6. Когда забыли выключить тьму

Дверь открылась.
Сначала — ничего. Только тьма. Плотная, вязкая, как смола. Генри сразу почувствовал, как воздух изменился — стал прохладнее, тяжелее, будто он вошёл в старый погреб, где даже тишина пахнет сыростью.
Он сделал шаг. Пол под ногами глухо отозвался, словно знал, кого пускает.
— Не отставай, — сказал Хозяин. Голос его стал тише, глуше, как будто звучал уже не отсюда, а изнутри... или через что-то.
— Смотри под ноги… — добавил он. — И ни в коем случае не наступай на цветы.
Генри глянул вниз. В тусклом свете он не увидел никаких цветов. Хотел было сказать об этом, но передумал.
«Ладно… просто буду идти ближе к стенам», — подумал он.
Он поднял взгляд.
Помещение было большое, залитое полумраком. Тяжёлые стены из чёрного камня уходили вверх, будто сама скала поднималась над ним. Где-то в глубине, на возвышении, темнел старый алтарь, обвитый корнями, похожими на высохшие вены.
Свечи стояли прямо на полу, в нишах, на кованых подставках — и казалось, что они горят не от огня, а от чьей-то воли.
Их пламя не освещало, а только подчеркивало тени.
Хозяин шагнул внутрь, глухо замычал — как корова, задумавшая философский трактат — и зажёг тонкую свечу. Она вспыхнула прямо из воздуха, будто от его дыхания. В ту же секунду чайник у него на груди зашипел — тихо, сипло, словно проснулся… и вспомнил, сколько жизней уже переварил.
— Ыииии-хаа… Прах луны упади на землю… Храм твой — в глубине… — забубнил Хозяин, покачиваясь вперёд-назад всем телом. Глаза его были закрыты, повязка сбилась, он кружил — не по кругу, а по спирали, закручиваясь, как водоворот, всё ближе к саркофагу в центре зала.
Генри застыл у порога.
«Он в порядке?.. Или это местная версия приветствия богам?..»
Внезапно Хозяин резко остановился. Прямо на полуслове. Замер.
И начал… принюхиваться.
Сначала — воздух. Медленно, шумно, будто пил запах. Потом склонился ниже. Ещё ниже. Уже не просто нюхал — водил носом у самого пола. А затем встал на четвереньки и начал шарить руками по камню, как будто искал утерянную пуговицу вселенной.
И тут откуда-то донёсся звук.
Чужой. Тонкий. Почти незаметный, но живой.
— Эмм… — осторожно начал Генри. — А… это… нормально?.. То, что оттуда… звук?
Он покосился на саркофаг.
Тот стоял молча. Почти.
Но Генри услышал. Шёпот. Очень тихий.
Будто кто-то говорил под водой. Или в подушку. Или сквозь гробовую тишину, которую лишь изредка нарушал Хозяин, ползающий по полу.
Он напряг слух.
И вдруг…
— Лили?.. — тихо спросил Генри, вслушиваясь.
Он обернулся к Хозяину.
— Там кто-то… шепчет. Это… вообще нормально?
Хозяин, не поднимаясь с пола, ответил спокойно, почти буднично:
— Иногда боги говорят с нами. Иногда — сами с собой. Иногда мы говорим с ними.
А иногда… просто забывают выключить тьму.
Генри нахмурился и сделал шаг вперёд. Его взгляд остановился на саркофаге.
Из-под крышки, в узкой щели, что-то выглядывало.
Это был не камень. Не кусок ткани ритуала. И не элемент декора.
Скорее — плед. Или рукав. Или край пижамы.
Знакомый. Слишком знакомый.
Он прищурился. Подошёл ближе.
Да. Это была Лилина пижама. Или плед. Или… всё сразу.
И, к его ужасу, она слегка шевелилась.
— Там кто-то есть… — прошептал он.
Теперь он слышал отчётливо. Шёпот усилился.
Раздавались фразы, сначала неполные, потом — вполне чёткие:
— Не двигайся…
— Если ты ещё раз вибрируешь…
— Я сказал — не специально!
Это были голоса. Узнаваемые.Лукас. И Лили.
Генри широко раскрыл глаза.
В этот момент Хозяин, словно забыв обо всём, пополз к центру зала.
Он замер у саркофага в напряжённой позе, прижавшись лбом к камню. Его пальцы царапали плиту, а губы бормотали что-то бессвязное — на стыке молитвы, детского стишка и мрачного заклинания.
Генри шагнул назад. Его тянуло к саркофагу, но одновременно хотелось спрятаться.
Он прикрыл ухо ладонью и попытался уловить каждое слово изнутри.
Теперь там шёл активный, хаотичный диалог:
— Убери локоть…
— Это не локоть.
— Тогда палец…
— Это не палец!..
— Что значит — не палец?!
Генри уставился в щель, уже не сомневаясь:
— Да… Это точно они, — пробормотал он. — Ну конечно. Где же им ещё быть?..
И вдруг — резкий, внезапный подскок Хозяина.
Он вскочил на ноги резко, нелепо, словно сломанная кукла, и застыл.
— Ты… ты видишь цветы?! Или любые растения?! — прохрипел он. — НА ПОЛУ?! ВОКРУГ?!
— Что?.. Какие цветы? — растерянно ответил Генри. — Тут только ваза в углу. Ну, свежие…там в ней, у саркофага. А на полу — ничего.
Хозяин затрясся.
Буквально.
Как чайник, в котором вскипело всё сразу.
Он схватился за грудь, рот приоткрыл, глаза закатились, затряслись.
— Шоб луна на мне крест поставила… — выдохнул он. — Шоб луна на мне крест поставила…
— Копьё мне в зад — это случилось!
— Шоб я ещё раз ослеп…
— О Боже… нам всем конец…
— О БОЖЕ… НАМ ВСЕМ КОНЕЦ!!! — повторял он, уже почти без воздуха.
Он хотел закричать. Очень хотел. Но голос не шёл.
Вместо крика — только громкий, изломанный шёпот.
Жуткий, как сквозняк в покинутом доме.
И в этом шёпоте не было паники. Только осознание. Тихое, разрушительное.
Осознание чего-то такого,
что лучше бы никогда не знать.
Он выдохнул ещё раз. Еле слышно. Почти шевеля губами:
— Кто-то нарушил… круг. Печать надорвана…
И всё. Он сел прямо на пол. И замер. Как будто всё, что он когда-либо знал, вдруг потеряло смысл.
А чайник на его груди зашипел. Долгим, протяжным свистом, будто в нём закипал не чай, а... затерянное пророчество. На теле чайника проступили как угли какие то руны и мерцали и чайник пыхтел как паровоз.
— А что с чайником? — осторожно спросил Генри.
Хозяин приподнял бровь, не оборачиваясь:
— Что-что…
— Если чайник шипит — значит, он прав.
И вообще, запомни: чайник всегда прав.
Хозяин медленно опустился на колени. Тяжело, с тихим скрипом суставов, словно старость лично напомнила о себе — именно сейчас, именно здесь, когда всё вдруг стало слишком реальным.
Свеча в его руке дрожала, пламя колебалось, отбрасывая длинные тени на каменный пол.
Голос прозвучал неожиданно мягко. Почти ласково. Почти с тоской:
— Она… свободна. Абсолютно.
— Кто? — Генри склонился ближе, настороженно.
— Моя любовь, — произнёс Хозяин, не отрывая взгляда от саркофага.
— Ну… — Генри понизил голос, подбирая слова. — Ну, так и хорошо, что она свободна… да?
Он сам не понимал, кого сейчас пытается утешить — человека, божество или оба сразу.
— Всё, — шепнул Хозяин. — Она вне досягаемости. Её… там больше нет.
Он сказал это с такой горькой уверенностью, как будто в саркофаге лежало не что-то призрачное, а всё, что когда-то делало его живым.
И в тот самый момент, будто в ответ, из саркофага донёсся новый звук.
Шёпот усилился.
Стал разговором.
Живым. Настоящим.
Генри застыл. Слушал.
— Фу, я так не могу…
— И что тебе теперь не нравится?..
— Тут… тут шерсть.
— Какая ещё шерсть?..
— Ты же призрак!
Он услышал, как кто-то фыркнул. Кто-то хрюкнул.
Кто-то явно возмущался.
Генри медленно выпрямился, глядя на саркофаг так, словно тот мог вот-вот чихнуть.
— Как… — выдохнул он. — Как они вообще туда попали?.. Как это возможно?
Он обернулся к Хозяину. Но тот молчал.
Смотрел в пустоту. И будто не слышал.
Или — слышал слишком хорошо.
Хозяин, всё ещё стоя на коленях, уставился в пол.
— Цветы… — пробормотал он. — Они… сложились сами. В вазу. Как?..
Он медленно покачал головой.
— Их нельзя было трогать… ни руками, ни даже взглядом. Они держали печать. Хранили секрет.
Сюда никто не мог войти. Ни шагом, ни тенью. Ни с неба, ни сквозь стену. Только я…
Он замолчал, потом хлопнул себя ладонью по лбу.
— Или это я… Я, старый осёл, всё и сделал. Собрал. И забыл. Вот же дырявая башка… Голова как решето… Уже стала…
И тут чайник у него на груди вспыхнул паром — коротко, резко, с обидой. Он зашипел, будто плеснул ему на живот жидкой правдой.
Хозяин вздрогнул.
Приподнял брови.
И почти с надеждой прошептал:
— Значит… не я?
Он поднял глаза к потолку и пробормотал с облегчением:
— Слава тебе, бубен. Это не я.
И в этот момент крышка саркофага заскрипела.
Медленно. Не зловеще.
Скорее — раздражающе по-бытовому, как будто кто-то изнутри пинал её ногой.
Генри застыл. Не от страха.
Скорее — от изумления.
На его лице не было ни ужаса, ни паники.
Только один немой вопрос:
«Как?..»
Как такое вообще возможно?
Что в этом мире ещё подчиняется логике?
Крышка распахнулась.
И из саркофага, с воплем, вылетел Лукас.
Полупрозрачный. Развевающийся.
В пледе, как в облаке. Лицо — наполовину настоящее, наполовину бестелесное.
Глаза блестели. Изо рта — пена. И злость.
Он сразу начал тереть глаза.
— ПФФФФФ! ФУ, БЛИН! КОШКА!!! — заорал он, отскакивая в сторону и сплёвывая невидимое. — Кто, в здравом уме, кладёт шерсть в саркофаги?! Это что, версия мумии?!
— Я чуть не подавился котом!
Он вылетел, как фантом на адреналине, пробежал пару кругов вокруг саркофага, потом заметил своё тело, стоящее у стены.
— О, милый мой мешок с костями, иди-ка сюда…
Он вбежал в своё собственное тело,
ровно как в автобус, который вот-вот тронется от остановки.

Тело дёрнулось, будто проглотило душу. Закашлялось, встряхнулось — и ожило.
— Всё, я тут! Живой! Больной, но живой! Хватит, вы меня задолбали — призраки, мёртвые кошки, духовные вибрации!
Он натянул плед на голову, как капюшон позора, и понёсся по коридору, бормоча и проклиная всё вокруг:
— Я не просил участвовать в этом квесте! Я просто ботаник! Я не шаман! Я не экстрасенс! Я НЕ ХОЧУ СНОВА В ГРОБ!!
Плед болтался за ним, как знамя беглеца от судьбы.
Хозяин поднялся. Молча. Долго смотрел в ту сторону, куда исчез Лукас.
— Он… слегка вспыльчив, — заметил Генри, ошарашенно моргая.
— Нет, — поправил Хозяин. — Он вернулся не полностью. Там осталась… половина.
— Чего? — Генри застыл.
Хозяин посмотрел на него, моргнул медленно — и с каменным лицом выдал:
— Плед. Он забыл плед.
На саркофаге лежал прозрачный, слегка дымящийся, зефирный плед.
Когда Лукас исчез в коридоре, в саркофаге повисла абсолютная тишина. Почти мир.
И тут — шевеление.
Медленно, лениво, с усталым вздохом, показалась Лили. Волосы в беспорядке, под глазами синеватая тень, лицо — как у человека, который только что проснулся в автобусе и понял, что автобус — похоронный.
Она огляделась. Потом зевнула и с абсолютной серьёзностью спросила:
— А можно… я тут ещё полежу? Не хочу выходить. Попозже.
Она потянулась назад, нашарила край крышки и, как будто на пляже, лениво подтянула её.
— Тут, знаете ли… тихо. Никто не орёт. Спокойно.
Крышка заскрипела обратно.
Хозяин среагировал мгновенно — вскочил, схватил крышку и остановил её на полпути:
— Подождите! Нельзя закрывать! Это… ритуально неверно!
— Честно? Ритуально — мне плевать, — фыркнула Лили. — У меня сегодня была свиданка с ботаником-призраком. В пледе. В гробу.
С мёртвым — или нет, пока неясно.
Мне бы просто… пару минут. Без сюрпризов.
В тишине.
Хозяин застыл. Смотрел на неё, как на чудо, которое он не заказывал — но курьер всё равно доставил.
— Ты… ты понимаешь, что вы нарушили печать?..
— А какие именно? — с усталостью отозвалась Лили. — «Не занимать гроб без прописки»? Или «не вступать в сожительство с духом без контракта»?

Генри, всё ещё ошарашенный, подошёл ближе.
— Лили… ты в порядке?
— Я в саркофаге. В платье мертвеца. Подо мной что-то шевелилось. Так что… да, Генри. Я в полном порядке. Сравнительно.
— А… Лукас?
— Сбежал. Как привидение с корпоратива.
Хозяин встал, покачиваясь, обернулся к Генри и прошептал:
— Она… не должна была войти.
— Почему?
— Потому что саркофаг был закрыт не снаружи… а изнутри.
Он замолчал на секунду, потом пробормотал с дрожью в голосе:
— И как вы вообще сюда вошли?.. Как-как — с неба упала, конечно.
Они оба уставились на Лили.
Она спокойно встретила их взгляды.
— Всё. Отдых отменяется. Придётся вылезать. Опять…
Она села, словно в тёплой ванне, устало потянулась и зевнула.
— Я бы сейчас… от хорошего кофе не отказалась.
Хозяин тут же расправился и словно озарённый ответил с почти церемониальной важностью:
— Кофе — зло, дитя моё. Но чай… чай у нас всегда.
Он достал из-за пазухи тот самый шипящий чайник. Оттуда поднимался дым, в котором едва угадывались очертания слов.
Он аккуратно налил — сначала Лили, потом Генри.
Генри понюхал пар и с сомнением спросил:
— А… это вообще безопасно?
— Это чай, — с вдохновением произнёс Хозяин. — Он знает дорогу. Даже туда, куда ты не хочешь идти.
Они пили.
На секунду — абсолютный покой.
Тишина. Только глотки, пар и тяжёлые вздохи.
Лили медленно покрутила чашку, вглядываясь в жидкость.
— Ну… вкусно. И странно.
Лили бросила на Генри внимательный взгляд:
— У меня губа не светится?
Генри нахмурился, пригляделся и медленно ответил:
— Светится... А, ну… у тебя тоже. Хм.
Пауза.
— Хотя, если честно, я уже не чувствую лица.
— …Я вообще не уверен, где у меня лицо.
И в этот момент Хозяин медленно поднялся.
Поднял руки вверх и начал раскачиваться, будто маятник. Глаза его закатились, а голос перешёл в глухое, обрядовое бормотание:
— Да будет сшита материя… да заговорят духи… да уйдут они в спираль… да сольются в суть…
Генри резко вскочил, в панике мотая головой.
— Нет. Нет-нет-нет. Я знаю, что это! Я уже был там!
Он замахал руками.
— НЕ НАДО ХЛОПАТЬ! ПОЖАЛУЙСТА!
Но Хозяин будто не слышал.
— Первый звук — для сна…
Он хлопнул один раз. Свет слегка померк.
Генри подскочил к нему:
— Стой! Я только вернулся!
— Второй — для памяти, — торжественно произнёс Хозяин.
— Нет!!!
ХЛОП.
И наступила тьма — как будто кто-то просто выключил весь мир.

***
Утро
Три двери открываются почти одновременно.
Генри, Лили и Лукас выходят из своих комнат.
Генри — в юбке, с раскраской на лице и пеплом на лбу.
Ожерелье болтается, взгляд — пустой, но смирившийся. Он выглядит как шаман, который и сам не рад своему посвящению.
Лили — в халате, с волосами, как у ведьмы в процессе удара молнией.
В одной руке — кружка с кофе.
В другой — фен, выживший, но не победивший. Шнур болтается, как хвост поражения.
Она зевает и говорит сквозь зубы:
— Портал открылся. Я выжила. Фен — нет. Кто делает завтрак?
Лукас выходит последним.
Свежий. Выспавшийся. Довольный собой до возмутительности.
Он оглядывает друзей и прыскает от смеха. Потом хохочет в голос.
— Генри, ты будто стал спикером на симпозиуме шаманов!
— Лили, ты выглядишь как розетка с личной жизнью!
Он смеётся так, что аж слёзы наворачиваются. Вытирает их, выпрямляется.
Гордо поправляет очки.
— А я… — пафосно говорит он, — я просто спал. Без катастроф. Спал, как человек, ну почти.
Разворачивается на каблуке.
Пошёл по коридору уверенной походкой победителя.
Спина прямая. Голова высоко. Очки сверкают в утреннем свете.
И тут — из-под его пледа появляется хвост.
Пушистый. Чуть светящийся. Двигающийся с грацией кота, которому всё позволено.
Лили делает глоток кофе.
— Эм… у тебя там... дополнение к образу?
Лукас:
— Что?.. — оборачивается.
Хвост — вильк!
Он поднимает край пледа.
Замирает.
— Это...
— Это не мой хвост!
— ЭТО НЕ МОЙ ХВОСТ!!!
Он отскакивает, как будто увидел паука в трусах.
— Он... он ДВИГАЕТСЯ!
— Это хвост!
— КОШАЧИЙ?!
— У МЕНЯ ЖЕ АЛЛЕРГИЯ НА КОШЕК!!!
Лили:
— Ну... теперь у тебя аллергия на самого себя. Добро пожаловать в клуб.
— Mуррр…
— Он ещё и урчит!
— Боже… я стал… ПЛЮШЕВЫМ!
Лили, спокойно:
— Не волнуйся. Если начнёшь метить территорию — мы тебя пристроим в зоомагазин.
Генри:
— Всё. Теперь у нас полноценная шаманская команда.
— Шаман. Электроведьма.
— И… кот в сапогах. Тьфу, в очках.
— С кризисом среднего возраста.
Из глубины коридора донёсся голос Хозяина — глухой, как будто звучал из вакуума:
— Теперь… вы стали теми, кем и должны были стать…
На секунду повисла тишина.
— Чудесно… — пробурчала Лили, пытаясь расправить волосы. — Всегда мечтала о такой причёске, от которой даже фен ломается.
Она бросила взгляд на отражение в чайнике.
— М-да… Видок у нас, конечно, так себе. Хотя… для этих мест, думаю, в самый раз.
Лукас в это время был настолько увлечён своим новым образом, что даже не заметил Хозяина. Хвост за его спиной вильнул одобрительно, как будто согласился.
И тут из кухни раздался другой голос — бодрый, чуть в нос, с акцентом кастрюль, тапочек и утреннего хаоса:
— Ну что, завтрак готов! Спускайтесь, дорогие постояльцы!
— Сейчас только умоемся — завтракать без лица не положено!
Завтрак ждать не будет!
Генри потёр лоб, кивнул и буркнул, больше себе, чем вслух:
— Ладно… сначала — еда. А потом приведём себя в порядок.
Он посмотрел на друзей, вздохнул.
— А дальше… идём. Куда бы нас ни занесло.
***
У барной стойки их уже ждала тётя Золя.
Завтрак был накрыт: пузатый медный чайник пыхтел на плитке, бросая сердитые клубы пара в сторону кофеварки, как будто у них давняя вражда — не иначе как кошка с собакой, обречённые делить одну кухню.
Булочки томно поднимались, шевеля бочками, что-то ароматное шипело на сковороде, а над всем витал запах корицы и лёгких подозрений.
В воздухе стояла тишина утреннего ритуала — почти священного, почти опасного.
Золя окинула их быстрым, профессиональным взглядом — будто проверяла: не прокляты ли с головы до пят. Про себя, отметила: «А, не есть ещё живые места».
И спокойно сказала:
— Доброе утро!
Они садятся. Молча. Почти в священном ритуале — ждут переваривание реальности.
Генри, откусив нечто неопознанное, поднимает голову:
— А другие постояльцы вообще есть?.. Или мы тут одни на весь отель?
Золя не поднимает глаз от сковородки:
— Ну как сказать… — протяжно, будто мешает воздух вместе с кашей. — Есть, конечно.
— Фух… — облегчённо выдыхает Генри. — А то я уж подумал, мы тут в чистилище одни.
— Не "они", а "он", — уточняет Золя.
— В смысле… он?
Она бросает взгляд наверх, в сторону самого дальнего угла второго этажа, где свет, кажется, не горел уже вечность.
— Есть у нас один. Живёт… вроде бы. Какой у него номер — не помню. Да и... давно его никто не видел.
Пауза. Лёгкая, но ощутимая.
— Надо бы как-нибудь… проверить. Жив ли он.
Новая пауза. Короче, но гуще.
— Ладно, не будем о грустном, — резко сменив тон, Золя начинает наливать чай.
— Кто что будет? Говорите — сделаю: кофе, чай, укрепляющий от сглаза… — предложила Золя, уже готовая к любым капризам судьбы и постояльцев.
— Мне кофе, — сказал Генри. — Хотя, если честно… можно и покрепче. После такой ночки впору уже виски заваривать.
— А я буду… — протянула Лили, прищурившись, будто выбирала зелье, — латте с корицей, мускатным орехом и каплей… ну, чего-нибудь, что помогает не сойти с ума.
— Миску молока, пожалуйста. Тёплого. Только не из пластиковой посуды — она пахнет... неправильно. Лучше из стеклянной.
И… прожаренного тунца. Без соли.
Тишина.
Лили медленно повернулась к нему:
— Прожаренного… тунца?
— Ты сейчас озвучил меню кота, или мне показалось?.. — уточнил Генри.
Лукас моргнул. Хлопнул глазами, как лампочка, неуверенная, включена ли она.
— Что?.. Нет! Я сказал… зелёный чай! Просто чай!
Он схватился за голову. Хвост вильнул — довольный, самодовольный, как будто только что заказал идеально сбалансированный завтрак.
— Он… он начинает управлять моим ртом! Или мыслями! — выдохнул Лукас в панике. — Даже с этой… абсурдной научной точки, где мы сейчас, и я всё это осознаю… ну, по крайней мере, пытаюсь… — с любой точки зрения всё должно быть наоборот! Это я должен вилять хвостом… а не хвост — мной!
Он замолчал. Моргнул.
— Етресните меня бубном… — добавил он уже почти шёпотом, с обречённой искренностью.
— Завтра я проснусь с ушами… НЕТ! С усами! И… свернувшись калачиком в углу?!
Он вскочил и бросился кружить по комнате, отчаянно пытаясь поймать хвост.
— Да стой же, тварь! Это не хвост — это насмешка эволюции!
Он крутился, хватая воздух за спиной, как будто ловил ускользающую репутацию.
Лили сделала глоток, медленно повернулась к Генри и задумчиво произнесла:
— Говорят, можно вечно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода…
Она замерла на секунду.
— …и… забыла, что там третье. А, да. И как Лукас пытается поймать собственный хвост.
Генри вздохнул, чуть улыбнулся и, глядя на вертящегося друга, добавил:
— А знаете, в этом есть что-то философское.
— Ты всегда гоняешься за тем, что уже часть тебя.
— С этим нужно что-то делать… Мы теряем друга, — мрачно сказал Генри, наблюдая, как Лукас кружит по комнате, стараясь поймать собственный хвост.
Словно кот, который впервые заметил, что у него вообще-то есть хвост, — и решил срочно выяснить, что это за подозрительная штука, которая всё время за ним следует.
Лили зевнула, отложила кружку и спокойно взяла в руки фен.
— Знаешь, я тут подумала… Надо попробовать экзорцизм, — сказала Лили.
— Классика: ванна, вода, Лукас — туда, фен — следом. Ну, в розетку — сначала, конечно. В фильмах всегда помогает. Демоны всегда уходили из тела, — с вдохновением произнесла Лили, вертя в руках фен, как будто это был ритуальный артефакт.
— Короткое замыкание будет! Мы останемся без света! — резко сказал Генри.
Генри медленно поднял брови:
— Лили… Там ведь и тело погибало. Помнишь?
— Серьёзно?..
— То есть… совсем погибало?
— Да. Навсегда. Там типа и демон уходил, и человек… с концами. Классика жанра.
Лили моргнула, перевела взгляд с фена на Лукаса, потом обратно.
— Хм… ладно. Тогда отмена. Пока.
Она аккуратно отложила фен, словно гранату без чеки.
— Надо будет пересмотреть этот момент, — пробормотала Лили. — Вдруг была версия, где никто не умирает. Ну, кроме демона.
— Вы что там рихнулись?! — завопил Лукас, оглядываясь на них. — Какой экзорцизм?! Я вообще-то ещё живой! Временно хвостатый — но живой!
— Ладно-ладно… — примирительно подняла руки Лили. — Есть вариант понаучнее. Сто процентов рабочий.
Она сделала глоток кофе, облизала губы и, приняв академический вид, продолжила:
— Я как-то читала в журнале… «Космо…» — она замялась. — Не помню, как дальше. Что-то про науку. Или... неважно. В общем, это было в салоне красоты, там на столике всегда лежала куча таких журнальчиков — очень интересные.
— Боже… — простонал Лукас, закрывая лицо руками.
— Вот! — оживилась Лили. — Там был раздел «Паранормальное». Очень авторитетный источник, между прочим.
— Авторитетный… в салоне красоты?! Ну-ну… — пробормотал Лукас.
— Да! — уверенно кивнула Лили. — Если в тебя кто-то вселился — помогает только огонь. Там даже картинка была: пентаграмма, свечи и мужик с поджаренными бровями. Всё прямо как в нашем случае. Ну, почти...
— Так что… будем поджаривать мои брови? — осторожно уточнил Лукас.
— Да нет же, — отмахнулась Лили. — Это... аллегория.
Она кивнула, будто поставила точку в серьёзной научной дискуссии.
— Рубрика называлась «Почти доказано наукой».
— Почти?! — взвыл Лукас. — Это как «почти не сгорели брови»?!
— Это было в разделе с гороскопами? — невинно уточнил Генри, поднося чашку ко рту. — Или сразу под ним?
Он улыбнулся, как будто всерьёз заинтересовался научной достоверностью источника.
Лили фыркнула:
— Ну хватит шутить… Мы так к очищению не приблизимся.
Она замолчала, задумалась, уставившись в точку.
— Слушайте, я помню, там было... — пробормотала она, сжав губы. — Сейчас, дайте вспомнить…
Лили замерла, потом хлопнула себя по лбу. 
— Вот!
— Шаг первый: развести костёр. Шаг второй… привязать. Обвести мелом. Выкрикнуть имя демона три раза…
— Я просто хочу поговорить! — закричал Лукас, мечась по комнате. — Хвост, стой!
Он бросился за ним, споткнулся о стул, но хвост увернулся с грацией обиженной змеи.
— Вы вообще себя слышите?! — завопил он, останавливаясь в центре комнаты. — «Развести костёр, привязать...» — да это же инструкция для ведьм!
Он развёл руками и отчаянно оглядел друзей.
— А я вообще-то мужского пола! Это ТОЧНО не сработает!
— Да мы же не тебя жечь собирались, а его. Ну... может, чуть-чуть. Чтобы демона хвостатого спугнуть. Совсем немного... ради науки, — успокаивающе сказал Генри.
— Мы просто хотим помочь. Ты ж нам как родной. Ну… почти, — невинно добавила Лили.
— Я вообще-то тут, здравствуйте! Я — учёный! Ботаник! — заорал Лукас, вскидывая руки.
Хвост тут же скрутился вокруг его запястья.
— Чёрт, он снова это сделал! — простонал он.
Он замер, ошеломлённый, потом медленно обвёл друзей взглядом.
— Посмотрите на себя! — вскипел Лукас.
— Одна — с прической, как после поцелуя в засос с розеткой, и спит в обнимку с феном!
— Второй — шахтёр, припудренный в юбке, у которого на голове торчат обгоревшие перья, как после взрывного ритуала!
— Себя сначала спасите!
Повисла пауза.
Лили медленно отхлебнула кофе. Поставила чашку.
— Зато красиво, — буднично сказала она.
Генри только кивнул, как будто спорить было уже бессмысленно.
Лукас тяжело опустился на стул. Его взгляд уткнулся в никуда.
Хвост мурлыкнул.
— Предатель… — простонал он. — Боже, с кем я связался…
Генри потянулся к чайнику, зевнул и, почесав щеку, вдруг спросил:
— Ну ладно… А кто вообще что-нибудь помнит о нашей… очень яркой ночи? Что было-то, а? — спросил Генри, зевая и потягиваясь.
— Да всё было ОК, — лениво протянула Лили. — Главное — я нашла номер. И я точно знаю, что это за номер.
Она потянулась за кружкой.
— Это архивный шифр. Его надо искать в мэрии.
Сделала глоток и добавила, словно между делом:
— А всё остальное… было как квест. Немного сумасшедший. Немного с пледом. Немного с хвостом. Но, в целом, нормально.
— Я помню, — мечтательно отозвался Лукас. — Там была шикарная женщина. Просто неземная. С ожерельем из… глаз.
— А чего ты тогда вылетел из саркофага, как ошпаренный, и кричал: «КОШКА!»? — нахмурился Генри. — Ты же вроде как был призраком. А призраки, насколько я понимаю, ничего не чувствуют… Или я что-то упустил? Я, конечно, не эксперт по потустороннему.
— Нет-нет, ты прав, — кивнул Лукас. — Я тоже так думал… что чувства остаются в теле.
— Но… в прошлый раз я тоже что-то почувствовал, — пробормотал Лукас.
— В прошлый раз? — Лили подняла бровь. — Ты это так говоришь, как будто на базар за картошкой сходил.
— Сколько раз ты вообще был призраком? — добавила она, прищурившись.
— Ну… я ещё был в девочке, — Лукас задумался. — Где ты была… Там всё сложно. Там была… моя училка. Инквизиторша. Или неважно. А потом был кинотеатр…
— Лукас, ты в порядке? — перебила Лили. — А то несёшь какой-то бред.
— Да знаю, — пожал плечами он. — Просто мы все в этом бреду... Разница только в том, кто насколько глубоко в нём увяз.
— Надеюсь, это был последний раз, когда я был призраком… — задумчиво протянул Лукас. — Хотя, если честно… мне даже понравилось. Весь такой прозрачный, лёгкий… невесомый. Сквозь стены ходил…
Он на секунду замолчал, как будто что-то вспоминая.
— Ну ладно, не будем о грустном. О чём я там?.. Ах да, так вот...
Он поёжился и заговорил чуть тише:
— Просто каждый раз, когда я становился призраком… спустя какое-то время как будто возвращался. В тело. И вот тогда — всё снова начинал чувствовать.
Он провёл рукой по лицу.
— Как будто… я был в аренде. Типа, призрак на прокат.
Он поправил очки — на всякий случай, словно проверяя, не сползли ли ощущения.
— Графиня, — добавил он после короткой паузы. — Её вроде все так называли.
— А ты помнишь, как Хозяин хлопнул два раза? — нахмурилась Лили, прищурившись. — А что было потом?.. Ты вообще что-нибудь помнишь?
Повисла тишина.
— Тьма! — резко, почти выкриком, произнесла Золя.
Все замерли. Даже хвост спрятался под стойку.
— Ну да… — тихо подтвердила Лили. — Она права.
— Да, потом была… тьма, — эхом откликнулся Лукас.
— Так я ничего не помню, — моргнул Генри, озадаченно глядя в чашку.
— Тьма! — повторила Золя ещё громче, с надрывом.
Она не смотрела на них. Слова словно лились сами, как будто откуда-то извне:
— Зло — на воле. Древние печати. Призраки любви. И та самая Графиня…
Она может быть кем угодно: легендой, духом, матерью кошки…
Или — отражением сейчас… в чайнике.
Повисла пауза.
Все трое будто бы одновременно посмотрели на свои кружки.
— Эм… — протянул Лукас, хмурясь. — А смотрите, я сначала не заметил… А почему все зеркала завешаны каким-то тряпьём?
— Потому что она приходит из них, — тихо, но устрашающе произнесла Золя.
И на секунду показалось, будто в комнате стало холоднее.
— Ну знаете… — Лукас натянуто усмехнулся, стараясь казаться равнодушным. — Для меня это не новость. Я с ней, собственно, и познакомился. В зеркале.
Он замялся.
— Хотя… было как-то странно. Это было вчера. До всего этого.
Генри нахмурился, словно что-то пытался сложить в голове.
— А я помню, — сказал он медленно. — Там, у саркофага… Хозяин страшно ругался.
Прям в бешенстве был. Из-за каких-то цветов.
Ногами по полу стучал, а чайник пыхтел как ненормальный — как будто это были не простые цветы, а кто то его урожай затоптал..
Золя, не поднимая взгляда, спокойно произнесла:
— Знаете, почему в том зале всегда были свежие растения?..
Повисла тишина. Чуть громче зашипел чайник.
— Потому что каждое из них — это печать.
В этот момент Лукас медленно отрывает взгляд от бутерброда.

Генри замирает с чашкой у губ — как будто боится сделать глоток, чтобы не нарушить тишину, в которой даже молчание казалось громче слов.
Золя продолжает — спокойно, ровно, будто рассказывает не впервые:
— Было их двадцать девять. И ещё половинка, — сказала Золя. — Вечный ученик.
Он так и остался наполовину — ни туда, ни сюда.
— А почему вечный? — прищурилась Лили. — Что, не сдал зачёт?
Золя едва заметно кивнула.
— Его материя была… любовь.
Не просто слова. Не эти розовые разговоры «про чувства», а настоящая. Чистая. Без изъяна.
Та, что рвёт сильных — и ускользает от мудрых.
Та, которую никто так и не смог укротить.
Только она — одна — не поддавалась.
Ни силе. Ни времени. Ни смерти.
Никто из шаманов не смог стать полноправным повелителем этой материи.
Они владели всем: гневом, огнём, водой, временем… даже смертью.
А любовь...
Она не подчинялась. Ни формулам. Ни травам. Ни заклятиям.
Он остался учеником. Единственным. И — последним.
Тишина.
Все, словно восковые фигурки, застыли у стойки…
— Шаманы, — произнесла Золя, будто пробуя слово на вкус. — Настоящие. Каждый из них отдал свою силу. Свою стихию. Своё растение.
— Их никто не трогал.
Они сами… запечатались.
Чтобы удержать её.
В кругу своих растений-душ.
Как в заколдованном венце.
Генри, нахмурившись, спросил:
— А почему всё-таки… двадцать девять с половиной? Ну, не тридцать, не двадцать восемь…
Золя хмыкнула:
— А вы, я думала, давно догадались.
Лунный цикл.
29,5 дня.
Вот поэтому.
— А-а-а… вот та «половинка», что почти хромая? — уточнил Лукас.
— Ну да, — кивнула она. — А вы что думали?
Лили протянула, прищурившись:
— А мы думали… вы тут просто чайком балуетесь. Ну, таким… очень серьёзным.
Золя усмехнулась и кивнула в сторону таблички:
— Вот кому-то из нас это и пришло в голову. Назвать отель в честь лунного круга и недошамана.
— Идеально. — Генри вздохнул. — Так всё и началось.
Пауза.
Потом вдруг, будто между делом, Золя спрашивает:
— Ну вот как вы думаете, почему эти растения столько лет живые?..
Свежие, будто только срезаны?
Повисает молчание.
Чайник на плитке чуть шипит — будто сам знает ответ, но не хочет его говорить.
— Кого?.. — шепчет Лили.
— Её, — тихо отвечает Золя. Будто даже это слово — уже слишком.
— Ту, что не забыла.
— Ту, что любила.
— Ту, что… мстила.
— И что?.. — еле слышно спрашивает Генри.
Золя опускает взгляд.
— А вы… собрали их. Все.
Генри роняет ложку. Звук гулко разносится по залу.
Лукас машинально отодвигает вазу с цветами чуть подальше от себя.
— А она?.. — хрипло спрашивает он.
Золя говорит медленно, без выражения:
— Она теперь не там.
Она — где-то здесь.
Может, в вас. Может… в ком-то из нас. Пока, конечно, не докажут обратное…
Тишина.
Гулкая, вязкая. Даже чайник замер.
И тут — ПАЦ!
Хлопок в ладони — громкий, резкий.
Все вздрогнули. Даже тётя Золя чуть отшатнулась.
Сзади, у двери, стоял он.
Сын Майкла.
Золя фыркнула сквозь сжатые губы:
— Вот дьяволёнок… знает, когда подловить.
Он улыбался. Широко. Почти дьявольски.
В руках что-то сверкало — маленькое, как детская игрушка… но с опасным, почти мистическим блеском.
Он сжимал это, как сокровище.
И молчал.
Генри осторожно протянул руку — как будто хотел поздороваться.
Мальчик взглянул на него, улыбнулся ещё шире и вдруг сказал:
— А мама велела вас не трогать.
— Почему? — насторожился Генри.
— Потому что вы… уже тронутые.
Лукас поперхнулся чаем. Лили фыркнула. Генри прищурился:
— У тебя, я смотрю, мама умная. Всё знает наперёд, да?
Он кивнул на то, что блестело в руках у мальчика.
— А это у тебя что?
Мальчик чуть покрутил предмет в пальцах — и тут же спрятал за спину. Будто боялся, что его отберут.
Генри почесал затылок:
— Слушай, может, дашь поносить?
— Нет, — серьёзно сказал мальчик. — Могу продать.
— Правда? И сколько?
— Ну… триста. Баксов.
Генри фыркнул, скорчил гримасу.
— Триста? За одно перо?.. — он посмотрел на остальных, будто ища поддержки.
Но никто не сказал ни слова. Даже Лили выглядела заинтригованной.
— Хотя… А в чём его сила? — прищурилась Лили. — Это просто… красиво, или ты что-то серьёзное?
Мальчик посмотрел на неё. Молча. Слишком спокойно — как для ребёнка.
Пожал плечами:
— Оно просто... знает.
— Что знает? — нахмурился Генри.
— Ну… кто что должен увидеть. Само решит, когда показать.
— Показать что? — уточнил Лукас, наклоняясь ближе.
Мальчик усмехнулся — почти по-взрослому.
— Если перо захочет — покажет. А если нет… значит, вы ещё не готовы.
— Вот и поговорили… А у чайника, случайно, маленьких братьев нет?
Он снова сжал его в ладони.
— Но я бы с ним не спорил.
Повисла тишина. Кто-то сглотнул.
Генри с тяжёлым вздохом отстранился и пробормотал:
— Да тут даже дети с пелёнок загадками разговаривают…
Провёл рукой по лицу.
— Что за место такое?.. Каждый второй — либо с тайной в голове, либо сама голова — сплошная тайна.
Он повернулся к Золе:
— Тётя Золя, оно правда магическое?
Золя хмыкнула, пожала плечами:
— Кто его знает… Тут иногда чайники хором поют.
Генри вздохнул.
— Ага… чайники поёт, зеркала оживают, у призраков аллергия на котов, а сами призраки вылезают из гробов…
Он провёл рукой по лицу, усмехнулся.
— А перья, значит, не могут быть магическими?
Он выпрямился, оглядел всех, как будто подводя итог:
— А может, и правда. А может, и нет.
Но если тут всё вот так работает…
Почему бы и мне не стать шаманом?
Он замолчал на миг. Тише, почти себе под нос:
— Мне все твердят, что я — никто.
И каждый раз выбирают… быть никем.
А я уже — выбрал.
Он достал из кармана мятые купюры, отсчитал, протянул мальчику:
— На, малой. Триста.
Постучал себя по груди:
— Недошаман с пером — это уже почти настоящий шаман.
Он поднял голову — будто для величия. Или просто чтобы не смотреть никому в глаза. Обгоревшие перья в волосах слегка качнулись, как знамя.
— Да я тоже, — откликнулась Лили, встряхнув причёской. — Так и пойду. Буду первой в мире модной шаманкой.
— А мне особо и выбирать не приходится… — буркнул Лукас, бросив взгляд через плечо.
Хвост посмотрел на него в ответ.
Если бы у него был рот — он бы, наверное, улыбнулся.
Генри хлопнул себя по коленям, поднялся:
— Ну что, команда «полтора шамана», в путь.
Вы все готовы к великому недошаманскому походу?
Лили закатила глаза, но уже с улыбкой:
— А у нас есть выбор?
Она оглянулась на зеркало, в котором мелькнуло нечто, потом на свой халат и фен.
— Подождите… может, всё-таки переоденемся?.. — неуверенно протянула она. — Ну… чтоб не выглядеть как… как мы.
Генри посмотрел на неё, потом на себя: юбка, бубен, перья, кофейное пятно.
— Да ну его, — махнул рукой. — В этом и фишка. Так и пойдём. В городе подумают, что мы свои.
Смешаемся с толпой. Сто процентов.
Лили усмехнулась:
— Да, особенно с бубном…
— Главное — уверенно шагать, — сказал Лукас. — И не забыть, что ты — это ты.
— Да ладно… — фыркнула Лили. — Пошли.
Они двинулись к выходу.
Кто-то прихватил чашку. Кто-то — бубен. Кто-то — чайник. А кто-то — хвост. Хотя он сам по себе.
По пути Лукас что-то буркнул про молоко. Лили допила кофе. Генри украл последний кусочек тунца у Лукаса.
У стойки осталась только тётя Золя.
Она проводила их взглядом. Медленным, внимательным.
И вдруг заметила:
— …А это ещё что?..
На хвосте Лукаса весело болтался розовый бант. Яркий, как на утреннике.
Золя прищурилась:
— Вот мерзавец мелкий… уже нашкодничал.
Она почти подняла руку, чтобы крикнуть:
— Лукас! Хвост!..
Но замерла.
Улыбнулась.
— Ладно… пусть. Пусть веселятся. На площади их встретят… как надо.
И вернулась к плитке.
Чайник на стойке тихо вздохнул.

***
Раннее утро.
Город тянется, как тесто на пирог: пахнет хлебом, тревогой и туманом.
Воздух густой, как суп — с привкусом пряностей и чего-то неясного, словно кто-то добавил в него ложку беспокойства.
Каменная площадь дрожит от шагов. Пёстрые прилавки, торговцы, крики детей — всё замирает, будто сцена в театре, когда из тумана выходят ОНИ.
С рынка доносится дрожащий голос:
— Кто-то идёт… из отеля! Они идут сюда!
Город впадает в панику.
Ставни — хлоп.
Таблички «Открыто» синхронно переворачиваются на «Закрыто».
Голубь разворачивается в воздухе и исчезает в тумане.
Машины резко срываются с места и исчезают в переулках. Люди разбегаются — кто в подвал, кто в магазин, кто просто орёт и бежит, не глядя, за угол.

Улица пустеет буквально за секунду, как будто сам город втянул своих обитателей обратно внутрь себя.
Троица останавливается в центре площади.
Тишина.
Лишь магазинчики с вывесками «ЗАКРЫТО».
Ветер гоняет по камням пластиковый пакет с надписью: «Спасибо, что выбрали нас».
Из всего города не двинулся только один.
На балконе — мужик в спортивках.
Пузо. Засаленное кресло. Майка растянутая. Бутылка пива на животе.
В одной руке — чипсы, которые он жует вместе с пакетом, как будто мстит за проигрыш.
— НУ, БЕЙ ЖЕ, БЕЙ!!! — орёт он в сторону телевизора.
— Да… — оглядывается Генри. — Наверное, всё-таки стоило переодеться.
— Хотя есть плюсы, — добавляет. — Парковка свободна.
— И очередей в магазинах нет, — кивает Лили.
ПЛЯМС. Яйцо прилетает Генри прямо в лоб.
Желток медленно стекает по носу, как откровение.
— И вам доброе утро, дорогие жители прекрасного города… — произносит Генри, не поднимая головы.
С балкона доносится крик:
— ГОООЛ!!! А теперь ЖАРЬ их, как наших на Евро!
Мужик вскакивает, размахивает руками, как тренер на последней минуте матча.
Лили и Лукас переглядываются и захлёбываются от смеха.
— Это что, крещение? — хмыкает Лукас.
— Ага. Только шаманское, — отвечает Лили, оглядываясь. — Похоже, проверяют, не демоны ли мы…
ШМЯК. Через секунду помидор прилетает Лукасу прямо в щёку.

Телевизор орёт ещё громче:
— ДААА! БЕЙ УЖЕ!!! ГОООЛ!!!
— Он даже не замечает, что город в осаде… — замечает Лили, глядя вверх.
— Он вне времени, — констатирует Лукас.
— Футбол — это параллельная вселенная, — кивает Генри. — А он, похоже, член клуба «Сведомые уже в пиве».
На крыше дети дерутся за корзину с яйцами.
— Они что, дерутся за очередь бросать в нас?.. — недоумевает Лили.
— Всё по пророчеству… — почти шепчет Генри с благоговением. — Когда яйцо летит раньше слова — знай, оно скоро будет у тебя на лице.
— Генри, тебя, по-моему, сильно шибануло яйцом, — замечает Лили.
— Интересно… а чем тебя будут крестить?.. — задумчиво говорит Генри, оглядываясь по сторонам.
ФЮХ. Свист в воздухе. Лили инстинктивно скручивается, как кошка на автопилоте.
— ОК. Что-то длинное и зелёное… — констатирует она.
ШЛЁП. Огурец летит в сторону Лукаса — но не долетает.
Хвост резко взмывает из-под пледа и ловит его на лету, точно хлыст или боевой змеевик.
На секунду — тишина.
Лукас моргает.
— Он… поймал огурец?
Хвост гордо поднимает трофей вверх. Легкий изгиб — будто кланяется публике.
— Ну вот, — хмыкает Лили. — Теперь точно ясно, кто у нас в команде с боевыми навыками.
Из ниоткуда раздаётся почти пророческий голос:
— ОНИ НАСТОЯЩИЕ!!!

Ставни приоткрываются. Люди выглядывают. Улица оживает.
Старческий голос режет воздух, как острый нож:
— ХУЛИГАНЬЁ!!!
— Вот-вот. Посмотрите на них. Где их родители?.. — бормочет Лили, оглядываясь.
Из-за угла выходит старушка.
Потрёпанные тапки. Платок — как броня. Взгляд — как рентген с претензией.
Она идёт медленно, но с такой решимостью, что даже чайник на груди Хозяина, где-то далеко, мог бы заволноваться.
На полпути она замечает огурец в хвосте Лукаса.
Хвост сжимает его крепче. Не отдаёт.
Секунда напряжения.
— Отдай, зараза хвостатая… — шипит старушка и, не дожидаясь ответа, выхватывает огурец с боем, как будто спасает боеприпас из лап вражеской разведки.
Хвост дёргается, но уступает. Почти с обидой.
Она отходит на шаг, прижимает огурец к груди.
— Всё переводят на вас, паразиты… Яйца, помидоры, огурцы…
— А это я заберу. На салат.
Затем, неожиданно, она подходит ближе, прищуривается, сжимает огурец, как свечку, и делает крест в воздухе:
— Начесть вас с миром и от дурного! — бормочет. — Да покинет вас, чего бы там в вас ни сидело.
— Нас только что перекрестили… огурцом? — моргает Лили.
— Это огуречный экзорцизм, — кивает Генри. — Редкий, но действенный, наверное.
Лукас поправил очки хвостом, вдавив их себе в переносицу.
— У нас теперь, похоже, официальная очистка, — вздохнул он. — Осталось только печать на лоб и справку из потусторонней регистратуру.
— Етресните меня бубном… — устало выдыхает Генри, глядя в небо. Что тут вообще происходит?
 Тебя уже треснули! Причём прямо в бубен! — отзывается кто-то из толпы.
— Официальное посвящение, — говорит Лукас.
— ОК. Всё. Теперь можно уже в булочную? — Лили утирает щёку.
— Если нас туда вообще пустят… — вздыхает Генри.
В этот момент где-то сбоку хлопнула ставня. Из-за неё показался старик с кривой трубкой — дымился, как шаманский чайник. Лицо всё в морщинах, глаза — чёрные, как угли. Казалось, он смотрит не просто на них, а сквозь пространство и время.
Он усмехнулся, прищурился и, почти с гордостью, сказал:
— А вот и пришли! Я ж говорил — будут новенькие.
Забросив охапку дров себе на плечо, он неспешно скрылся за угол — будто всё нужное уже сказал.
— А это кто?.. — шепнул Лукас.
— Местный пророк? — предположила Лили.
— Или просто дед, которому скучно… Хотя, похоже, он и правда нас ждал, — буркнул Генри.
— Ну, хоть кто-то ждал. Уже приятно, — усмехнулся Лукас.
Генри вдруг повернулся к Лили:
— Слушай, у тебя ведь был тот номер… Ну, с того листка, что ты вытащила в гробнице?
— Ага, — кивнула она. — Помнишь, я говорила — это номер архива.
— Отлично. Значит, идём. Сейчас же.
Он расправил плечи.
— Надо выяснить, что это за номер. И что там прячется. Пока ещё можно.
Лили бросила последний взгляд на булочную.
— Ну вот, опять. Только захотела мак… — вздохнула, подняла с пола бубен и добавила:
— Пошли, недошаманы.
— Надеюсь, в мэрии нет зеркал. И кошек, — пробормотал Лукас, потирая лоб.
— И чтобы у них не было таблички: «вход с хвостами запрещён».