простого плебея, взял яйцо на руки, тем самым давая понять, что космический гость доверяет только ему.
По лицу Венделин расползалось глубокое разочарование. Космический гость не произвёл на неё должного впечатления. Да, красивый, да, мастерски обработанный большой гематит. И что? Она снова взглянула на Питера. Тот беспристрастно молчал, прикрыв глаза, как бы говоря: «Сама всё увидишь». Ей захотелось крикнуть в эту сытую, самодовольную харю: «И ради этой херни я отложила важную для меня и Великой Британии встречу?!» — но она сдержалась, согласившись с его заявлением, что вытащить из постели Великого мастера может лишь «архиважное» происшествие. Или страх.
Никто из присутствующих в её кабинете не услышал того, что услышала Венделин. С садистским удовольствием Джон наблюдал, как застыла стоявшая напротив премьерша, как от незримого ужаса расширились её зрачки, а взгляд стал стеклянным, как медленно опустилась челюсть, и тонкая струйка слюны потекла изо рта, сделав её похожей на больную бешенством суку. Но он весьма удивился, когда Венделин, вдруг, исчезла.
Удивился и Мастер. С любопытством наблюдая за стремительно меняющимся лицом Диди, он вскрикнул, когда его подопечная исчезла из комнаты. Питер взглянул на Джона как, раньше, Венделин: вопрошающе. Он требовал от юноши объяснений. Не меньше его поражённый Нот лишь беспомощно пожал плечами, как бы говоря, что пути Господина ему не ведомы.
— Спроси его, — почти не разжимая губ тихо проговорил Мастер.
— Господин сам знает, когда ему говорить, — так же чуть слышно ответил Джон.
— Если стоящий за дверью охранник заподозрит неладное и войдёт, нам будет весьма проблематично объяснить суровому джентльмену исчезновение его госпожи.
— Так сделайте так, чтобы он сюда не вошёл.
К счастью для них, Венделин не заставила их объясняться с охранником, появившись в том месте, откуда исчезла; не застывшей статуей как минуту назад, а стоя на коленях и рыдая навзрыд. Никто из двоих не пришёл ей на помощь. Возможно, в глазах сэра Блека и мелькнуло сочувствие к бедной глупышке, но лишь на миг, подобно привету из прошлого, когда он, юный да, что там…
«Юность – болезнь не смертельная. Со временем, она проходит, — Мастер вздохнул. — Со временем всё проходит».
Что же касается Джона, возвышаясь над Венделин, он не скрывал своих радости и одновременно презрения к не распознавшей в нём равного себе черномазой выскочке.
Наплакавшись вволю, женщина поднялась. Её руки, колени, дорогой костюм и даже парик были испачканы грязью. Не глядя на свидетелей её позора, сдавленным голосом она произнесла:
— Нужно известить Его Величество.
— В этом мире есть только один Король и он перед вами, — раздался голос пришельца.

***

Первого своего Голема Джон создал вскоре после переезда на Южный полюс. Глиняный человек в четыре локтя ростом, за неимением у создателя необходимых для ваяния навыков, был слеплен грубо и, как оказалось, был не способен выполнять нужные Ноту обязанности. Пальцы Голема были слишком толсты, передвигался он боком и до крайности был неуклюж, так что правильного слуги из истукана не вышло. По непонятной ему самому причине Джон не разрушил творение, более того, он к нему привязался.
Он назвал его Диди в память о Венделин, вскоре после встречи с его Господином, подавшей в отставку и тайно покинувшей страну. Женщина оказалась умнее честолюбивых мужчин, увидев в пришельце то, чего не пожелали увидеть ни Блек, после полученных от пришельца знаний, сошедший с ума, ни он, так глупо купившийся на обещание вечной жизни. По дошедшим до Джона слухам, принявшая монашеский постриг Венделин, тихо скончалась в женском монастыре близ Мазурских озёр, унеся с собой в вечность тайну своего исчезновения. Можно было только гадать куда и зачем переместил её Господин в утро начала конца их привычного мира.
Как это случалось с ним в последнее время, вместе с силами возвращались сомнения: а ту ли сторону он выбрал.
— Скажи на кухне, пусть приготовят какао.
— Слушаюсь господин.
Голос Диди звучал глухо, словно из-под под земли. Нот превзошёл колдунов прошлого, сумев создать шем[9] говорящего Голема. Не пожелав избавиться от неуклюжего слуги, он сделал Диди своим помощником в делах простых, не требующих человеческой ловкости и изящества. К тому же Диди умел слушать. Он вставал напротив хозяина и жадно внимал его слову. Глиняные глаза Голема неподвижно смотрели на Джона, челюсть слегка опускалась, а голова склонялась к плечу точь-в-точь как у послушной собаки готовой за кусок колбасы хоть в пекло. На могучей груди истукана, внутри которой хранился пергамент с шемом, Джон нарисовал крест, прикрыв его от человеческих глаз медной пластиной с начертанной на ней пирамидой, и Диди стал его исповедником. С ним Джон разговаривал, ему он жаловался на Господина, уверенный в том, что дальше глиняных ушей его постоянный скулёж не уйдёт.
Прислуга, коей Великому магу всё же пришлось обзавестись, никогда не входила в его покои, святая святых, заставленные книжными стеллажами из редкого сибирского кедра. Всё, что можно было собрать о магии, оккультных практиках, теософии и религии начиная с ведизма, было собрано, закаталогизировано и прочитано; не всё, но многое из того, что помогло ему, не без помощи Господина, занять никогда не пустовавшую вершину магического искусства.
Он стал первым среди рассеянных по миру редких носителей ДНК демонов-людоедов (ракшасов), миллионы лет назад создавших чёрную магию; не потомственных шарлатанов, зарабатывающих на доверчивых гражданах, а истинных колдунов, в тайне от всех, практикующих дьявольское искусство. Его магические атаки, несущие смерть любому, кто вставал у него на пути, его безжалостные эксперименты с ничего не подозревающими не магами, доводившие их до безумия, заставили чародеев склониться пред «псом Господина». А после того, как в продолжавшейся месяц энергетической битве на расстоянии он убил считавшегося непобедимым колдуна вуду по имени Приносящий Смерть, даже стоявшие особняком надменные и очень опасные колдуны-оммёдзи признали в нём равного. Джона стали бояться даже больше, чем спрятанного от посторонних глаз и пока ничем себя не проявившего космического пришельца.
Диди ушёл. Скоро сварят какао, он уберёт в шкатулку серебряный крестик и погрузится в блаженное «ничто» чтобы ничего, кроме вкуса какао, Господин не почувствовал.
Взгляд его устремился к картине напротив. С двухметрового полотна на Джона смотрел он сам. В королевской мантии, подбитой горностаевым мехом, с короной на голове, Его Величество Адам I – король Всея Земли, невозмутимо взирал на посюстороннего двойника. На его широкой груди был тщательно выписан мальтийский крест.
«В этом мире может быть только один Король! И им буду я!»
Джон улыбнулся.

Роман "Неспящие" находится в работе.

Сноски:

1. Никогда ещё никакая религия ни прямо, ни косвенно, ни догматически, ни аллегорически не содержала истины. – Ф. Ницше.
2. The Great Wen (Великий Фурункул) – неофициальное название Лондона.
3. Не суди книгу по её обложке (анг.)
4. Евангелие от Матфея (17:20)
5. Человек, который ставит под сомнение или отрицает общепринятые моральные принципы и нормы, считая их не обязательными для себя или даже вредными для своих личных интересов.
6. Игрок в крикет, отражающий мяч битой.
7. «Мир Кристины» - картина американского художника Эндрю Уайета.
8. Уинстон Черчилль.
9. Тайное имя Бога и комбинации из него, использующееся для оживления голема.