Дед Янкель

Я хорошо запомнил как выглядели руки моего деда Яши. Помню их цвет - светлый, уставший, сильно подчеркивающий крупные вены. Глядя на свои, я понимаю, что у меня они, однажды, будут точно такими же. Мы все, и папа, и я, и мой сын Рон унаследовали их форму, их память.

Янкель Финберг, суровый еврейский портной, был совсем не молод в годы, когда я немного подрос чтобы его запомнить. У него мерзли руки, как это часто бывает у стариков. Яшино прикосновение было всегда холодным, как и папино в последние годы. И это несмотря на то, что в дедушкиной квартире холодно никогда не было. И тем не менее зимой, приблизив лицо к окну их гостиной, можно было почуствовать легкий сквозняк, проходивший сквозь щели оконного проёма, неумело уплотненного ватой.

Янкель редко улыбался, был неразговорчив. С бабушкой Белей и со своими детьми общался только на идиш. Он первым показал мне как выглядят еврейские буквы.  Яша и Беля жили в довольно большой, по минским меркам, кооперативной квартире на Цнянской, прямо напротив задней стороны Комаровского рынка. Квартира их не была слишком опрятна, хозяева были уже не в том возрасте, когда есть силы убирать. Пару раз у них в доме заводились мыши. Когда я ночевал у дедушки и бабушки мне довелось пару раз слышать как среди ночи они стучат коготочками по паркету. Дед Яша ловил мышей в металическую ржавую мышеловку и в ней же их топил, до тех пор пока полностью от них не избавился.

Очень часто дедушка сидел в зале за покрытым клеенкой столом и перебирал крупу, чаще всего гречку. Он высыпал ее из мешка и медленно перебирал умелыми портновскими руками, избавляясь от всех черных крупинок. Он мог заниматься этим часами, я сидел рядом, наблюдал за этим действом и помалкивал.
Янкель всегда нарезал мне яблоки. Он пользовался очень острым столовым ножом, очищал кусочки от кожи и косточек. Тоже самое делала и бабушка. У этих яблок был особый, неповторимый вкус.

В 70х и 80х Янкель уже не шил, но в память о других временах, в когда то папиной комнате, стояла настоящая, дореволюционная швейная машина Зингер. Изрядно изношенная но в рабочем состоянии, с механическим приводом и широкой педалью. В комнате этой был характерный запах машинной смазки . Иногда Янкель работал на ней, чинил нам одежду, подшивал, отмечая размеры мелом. Одежда дедушкина тоже имела свой запах и я помню его очень хорошо.

Очень много времени Яша проводил просто сидя на и сегодня существующей возле их подъезда скамейке. Бабушка присоединялась к нему когда освобождалась от домашних забот. Так они и сидели, Белечка в своём полесском платке и Яша в костюме и практически всегда в шляпе, как на большинстве своих фотографий. Есть люди в Минске все ещё помнящие их сутулые силуэты.

В одном из своих последних интервью папа неожиданно признался, что стеснялся родителей. Не приглашал их на концерты, не делился. Было видно, что папа болезненно переживает это признание. Это правда, там не все было радужно. Но причины этого на поверхности. Папа был послевоенным последышем, когда он родился его старшему брату уже было 23. В то время когда у его сверстников были молодые родители папу растили, как ему казалось, почти старики. Папино стремление стать музыкантом, вырваться из провинциального, плохо говорящего по русски Мозыря, по началу воспринимались его родителями скептически. Янкель мечтал, чтобы его Миша стал фотографом. Но Миша родился с Яшиным характером и его выбор был идти по жизни без родительского благословения. Фактически, папа сбежал из дома при первой возможности, чтобы стать воспитанником военного оркестра в Курске, ещё будучи совсем подростком.

Папа очень любил своих родителей. На похоронах бабушки в 1989 году он рыдал возле их подъезда на Цнянской, и обнимая меня говорил, что остался совершенно один (дедушкино сердце остановилось ещё в Июне 1985го). Никогда до этого и после я не видел папу в слезах. 

Я совсем не знал моего молчаливого деда Яшу. Но прекрасно запомнил…