Гуторник и гуторки

МАКСИМИЛИАН ОСИПОВИЧ МАРКС(1816-1893)
рассказ "Гуторник и гуторки"(опубликован в XXI томе журнала «Lud», 1922 год)

перевод с польского, с пояснениями в скобках, Хотислава Мелника
(пунктуация М.О.Маркса сохранена)
 
      Временами появлялся в месте (местечке) гуторник, жебрак, рассказчик и певец одновременно. Ходил он от дому до дому, а везде это хождение вознаграждалось сердечным приемом и подарками.

      В Витебске знаем двух только гуторников: один Влас, был одновременно дударем, ходил век всегда с кобзой; другой Пилип Смурый, этот не таким талантом, как Влас обладал, лысый, как ксендз в пельне (пилеолус – маленькая круглая шапочка), постать сламазарная (медлительная, вялая), был однако, Пилип дивным каким-то феноменом поэтическим, ему были свойственны упрямство, несговорчивость и капризы. Посещал только дома, которые знал, и где не скупились его приглашать на хороший чай.

      Отец мой сердечно его принимал и поэтому он приходил на несколько дней погостить. Всегда вечером являлся к нам, будто в свой собственный дом, ночевал, и утром с палочкой и торбочкой (мешочком на веревке) шел куда-то на «працику» (работенку).

      Гуторки его начинались всегда одинаково. Он становился посреди комнаты и направлял свои очи в стол, как бы искал вдохновения, через короткое время приседал и, как певец спрашивал: «Шел бай по стене, чи баять, чи не?»

       Мы должны были отвечать: «Бай, бай, бай!»

       После такого вступления покашливал, терял речь, и сразу тихо и плавно, потом все живее вел нить повествования, переплетая ее короткими «спевками» - прибаутками.

       Во время своего спокойного рассказа начинал притопывать ногами на месте, затем стучал мерно, будто идет по дороге, делал несколько шагов к печи, затем возвращался назад и становился вновь посреди комнаты.

       Треть гуторки чаще всего была комичной, а сюжетом ее была личная жизнь, взаимоотношения между ним и евреями. Временами доставал тоже панов обывателей, ксендзов католических, униатов и православных, экономов и даже урядников войских (военных).
 
       Были также гуторки исторические, но равно как прежние, покроя (от слова «кроить») юмористического.

       Как богатыри выступали в них: Пан Агински (князь Огинский), Пан Рачински (расстрелянный в 1813 году в Белом), Пан Пантовски (князь Йозеф Понятовский).

       Повторялась там, помню несколько раз прибаутка:

                «Пошла шляхта на три тракта,
                Москаль на четвертый...»

 а дальше слова Пана Корсака, подъячего, особенная команда: «Панове, в ноги!»

       Скоро после последнего возвращения Пилип изображал недовольство на лице, прислушивался, выражал удивление: «Вон как наши дзядзюки (деды) в равалюцию хадзили» и заключал: « А нехай жа мяне Твардовский скруциць, кали гэта няпрауда!»

       После «баяния» чествовал отец Пилипа шклянкой водки и ужином посильным. Подкрепившись основательно, шел на кухню спать на печи. Доброй комилявы (от «комильфо» - традиции) с отцом моим не разорвал: сколько раз еще приходил на «працики» в Витебск, останавливался у нас.

       Что с ним стало позднее, где ходил, неизвестно.

       Было это в тот час, когда я еще был хлопцем. После третьего визита мы узнали, что он появлялся еще в Полоцке, Динабурге, Борисове, Минске, Сморгони, Ошмянах и Вильно.

       Гнала ли «працичка» его дальше – весьма вероятно; «за Мяжой и нам мяжа» - говорил наш пропавший.

       Помню еще одну песенку его с припевом «дылихойда» после каждого стиха:

      «А где ж тут краски (цветочки)? –
                Дылихойда!
      Паненки порвали! –
                Дылихойда!
      А где ж тые паненки? –
                Дылихойда!
      Панычи побрали! –
                Дылихойда!
      А где ж тые панычи? –
                Дылихойда!
      На войну пошли! –
                Дылихойда!»               
                ***