Сон 2407 Тоннель

Грохот вагонов метро был глух, как хлопчатобумажная вата в ушах. Звук не проникал сквозь плотную ткань сознания, оставляя лишь фантомное эхо, вибрацию, которая пронизывала кости, но не тревожила слух. Мы скользили в этом подземном чреве, где время и пространство растянулись в бесконечный, безмолвный путь. Забыли, куда и зачем. Или, быть может, не забывали, а просто перестали задаваться вопросами, отдавшись на волю этого неумолимого движения, что уносило нас прочь от остатков реальности.
Внезапно в этой блаженной амнезии вспыхнула тревога. Берка и Шуля. Перекрыты. Заражение. Стены этих станций, когда-то надёжные, уже не сдерживали того, что кипело внутри. А следующая… следующая кишмя кишела. Они были слепы, эти твари, но их слух обострился до звериного предела, реагируя на малейший шорох, на биение сердца. Хищники в темноте, злее летучих мышей.

Поезд остановился. Не на станции, а прямо в чёрной пасти туннеля, между светом и бездной. И сразу же погас свет. Полная, осязаемая тьма поглотила нас. Кто-то прошептал, едва слышно, но слова пронзили тишину, как ледяная игла:

— Выходить. Пешком. До Вокзала.
Мы двинулись вперед, стараясь ступать неслышно. Шаги отдавались не в туннеле, а внутри головы, как собственный пульс, стук сердца в барабанных перепонках. Серж был рядом. Он всегда был рядом, даже когда его присутствие казалось иррациональным. Слишком правильный, слишком увлеченный спортом и деньгами, нескладный в любви, но друг. Лучший друг. Таких не выбирают, с такими просто живешь — от станции к станции, от вылазки к вылазке.
На подходе к Вокзалу тишина взорвалась. Засада. Один из зараженных, иссохший, голый, с обугленной кожей, каким-то чудом пробрался  близко к платформе. Услышал кого-то из наших. Звук активировал его, а за ним и остальных. Роевое сознание вспыхнуло, как искра в пороховом складе. Они пришли. Искаженные до неузнаваемости твари выламывались из кромешной тьмы. Мы дрались вслепую, они двигались на шум, на дыхание. Отбились. Еле. Были потери. Вокзал временно был потерян.
Мы отступили в палаточный госпиталь у выхода из метро. Быстрый осмотр, уколы, горькие таблетки. Врачи в форме и броне, солдаты с фонендоскопами.
Серж не унывал, как всегда.

— Пошли в новую кондитерскую, — сказал он, как ни в чем не бывало. — Кофе выпьем.
— Ты же не пьешь кофе. Вредно и все такое.
— Там батончики протеиновые. И вообще… дело не в кофе.
— А в чем?

Он лишь подмигнул, подталкивая меня вперед.
По пути он задел плечом молоденького солдата. Тот развернулся, нахмурился. Серж привычно отшутился, я виновато улыбнулся. Но солдат не смотрел на Сержа. Только на меня. Странно. Будто узнал. Будто испугался. Его взгляд был пронзительным, словно он понял что-то, чего я сам не понимал.

— Видел, как он глянул? — спросил я.
— Да плюнь ты, — хмыкнул Серж. — Все на нервах. Чему тут удивляться?
Он пошел вперед, уверенный, спокойный. А я остался стоять, чувствуя, как за спиной все еще горит взгляд солдата. Словно я уже заражен. Или давно умер.

Глава II. Тишина и Мираж

Родной район узнать было трудно. Все, что когда-то было привычным, теперь казалось смазанным, будто стертым и перерисованным чужой рукой — усталой, больной, злой. Стены облезли. Асфальт потрескался, а окна домов глядели в мир пустыми глазницами. Жизнь не умерла, нет — вирус не смог этого. Но она превратилась в тонкую, почти невидимую струйку, еле живую, как ручей весной, что вот-вот пересохнет.
Самое страшное было не тьма. Тьма хотя бы честная. Страшнее всего была тишина.
Всем жителям предписывалось хождение в особой обуви — мягкой, почти невесомой, будто тапки во сне. Она глушила звук шагов, и улицы казались безвоздушными, как в старых фильмах про Луну. Стоило закрыть глаза — и ты будто исчезал.

Кондитерская стояла среди этого мертвого покоя, как мираж. Большой, три на четыре метра, модуль, собранный из цельных легких блоков. Без шума, без лишних рук — так теперь строилось все. Она светилась, буквально светилась изнутри, как лампа под простыней. Люди толпились внутри, прижавшись к стойке, и казались странно настоящими, живыми, словно с них еще не успела осыпаться краска реальности.
Когда мы постучали, музыка — приглушенная, почти воображаемая — вдруг стихла. Тишина снова нависла. Но едва дверь закрылась за нами — снова зазвучало. Снова появилась жизнь.
 Я дернулся, испуганно — в воображении уже слышались завывания, шаги, удары когтей по бетону.
 Паника…
Но ничего не происходило.

— Звукоизоляция, брат, — раздалось за спиной. Голос был спокойный. Даже слишком.
Я обернулся. Крепкий парень с бритым затылком и спокойными глазами смотрел сквозь меня, потягивая кофе. Он был знаком… как сон из другого сна. Чувствовалось: знаю его. Знал. Забыл.

— Чего это за хмырь? — буркнул Серж. Я метнул взгляд — один, но холодный. Он понял. Замолчал.

— Привет, — сказал я парню. — Мы… знакомы? Ты из зараженного района?
Он приподнял брови, словно это был глупый вопрос. Потом вгляделся в меня, как в плохое фото: размыто, тускло, но вроде бы видно знакомое лицо.

— Ты чего, Март?.. Это же я. Адир. Головой приложился?
Адир… Имя звенело в голове, как затерянная строчка песни. Воспоминание было, но потрескавшееся, будто через пыльное стекло. Неясно. Я чувствовал, что знаю его. Но… не как Адира. И звал я его по-другому. Он хмыкнул, чуть обиженно, и, не дождавшись слов, нырнул в угол — в карман-пропускник, в мини-коридор для выхода. Исчез.
Я стоял, растерянный, словно только что прошел мимо чего-то очень важного. Как будто на секунду мне что-то хотели сказать — и передумали. А может, я просто снова что-то забыл.

— Он явно меня знает… — пробормотал я.
— Да забей ты, — перебил Серж. Он был взволнован, даже возбужден, — что-то свербело в нем. Он тащил меня к стойке, указывая рукой: — Глянь лучше туда. Серьезно, забей на этого хмыря…
— Но я … я точно помню, будто звал его по-другому…
— Да говорю же — забей. Ты еще поблагодаришь меня. Познакомься: Изи Ворст.
Я повернул голову. И увидел ее. Изи была новенькой.
 В мире до вируса я, может, и не заметил бы ее — обычная девчонка, таких миллион. Худенькая, смуглая, с длинными прямыми волосами и огромными карими глазами, от которых все лицо казалось детским. Но сейчас — она сияла. Потому что была новой.
В закрытой общине, где ты знаешь поименно даже тех, с кем никогда не говорил, новое лицо — как снег в пустыне. Сюрприз, чудо, а иногда и угроза. Но сегодня — праздник.
Рядом с Изи крутились, словно две ядовитые змеи, сестры Чэн. Близняшки. Тонкие, молчаливые, с одинаковыми движениями и почти одинаковыми лицами — только родинка у одной под глазом выдавала. Их нашли рейдовые два года назад в районе Берки. Тогда та зона еще теплилась — полужила, полугнила.
Сестры приехали в до-вирусные времена как студентки по обмену. Тогда все было проще: жить, мечтать, строить планы. А потом все рухнуло — и от родины остались только мечты, фотографии, и один раз в год связной, пересылающий письмо. Они быстро стали частью сообщества — организовали продовольственную логистику, записывали, выдавали, следили за нормами. И, как это бывает, потихоньку стали и неофициальными свахами.
 Особо никто и не возражал: в мире, где все заняты выживанием, даже чувства надо как-то упорядочивать. Они это делали эффективно.

— Так вот она, Изи Ворст, — шептал Серж, кивая в сторону стойки. — Появилась неделю назад. Говорят, с караваном с запада.
— С запада?.. — переспросил я. — Там же все… мертвое.
— Не все, — ухмыльнулся он. — Что-то до сих пор копошится.
Изи будто почувствовала, что на нее смотрят. На секунду наши глаза встретились. Не было ни улыбки, ни жеста — просто взгляд. В нем была настороженность. И что-то еще. Не испуг, но знание. Как будто она уже знала, кто я.
В это время одна из сестер Чэн, кажется, старшая, склонилась к Изи и что-то ей прошептала. Изи кивнула и отвернулась. Что-то произошло. Что-то в этом было не так.

Серж хлопнул меня по плечу:
— Ну ты чего завис? Подходи, пока не увели.
Я шагнул вперед, но внутри что-то кольнуло. Опять — ощущение, что я что-то забыл. Что-то важное. Голос в голове нашептывал: Изи — не новенькая. Ты видел ее раньше. Или… во сне?
И в этот момент — в этот, самый обычный и человеческий момент, когда я сделал первый шаг к Изи, — дверь за нашими спинами резко открылась. Музыка оборвалась. В помещение вошел солдат, тот самый, с выхода из метро. Все тот же взгляд — испуганный, напряженный. Все замерли. Даже сестры. Даже Изи. А у меня в ушах зазвенел гул, похожий на тот, что бывает в метро, перед приходом поезда. Только я знал — никакой поезд уже не идет.

Туннель (часть III). Прорыв

Солдат, запыхавшийся, бледный, схватил меня за плечо, будто за последнюю надежду:
— Ты… ты должен пойти с нами. Прорыв. Мы не справимся…
Я не понял, о чем речь. Но Изи — теперь уже будто старая знакомая — тихо сказала, склонившись к моему уху:
— Я буду ждать тебя. После закрытия. Обязательно приходи.
И я ушел.
Мы снова были в метро. Только теперь без суеты. Ни голосов, ни грохота шагов, только пустой тоннель и гулкое эхо. Меня провели к двери — стеклянной, герметично заблокированной. По ту сторону царила тьма. Не просто темнота — Мрак, вязкий, живой. Он дышал.
Солдаты стояли в оцеплении, напряженные, как натянутые тетивы. Даже Серж, обычно балагур и ироничный наблюдатель, замолчал, нахмурившись.
Я подошел ближе. Тьма вдруг отреагировала — перестала метаться, затихла, словно узнала меня. Стала покачиваться, как вода в чаше. Я… тянулся к ней. Не руками — всем собой. Голову сдавливало, мысли роились, как осиное гнездо.
И вдруг — память.

Старый резной камин с пляшущим внутри леденцово желтым веселым огнем
Снег под одиноким уличным фонарем - виденный из окна под странным углом.
Фиолетовый лес невероятной красоты
Желтое небо, над бескрайней пустыней пронзенное нефритовым обелиском.
Глаза девочки удивительно похожие на мои собственные.
Лис — громадный, антропоморфный, серебристый, с гордой осанкой.
И голос… низкий, несущий имя, древнее, как сама пустота:
— Ruh…

И тогда Серж, не выдержав, сбил меня с ног. Я парил в воздухе. Висел прямо перед дверью, и солдаты были на волосок от того, чтобы открыть огонь.
Тьма отступила. Словно была мной.
А потом исчезла.
Все закончилось. Врачи проверили, допросили, долго слушали. Серж отчитывался за меня — я был в трансе, с трудом мог связать слова. Нас отпустили.
Мы пошли в бар — в старое место, на бывшей «Салютке». Серж настоял, хотя обычно считал алкоголь «пустыми калориями».
Я не мог отделаться от ощущения. Это не было просто наваждение. Это было возвращение.

— То, что я видел, было чудовищным, — промолвил я, глядя в мутный стакан. — Поток воспоминаний, которых… попросту не может быть. Но они мои. Я знаю это без тени сомнения.
Серж тянул коктейль, кивая:
— Так а чего ты ждал? Это ведь не человек тебе вещал. Ты там летал, брат. Что-то бормотал. Я думал, ты уже не вернешься.
— Не понимаешь ты, — я чувствовал, что пьянею — Речь не в полете. Это было мое. Все это. Внутри меня. Но как? Где? Такое ощущение, что у меня раньше был… некий механизм. Или контейнер. Или — другой разум. Что-то, где все это хранилось. И теперь… оно прорвалось.
Серж молчал. Потом вдруг очень серьезно сказал:
— А может, ты просто вернулся к себе?

Глава IV. Вмятина во времени

Прошло какое-то время. Я не знал точно — дни? недели? месяцы? — но все вокруг утверждало, что жизнь текла, и я вместе с ней.
Мы с Изи… уже давно вместе. Она говорит, что любит меня. Я слышу это, но ощущаю, будто все произошло вчера — как будто вырвали пленку, а следующая сцена началась с нового кадра. Плавного перехода не было. Ни памяти, ни ощущений. Только факт: мы рядом, под одеялом, и ее обнаженное тело прижимается ко мне с такой уверенностью, словно так было всегда.
— Я правда полюбила тебя, Март, — шепчет Изи, т ее дыхание горячо касается моей шеи.
Я смотрел в потолок. Я не знал, что ответить. Я ничего не чувствовал — не потому что холоден, а потому что не успел прожить путь от встречи до любви.
— Изи… где мы? — спросил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Она приподнялась на локте, внимательно посмотрела в мои глаза. В ее взгляде — тревога.
— У тебя опять приступ?
Я хватался за эту мысль, как за спасательный круг:
— Да нет… все нормально. Просто… день странный. Серж не звонил?
Ее взгляд изменился. Что-то в ее лице сместилось. Она отвела глаза.
— Март… — вздохнула тихо. — Нам вечером нужно поговорить. После работы. Ты заберешь меня?
— Конечно.
Она молча поцеловала меня в висок и встала. Двигалась быстро, почти по-военному — как будто тренировалась. Как будто не просто сотрудница кондитерской, а что-то совсем иное. Одевалась быстро, даже слишком быстро. Я остался лежать, глядя на потолок, и чувствовал — время сдвинулось. Как будто его кто-то потрогал пальцем, оставив вмятину.
Сегодня вылазка.

Глава V. Следы Паука

Сержа не было. Я искал его везде, но получал в ответ лишь тишину. Одни пожимали плечами и отворачивались, другие задерживали взгляд слишком надолго, будто хотели что-то сказать… но не решались. Даже близкие к нему ребята из центрального отряда вдруг стали меня избегать.
Когда наступил час вылазки, я уже почти не надеялся его найти. Спустился в туннель один, надеясь, что, возможно, он уже в поезде.
И действительно — знакомое лицо мелькнуло в мигающем свете аварийных фонарей. Адир. Хмурый, громоздкий, как глыба, он сидел в углу вагона, подперев щеку кулаком. Его взгляд встретился с моим, и в нем не было удивления — только ожидание.
— Ты сегодня тоже без пары… — сказал я, подсаживаясь. — Пойдем вдвоем?
Он приподнял бровь, в глазах вспыхнула насмешка:
— «Тоже»? Хм. Ай, пофиг. Вместе веселее. Садись.
Поезд несся сквозь туннель. Я старался не смотреть в окна — просто темнота, но после встречи с Мраком даже она стала подозрительной. Не знаю, оставил ли след тот контакт… но исчезновение Сержа с тех пор казалось не случайным.
Адир разглядывал меня. Пристально, цепко, не по-дружески. Его глаза — черные щели, обведенные тенью. На шее — татуировка: спираль из цифр, будто формула или пароль. Его взгляд становился слишком тяжелым.
— Что? — сорвался я.
Он вдруг заговорил спокойно, участливо:
— Трудно, брат? Ну ничего… вспомнишь. Не велика беда. Тут всего три тропы до Паука. Считай — дома.
— Что ты несешь? Что за Паук?! Ты что, бухал перед вылазкой?
— Нет-нет, — засмеялся Адир. — Вижу теперь, что ты имел в виду, когда говорил, как сложно нас будить.
Он кивнул.
— Да остынь ты, трезвый я. Хочешь, дыхну?
— Обойдусь, — буркнул я.
Вылазка — будто затишье. Все прошло штатно. Никаких зараженных, никаких признаков движения. Мы проливали химикаты, дожигали пульсирующие трупы, укрепляли баррикады. Даже одну из старых станций запечатали — наконец-то можно будет проезжать ее без риска. Покой. Но он был ненастоящий. Он обманывал.
На обратном пути Адир заявил, что пойдет со мной в кондитерскую.
— Все равно делать нечего. Выпью кофе.
Я не возражал. Но всю дорогу он молчал, будто что-то решал. А потом — внезапно, без предупреждения — начал говорить:
— Знаешь, Март… паутина никогда не рвется в одном месте. Это только люди так думают. Раз! — и все, нет больше связи.
Он махнул рукой в воздухе.
— А она просто начинает тянуться в другую сторону.
Он смотрел на меня с тревогой… или с ожиданием?
— И вот ты думаешь: «Я ее порвал». А на самом деле — ты просто сменил направление. Паук все еще там. Всегда был.
— Ты меня пугаешь, — сказал я и попытался улыбнуться. Но не вышло.
— Да ладно тебе… — Он хлопнул меня по плечу. — Ты скоро вспомнишь. Просто не вздумай сопротивляться — это всегда делает больнее.
— Меня пугает не то, что ты говоришь, — сказал я, не отводя взгляда от Адира, — а как ты это говоришь… И как это во мне отзывается. Слова вроде обычные, но когда складываю их вместе — ничего не понимаю.
— О, — усмехнулся Адир. — Знал бы ты, сколько раз я слышал от тебя то же самое… дома.
— Ты опять за свое? — раздраженно бросил я.
— Молчу, молчу, — он улыбнулся, словно наш разговор его развлекал.
Из-за стойки мне махала рукой Изи. Я подошел, и она бросилась ко мне на шею — пришлось обнять ее в ответ. Я не помнил, чтобы мы были так близки. Не чувствовал взаимности. Не чувствовал ничего.
— Что ты хотела сказать, Изи? — спросил я. — Я только что с вылазки… Хочу добраться до дома и хотя бы немного поспать.
Она колебалась, будто собираясь с духом, затем выпалила скороговоркой:
— Я подумала, Март… и ты прав: чего ждать, если все складывается так? Давай заведем ребенка.
Я был ошеломлен. Она смотрела с надеждой — и с растущим страхом. Я молчал. Я не любил эту девушку. Почти не знал ее. Какие дети?
Позади раздался голос Сержа:
— А ведь и правда, Март. Сколько можно тянуть? Пора идти дальше.
Я обернулся. Серж действительно стоял рядом. Все в помещении смотрели на меня, будто чего-то ждали.
Внутри вдруг поднялась волна сопротивления — ярость. Я вглядывался в лицо Сержа, и тот, виновато улыбнувшись, исчез. Я крутил головой, звал его…
Изи начала всхлипывать, затем убежала в объятия Чэн, которая появилась будто из ниоткуда. Азиатка утешала ее и, бросив на меня злобный взгляд, произнесла почти шипением:
— Говорила же тебе, девочка, не связывайся с этим психом.
Во всей этой суматохе только лицо Адира оставалось прежним — спокойным, чуть насмешливым. Он пил кофе у выхода, словно наблюдая за увлекательным кино.
Я подошел.
— Что происходит? Где Серж? Он вообще выходил?
— Пойдем-ка пройдемся, — сказал Адир, вставая.
Мы вышли на улицу. Почему-то шел снег.
— Ты узнаешь это место? — спросил он.
— Ты дурак? Конечно узнаю. Кондитерская же.
— Нет, — покачал головой Адир. — Раньше — не здесь. Или не совсем здесь. Это место не зря стало узлом в этой параллели. У нас оно зовется Пятак. Мы часто встречались здесь. А этот ларек — всего лишь уродливый заменитель старого здания. Твое сознание быстро адаптируется, подстраивает архитектуру под всплывающие воспоминания… Это любопытно. Но ты, похоже, начинаешь волноваться. И, главное — перестал получать от сна удовольствие. А это уже плохо…
— Где Серж? — спросил я, чувствуя, что одно только его молчание способно свести меня с ума.
— Полагаю, дома, — улыбнулся Адир. — Ты сам поймешь, почему его проекция была с тобой в этой параллели. Это… забавно.
— Я не понимаю…
— Ты спишь, брат, — голос Адира стал твердым, как камень. — Но даже это слово здесь ничего не значит. Эта параллель полностью под твоим контролем. Что бы я ни сказал, слова здесь — лишь шум, интерпретируемый тобой по своему. Именно поэтому я и пришел. Присутствие — вот что воспринимается сознанием напрямую. Уверен, сам я тоже ничего не вспомню, когда проснусь… Но ты обязательно расскажи Андрею, как я тебе помог. Ему это будет полезно.
Он выпрямился, и словно бы прежняя легкость исчезла. Адир менялся прямо на глазах — в чертах появилась холодность, в осанке сила. Он становился тем самым мрачным воином, которого я ощущал за его шутками и кофе.
— Я помогу тебе, — то ли сказал, то ли подумал Адир и стал говорить, нет, вещать… будто по писаному… будто читал свою роль:
— Март… ты болен. — Голос звучал теперь глухо, откуда-то изнутри. — Более двух лет назад ты потерял жену. Она заразилась… и у тебя на глазах убила вашу дочь. А потом — Сержа, твоего друга и напарника.
Он замолчал, давая мне время услышать каждое слово.
— С тех пор ты ходишь в вылазки один. Все давно привыкли к твоим разговорам с «невидимым Сержем». Потому что после того, как ты пережил все это… ты изменился. Что-то проснулось в тебе. Некий дар, позволяющий тебе закрывать прорывы. И за это тебя по-прежнему считают ценным. Даже если никто не говорит этого вслух.
Он смотрел мне в глаза, жестко, без намека на сочувствие.