Волхв

- Полегче! – прикрикнул я на Топора. Тот повернулся ко мне, и хотел уже было огрызнуться, мол, знаю, что делаю, но я с выражением посмотрел ему в глаза, напоминая, за чем мы идем в Лес волколюдов. – Я сам с ней поговорю.
Воевода нехотя отпустил девчонку и уступил место мне. Она  не пыталась никуда убежать, да и вряд ли она смогла бы куда-то бежать после такого моего удара.
- Зачем ты нас преследовала? – я сел подле нее на корточки и смотрел прямо в красивые карие глаза проникающим взглядом. И она моего взгляда не избегала.
Иномирка утерла кровяную струйку, текущую из носа  и произнесла:
- Вы мой спаситель, я отныне и навсегда буду с вами, господин волхв.
Я поднял брови от неожиданного изречения спасенной. Мне, конечно, пригодилась бы спутница, но как-то не гоже… может у нее родня, муж, дети…
- Где твой дом и кров, дева? – выговорил я, по-прежнему глядя прямо в глаза.
Она опустила глаза. Я все понял и без слов, но она все же сумела рассказать.
- В нашем мире война. Мой дом сожгли, отца отдали на плаху, за неповиновение захватчиков, а матерь схватили охотники за иномирцами в этом мире… - две крупные капли слез упали на грязную оборванную понёву.
- А подкрадывалась то за чем? – неловко разрядил ситуацию Топор, обрывая мои мысли. Иномирка даже не одарила воеводу взглядом, не то, что ответом.
Я выдохнул и произнес:
- Как нарекли то тебя?
- Миролюба, меня зовут, господин волхв, – просияла она, понимая, что я не откажу в спутничестве.
Волхв. Это до боли знакомое слово, не присуще говору ни одному из племен этого мира. Это доказывает, что она не лжет, она действительно…
- А меня зови Ветроногом. – перебил сам себя я.
В отличие от  Топора, она не обиделась, что я не поведал ей свое имя, скорее на оборот, видимо не подозревала, что в этом мире могут насылать проклятия, зная лишь одно имя, хотя, ее миру это наверняка присуще также…
Боже, как она красива, даже в этой дрянной одеже …

На утро четвертого дня мы подошли к воротм села Пенек. Теперь я понял, почему его нарекли так, это из-за того, что он возвышается над землей старому пню подобно, да и улочки его располагались будто кольца старого пня.
Многие и не ведают, чем отличается село от деревни, нет, не численностью жителей и не количеством различных благ, но наличием святых обителей. Деревня не станет селом, хоть тысячи там будут жить, а село останется селом, пока не падет церквушка, хранившая его долгие года, останься там хоть всего сотня душ.
Пенек же напоминал больше город, чем село, обнесенный высоким прочным забралом, он глядел на нас красивыми резными, но прочнее камня деревянными вратами и  манил войти, посетить главную площадь, поглядеть на красные соборы и уютные церквушки, погулять по торговой площадке, прикупить сластей да лаптей, говорил, мол, город я, город, а не село какое-нибудь!
- Отворяй ворота, я Топор, вожак Ириакалевской дружины! – звонко отчеканил воевода.
Откуда-то сверху дали согласие, и по ту сторону мужики потащили тяжкий засов.
Я по дороге пояснил Миролюбе куда мы движемся, она вздрогнула, когда узнала об Алье, похищенной волколюдами, и сказала, что в ее мире таких злобных и ужасных существ не водится. Про Дальний Край я предпочел ей пока не говорить, тем не менее, она не отреклась от спутничества со мной и Топором, а поборов страх еще  больше захотела, а мне еще больше полюбилась. Топор же почти всю дорогу молчал, изредка лишь поясняя, почему мы идем той дорогой, а не другой.
В Пеньке у воеводы Топора нашлось немало друзей, почти столько же сколько врагов. Остановились мы в корчме «Золотое солнце», не понятно за что она носила такое название, ведь внутри было тускло и  мрачно, там нам и повстречался один из врагов Топора. Воевода объяснил потом, что это был Кривоногий из давно промышлявшей ночными грабежами шайки воров. Неуловимый Кривоногий без предупреждения напал на Топора, когда тот спал в комнате, доставшейся нам всего за четыре монеты.
 Мы с Миролюбой ужинали, когда  на верху началась драка. Бросив еду, мы кинулись по лестнице, я открыл дверь, и реакция не подвела меня, меч, предназначенный для головы, разнес по щепкам дверной косяк. Я молниеносно пригнулся, пропустил мимо лица следующий взмах, ударяя Кривоного в грудь и кидая его об потолок рожденным одной лишь мыслью потоком ветра. Тот удачно упал, вскочил на ноги одним прыжком, и тут же поймал визжащую Миролюбу, приставляя к шее острый меч. Та визжала  и пыталась царапаться, но другой рукой Кривоногий сжал ей горло.
- Молчи дуреха, иначе прирежу! – прикрикнул на нее Кривоногий, та замолчала, лишь только слезы стекали по ее румяным  щекам…
Да как он смеет причинять ей боль, она же не причем! Топор твой враг, с ним и кумекай!
Я краем глаза увидел на столе затухающую лучину. Увы, я не могу развести огнь не из чего, я способен лишь родить искру, либо раздуть уже горящее пламя. В миг я приказал сильному порыву ветра бережно подхватить потухающую лучину, да так, чтоб не погубить огонь, в другой миг – швырнуть ее в Кривоногого,  в третий – приказал ветру раздуть маленький язычок пламени в две огненные струи, а на четвертый миг вор лишился очей. Выпустив Миролюбу, он кинулся к лестнице, раздирая ногтями лицо, и, упав, скатился по ней вниз.
 Топор наблюдал за происходящим из-за стола лежа на полу, Кривоногий пронзил ему левое плечо.   Миролюба кинулась ко мне, обняла, и, забывшись, поцеловала… 
Какой же Топор воевода, если сам накликал беду на беззащитную девку? Настоящий войн не стал бы отлеживаться на полу бездействуя, пусть даже и истекая кровью, он должен был из последних сил сражаться, а не подставлять врагу спутников!  Впрочем, возможно слишком строго я к нему, хотя сам тоже хорош, мог дунуть и посильнее, чтоб враг костей не собрал.
  В Пеньке мы не задержались, хотя возможно стоило заглянуть в терем к голове града, люди говаривали, что в Пенек прибыл сам князь Вольный из-за Несоленого моря, стоило бы с ним встретиться, возможно, помог бы чем-нибудь в дороге, он один из всех князей уважает магов.
Я все же сумел найти время для молитвы, сводил Миролюбу на главную красную площадь послушать пение колоколов, ей очень понравилось, но в церковь она не вошла, боялась чужых богов, вдруг проклянут или хворь какую нашлют на иноверку? Я же сбросил камень с плеч, хотя долго думал, стоило ли входить в этот храм, ведь эта вера не совсем моя, хотя так похожа…
К средине дня мы двинулись дальше, в нелегкий тяжкий путь. Для нас с Миролюбой время текло весело и быстро, я рассказывал о прелестях этого мира, расспрашивал о ее доме. Впрочем, она не охотно поведывала мне историю бегства из родимого крова сюда, в совсем чужой иной мир. Не каждый человек  способен прорвать грань между мирами и уйти безнаказанно, мир сам должен пустить его во владения мира-брата, либо изгнать из себя как лишнего. Миролюба и оказалась тем самым лишним человеком, пуповина, связывающая ее с тем родным миром, оборвалась, и она попала в этот. В прочем я старался не расспрашивать много об этом, но сказывать о себе не хотел еще боле, отговариваясь от вопросов, мол, плохой из меня сказитель, лучше ты поведай мне что-нибудь еще.
Топор же шел подобно изгою в стороне, разговаривая лишь со своей дагой, кажется, даже по имени ее кликал, видно не раз спасла ему жизнь. Лишь когда  стемнело, он сообщил, что за нами кто-то идет. Миролюба прижалась к моей груди, а я не ловко обнял ее за плечи, краснея, говорил какую-то несуразицу, пытаясь ее успокоить.

Мы уже вошли в Лес волколюдов, когда солнце ушло отдыхать в свою колыбель, и проснулась невеста луна, подменить суженого в небе.
Лес был прекрасен, наверно такой и должна быть обитель лесных духов, прекрасна, но опасна.
- Как в таком лесу могут жить твари тьмы? – сказал Топор, постоянно озираясь назад в поисках преследователей.
С вожаком Ириакалевской дружины мне разговаривать совсем не хотелось, я бы лучше пару раз еще послушал задорные песни Миролюбы, но все же ответил, зная, что все равно не поверит:
- Они не из мертвого царства, не из тьмы, они рождены здесь, – ответил я, хотя наверняка и не знал их происхождения. Нет, я соврал Топору. Не могли они родиться здесь, волков породил другой мир…
Миролюба попросила поподробнее рассказать о волколюдах, и я пустился в рассказ.
- По дням они люди, как и мы с тобой, также живут, охотятся, любят, но стоит только солнцу перестать светить, как они обращаются в жутких тварей, волков. Волки, это такие мохнатые чудища, пасть которых разорвет любого человека… - я осекся, поняв, что зря запугал девку. Миролюба задрожала от страха, попросила не рассказывать боле про них, боялась стать обузой для своего спасителя, от страха ведь могут и ноги подкоситься, так что идти станет не в мочь.
- Я видела волков, они и в нашем мире живут… - только прошептала она мне.
Странно. Твари не могут пересекать границу миров, на такое способны только люди. Если только люди сами не перенесли их…
Мои размышления оборвал жуткий вой откуда-то из тьмы.
Топор снял со спины секиру, и повернулся ко мне:
- Ну, Ветроног, дело за тобой… - выдохнул он, прислушиваясь к шуршанию травы под ногами, ни прослышится ли шаг мягкой волчьей лапы.
- Это враки, что оружие против них бесполезно, волколюды из такой же плоти, как и ты, Топор, приготовь оружие! – крикнул я ему, да так, что звонкое эхо услышала наверно каждая тварь в этом лесу.
Топор не ожидал такого и решил, что я его обманываю, но вскоре понял по моему напряженному лицу, что это вовсе не так.
Сам я послал ветер на разведку. Через какое-то мгновение я уже знал, что к нам идет целая их стая.
Они уже близко…
Шуршанье травы под мягкими волчьими лапами были слышны уже простым человечьим слухом. Я приготовился к схватке.
Мы стояли на поляне, со всех сторон на нас смотрели старые деревья да высокая трава. Я среагировал быстро, дивясь своей быстроте. Из травы позади Топора к кронам деревьев устремился несчастный, который попался на мои глаза первым. В полете, он по-волчьи визжал, да так громко, что остальные волки десять раз подумали, перед тем, как соваться к магу. Но все же сунулись. Я толкнул Миролюбу между мной и Топором, и крикнул тому, что развею его по ветру, если хоть один волчий зуб иль коготь коснется ее девственной кожи, да воевода и не хотел отходить далеко от нее и меня, видно трусил, считал, что я смогу его защитить.
Следующий волк, неудачно напавший в лоб, отлетел арбалетному болту подобно, а может и птице, впрочем, важно лишь то, что, чуть не сломав шею об близ стоящее дерево больше не захотел он нападать.
Я отправил еще двоих волков в недалекий полет, приказывая ветру раздуваться с ураганной силой, но тварей становилось все больше и больше. Топор же еле совладал с одним, как на него уже бросался другой.
Тут волчьи зубы и сомкнулись на правой руке Топора, и прочная кольчуга не совладала с острыми клыками. Воевода взвыл от боли, но вспорол таки брюхо нападавшему острой дагой-мечеломкой.
Оружие выпало из его окровавленных рук. По правой же расползалась болезненная зеленоватая сеть – яд волколюдов действует.
Все, теперь Топору не быть больше вожаком славной дружины купца Ириакаля, на следующую ночь он станет одним из них, обратится в меховую шкуру, превратится в волка, ведь слюна волколюдов, смешиваясь с кровью человека, дает ужасный результат, обращая его в себе подобного, полуволка - получеловека. 
Теперь волки больше не нападали на Топора, они понимали – это свой.
Я же был уверен, нужно дотянуть до утра, ведь с людьми совладать гораздо проще, чем с волками. Но волки бросались и бросались на меня, чтобы взлететь в воздух и сломать хребет об какое-нибудь дерево.
А Топор сидел и широкими удивленными глазами глядел на кровоточащую рану, понимая, что больше не служить ему у Ириакаля, не целовать красивых девок, не носить больше секиры за спиной…
А еще через какое-то время я услышал:
- Довольно! – донеслось из кустов откуда-то спереди от меня, - довольно жертв!
Я взглянул на восток и понял – наступило утро, волки стали людьми, солнце обратило чудовищ.
- Мы не нападем на тебя, маг! – кричал вожак бывшей волчьей стаи.
- Я не трону, если вы не тронете меня и моих спутников. Пусть выйдет вожак, я хочу поговорить! – ответил я.
Незамедлительно из кустов шатающейся походкой вышел обнаженный мужчина, прикрываясь лишь большим листом синестебельника. Он, щурясь, произнес:
- Зачем маг, ты забрел в нашу обитель? Не знаешь что ль, здесь обитают свирепые волколюды! – нагло усмехнулся он, кивая в сторону Топора.
Нет, это уже слишком! Конечно, у меня уже кружилась голова от злоупотребления Силой, но я смог поднять наглеца в воздух и заставить висеть.
- Мне нужна Алья, которую вы утащили к себе в логово пол года назад! Приведите ее, - крикнул я куда-то в чащу, - или вашему вожаку не быть больше живым!
Вожак ничуть не испугался моей угрозы и произнес:
- Алья моя жена теперь.
Молчавший все это время Топор вскочил и хотел уже кинуться на вожака, но я успел опрокинуть его на землю, потом он тихо зарыдал.
А еще спустя какое-то время из чащи вышла нагая девушка. Она подошла к рыдающему воеводе и присела подле, склонив голову ему на плечо, потом тихо прошептала:
  - Прости, Марий, но я сама ушла с Энрихом, - она кивнула в сторону вожака, - мне здесь нравится, здесь хорошо, тебе тоже понравится, вот увидишь, братец...
Сестра обняла брата, тот перестал рыдать, и прошептал ей:
- Зачем…
А мне оставалось только отпустить довольного Энриха на землю, и отвернутся к Миролюбе, спросить, не испугалась ли. Я свое дело сделал, как и обещал, я вернул брату сестру, и надеюсь, они будут счастливы… пусть и в меховых шкурах…

Вот я и потерял одного из своих союзников, хотя можно ли считать отважного воеводу союзником? Скорее всего, можно, ведь он все же спас мне жизнь, как не было б трудно это признать. Теперь мне пришлось рассказать Миролюбе о нашей дальнейшей дороге, хотя после сцены воссоединения сестры и брата она еще долго ревела, и мало что могла воспринимать.
Вожак пообещал нам, что ни один волк не пристанет к нам, не попытается напасть. Мы шли по земле волколюдов еще четыре дня и три ночи, а на четвертую нас догнал Энрих в волчьем обличии и сообщил, что за нами кто-то идет. Оказывается волколюды способны разговаривать по-человечьи даже под волчьей личиной, уж этого я не знал. Вожак пообещал задержать преследователей, а нам посоветовал идти быстрее. Я спросил, как там воевода Марий, как назвала его сестра, вожак ответил, что ему пришлась по нраву волчья шкура, и теперь он стал более смел, вот только не сразу привык к четырем лапам да к постоянно маячащему сзади хвосту. А на выходе из Леса волколюдов нас догнал волк, который назвался Топором, он сказал, что благодарен мне, что здесь ему нравится гораздо больше, чем у купца Ириакаля, а потом проводил нас до границы.

Следующим основным препятствием на нашем пути виднелись Овчиевы горы – самая большая вершина этого мира. Говорят, на вершине, там, над небом живет Овчия, бывшая богиня, дочь Создателя. По древней легенде Создатель наказал дочери любить Унаря, бога жизни и смерти, но сердце Овчии принадлежало другому, богу света и тепла Солнцу.  Она воспротивилась воле отца, и ушла из Небесного царства навсегда, лишив себя божественной силы, позвала Солнце с собой, но он отказал – слишком велика цена любви. И вот Овчия осталась одна – тому, кто ушел из Небесного царства нет дороги обратно. А Солнце возлюбил богиню темноты и ночи Луну, они собирались венчаться, но об этом прознала Овчия, она обратилась к отцу и попросила дать ей силу на одно последнее доброе дело. Он согласился, ибо не ожидал от дочери обмана. Овчия же обратила добрую силу в плохую и прокляла Солнце с Луной прямо во время заключения святого союза, она обратила их в черные шары и сделала так, чтобы они некогда больше не встретились, но любовь их была настолько велика, что свет ее проникал даже через  их темницы. И  вот теперь влюбленные дарят свет своей любви простым людям и могут лишь видеть друг друга всего миг, когда Солнце засыпает за краем мира, а Луна просыпается. А отец отрекся от своей дочери, ибо боги должны совершать лишь добрые деяния, и вот, Овчия поселилась на вершине гор лишь чтоб лучше видеть Солнце, когда он в очередной раз проплывает над ними по небесной реке, и каждый раз она просит его спустится к ней, но Солнце молча проплывает мимо…
Миролюбе очень понравилась эта печальная легенда, и она уже хотела поведать историю богов своего мира, когда мы оказались у подножия гор, пришлось повременить со сказом.
Мы стояли у неведомо кем поставленного камня на границе Леса волколюдов и Овчиевых гор. Большой камень будто врос в землю, как многолетнее древо, надпись на нем гласила: «Сей камень – предупреждение всем несущим зло в обитель Овчии, на твердыню богини могут ступить только посвященные мужи, и быть проклятым тем, кто ослушается, ибо гнев богини – есть сила, которая безгранична и всесильна».
Эти слова были написаны на неизвестном Миролюбе языке, и она, ни слова не поняв, тут же вопросительно взглянула на меня. Если бы я ей сказал, то она бы ни за что не шагнула за границу, а я то знал, что все эти легенды для запугивания малых не послушных отроков, и потому уверенно повел спутницу вперед.   
Чем выше мы поднимались, тем холоднее становилось. В конце концов, под вечер я даже подумывал о спуске обратно, Миролюба была одета в какую-то дряхлую понёву и промерзла до костей, конечно, она этого мне не говорила, боялась стать обузой, считая, что и так испортила мне все путешествие. Я наоборот был ей рад, и кажется, полюбил больше кого-либо в этом мире.
Нас все еще преследовали, и, кажется, я уже догадался кто. Иномирцев просто так не отпускают, за ними охотятся и кидают в темницу, пуще того просто публично четвертуют, иль отправляют на плаху. Кроме того, я чувствовал среди преследователей мага. Нужно что-то делать, я не отдам Миролюбу им!
К утру, мы взобрались на первую гору, и перед нами раскинулись бескрайние равнины. Овчиевы горы оказались заселены людьми, вдалеке мы увидали деревню. Там мы и решили отдохнуть, наши преследователи, скорее всего, нагонят нас, но здоровье Миролюбы мне важнее.
Здесь было холодно и постоянно дул ветер. Ветер… я не мог его контролировать здесь, причину не знаю, может, сама Овчия нагнала его на нас за непослушание.
Деревня носила странное имя - Прклятая. Жители ее сторонились нас и не вступали в говор. Странно, но, сколько мы не стучались, дверь нам ни в одной избе не отворили. Потом я заметил, что вся деревня была погружена в печаль, казалось, в воздухе витала сама смерть, вот почему я не могу управлять этим ветром, он не создан богом ветров, это смертный ветер, посланный Унарем, и вот почему деревушка носит такое странное название. Это правда, на камне была написана правда…
Подле каждой избы раньше были грядки, раньше там росли овощи, плодовые кусты и деревья, теперь земля не желала больше кормить этих людей, ветры приносили сюда зерна сорняков, которые не давали расти, отбирая у овощей всю воду. Этих жителей прокляли, а кто войдет на землю проклятых сам станет одним из них. Миролюба, кажется, тоже это поняла, и посмотрела на меня, по щекам ее текли слезы - у проклятых не может быть детей…
Раньше эта деревня была селом, я сделал такой вывод, увидев старую разрушенную церковь, у погоста. А потом что-то изменилось.
Я почувствовал боль и страдания…
- Выпустите нас…
- Мы не можем найти покой…
- Помогите…
Это говорили мертвые из земли. Она не принимала их тела, а душе не могли попасть в обитель богов, и даже в грешный мир их не пускали.
Потом я почувствовал чужую Силу, и увидел человека, что стоял на погосте, среди могил, и, подняв руки вверх, закрыв глаза, что-то шептал.
- Ой, кто это? – прижалась ко мне Миролюба.
А я знал, это маг-смертник, смертники могут разговаривать с мертвыми, одним лишь взглядом умерщвлять людей, воскрешать мертвецов, управлять жизнью и смертью. Подобных ему не много в мире, и мало кто из смертников ученик жизни, а не смерти.
Мы несмело подошли к погосту, я знал, он меня тоже чувствовал, волк волка зрит издалека, но не поворачивался в мою сторону. Тогда я сказал спутнице оставаться здесь, и пошел к смертнику.
- Нет, не ступай на их землю! – вскрикнул он, но было уже поздно, моя нога коснулась мертвой земли.
В голову ударило болью, я согнулся, упал, я чувствовал всю их боль, а они чувствовали мою жизнь, и шли ко мне…
Смертник вырвал меня из мертвого мира одним рывком, перерезав все сцепляющие нити. Я открыл глаза и увидел его иссушенное лицо, его горящие глаза, его мертвые сухие белые волосы. Вот что делает с магами Сила смерти…
- Что ты наделал, маг! Я почти добился их покоя, а ты!
Он ударил меня по лицу, но я был слишком слаб тогда, чтоб ответить, да и вообще что-то почувствовать.
 Миролюба кинулась ко мне, забывшись, ступая по мертвой земле. Она сделала пару шагов, а на третий упала. Я, обернулся и сквозь пелену боли увидел мертвую руку, высунувшуюся из земли, и схватившую Миролюбу за ногу. Та сразу и не поняла, что произошло, а, увидев, что же ее держит, завизжала.
Они чувствуют девственную плоть, и молодую жизнь.
В глазах рябило, я поглядел на смертника, но тот и не думал ее спасать, он охаял ее каким-то обидным словом, и присел на корточки, что-то говоря себе под нос.
Яподнялся, сделал пару неуверенных шагов и снова упал. Вслед за рукой из земли показалась и голова мертвеца. Потом из земли начали выходить мертвые, а смертник, поняв, что ничего уже не сделать, решил отступить и бросить нас на погосте.
Что было потом, я помню плохо. Миролюба вырвалась из мертвых рук и подбежала ко мне и попыталась поднять, но куда уж там! Потом, отчаявшись, она закричала смертнику:
- Сделай что-нибудь, помоги, прошу тебя!
В смертнике боролись два существа, боролись лишь миг, но победил человек. Он подбежал к нам, какой-то силой опрокидывая мертвых на землю, и подхватив меня, потащил прочь от погоста.
- Помогите…
- Нам больно…
Так кричали мертвые медленно шедшие к нам. Когда мы покинули землю погоста, я снова обрел свою силу и встал с земли. Границы погоста были святы, и мертвые не могли заступить за них, так и бродили они, страдая от ужасных мук.

Смертник оказался не очень разговорчив, но Миролюбе удалось таки разговорить его. Он рассказал, что эту деревню проклял сам Унарь, за то, что жители расположили свое жилье прямо подле ее любимой Овчии, наслал на них смерть, и воспретил покидать это место, обрекая их на мучения. Сам смертник пришел сюда еще два года назад, пришел, но уйти не смог. Вокруг Овчиевых гор будто барьер, пройти сквозь который нельзя никак.  Тогда он отрекся от Унаря и пошел против его воли, Унарь сам вдохнул в него Силу жизни и смерти при рождении, и не мог погубить свое чадо, но проклятие этой твердыни действовало на всех без исключения.
Миролюба не хотела оставаться здесь навсегда, и вновь зарыдала.
- Не реви, все слезы выревешь, девка, – сказал смертник так ласково, как только мог.
- Как твое имя… друг? – нерешительно спросил я.
- Я не друг тебе, стихийник! – отрезал он, но потом, помедлив, все же произнес, - Бел.
Потом я узнал, что при его рождении родители надеялись, что получится славный кметь, какими были все мужи в семье у Бела. Родился он в таком месте, где о магии не слышали ни когда. Завидев же, что у него растут белые волосы, родители не поняли, что он маг от рождения, и нарекли его Беллом. А когда внешность его начала меняться, и после того, как он случайно убил домашнее животное одним лишь взглядом, отреклись от него, решили, что в него вселился злой дух, и кинули его одного в лесу. Остальное он не рассказывал, а я подумал, как он один, без наставника приручал свои силы, и скольких жизней совершенно случайно мог погубить, а возможно и погубил…
- Меня зови Ветроногом, друг, - сказал я, глядя в одну точку. Тот лишь презрительно фыркнул, и ничего более не говорил.