Все пройдет

                Все пройдет…


И это все…, конечно же…, пройдет, как все всегда проходит в никуда,
оставив только тополиный лёт в тени ветров сожженный навсегда,   
То разговоры с одинокой дверью, закрытой на готический замок с
ключами к вековому воскресенью, дающем назидательный урок…    
И колокольный звон исчезнет без следа, качнув на кладбище прогнившие
кресты, как память бесконечного суда над бесполезностью блаженной
суеты…

Мелькнут тетради хирургических листов, откуда убегают все слова…
Опустошая полки всех шкафов и оставляя пыли кружева,
Слова, которые до сажи сожжены и вечной краской на гранит нанесены,
Чтоб быть полезными, умеющим читать…, не по листам, а по остаткам
раскаленных пеплов и по зазубринам фигурных молотков…    

И это все, конечно же, пройдет…, и эхо дважды никуда не позовет,
Отдав себя на растерзание пространству с надеждой в справедливые
суды…
А кто был соткан из воспоминаний и воды, питаясь слухами блаженной
ерунды,
Тот безрассудно верил почтальонам, что письма отдавали за еду и
ставили печать на удивленных, худых, проголодавшихся голов, живущих
в мире нецензурных слов…

Живем во времени экспериментов над собой и, прикрываясь кожаной
спиной, на языке все время ползает улитка отравленного вкуса
«миндаля», 
У каждого последняя попытка в терпенье жить, не плача, не скуля…
Вернуть себя к себе во зрелости души и потому молчать подольше за
гроши,
Чем много говорить за миллионы, плодящих пустоту и эмбрионы
совсем несчастных будущих тупиц, жующих пепел политических
страниц… 
          
И это все, конечно же…, пройдет…, и стрелку компаса на небо повернет,
Куда печаль печальных почтальонов велосипедными путями уведет,
раздав инструкции веселых шапито, кто был когда-то кем, а стал
никто… 
Пройдет под светофором забытья, вернется вновь вся мерзость бытия
Все потому, что запрещенный красный свет уж не менялся миллионы
лет…